Текст книги "Лингвокультурология. Традиции и инновации"

В результате того, что каждый язык представляет собой индивидуальную, неповторимую систему языковых значений, отдельные значения, входящие в систему данного языка, часто оказываются несоизмеримыми со значениями другого языка, и в силу этого перевод теоретически кажется невозможным. Однако можно предположить, что при теоретической непереводимости перевод существует практически вследствие того, что значения того и другого языка обозначают одну и ту же действительность, и поэтому имеется возможность с помощью сочетаний значений дать на любом языке приблизительный эквивалент данному значению любого другого языка. Чем более простое значение мы берем, тем с большим основанием можем говорить о непереводимости и отсутствии адекватности. Чем более сложным является значение, тем более близкий возможен перевод, так как в определенном пределе совокупность значений одного и другого языка отражает одну и ту же внешнюю действительность. Но каким образом все же мы могли бы быть уверены в том, что система значений языка хопи в целом совпадает с системой английского? Ссылка на одну и ту же внешнюю действительность ничего не доказывает, потому что в лексических значениях первого языка могли отразиться (в силу специфических условий жизни и деятельности) одни стороны этой действительности, а в лексике второго языка – другие ее стороны и аспекты.

Наше восприятие внешнего мира всегда понятийно направлено. Направленность зрения проявляется уже в том, например, что мы способны рассматривать фотографию как образ, вид дома. При этом мы не видим самой фотографии – бумаги с черно-белыми пятнами. Наоборот, шестимесячный ребенок, который уже очень хорошо узнает мать, не может «увидеть» ее на фотографии. Таким образом, то, что мы способны увидеть в окружающем нас мире, какие «предметы» мы выделяем в нем, – зависит от разработанности наших понятий или (что в данном случае одно и то же) от содержания лексического состава языка.

Вопрос, возникающий в этой связи, возвращает нас к понятию «замкнутого языка» Айдукевича: итак, накладывает ли структура языка какие-либо ограничения на его лексический состав или же лексика (понятийный аппарат) может безгранично расширяться?

Так, в работах противников гипотезы лингвистической относительности (например, Макса Блэка) предполагается, что структура языка не накладывает каких-либо существенных ограничений на лексику и соответствующий ей понятийный аппарат. С такой точки зрения различия между языками в лексике интерпретируются как эмпирический факт, а не как логическая необходимость[89]89
  Блэк М. Лингвистическая относительность (теоретические воззрения Бенджамена Л. Уорфа) // Новое в лингвистике. Вып. 1. С. 212.


[Закрыть]. Из этого обстоятельства следует отсутствие принципиальных ограничений круга понятий у носителей данного языка, поскольку он может быть пополнен, а следовательно, и картина мира, сложившаяся на базе их языка и соответствующей понятийной системы, может быть тождественной другим картинам мира, связанным с иными языковыми системами.

В самом деле, естественный язык представляет собой открытую систему в том отношении, что если в языке нет слова для выражения какого-либо нового понятия, то последнее может быть передано словосочетанием, заимствованным из другого языка, или специально придуманным словом. Отсюда различия в структуре языка определяются экстралингвистическими факторами: характером и историей культуры сообщества носителей данного языка и т.д.; язык же является открытой системой, с такой точки зрения, прежде всего по двум обстоятельствам:

1. Язык стремится зафиксировать все явления внешнего мира и все отношения между ними, при том, что существует неограниченное количество фиксируемых явлений, которые к тому же постоянно изменяются.

2. Язык стремится зафиксировать явления в соответствии с максимально эффективной системой правил действия (метаязыком). Но и эти правила тоже постоянно меняются в связи с изменениями лексики языка и непрекращающимися попытками улучшить сами правила.

Однако в такой форме язык может быть описан только в идеале. Чем ближе описание языка к реальным практическим целям, тем оно конкретнее и замкнутее. Прикладные исследователи изначально определяют, какие ограничения они устанавливают при описании, какие цели ставят перед собой, каков будет состав отобранной лексики и грамматики и как придется работать над отобранным материалом. Результатом их усилий всегда будет замкнутая языковая система, более или менее отличная от своего открытого идеала. Овладение рядом замкнутых систем позволяет изучающим ту или иную языковую систему выработать навыки работы с материалом и приближает его к максимальному овладению системой. Постижение естественного языка продолжается для человека всю жизнь; сама система этого языка находится при этом в состоянии постоянного изменения, и попытки полностью постичь ее поэтому никогда не могут быть завершены.

Поэтому когда мы говорим об описании естественного языка как открытой системы, в действительности мы говорим скорее о его описании как системы замкнутых систем. Отвлекаясь от некоторого технического различия в определении замкнутого языка у Айдукевича и Тарского, можно сказать, что выделение последним отдельного языка, в котором формулируются утверждения о семантических свойствах исходного объектного языка, в определенном смысле призвано именно преодолеть дихотомию открытого и замкнутого языков путем представления открытого языка в виде системы замкнутых языков. Поэтому при обращении к эпистемологическим основаниям дистинкции концептуальной схемы содержания мира оказывается, что основания верификации значений обнаруживаются в ее первой части. Иными словами, истинность выражения может быть описана как истинность относительно некоторой концептуальной структуры.

Таким образом, теоретические основы гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа связаны с идеей, на первый взгляд противоположной основной концепции лингвокультурологии, по которой язык служит отражением происходящих культурных изменений в обществе. Вместе с тем именно гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа, разворачивая современные представления лингвистов вспять, послужила своеобразным мостиком к идее поиска механизмов связи языка и культуры. Иными словами, научное значение работ Сепира-Уорфа для развития современной лингвокультурологии заключается в идее неоднозначности и разнонаправленности связей языка и культуры.

Л.В.Щерба: разработка социолингвистических основ лингвокультурологии и проблематики языковой личности

Говоря об основах лингвокультурологии, почти всегда имеют в виду зарубежных исследователей, или по крайней мере использование терминов «язык» и культура». Вместе с тем основы лингвокультурологии глубже, нежели простое сочленение этих терминов. Так, по нашему мнению, одним из основателей лингвокультурологии был выдающийся отечественный исследователь Л.В.Щерба. Между тем к Щербе принято возводить отечественную психолингвистику. Но именно в контексте социолингвистики Щерба выступает как лингвокультуролог, понимавший под обществом его законы, его культуру.

Л.В.Щерба был прямым последователем Ф. де Соссюра и И.А.Бодуэна де Куртенэ, основные идеи которых развивал на протяжении всей своей жизни.

Одним из важнейших в учении Бодуэна является разграничение языка как системы и языка как процесса, отличие «языка как определенного комплекса известных составных частей и категорий, существующий in abstracto и в собрании всех индивидуальных оттенков, от языка как беспрерывно повторяющегося процесса»[90]90
  Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. II. С. 77.


[Закрыть]. Следовательно, язык как категория, система, абстракция и т.п. противопоставляется Бодуэном языку как деятельности, беспрерывно повторяющемуся процессу, действительным явлениям и т. п., то есть, по существу, речи.

В то же время Л. В. Щерба считал себя во многом обязанным «Курсу общей лингвистики» Ф. де Соссюра. Он находил много значительных совпадений в его взглядах и взглядах Бодуэна. Так, еще в 1929 г., то есть за два года до выхода статьи «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931 г.), Щерба писал: «Когда в 1928 г. Мы получили в Ленинграде “Cours de linquistique generale” de Saussure'a… были поражены многочисленными совпадениями учения Соссюра с привычными нам положениями. Различие языка, как системы, и языка, как деятельности (“lanque” и “parole” de Saussuru'a), не такое четкое и развитое, как у Соссюра, свойственно и Бодуэну»[91]91
  Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку. М.,1957. С. 94.


[Закрыть].

По мнению самого Щербы, в языковых явлениях следует различать три аспекта:

1) речевую деятельность,

2) языковую систему (язык),

3) языковой материал (культурно обусловленные тексты).

Речевой деятельностью он называет процессы говорения и понимания, «всячески подчеркивая при этом, что процессы понимания, интерпретации знаков языка являются не менее активными и не менее важными в совокупности того явления, которое мы называем языком» (с. 24-25)[92]92
  Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. – После цитат из Щербы в круглых скобках указываются страницы по данному изданию.


[Закрыть]. Языковые системы – это «словари и грамматики языков» (с. 26), которые «будучи концептами, в непосредственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологическом) нам вовсе не даны, а могут выводиться нами лишь из процессов говорения и понимания» ( с. 26). Последние же в такой их функции рассматриваются Щербой в качестве языкового материала. Языковой материал – это «не деятельность отдельного индивида, а совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или иную эпоху жизни данной общественной группы. На языке лингвистов это «тексты»» (с. 26).

В концепции Л.В. Щербы содержится и четвертый аспект, который в значительной степени повлиял на формирование концепции современной лингвокультурологии – психофизиологические речевые организации (индивидуальные системы общих языковых представлений, индивидуальные отражения языковой системы)[93]93
  Мартинович Г. А. Лингвистические этюды. СПб. 1992. С. 11; Залевская А. А. также отмечает, «что фактически Л. В. Щерба выделяет не три, а четыре аспекта языковых явлений», вынося «за рамки обсуждаемой триады» еще и речевую организацию» // Залевская А. А. Введение в психолингвистику. М., 1999. С. 29-31.


[Закрыть]. Представляется, что Щерба отнюдь не случайно не рассматривает речевую организацию наряду с тремя эксплицитно обозначенными им аспектами языковых явлений. По-видимому, это понятие, хотя и часто используемое в работе, оставалось для него все же не вполне определенным. Проявляется это уже хотя бы в достаточно большом количестве разнообразных терминов, употребляемых для обозначения соответствующего явления: речевой механизм человека – психофизиологическая речевая организация индивида – психофизиологическая организация человека – индивидуальная речевая система – система потенциальных языковых представлений – система языковых представлений – индивидуальная языковая система.

Весьма показательным является также красной нитью проходящий через всю работу Л. В. Щербы конфликт по линии культурное – индивидуальное, возникающий главным образом в связи с последовательным и принципиальным противопоставлением языковой системы (культурное) и психофизиологической речевой организации (индивидуальное). Последняя, по Щербе, являясь индивидуальным проявлением языковой системы, в идеале «может совпадать с ней, но на практике организации отдельных индивидов могут чем-либо да отличаться от нее и друг от друга. Их, пожалуй, можно было бы действительно назвать «индивидуальными языками», если бы в подобном названии не крылось глубокого внутреннего противоречия, ибо под языком мы разумеем нечто, имеющее прежде всего социальную ценность…» (с. 27).

В то же время, отказывая речевой организации в праве называться языком, языковой системой исключительно на том основании, что система языковых представлений является чем-то индивидуальным, а в языковой системе мы имеем некую «социальную ценность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы» (с. 27), Л.В. Щерба утверждает, что «эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом» (с. 25).

Обосновывая необходимость и правомерность эксперимента в языкознании, Л. В. Щерба категорически отвергает упреки в «субъективности» получаемых этим методом данных. Психологический аспект метода, заключающийся в оценочном чувстве правильности или неправильности речевого высказывания, для него несомненен. Но не менее несомненно и то, что у нормального члена общества чувство это социально обосновано, так как является функцией языковой системы (величины социальной) (с. 33). «С весьма распространенной боязнью, – пишет Щерба, – что при таком методе будет исследоваться «индивидуальная речевая система», а не языковая система, надо покончить раз и навсегда. Ведь индивидуальная речевая система является лишь конкретным проявлением языковой системы, а поэтому исследование первой для познания второй вполне закономерно и требует лишь поправки в виде сравнительного исследования ряда таких «индивидуальных языковых систем»» (с. 34).

Особенно показательным нам представляется следующее рассуждение Л.В. Щербы: «…работа каждого неофита данного коллектива, усваивающего себе язык этого коллектива, т. е. создающего у себя речевую систему на основе речевого материала этого коллектива (ибо никаких других источников у него не имеется), совершенно тождественна работе ученого исследователя, выводящего из того же языкового материала данного коллектива его языковую систему, только одна протекает бессознательно, а другая – сознательно» (с. 85).

Поэтому, равно, как и в концепции современной лингвокультурологии, на деле «глубокое внутреннее противоречие», присущее, по мнению Л.В. Щербы, психофизиологической речевой организации, оказывается мнимым противоречием, т.к. здесь явно проявляется недостаточный учет диалектики общего и отдельного, социального и индивидуального. Идеальные «психофизиологические организации», которые действительно можно и нужно назвать индивидуальными языками, несомненно, будут чем-то отличаться от «объективной» языковой системы и друг от друга. Но все эти различия, все возможные здесь противоречия относятся, как правило, к периферийным, малосущественным или же вообще несущественным областям и ни в коей мере не являются определяющими. В данном случае мы имеем дело лишь с одной из частных форм проявления диалектики соотношения индивидуального и общественного сознания (языкового сознания) и всегда можем понять и объяснить наблюдающиеся расхождения в пределах этого соотношения. Следовательно, несмотря на все индивидуальные особенности, на все имеющиеся отклонения и т.п., индивидуальные «психофизиологические речевые организации», реально существующие в головах носителей языка в идеальной форме, не менее социальны, чем объективные «языковые системы», реально существующие в языковом материале (совокупности всего говоримого и понимаемого) в материальной форме, так как в своих важнейших моментах они практически идентичны у всех членов той или иной языковой общности, того или иного языкового коллектива, что закономерно следует из принципиально адекватного отражения каждым членом определенного общества характерной для этого общества «лингвистической среды обитания» («лингвосферы») – языкового материала, совокупности тестов и т. п.

Противоречивое отношение Л.В.Щербы к психофизиологической речевой организации, проявляющееся в ряде рассуждений, обусловлено, как нам представляется, и тем, что у него, по существу, отчасти в понятии «речевая деятельность», отчасти в понятии «речевая организация» (во всех разнообразных терминах для ее обозначения) «растворилось» понятие собственно речи в интерпретации Соссюра, несмотря на то, что Щерба, как уже отмечалось, к моменту написания своей работы был хорошо знаком с “Cours’оm de linquistique generale”. Противопоставление же языка как социально обусловленного психического образования, представляющего собою виртуально существующую в мозгу людей грамматическую систему, и речи как индивидуального психофизического исполнения, акта воли и разума, реализующемуся на основе кода языка и психофизического механизма, является важнейшим в учении Ф. де Соссюра.[94]94
  Соссюр Ф. Де. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 52.


[Закрыть]

Таким образом, в целом мы, очевидно, можем говорить не о трех а о пяти аспектах языковых явлений. Первые три из них эксплицитно указаны самим Л. В. Щербой:

1. Речевая деятельность – существующие исключительно в неразрывном единстве процессы говорения и понимания.

2. Языковая система – имеющие прежде всего социальную ценность (социально-обоснованные в прошлом), объективно заложенные в данном языковом материале и проявляющиеся в индивидуальных речевых системах, возникающих под влиянием всего языкового материала, словарь и грамматика языка.

3. Языковой материал – совокупность всего говоримого и понимаемого в конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы, то есть совокупность всех устных и письменных текстов на определенном языке в определенный исторический момент его развития.

Имплицитно в работе Л. В. Щербы присутствует и четвертый аспект:

4. Психофизиологическая речевая организация – обуславливающая речевую деятельность индивидуальная система общих языковых представлений (идиоязык), являющаяся социальным продуктом, возникающим на основе того же языкового материала коллектива, что и языковая система.

Кроме того, учитывая все сказанное выше, для получения завершенной картины мы можем, очевидно, добавить и пятый аспект, который самим Щербой лишь однажды вскользь упоминается в работе: «…все формы слов и все сочетания слов нормально создаются нами в процессе речи, в результате сложной игры сложного речевого механизма человека» (с. 25):

5. Речь – индивидуальное исполнение, осуществляемое на основе «игры» речевого механизма.

Таким образом, главной заслугой Щербы перед современной лингвокультурологией можно считать отход от принципа абстрактной связи языка и культуры. Понимая язык как сущность прежде всего социальную, Щерба свел воедино проблематику культурной, социальной и индивидуально-личностной сущности языка. Иными словами, опираясь на эксперимент, Щерба приблизил изучение языка к конкретному человеку, сделал это изучение более предметным, направленным не на абстрактную связь языка и культуры, а на конкретную культурно обусловленную личность.

Пражская лингвистическая школа: развитие фонологических и грамматических основ лингвокультурологии

Некоторое общее влияние на развитие взглядов современных лингвокультурологов оказала так называемая пражская лингвистическая школа или пражский лингвистический кружок.

Пражский лингвистический кружок (Pražsky Linguisticky kroužek) был создан в 1926 году, как не официальная организация, объединившая теоретиков лингвистики, по образцу ранее существовавшей авангардной организации молодых русских исследователей – Московского лингвистического кружка. На первом международном съезде славистов в Праге в 1929 году представители кружка выдвинули подробную программу разработки узловых положений лингвистической теории практики. С этого времени кружок начинает функционировать, как официальная лингвистическая организации с уставом и членством[95]95
  Вахек Й. Лингвистический словарь пражской школы. М., 1964. С. 88.


[Закрыть].

В 1930 году кружок созвал в Праге международную фонологическую конференцию, на которой основные принципы нового подхода к языкознанию и особенно к звуковой структуре языка были подвергнуты тщательному обсуждению и детализации, была произведена разработка научной методологии этого нового направления.

Пражская лингвистическая школа считается одной из трех основных школ лингвистического структурализма (наряду с американским дескриптивизмом и глоссемантикой Ельмслева)[96]96
  Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. С. 31.


[Закрыть].

Вместе с такими чешскими учеными, как основатель кружка Вилеш Мантезиус (1880-1945), Б. Трнка, Б Гавранек, Й. Вахек, В. Скаличка, П. Трост и исследователь эстетики – Я Мукаржовский, в создании и функционировании кружка принимали участие русские ученые – Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон, С. Карцевский. Творчески cвязанными с Пражской лингвистической школой были советские исследователи П. Г. Богатырев, Г. О. Винокур, Е. Д. Поливанов, Б. В. Томашевский, Ю. Н. Тынянов.

«Типичной особенность кружка», – как писал Роман Якобсон, – «являлась его восприимчивость ко всем культурным импульсам с запада и востока»[97]97
  Якобсон Р. Разработка целевой модели языка в европейской лингвистике в период между двумя войнами // Новое в лингвистике. Вып. IV. М, 1966. С. 36.


[Закрыть]. Сотрудничество с участниками разных стран, но близких по научным взглядам, было одним из центральных моментов деятельности кружка (примером этому может служить «Воспоминания феноменолога о пражском лингвистическом кружке» ассистента Гуссерля, Людвига Ландгребе). Во многом Пражская лингвистическая школа представляет собой общий знаменатель нескольких параллельных течений в развитии научной жизни в Европы 20-30-х гг. По мнению того же Якобсона, в сравнении со взглядами других, работавших в это время, лингвистов, нетрудно выделить индивидуальные черты каждого из новаторов кружка (таких как Трубецкой или Матезиус), но невозможно найти такую общую характеристику для всей Пражской лингвистической школе, которая позволила бы противопоставить ее, как целое, другим, к примеру, структуралистким школам. Но все же существует набор типических особенностей, которые объединяют работы всех исследователей, входивших в кружок и резко отличают их от предыдущих традиций и сторонников других учений 30-х гг. Якобсон определили эти особенности, как «стремление к созданию целевой модели языка» (means – ends модель т.е. буквально средства – цели). Эту модель принято называть также телетологической. Подобные взгляды вытекали из взгляда на язык, как средство коммуникации (т.е. в таком случае необходим анализ всех свойств с точки зрения задач на которые они направлены). Именно это и являлось основным новшеством Пражской лингвистической школы, хотя предварительные наметки подобных проблем можно найти у Бодуэна де Куртенэ, Крушевского, Винтелера, но никто из них не развил теории и метода целевого анализа языка.

Лингвокультурологические аспекты развития теории Ф. де Соссюра

Пражская лингвистическая школа в момент своего появления противопоставляла себя принципам наиболее влиятельного в то время младограмматического течения. Младограмматики используя эмпиризм и индуктивный метод анализа языка, обращали свое внимание в основном на эволюцию языка и главной задачей считали сбор и систематизацию материала для составления исторических грамматик и словарей. Т.е. изучали язык с исторической позиции (диахронически)[98]98
  Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. С. 29.


[Закрыть].

Для создания своей фонологической теории Н.С. Трубецкой использовал теорию Ф. Де Соссюра, но в отличии от него Трубецкой Считал, что не существует непреодолимой преграды между синхроническим и диахроническим анализом. «Если в синхронической лингвистике элементы системы языка рассматривать с точки зрения их функции, то о претерпеваемых языком изменениях нельзя судить без учета системы, затронутой этими изменениями»[99]99
  Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX вв. в очерках и извлечениях. Ч. 2. М, 1960. С. 70.


[Закрыть]. Таким образом функциональный структурный анализ признается необходимым и в области диахронии языка. Но не исключается и понятие эволюции из синхронического описания языка, т.к. считается «серьезной ошибкой рассматривать статику и синхронию, как синонимы»[100]100
  Jakobson R. Prizipen der historischen phonologie. Pr. 1935. S. 82.


[Закрыть].

Пражская лингвистическая школа переработала также и другую теорию Ф. Де Соссюра «язык и речь». Эта дихотомия стала основой для разделения Трубецким науки о звуках на фонологию и фонетику. Но в отличии от Ф. Де Соссюра Трубецкой исходил из изучения не языка (longue), как нормы для остальных явлений речевой деятельности, а речи (parole), как частного проявления языка. Поскольку лингвист может опираться только на то, что системно (на метериал для систематизации, т.е. речь), а не на саму систему (т.е. язык)[101]101
  Булыгина Т.В. Пражская лингвистическая школа // Основные направления структурализма, М.,1964. С. 53.


[Закрыть].

Матезиус писал о порядке лингвистического исследования, как о движении «от речи, как чего-то, что дано нам непосредственно, к языку, как к чему-то, что хотя и имеет идеальную сущность, но что мы можем познать лишь косвенным образом, либо при столкновении с отклонениями от нормы, либо с помощью систематизации и абстрагирующего научного анализа»[102]102
  Matezius В. On the systematic analisys of grammar // TCLP. В., 1936. P. 181.


[Закрыть]. Т.е. таким образом язык понимался, как функциональная система, т.е. система средств выражения, служащих какой-либо цели[103]103
  Вахек Й. Лингвистический словарь пражской школы. М., 1964. С. 88.


[Закрыть].

Фонологическая теория как основа ареальной концепции современной лингвокультурологии

Исходя из соссюровского разделения «longue» и «parole», Трубецкой Н.С. создает свою фонологическую теории, основывающуюся на разделении науки о звуках на фонологию и фонетику. При этом, понимая фонологию, как «учение о звуках языка, общих и постоянных в сознание его носителей», а фонетику, как учение о частном проявлении звуков зыка в речи, имеющей одноактный характер.

Трубецкой говорит о взаимосвязи обоих этих компонентов учения, т.к. без конкретных речевых актов не было бы языка. Сам же речевой акт он рассматривает, как установку связи между соссюровским означаемым и означающиим.

Фонология, рассматривается, как наука изучающая означающее в языке, состоящее из определенного числа элементов, сущность которых состоит в том, что они, отличаясь друг от друга по звуковым проявлениям, имеют смыслоразличительную функцию. А также вопрос о том, каковы соотношения различительных элементов и по каким правилам они сочетаются в слова, словосочетания и т.д. Большинство же признаков самого звука для фонолога не существенно, так как они не функционируют в качестве смыслоразличительных признаков. Т.е. это наука о системе языка, лежащей в основе всех речевых актов.

Фонетика же рассматривает физические, артикуляционные одноактные явления. Для нее боле подходят методы естественных наук. Для нее главным является вопросы: Как произносится звук, какие органы при этом задействуются. Т.е. это наука о материальной стороне звуков человеческой речи.

Надо отметить, что не все представители Пражской лингвистической школы разделяли именно такое мнение о взаимоотношении этих двух дисциплин. Б.Трнка считал, что фонетист предполагает языковую систему и стремится к исследование ее индивидуальной актуализации, фонолог же исследует, что в индивидуальной речи является функциональным и устанавливает элементы, определяемые по их отношению к целой языковой системе. Таким образом, главным отличием фонологии от фонетики для Трнки было разное направление их исследований.

Возвращаясь к решению данной проблемы в «Основах фонологии», надо сказать, что Трубецкой определяет три аспекта в звуке: «выражение», «обращение», «сообщение». И к сфере фонологии относит только третий, репрезентативный. Он разделяется на три части, предметом которых является соответственно: кульминативная функция языка (указывающая какое количество единиц, т.е. слов, словосочетаний содержится в предложении), делимитативная функция (указывающая границу между двумя еденицами: словосочетаниями, словами, морфемами) и дистинктивная или смыслоразличителльная, обнаруживающиеся в экспликативном аспекте языка. Наиболее важной и необходимой для фонологии Трубецкой признает смыслоразличительную функцию, отводя ей особый раздел[104]104
  Вахек Й. Лингвистический словарь пражской школы. М., 1964. С. 82.


[Закрыть].

Основным понятием для смыслоразличения у Трубецкого является понятие оппозиции – противостояния по смысловыявляющему признаку. Через фонологическую оппозицию определяется понятие фонологической единицы («член фонологической оппозиции»), являющейся в свою очередь основой для определения фонемы («кратчайшей фонологической единицы, разложение которой на более краткие единицы невозможно с точки зрения данного языка»).

В качестве основной внутренней функции фонемы признается ее семантическая функция. Слово понимается, как структура, опознаваемая слушателем и произносящим. Фонема – смыслоразличительный признак этой структуры. Смысл выявляется через совокупность этих признаков, соответствующих данному звуковому образованию.

Трубецкой вводит понятие инвариантности фонемы. Т.е. произносимый звук можно рассматривать как один из вариантов реализации фонемы, т.к. он помимо смыслоразличитеных содержит также признаки не являющиеся таковыми. Таким образом, фонема может реализовываться в ряде различных звуковых проявлений.

Далее Трубецкой выдвигает четыре правила различения фонем: 1) Если в языке два звука в одной и той же позиции могут заменять друг друга, и при этом семантическая функция слова будет оставаться неизменной, то эти два звука являются вариантами одной фонемы. 2) И соответственно наоборот если при замене в одной позиции звуков смысл слова меняется, то они не являются вариантами одной фонемы. 3) Если два акустически родственных звука никогда не встречаются в одной и той же позиции, то являются комбинаторными вариантами одной фонемы 4) Если два акустически родственных звука никогда не встречаются в одной и той же позиции, но могут следовать друг за другом, как члены звукосочетания, при том в таком положении, где один из этих звуков может встречаться без другого, то они не являются вариантами одной фонемы.

Третье и четвертое правила касаются случаев, когда звуки не встречаются в одном положении, имеют отношение к проблеме идентификации фонем, т.е. к вопросу сведения ряда взаимоисключающих звуков в один инвариант. Таким образом, здесь решающим для отнесения разных звуков к одной фонеме является чисто фонетический критерий. Таким образом, проявляется взаимосвязь этих наук[105]105
  Трубецкой Н. С. Основы фонологии, М., 1960 С. 94.


[Закрыть].

Для того чтобы установить полный состав фонем данного языка, необходимо отличать не только фонему от фонетических вариантов, но и фонему от сочетания фонем, т.е. ответить на вопрос, является ли данный отрезок звукового потока реализацией одной или двух фонем (синтагматическая идентификация). Трубецким были сформулированы правила монофонематичности и полифонематичности. Три первых представляют собой фонетические предпосылки для монофонемной трактовки звукового отрезка. Звукосочетание однофонемно если: 1) Его основные части не распределяются по двум слогам. 2) оно образуется посредством одного артикуляционного движения. 3) его длительность не превышает длительности других фонем данного языка. Последующие описывают фонологические условия однофонемной значимости звукосочетаний (потенциально однофонемные звуковые комплексы считаются фактически однофонемными, если они ведут себя как простые фонемы и встречаются в позициях, допускающих в иных случаях лишь единичные фонемы) и многофонемной значимости простого звука.

Весьма существенное место в фонологической системе Трубецкого занимает его классификация оппозиций. Это был вообще первый опыт подобного рода классификаций. Критериями классификации фонологических композиций являлись: 1) их отношение ко всей системе оппозиций, 2) отношение между членами оппозиций, 3) объем их различительной способности. По первому критерию оппозиции делятся в свою очередь по их «дименсиональности» (квалитативный критерий) и по их встречаемости (квантитативный критерий)[106]106
  Vachek J. What is phonology? Р. 1934. Р. 116.


[Закрыть].

По квалитативному отношению ко всей системе оппозиций фонологические противопоставления подразделяются на одномерные (если совокупность признаков, присущих обоим членам оппозиции не присуща больше никакому другому члену системы) и многомерные (если «основания для сравнивания» двух членов оппозиции распространяется и на другие члены той же системы). Квантитативно оппозиции делятся на изолированные (члены оппозиции находятся в отношении не встречающимся больше ни в какой другой оппозиции) и пропорциональные (отношение между членами тождественно отношению между членами другой или других оппозиций).