Текст книги "Лингвокультурология. Традиции и инновации"

Согласно концепции Ю.В. Южановой, социокультурные установки общества отражаются и в другом аспекте выбора лексического наполнения текстов. В данном случае речь идет о феномене так называемой политкорректности. Политкорректность как отражение установки на толерантность массово-информационного дискурса США в настоящее время можно отнести к сфере техники безопасности работы в данном сегменте журналистики[282]282
  Южакова Ю. В. Толерантность массово-информационного дискурса идеологической направленности: Автореферат дисс.… канд. филол. наук. Челябинск, 2007. С. 19.


[Закрыть].

Как отмечает Э.А. Орлова, еще одним интересным языковым следствием институциональных установок является своеобразное функционирование категории оценки в новостном жанре текстов масс-медийного дискурса политической направленности. Известно, в англоязычных странах существует законодательный запрет на выражение оценки в новостных материалах. Тем не менее, исследования показывают, что и это не освобождает данные материалы от оценивания их автором. Однако в силу указанных обстоятельств оценка в новостном дискурсе СМИ меняет свой характер и становится опосредованной. Так, в работе Э.А. Орловой было выявлено, что при подобном оценивании авторы прибегают к использованию кавычек (из двух знаков, одного знака), дают оценку в цитатах лиц, комментирующих данный материал, в самой постановке проблемы[283]283
  Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология. М., 2004. С. 133.


[Закрыть].

Таким образом, лингвокультурологическое исследование дискурса проводится в трех плоскостях: структуры, семантики и прагматики текстового целого, ибо текст, репрезентируя дискурс, представляет собой его продукт. Анализируется и языковая составляющая дискурса, преследуя цель обнаружить культурные единицы языковой системы, то есть те единицы языка, в которых представлена культурная информация. Вместе с тем, представляется, что лингвокультурологический анализ дискурса требует обращения не только и не столько к отдельным культурологически маркированным текстообразующим и языковым единицам, как анализа своеобразия, возникающего в результате языковой реализации лингвокультурологических категорий. В данном случае речь идет о смене «системы координат» при проведении исследования – от языковой к лингвокультурологической. Такого рода непосредственный лингвокультурологический анализ становится возможным в связи с дальнейшим развитием и упрочением позиций лингвокультурологии как самостоятельного направления лингвистических исследований[284]284
  Захарчук О. А. Универсальные характеристики и национально-культурная специфика военного жаргона: Автореферат дисс.… канд. филол. наук. Челябинск, 2007. С. 20.


[Закрыть].

Лингвокультурологическая параметризация текста проходит по тем направлениям, которые задаются при реализации лингвокультурологических категорий. Под лингвокультурологической категорией понимаются особые категории, которые посредством последовательного выражения при помощи различных языковых средств несут культурную информацию, характеризующую дискурс определенного социума[285]285
  Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж, 1996. С. 123.


[Закрыть]. К таким категориям относятся категории «свой-чужой», прецедентность и ценностность.

Дискурс в целом не может быть свободен от разграничения адресата на принадлежащих кругу «своих» и «иных», «чуждых» и «чужих». Лингвокультурологическая категория «свой-чужой» служит дифференциации по принадлежности/непринадлежности к кругу, умозрительно очерченному говорящим субъектом вокруг себя и себе подобных. По замечанию Ю.С. Степанова, «это противопоставление, в разных видах, пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения»[286]286
  Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. М., 2001. С. 126.


[Закрыть]. Дейктичная суть данной лингвокультурологической категории связана с ее указательно-отношенческой природой: окружающий мир параметрируется с точки зрения соотнесенности тех или иных объектов окружающей действительности с личным пространством говорящего лица, что служит идентификации адресанта и адресата с позиции принадлежности к своим или чужим[287]287
  Там же. С. 128.


[Закрыть].

Понимание текста и дискурса в современной лингвокультурологии отличается чрезвычайной широтой. Так, давно уже принято говорить о дискурсе города, тексте современного искусства, музейном дискурсе, медиа-дискурсе и т.п.

Белорусский исследователь С.Б.Кураш отмечает, что Искусство как особая коммуникативная сфера требует взаимодействия двух личностей – творца (автора, продуцента) и потребителя (реципиента – читателя, зрителя, слушателя). «Литература ХХ века во многом развивалась под знаменем интертекстуальности, т.е. произрастанием на почве прецедентного слова, прецедентного текста, что, естественно, предъявило новые требования к уровню подготовленности реципиента, в данном случае – к уровню развития его языковой личности. Наконец, ХХ век – это век необычайного сжатия времени при расширении пространства, век «временного цейтнота», что не могло не отразиться на тенденциях в развитии разных видов искусства: потребовалась необходимость смысловой уплотнённости данной коммуникативной сферы, т.е. увеличения «количества содержания» на «единицу формы»»[288]288
  Кураш С.Б. Художественный дискурс и его продукция // Лингвокультурологические исследования. Мозырь, 2009. С. 42.


[Закрыть].

Насколько к современным тенденциям сумеет адаптироваться конкретный потребитель, «насколько он окажется готов к восприятию информации в условиях своеобразного «экобаланса культуры», зависит его полноценность как реципиента современной культурной продукции (современной литературы, театра, кино, музыки и т.д.). Это магистральная стратегия поведения реципиента в условиях современной культурной коммуникации. Стратегиями частного порядка можно признать умения выбора адекватных подходов к рецепции тех или иных культурных продуктов»[289]289
  Эпштейн М. Концепты… Метаболы… О новых течениях в поэзии // Октябрь. 1998. № 4. С. 194.


[Закрыть].

Лингвокультурология уделяет внимание и текстам современной художественной литературы, рассматривая последние как общение на уровне пресуппозиций, подтекста, интертекста (а в таких течениях, как модернизм, постмодернизм – исключительно на этом уровне)[290]290
  Ревуцкий О.И. Анализ художественного текста как коммуникативно обусловленного связного целого. Минск, 1998. С. 28.


[Закрыть]. Отсюда многоплановость, аллюзивность, метафоричность лингвокультурологического анализа художественного текста, т.е. «построение на тех доминантах, которые позволяют расширить смысловые пространства текстов «интенсивным способом» (если под «экстенсивным» понимать расширение смыслов за счет увеличения объема текстов), что в свою очередь актуально в эпоху дефицита времени»[291]291
  Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М., 1993. С. 117.


[Закрыть]. Эта тенденция в пользовании текстом универсальна, т.к. имеет место в смежных типах дискурса. Та же сжатость смысла наблюдается, в частности, и в публицистическом дискурсе, причем все чаще возникает в, казалось бы, неожиданных его сферах (ср., например, аллюзивно-реминисцентно-цитатный стиль спортивного периодического издания «Спорт-экспресс», многие тексты которого к тому же изобилуют тропами, окказиональными новообразованиями и т.п., в то время как «типичный» потребитель спортивной информации традиционно мало ассоциируется с образом знатока русской лингвокультуры).

В этой связи Е.В. Декленко отмечает, что стратегия соглашения с правом на существование жанрового «экобаланса» требует выработки подходов к соответствующей подготовке языковой личности реципиента. Актуальность проблемы возрастает на порядок, если речь идет в этой связи о языковой личности профессионального читателя – филолога, преподавателя словесности. Ведь если «рядовой» читатель, непрофессионал, имеет право обойти стороной те тексты, которые ему кажутся недоступными, неблизкими, неинтересными и т.п., то профессионал (имея, разумеется, право на свои личностные предпочтения) обязан иметь в сфере своей коммуникативной компетенции возможно большее число текстов, а точнее – текстотипов. Обходить стороной интерпретационно сложные тексты (какими, например, являются многие произведения О.Мандельштама, А.Платонова, И.Бродского и др.) учитель-словесник не имеет права уже хотя бы потому, что они включены в школьные программы[292]292
  Декленко Е. В. Лингвокультурологический аспект патриотического дискурса: Автореферат дисс.… канд. филол. наук. Челябинск, 2004. С. 17.


[Закрыть].

В этой связи в лингвокультурологии анализируется проблема языковой личности как личности, рассматриваемой с точки зрения ее готовности и способности производить и интерпретировать тексты[293]293
  Богин Г.И. Техники понимания – общелингвистическая и общефилологическая проблема // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага універсітэта імя Я.Купалы. Сер. 1. 2000. № 3(5). С. 120.


[Закрыть]. Одним из наиболее интересных объектов теоретического осмысления здесь, безусловно, является понятие сильной языковой личности – той, на которую рассчитана значительная часть продукции современного художественного дискурса, и той, которая в состоянии применить адекватные стратегии ориентации в данной сфере культурного общения. Проблема сильной языковой личности большей частью освещалась по отношению к создателям текстов – писателям, литераторам, поэтам[294]294
  Кузнецова Л.К. Объем концепта «сильная языковая личность» // Язык образования и образование языка: Матер. междунар. науч. конф. Великий Новгород: Изд-во НовГУ, 2000. С. 164 – 165.


[Закрыть]. Однако не менее важно и то, с кем вступает в диалог языковая личность творца, а ведь оптимальный вариант, то, что мыслится в идеале, – это диалог двух сильных языковых личностей. Кроме того, формирование сильной языковой личности интерпретатора (реципиента) художественных текстов – это одна из насущных педагогических проблем, проблем подготовки филологов-профессионалов, в том числе будущих преподавателей словесности[295]295
  Там же. С. 166.


[Закрыть].

Предпосылкой формирования идеи сильной языковой личности реципиента стал типологический подход как основа для развития ее умений и способностей ориентироваться в продукции художественного дискурса. В современной лингвокультурологии этотподход признается ведущим в методике обучения студентов интерпретации художественных текстов, «когда за основу систематизации учебного материала берется характер строения текстов, соответствие их тем или иным структурным моделям, специфика использованных в них языковых приемов и т.д.»[296]296
  Ревуцкий О.И. Анализ художественного текста как коммуникативно обусловленного связного целого. Минск, 1998. С. 7.


[Закрыть], а не идеологическая ценность последних. Сущность реализации типологического подхода – дать обучаемым понятие о некотором типе текста (текстотипе) и способах наиболее полного, адекватного извлечения содержащейся в нем информации (а точнее – помочь им самостоятельно прийти к этому), т.е. в стратегиях декодирования. «Стратегии, – пишут Т.А.Ван Дейк и В.Кинч, – это часть нашего общего знания: они представляют собой знание о процессах понимания. Стратегии образуют открытый список. Они нуждаются в изучении и заучивании, пока они не станут автоматизированными процессами. Новые типы дискурса и формы коммуникации могут потребовать разработки новых стратегий. Если некоторые из них, например, стратегии понимания слов и простых предложений, усваиваются в относительно раннем возрасте, то со стратегией формулирования основной мысли текста это происходит гораздо позже»[297]297
  Ван Дейк Т.А., Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХХIII. Когнитивные аспекты языка. М., 1988. С. 164.


[Закрыть]. Г.И.Богин отмечает, что «пониманию нельзя научить: когда это пытаются делать, получается научение готовому пониманию, поэтому необходимо формировать готовность к пониманию, а это требует научения рефлексии. Обучение рефлексии в значительной степени состоит из обучения рефлективным техникам понимания. Техники понимания буквально улавливаются в ходе наблюдения и самонаблюдения над деятельностью понимающего субъекта»[298]298
  Богин Г.И. Техники понимания – общелингвистическая и общефилологическая проблема // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага універсітэта імя Я.Купалы. Сер. 1. 2000. № 3(5). С. 119.


[Закрыть].

Подобный подход на расширении читательской пресуппозиции обучаемых за счет усвоения так называемых сигналов наибольшего количества текстотипов (главным образом тех, которые представляют сложности интерпретационного плана), т.е. формирование фонда жанровых (текстовых) ожиданий, а также на формировании умений использовать эти сигналы как руководящее начало в выборе адекватной стратегии декодирования текста.

От этих двух базовых направлений ответвляются составляющие сильной языковой личности реципиента. Это, в частности, умение адекватно реагировать на эффект обманутых ожиданий, на котором строятся некоторые типы текстов, в частности, постмодернистские тексты. Так, в одном из исследований по постмодернистской литературе встречаем следующее наблюдение относительно творческой манеры писателя В.Сорокина: «Почти все его рассказы строятся по определенной схеме. Сначала писатель, используя сюжетные ходы и язык социалистической литературы, создает такую точную стилизацию, что до какого-то момента читатель совершенно уверен, что перед ним производственная, «деревенская» или любовно-романтическая проза. Но неожиданно происходит совершенно абсурдистский взрыв, который разрушает сюжет, заставляет пересмотреть уже сложившееся впечатление, опровергает все предыдущее»[299]299
  Нефагина Г.Л. «Концепты» как стилеобразующий фактор соцарта // Русский язык в изменяющемся мире: Матер. междунар. науч. конф. Минск, 2000. С. 200.


[Закрыть].

Не менее важно и то, что современная лингвокультурология настроена на преодоление деструктивизмажанровых ожиданий, или, попросту боязни анализа текста определенного жанра. Но со стороны современного реципиента такая боязнь существует. Отрицательным моментом служит ситуация, когда деструктивные жанровые ожидания реципиент, тем более будущий преподаватель словесности, имеет в отношении художественных текстов (как правило, отдельных жанров или текстов тех или иных авторов). Заранее созданная установка на непонимание текста. Среди таких жанров на первом месте стоит современный фентези, теоретически обоснованный Н.Гудменом[300]300
  Гудмен Н. Способы создания миров. М., 1998.


[Закрыть]. Подобное жанровое отрицание может иметь одно следствие: отдаление русской и западной культур анализа и чтения, а далее – отдаление русской культуры от культуры глобализирующегося мира.

Таким образом, социально и культурно значимые текст и дискурс в концепциях современной лингвокультурологии порождаются как социальный продукт. С одной стороны, текст и дискурс не могут не отражать стремления к глобализации, которое характеризует современное общество. С другой стороны, любой текст создается представителем того или иного лингвокультурного сообщества и не может не отражать ценностные установки этого сообщества, его культуру. Даже задачи глобализации, обусловливающие сильнейшие интеграционные силы, не могут окончательно справиться с центробежными тенденциями, которые способствуют передаче этнокультурной специфики. Представляется, что эти две взаимоисключающие и взаимообуславливающие друг друга тенденции – к глобализации и к интеграции – являются на настоящий момент определяющими для существования социально и культурно значимого дискурса.

Процессы глобализации требуют подведения всего идиоэтнического разнообразия под общий, понимаемый всеми знаменатель. Естественно, что эти процессы унификации национально-культурной специфики порождают сопротивление, направленное на сохранение имеющихся этнокультурных различий. Кроме того, языковая личность, которая понимается как говорящий субъект, владеющий основными кодами культуры и средствами их языковой трансляции, т.е. лингвокультурным кодом, не может не оперировать тем самым лингвокультурным кодом при создании речевых произведений. Борьба этих двух тенденций не может не отражаться в текстах культурно значимого дискурса. Соответственно, чрезвычайно интересно проследить как лингвокультурологическую маркированность данного дискурса, так и нейтрализацию этой маркированности.

Таким образом, лингвокультурологический анализ культурно значимого дискурса может быть проведен с разных позиций. За точку отсчета при анализе может быть принят текст как форма существования дискурса. Соответственно, объектом лингвокультурологического исследования может стать структура, семантика и прагматика текста. Объемность исследованию придаст лингвокультурологический анализ языкового наполнения текстов. С другой стороны, изучение культурно значимого дискурса может предполагать раскрытие особенностей реализации лингвокультурологических категорий. Такое изменение системы координат – от традиционной лингвистической парадигмы к лингвокультурологической – будет способствовать полноценному, полномасшатабному лингвокультурологическому представлению культурно значимого дискурса.

Выводы:

Лингвокультурология, претендующая на автономный статус в лингвистике, развивалась в контексте исследования общих проблем взаимодействия языка и культуры, проблем использования языка человеком и функционирования языка в обществе. При этом проблематика «язык и общество», «язык и человек» самым естественным образом выливалась в трихотомию «язык-человек-культура». Человек как член общества является носителем языка. В свою очередь непременным условием существования человеческого общества выступают язык и культура.

Язык, согласно философским основаниям работ Гумбольдта, де Куртене, де Соссюра, и других основоположников современного языкознания выступает главным образом вторичным по отношению к культуре, отражающим, началом. Американские исследователи Сепир и Уорф, напротив, утверждали, что язык является основным инструментом творения общественной культуры. Отечественный исследователь Щерба придерживался позиции, согласно которой наблюдается сложное взаимодействие культуры, языковой структуры и психологии личности. Американский исследователь Гудмен вообще не был занят проблемами первичности культуры и языковой структуры. Главное, по его мнению, – это возможность, имеющаяся у человечества, изобрести любую лингвокультуру и жить в ней.

Философские установки Гумбольдта, Потебни, де Куртене, де Соссюра, Щербы, Сепира, Уорфа, Гудмена во взглядах на язык, культуру, общество и личность послужили основой для формирования корпуса идей современной лингвокультурологии.

Собственно корпус идей современной лингвокультурологии можно представить следующими позициями или развитием следующих позиций: – идея связи языка и культуры; – идея котлового (регионального) развития языков; – идея привлечения достижений культурологии к лингвистическим исследованиям; – идея лингвокультурологии как автономной области лингвистики; – идея межкультурной коммуникации; – идея концепта; – идея языковой картины мира; – идея языковой личности;

– идея лингвокультурологии текста. К данному корпусу идей следовало бы прибавить осознанные в лингвокультурологи задачи. Это задача описания лингвокультурной ситуации какого-либо исторического периода и задача проведения мониторинга текущих изменений в языке и культуре.

По своей сути корпус идей современной лингвокультурологии традиционен для ряда связанных между собой наук (отчасти – лингвистики, отчасти – культурологии, отчасти – текстологии и литературоведения). Этот корпус идей, так сказать, достался по большей части в наследство современным лингвокультурологам от предшественников и представителей смежных наук.

Глава II. Основные тенденции развития лингвокультурологии 2000х годов XXI века

2.1. Тенденция на типологическое схождение метода в теоретической лингвокультурологии

Теоретическое направление в современной отечественной лингвокультурологии, с одной стороны, представляет собой весьма разрозненный способ получения знаний о связях языка и культуры с неопределенными методологическими основаниями. С другой же стороны, данное направление в лингвокультурологии все более и более вписывается в международный контекст современной теоретической лингвистики, где господствует не столько признанный всем исследовательским сообществом данного направления метод, сколько личность исследователя, его индивидуальность. Именно поэтому, чтобы глубже понять, если так можно выразиться, идеологические основания современной отечественной лингвокультурологии, мы вынуждены были искать типологические схождения ее методологии. И эти поиски вывели нас на сходство отечественной теоретической лингвокультурологии с новым направлением в западной лингвистике – лингвистики фентези.

Прежде всего стоит отметить такую черту современной отечественной лингвокультурологии, как отход от реалий общества, культуру которого она призвана изучать. Так, например, картина мира современного русского человека, нарисованная лингвокультурологами, имеет мало общего с действительной картиной мира человека современного города или поселка. Лишь лингвокультурологи серьезно могут говорить о том, что картину мира современного русского человека составляет система концептов, в основе которой лежат символы православия, коллективизма, соборности, государственности и старой русской христианско-языческой деревни. Именно в этом ключе рассмотрено содержание русской языковой личности в монографии В.В.Воробьева и многих других исследователей[301]301
  Воробьев В.В. Лингвокультурология. М., 2008. С. 97-149.


[Закрыть]. Из поля зрения лингвокультурологов неожиданным образом исчезли очевидные вещи: население современной России в основной своей массе нерелигиозно, а русский человек мало смыслит в сельском хозяйстве, природные силы воспринимает лишь как хорошую или плохую погоду, крайне индивидуализирован, не связывает свою судьбу с институтами государства и в зависимости от общественного статуса и имущественного положения думает главным образом о выживании, разовых заработках, профессиональном росте, лучшей работе, лучшем жилье, удовольствиях, отдыхе, обогащении, власти. Иногда у него возникают чувства патриотизма, гордости за страну, или наоборот, – но в любом случае не на долго.

И это лишь одна из тем современной отечественной лингвокультурологии, где отход от реальности очевиден. В итоге современная лингвокультурология выстраивает некие иллюзорные миры, которые в результате роста количества лингвокультурологических исследований не корректируются, а лишь разрастаются.

Методологический корень проблемы современной отечественной лингвокультурологии заключается в том, что теоретическому анализу подвергаются эти искусственные иллюзорные миры, выстроенные главным образом народниками, почвенниками и им подобными в XIX веке, а не реальное общество, в котором все мы живем.

В типологическом смысле в зарубежной теоретической лингвистике данный методологический подход уже давно осмыслен и в наиболее ярком и системном виде представлен творчеством ранее упоминавшегося Н.Гудмена.

Для того, чтобы провести типологическую параллель между отечественной теоретической лингвокультурологией и зарубежной лингвистикой, сосредоточенной на анализе искусственных миров (культур), попытаемся коротко осветить методологические основания последней.

Работа лингвиста над методом создания новых миров во многом связана с отходом от собственно научных традиций. В результате исследование само по себе приобретает черты некоей новой реальности. В.Гаков определяет этот научный жанр как «лингвистическую фантастику»[302]302
  Гаков В. Йен Уотсон: здорово, но не понятно // Фантакрим – MEGA. 1992. № 4. С. 76.


[Закрыть]. Специфика данного направления в зарубежной лингвистике состоит в том, что исследователь предлагает научному сообществу некое научное или не совсем научное допущение и далее строит вокруг него ту картину мира, которая, по его мнению, сложится при существовании данного допущения. То есть, строит несколько иную модель реальности – научной и культурной. В итоге возникают некие научные способы моделирования языковых проблем, проблем, которых в реальной жизни нет.

В этой связи представим краткий обзор лингвофилософских идей современной зарубежной лингвистики, которые получают свое преломление в работах, смотрящихся на фоне традиционной лингвистики довольно экстравагантно.

Прежде всего следует отметить, что материалом (а точнее – исходным материалом) исследования для зарубежных лингвистов становятся произведения жанра фентези. Одним из основных анализируемых текстов служат литературные произведения Генри Каттнера (Henry Kuttne) «Источник миров» («The Well of the Worlds»), Йена Уотсона (Ian Watson) «Вложение» («The Embedding»), его же «Марсианский инка» («The Martian Inca»), «Инопланетное посольство» («Alien Embassy»)), «Чудесные посетители» («Miracle Visitors»), Стивена Кинга (Stephen King) «Почти как «бьюик»» («From a Buick Eight»), Лоиса Буджолда (Lois McMaster Bujold) «Дипломатическая неприкосновенность» («Diplomatic Immunity»), Пола Андерсона (Poul Anderson) «Короли Иса» («King of Ys») и другие[303]303
  См.: http://www.free.net/Docs/cyrillic/notes.en.html


[Закрыть].

Принято считать, что в западной культуре жанр фентези берет начало в генеративной лингвистике Хомского. В этой связи В. Гаков пишет о романе Йена Уотсона «Вложение»: «Один из самых ярких примеров «лингвистической научной фантастики», роман вызывает в памяти плеяду великих предтеч-соотечественников автора, от Льюиса Кэрролла до Толкина. Это глубокая и многоплановая (и притом отлично «организованная») книга о языке. О его силе и ограниченности, неизбежной при попытках адекватно описать все богатство окружающего мира; о его уникальной миссии – служить мостиком общения, и о пока гипотетических возможностях языка творить реальность, а не только ее описывать. Герои, будь то группа детей, в экспериментальных целях изучающих некий искусственный язык, или племя индейцев, с помощью природного психотропного снадобья возвратившихся к забытому «исконному» языку, а также инопланетяне, стремящиеся понять (а не просто изучить) язык землян с целью установления контакта, – все они активно вторгаются в реальность, неизбежно ее меняя»[304]304
  Гаков В. Йен Уотсон: здорово, но не понятно // Фантакрим – MEGA. 1992. № 4. С. 76 – 78.


[Закрыть].

Согласно основной концепции западной «лингвистической фантастики», реально существующую культуру можно изменить, усовершенствовать, скорректировать при помощи языка. Нередко лингвисты, работающие в направлении синтеза новых культур, являются и исследователями, и писателями одновременно.

Об изменении реальности с помощью языка повествует и притча Элеонор Арнасон «Пять дочерей грамматистки»: «Старшая дочь поразмыслила и развязала мешок. Из него посыпались существительные, четкие и определенные. «Небо» взмыло ввысь и заполнило серость в вышине. «Солнце» взлетело вверх и озарило небо. «Трава» поднялась над смутной серой землей. «Дуб», «вяз» и «тополь» выросли над травой»[305]305
  Арнасон Э. Пять дочерей грамматистки // Если. 2002. № 3. С. 51.


[Закрыть]. Продолжением этой идеи на российской почве можно считать рассказ Евгения Лукина «Словесники», где каждое произнесенное персонажами слово мгновенно изменяет реальность, оттого им приходится думать, как бы не сболтнуть лишнего[306]306
  См.: Если. 2005. № 4.


[Закрыть].

Согласно парадигме западных исследователей, культура того или иного общества неразрывно связана с языком. Так, американский лингвист и фантаст У.Мейерс пишет о том, что «разные люди смотрят на мир по-разному. Это зависит от их воспитания, образования, уклада жизни и особенно – профессиональной деятельности. Там, где городской житель видит землю и траву, бывалый охотник увидит пробегавшего здесь зверя, узнает, возраст, вес и даже эмоциональное состояние животного – все дело в чтении следов. Глаза смотрят, но видит ум. Точно также и с языком. Люди, говорящие на разных языках, видят в мире то, что в нем вычленяет и называет им их язык. Если в нашем языке нет понятия для чего-то, то этого чего-то нет и в нашей действительности. Как ни одно понятие невозможно без языка, так без него для нашей души не существует ни одного предмета, потому что даже любой внешний предмет для нее обретает полноту реальности только через посредство понятия. Вначале было слово. Пока что-то не названо, оно не существует»[307]307
  Meyers W. Alien and Linguists. The University of Georgia Press. Athens. 1980. Р. 184.


[Закрыть]. Эту же идею можно встретить в «Вавилоне-17» Самюеля Дилени: «Возьмите этих кирибианцев, у которых достаточно знаний, чтобы их вареные яйца несли их от звезды к звезде: у них нет слова «дом», «жилье», «жилище». «Мы должны защищать свои дома и семьи». Когда готовили договор между нами и Кирибией во Дворе Внешних Миров, я помню, понадобилось сорок пять минут, чтобы сказать эту фразу по-кирибиански. Вся их культура основана на жаре и смене температур. Наше счастье, что они знали, что такое семья, кроме людей, они единственные имеют семьи. Но что касается «дома», то кончили следующим описанием: «…помещение, которое создает температурное различие с внешним окружением на такое количество градусов, которое делает возможным существование организма с температурой тела в 98,6 градуса; это же помещение способно понизить температуру в жаркий сезон и повысить ее в холодный; где имеются условия для сохранения от порчи органических веществ, используемых в пищу, а также для нагрева их до температуры кипящей воды, чтобы сделать их вкус более соответствующим для обитающих в этом помещении, которые благодаря смене миллионов жарких и холодных сезонов приспособились к таким изменениям температуры…» и так далее. В конце концов, нам удалось дать им некоторое представление об идее «дома» и о том, почему его нужно защищать»[308]308
  Дилэни С. Вавилон-17 // Пересечение Эйнштейна. Киев, 1993. С. 154.


[Закрыть].

Для современной западной лингвистики важна идея о том, что грамматика и синтаксис языка (а не только его лексика) определенным образом описывают этническую картину мира. «Одну и ту же физическую вселенную можно описать по-разному. Это и будет призмой, изменяющей наше видение мира. На языке, не имеющем категории времени (не описывающем причинно-следственные связи), с одинаковой ясностью можно мыслить как прошлое, так и будущее»[309]309
  Niven L. Words in Science Fiction // The Craft of Science Fiction. N.Y. 1977. Р. 232.


[Закрыть]. Эта идея развивается в рассказе Тэда Чана «История твоей жизни»: «Обычно Гептапод Б воздействует лишь на мою память, а мое сознание переползает изо дня в день, как и прежде: крошечная светящаяся точка упрямо ползет вперед по стреле времени, с той лишь разницей, что пепел памяти и позади нее, и впереди. И эта точка не горит… светит, но не греет. Но бывает, что Гептапод Б берет власть в свои руки, и тогда внезапной вспышкой передо мной открывается прошлое и будущее одновременно; тусклая точка сознания обращается в раскаленный уголь протяженностью в пятьдесят лет, яростно пылающий вне времени. В таких озарениях я вижу – чувствую – воспринимаю целую эпоху как великую симультанность; она включает весь остаток моей жизни»[310]310
  Чан Т. История твоей жизни // Если. 2000. № 2. С. 62.


[Закрыть].

Для западной лингвистики очевидна связь грамматических, лексических и иных взаимосвязей в языке и изменениями в культуре[311]311
  Goodman N. The Structure of Appearance. Dordrecht, 1987. Р. 81.


[Закрыть]. В небольшом рассказе Ларри Нивена «Три сцены: урок грамматики» рассказывается о мышлении иной расы, в языке которой есть несколько форм местоимений принадлежности: внутренняя, собственности и отношения. Внутренняя – «моя рука», собственности – «мой стул», отношения – «моя мать». Инопланетяне решают завоевать Землю, поскольку у землян только одна форма местоимений, одинаковая для вещей отчуждаемых (моя шляпа) и неотчуждаемых (моя рука). Они рассчитали, что земляне мыслят собственность неотъемлемой частью их жизни и все как один умрут, защищая ее. К сожалению, инопланетяне ни изучили достаточно глубоко ни одного земного языка, в латинском есть грамматические категории принадлежности, которые различают отчуждаемую собственность и неотчуждаемую. А также существуют глаголы английского языка «иметь» и «носить», в которых содержится данное различие[312]312
  Нивен Л. Нейтронная звезда // Легенды освоенного космоса. М.: АСТ, 2002.


[Закрыть].

О связи между изменениями в языке и средой обитания людей писал Самюэл Дилени в романе «Баллада о Бете-2». Речь в романе идет о событиях, случившихся очень давно на кораблях поколений, когда люди столетиями путешествовали в космосе. Антрополог восстанавливает по балладе трагические события, случившиеся с колонистами. Так как люди веками жили в невесомости, понятия координации в пространстве у них почти отмерли. «Сверху», «снизу», «сбоку», «под», «над», «между» стали синонимами. Это вызывает затруднения для землянина[313]313
  Дилэни С. Баллада о Бете-2 // США: новая литература. Киев, 2007. С. 42-83.


[Закрыть].

Западные лингвисты также пытаются прогнозировать и изменение языка. Конни Уиллис, например, исследует возможность изменения формы нерегулярных глаголов и замены ее регулярными[314]314
  Амнуэль П. Литература, создающая миры // http://primeinfo.net.ru/news263.html


[Закрыть]. Тоже самое попытался описать Спрэг Де Камп в своем эссе «Язык для путешественников во времени». Он говорит о постоянном укорачивании слов и предложений для передачи большего количества информации за тот же отрезок времени. Язык становится более компактным, но менее гибким, говорящим приходится догадываться о большинстве невысказанных слов, неправильная догадка ведет к сбою в коммуникации между двумя говорящими. Кроме того, именно с помощью языка автор получает возможность показать иной разум, отличный от человеческого[315]315
  Хромова А. Вопрос мифологии. Творчество Толкиена как создание Вторичного мира // http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/manuscr/myth.shtml


[Закрыть].