Текст книги "Я уполномочен заявить!"

Через шесть лет, 4 октября 1982 года, Перестюк М. И. опять назначил меня старшим инспектором Новороссийской таможни.

Так я упорно выдержал свой позитивный гуманистический принцип борьбы со Злом в Новороссийской таможне, а нравственно и духовно ещё больше вырос и окреп.

Как потом показала будущая профессиональная таможенная жизнь, я успешно проходил этапы таможенной профессии и правильно формировал своё советское мировоззрение.

Но мысль о том, что в Новороссийской таможне свирепствует партийная ячейка с гипертрофированной идеологией, вредной для таможенного строительства СССР, не давала мне покоя.

Дело в том, что уже после моего партийного избиения, которое было первым по счёту, в Новороссийской таможне подверглись такому же разгрому и унижению около десяти молодых работников. Где они? Какая их судьба?

Поэтому в середине декабря 1982 года я тайно поехал в Главное управление государственного таможенного контроля СССР (ГУ ГТК СССР).

В поисках ответа на вопросы, которые не давали мне покоя, я оказался в ГУ ГТК СССР, в кабинете крупного таможенного чиновника СССР Олега Александровича Гурьянова, бывшего полковника КГБ. Между нами состоялся интересный и поучительный разговор.

Олег Александрович сразу же произвёл хорошее впечатление, и я почувствовал доверие к нему и уверенность в себе.

И только я начал рассказ о причине приезда в ГУ ГТК СССР, как Олег Александрович вежливо остановил меня и сказал следующие мудрые слова: «Виктор Алексеевич, дальше, пожалуйста, не рассказывайте. Ваш случай типичный, а наказание работников таможни за их честность и патриотизм стало у нас уже системой, – Олег Александрович сделал небольшую паузу и продолжил. – Вы честный, принципиальный и профессионально грамотный человек. Нам такие нужны.

Вы, как специалист таможенного дела, там, в Новороссийске, переросли самого себя, и вам нужна самостоятельная работа, потому что в Новороссийской таможне вы уже начинаете профессионально закисать как специалист.

Никого не вините в том, что произошло с вами, и поезжайте вы лучше на самостоятельную работу в Ташкент. Это тоже юг, как и Новороссийск, но правда, там недалеко, в Афганистане, идёт уже пять лет… неизвестная вам война.

Руководство страны требует от ГУ ГТК немедленно закрыть таможенными силами каналы контрабанды оружия, наркотиков и драгоценностей[90]90
  В Афганистане при больших промышленных залежах драгоценных и полудрагоценных камней в восьми провинциях, широко развита международная контрабанда этими товарами. В Панджшерском ущелье провинции Панджшер нелегально добываются изумруды. Ляпис-лазурь и лазурит добываются главным образом на месторождениях в уезде Куран-ва-Мунджан в провинции Бадахшан. Голубой и зеленый турмалин добываются в уездах Газиабад, Дара-и-Печ, Чапа-Дара провинции Кунар, а также в провинции Нуристан. Незаконная добыча рубинов производится в уезде Саруби
  провинции Кабул. Опалы грабительским способом добываются в провинции Гильменд. Яшма добывается в провинциях Кунар и Нангархар.


[Закрыть], расцветшие на афганском военном направлении за последние несколько лет.

Кандидатов на эту работу мы ещё не нашли. Я был рад с вами познакомиться и вижу, что именно вы с этой задачей справитесь. А что касается Новороссийской таможни, то мы о ней подумаем отдельно, спасибо за подсказку».

Ехал я обратно из Москвы домой, в Новороссийск, в плацкартном вагоне в хорошем настроении, размышлял обо всём случившемся со мной в таможенной жизни и бесконечно возвращался мысленно к словам Гурьянова: «…наказание работников таможни за их честность и патриотизм стало у нас уже системой».

Слова Олега Александровича я крутил мысленно и так, и эдак, примерял их к различным служебным и жизненным гражданским ситуациям, пока они не стали чётко на своё место в логике моего личного мировоззрения, как с лёгким щелчком становится патрон в патронник винтовки.

И получилась интересная смысловая конструкция.

Оказывается, что в том, что со мной произошло в Новороссийской таможне, виноваты не начальник Новороссийской таможни, и не члены бюро первичной партийной организации, и не те рядовые коммунисты, что стопроцентно голосовали за моё исключение из партии; а виноват… естественный природный Закон единства и борьбы противоположностей.

Вот куда завёл меня анализ ситуации.

Закон, который столкнул во всеобщей вселенской борьбе Добра и Зла в конкретном жизненном эпизоде:

с одной стороны – силы Зла и регресса в лице начальника Новороссийской таможни, членов партийного бюро и всех коммунистов таможни;

а с другой стороны – силы прогресса и развития идеи построения справедливого Общества в лице одного в общем-то смелого коммуниста, которого за это и наказали без всяких правовых оснований.

Может быть, кому-то это всё покажется наивным, но меня, коммуниста, репрессированного нравственно и духовно, это умозаключение спасало потом не раз в опасных круговоротах таможенной жизни от внутреннего духовного разрушения, придавало силы и стабилизировало моё внутреннее состояние, а также определило моё отношении к тем, кто меня практически уничтожал.

Больше того, этот грамотный выход их критической ситуации (иначе сказать не могу), сделанный с подачи Гурьянова Олега Александровича, дал мне бесценный опыт для будущей борьбы с моими будущими «противоположностями», отстаивая моё природное единство с ними для эволюции того социума, в котором мне дальше придётся жить и работать в таможенной сфере в роли руководителя более крупных таможенных подразделений.

Вот смотрите, как инцидент с моим исключением из партии выглядел через несколько лет.

Во-первых, я уехал из Новороссийска на служебное повышение в Ташкент и сразу же выбросил из памяти и постарался забыть все события, которые произошли со мной там, в Новороссийской таможне. И это очень было важно. Потом я никогда ни разу о них не вспомнил. Меня не точили изнутри прошлые проблемы, обиды, сомнения или угрызения совести, а также жажда мести. Я просто отрезал решительно всё то, что произошло в Новороссийской таможне, и сказал себе: «Всё, что ты, парень, делал в Новороссийской таможне – всё было правильно!»

Я был после Новороссийска нравственно и духовно чист и очень силён.

Оставалось только продолжить жить свободно, творчески и с большой жаждой к созиданию, как этому учила советская школа, Комсомол и Партия (КПСС).

В Новороссийской таможенной грязной и нечестной борьбе я сильно вырос нравственно и духовно, развивался дальше и совершенствовался как будущий руководитель большого государственного проекта «Всесоюзного Калужского таможенного эксперимента 1985–1994 гг.»

А как чувствовали и вели себя мои визави[91]91
  Визави – чаще всего так называют оппозицию, т. е. термин подходит для описания ситуации, когда один человек выступает против другого, являясь его оппонентом.


[Закрыть] в Новороссийской таможне?

Во-первых, многие из них умерли очень рано. И причина этому у всех была одна – они делали людям гадости, а потом, утонув в своей нравственной и духовной ущербности, точили себя изнутри в сомнениях и раскаяниях всю свою жизнь, постепенно физически разрушаясь.

Когда я уже уезжал из Новороссийска на повышение в Ташкент, я предварительно позвонил на домашний телефон только что уволенному на пенсию бывшему начальнику Новороссийской таможни Перестюку Михаилу Ивановичу. Вежливо поздоровался с ним и попросил принять меня на дому, чтобы по-человечески искренне, от всей души, как это положено между культурными и неглупыми людьми, выразить ему свою признательность за таможенную и гражданскую человеческую науку и услышать от него наставления и советы опытного руководителя, которые мне будут очень нужны на новой самостоятельной руководящей таможенной работе в Средней Азии.

Михаил Иванович искренне испугался и даже неожиданно спросил: «А что тебе, Виктор, ещё нужно? Ты придёшь один?» Он боялся меня, так как с моей стороны могла быть месть после того, как он долго и старательно меня уничтожал.

Когда потом я позвонил в дверь его квартиры, он долго ещё разговаривал со мной через приоткрытую дверь, которую поставил на предохранительную цепочку. Потом впустил меня в квартиру. Мы пили чай и долго мирно беседовали. Расстались друзьями. А прощаясь, он заплакал и попросил у меня прощения.

Своим поступком я снял с Михаила Ивановича весь груз его вины за содеянное в отношении меня, который лежал бы на нём вечно и, в конце концов, вместе с его другими грехами доконал бы его. Было видно, что Перестюку в конце нашей встречи стало очень хорошо.

Хорошо было и мне – и тут я опять духовно немножко подрос, так как это был ещё один шаг на долгом пути моего таможенного взросления и профессионального самосовершенствования.

А вот как через несколько лет поживала и чувствовала себя в Новороссийской таможне остальная рядовая часть оппозиции, которая исключала меня из Партии и жестоко ломала мою жизнь.

Как-то я на попутном военном авиатранспорте заскочил на денёк из Средней Азии на Кубань, в город Новороссийск, проведать своих престарелых родителей, и конечно же посетил мою родную Новороссийскую таможню.

Как положено, я встречался с каждым бывшим моим коллегой, радостно раскрыв свои объятия, а они все смущались и виновато сводили разговор на короткие ответы «да» или «нет».

И я понял тогда, что я смог освободиться от груза прошлой партийной борьбы и стал чист, а они все ещё носили в себе свою вину за происшедшее, и та чёрная вина точила их изнутри, умаляя их радость от жизни, их творческий потенциал и обязательно – их здоровье.

Новый начальник Новороссийской таможни Хмелевский Анатолий Дмитриевич, которого я не знал раньше, принял меня радушно и пригласил послушать его доклад об итогах таможни за отчётный период.

Я сидел во втором ряду кресел в актовом зале таможни (на территории Лесного порта по улице Портовой) и с интересом слушал доклад. Вокруг сидели новые, уже не знакомые мне работники Новороссийской таможни.

Вдруг я увидел, что в актовый зал вошла странная убогая женщина, сгорбленная так, что была придавлена к клюкé[92]92
  Клюка́ – подобие костыля.


[Закрыть], на которую тяжело опиралась. Она пробиралась по ряду между креслами и явно в мою сторону. Потом попросила молодого таможенника уступить ей место, села рядом со мной и жарко зашептала прямо в моё ухо: «Виктор Алексеевич, вы меня не узнали? Это я, Р. Н… А теперь узнали? Я услышала, что вы приехали на несколько дней и поспешила к вам с большой просьбой. Пожалуйста, помогите мне… Простите меня за всё то плохое, что я вам сделала тогда, в той партийной драке. Я больше не могу в себе носить ту вину, которую взяла на свои плечи, ложно обвиняя вас в том, чего никогда не было. Вот видите, как согнула меня вина. Я долго уже не проживу и скоро уйду из этой жизни, прошу вас, простите меня!»

Это было жуткое зрелище по экспрессии[93]93
  Экспрессия – яркое проявление чувств.


[Закрыть] и своему драматизму, но я взял себя в руки и так же шёпотом, но ласково ответил ей: «Дорогая Р. Н., да вы что?.. Я давно забыл о том случае и всех простил. Поэтому живите себе спокойно и радуйтесь жизни!»

«Нет, – возразила она испуганно и решительно, – поклянитесь, что вы простили меня… только тогда я успокоюсь».

«Дорогая Р. Н., я клянусь, что вас искренне прощаю за те беды, что вы принесли мне тогда своими негативными действиями. Только, пожалуйста, успокойтесь и живите теперь долго, спокойно и счастливо», – прошептал я ей в ответ и поцеловал её в мокрую от слёз старческую морщинистую щёку.

Видно, в этот момент мы уже потеряли контроль над ситуацией в актовом зале, и докладчик с трибуны попросил нас не шуметь.

После чего Р. Н. только и успела, что взволнованно сказать мне:

«Вот теперь всё правильно. Спасибо. Я так долго ждала эту минуту». Шумно поднялась с кресла и пошатываясь, со слезами на глазах, сильно стуча по паркету сучковатой палкой, медленно двинулась по проходу между креслами к выходу из актового зала.

Докладчик в это время понимающе приостановил свою речь, а большой актовый зал – притих.

Говорят, что вскоре после этого Р. Н. ушла из жизни…

…А теперь опять возвратимся в кабинет Гурьянова Олега Александровича, где продолжался наш первый интересный разговор.

Дальше всё происходило быстро, как в кино.

Олег Александрович здесь же попросил у меня телефон моей жены в Новороссийске, в моём присутствии позвонил ей на работу, и за несколько минут мы все вместе решили вопрос о моём переводе из Новороссийской таможни в Ташкентскую таможню, которой руководил Тарасов Владимир Павлович, знакомый мне по первым послевоенным Рижским таможенным курсам.

После чего Олег Александрович позвонил начальнику Новороссийской таможни Перестюку Михаилу Ивановичу, проинформировал его о том, что я нахожусь у него в кабинете, умело снял с него вдруг возникшее нервное напряжение и испуг и вежливо попросил о следующем:

1. По возвращении Виктора Алексеевича в Новороссийск не задавать ему никаких вопросов о его поездке в Москву, в Главное таможенное управление СССР (с тех пор до настоящего времени меня об этом никто никогда не спрашивал).

2. Срочно подготовить документы о переводе Соколова В. А. в Ташкентскую таможню.

«Олег Александрович, а что делать с партийным персональным делом Соколова? Он же исключён из Партии?» – спросил начальник Новороссийской таможни.

«Михаил Иванович, вы уж лучше меня знаете, что делать в таких случаях, – вежливо, как и всегда, ответил опытный чекист, – но в Партии Соколов должен остаться».

Так мастерски разобрался в сложной кадровой ситуации и с тяжёлой человеческой драмой Олег Александрович Гурьянов.

Это яркий пример для нынешних и будущих руководителей таможенной службы.

В течение следующих десяти дней всё быстро и радикально изменилось как в моей судьбе, так и в судьбе Новороссийской таможни.

Даже приказ Новороссийской таможни от 28 января 1983 года о моём переводе на новое место службы в Ташкент подписывал уже другой начальник Новороссийской таможни – Тимофеев Юрий Михайлович.

Так я начал свой новый, теперь уже самостоятельный, совершенно чистый, духовно и нравственно обновлённый трудовой путь в постсоветской таможенной системе.

О чём учит этот страшный эпизод из биографии только одного таможенного работника России?

1. Мировоззрение служащего российской таможни должно быть всегда – и на работе, и в жизни города – ориентировано на благие общественные дела.

2. В основе его духовного мира должна лежать задача строительства справедливого Общества в стране, изложенная в контексте понимания сути выражения «духовные таможенные скрепы[94]94
  Духовные таможенные скрепы – в контексте предложения, это нравственные ценности на уровне глубоких профессиональных исторических традиций, представляющих собой уже генетический материал, которые должны соединить воедино все потенциальные возможности таможенного дела и сделать его орудием построения справедливого государства в России.


[Закрыть]».

3. Уметь учиться и всегда учиться таможенному делу.

4. Взять на вооружение сильный и неувядающий жизненный принцип – «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

5. При оценке любой жизненной, в том числе и профессиональной, ситуации, никогда не персонифицировать[95]95
  Персонифицировать – в контексте предложения, это поэтический прием, состоящий в наделении неодушевленных предметов и явлений природы, в том числе явлений в общественной жизни человека, свойствами одушевленных существ.


[Закрыть] социальные явления в человеческом Обществе и поэтому объяснять их только с позиций природного, естественного материалистического закона, «Закона единства и борьбы противоположностей».

6. Если ты прав, то никогда не копайся в своей душе и не терзай себя изнутри сомнениями.

7. Вчитайтесь внимательно в постулат: «О покойнике говорят или хорошо, или ничего». В Новороссийской таможне есть хорошее правило – ухаживать за могилами бывших работников таможни и посещать их один раз в году, по православному обычаю – на Рáдуницу[96]96
  Рáдуница – весенний языческий праздник восточных славян, связанный с культом предков. После крещения его стали отмечать на Фоминой неделе – в 1-е воскресенье после Пасхи, либо в следующие за ним понедельник или вторник.


[Закрыть], которая приходится всегда на вторник второй седмицы по Воскресении Христовом или Пасхи.

Как-то в 2016 году организованно на нескольких автомашинах мы приехали на кладбище, посетили по списку несколько могил бывших работников Новороссийской таможни и подошли к следующей могиле, возле которой произошёл странный случай.

Многие присутствующие брали слово и говорили об усопшем много и только хорошее. Я стоял в сторонке и слушал выступающих. Ко мне подошёл молодой родственник усопшего, родной сын того, кому отдавали почести, и заговорил со мной. Настроение его отличалось от настроения всех присутствовавших на поминках. Он был явно чем-то раздражён, очень недоволен и сказал мне следующее: «Зачем устраиваете каждый год эти митинги плохому человеку? Это был такой гад и в семье, и на службе, что мы, родственники, до сих пор ещё не можем прийти в себя. Он разбил семью, рассорил всех нас. Он ушёл, а мы навечно остались с родной сестрой Валей врагами друг другу. А что он творил на работе в таможне, вы и сами знаете».

Только родственник отошёл, подошла бывшая работница таможни, ветеран: «Ох, Виктор Алексеевич, он столько из меня кровушки попил, никто только не знает».

Я сильно призадумался над этим фенóменом. Много прочитал информации по этому вопросу, и получилась вот такая подборка мнений.

Хилон из Спарты (VI век до нашей эры), древнегреческий мудрец: «Не вспоминай усопшим их зло». По латыни это звучит так: «Mortuo non maledicendum» («об умерших не злословить»). В другом изложении Хилон имел ввиду, что не следует вспоминать о мертвых исключительно правдиво («О мёртвом либо хорошо, либо ничего, кроме правды»), что в корне меняет смысл афоризма.

Диоген Лаэртский, греческий историк философии, живший предположительно в II–III веках нашей эры[97]97
  Электронный ресурс. Режим доступа: http://chtooznachaet.ru/chi-slova-o-mertvyx-libo-xorosho-libo-nichego.html Дата обращения к источнику: 09.01.2018 г.


[Закрыть], процитировал вышеуказанное изречение Хилона в произведении «Жизнь, учение и мнения знаменитых философов».

Плутарх, древнегреческий философ и писатель, в «Сравнительных жизнеописаниях» сообщил: «Хвалят также Солонов закон, запрещающий дурно говорить об умершем».

Фукидид, древнегреческий историк: «Того, кого уже нет, каждый обыкновенно хвалит».

Хадис от Айиши, Сахих аль– Бухари: «Не злословьте о мертвых, ведь они уже получили то, что заработали».

Г. Плеханов в работе «Нечто об “экономизме” и об “экономистах”»: «Латинская пословица гласит: “de mortuis aut bene, aut nihil” (“поминай мертвого добром или не говори о нем ничего”)… Мы, к сожалению, не можем последовать благожелательному совету, даваемому этой пословицей. Мы вынуждены с первых же слов помянуть покойника “лихом”».

А. Чехов в произведении «Оратор»: «Ну не годится, Гриша, ругать покойников. – Оно конечно, aut mortuis nihil bene (о мёртвых ничего или хорошо), но все-таки он жулик».

А. Куприн в работе «Юнкера»: «Тебя нам навязали насильно, и в конце концов в моей краткой речи я нарушил старый обычай: “О мертвых либо хорошо, либо ничего”».

В. Маяковский: «Пищит какая-то курсистка, – о мертвых либо хорошо, либо ничего».

А у авторов книги сложилось своё твёрдое мнение, что «об ушедших из жизни нужно говорить правду и только правду».

Ведь в 1937 году те, кто проводил массовое уничтожение советских граждан, кто фабриковал на них ложные доносы и необоснованные расстрельные уголовные дела, в праве были надеяться на то, что когда они сами умрут, то будут спать там спокойно и никто не будет ворошить их преступные деяния, так как о них потом нужно будет говорить «либо хорошо, либо ничего».

И если не давать оценку палачам всех мастей после их смерти, то это значит постоянно обеспечивать конкурентное преимущество вселенскому Злу в его борьбе с Добром в рамках действия всемирного закона, «Закона единства и борьбы противоположностей».

В течение следующих десяти дней всё быстро и радикально изменилось. Даже приказ Новороссийской таможни от 28 января 1983 года о моём переводе на новое место службы в Ташкент подписывал уже другой начальник Новороссийской таможни – Тимофеев Юрий Михайлович.

Так я начал свой новый, теперь уже самостоятельный трудовой путь в советской таможенной системе.

Вначале была стажировка у досмотровой таможенной стойки на афганской военной линии, на втором аэродроме города Ташкента, специализировавшемся на военном направлении и имевшем два названия – «Восточный» и «Тузель». Были выезды на физическую государственную границу СССР в Калаимор, Тахтабазар и Мары.

К моменту начала работы в Ташкентской республиканской таможне у меня уже был двадцатилетний опыт таможенной работы со всеми категориями пассажиров и внешнеторговых грузов, пересекавшими границу СССР. Но пассажирский и грузовой трафики[98]98
  Английское слово «Traffic» переводится на русский язык как «движение», «грузооборот».


[Закрыть] на войне оказались для меня чем-то не из мира сего.

Война – это кровь, людские страдания, «груз 200»[99]99
  «Груз 200» (также на жаргоне военном «двухсотый» – в значении «убитый, мёртвый, погибший») – это условное кодированное обозначение, применяемое в Вооружённых силах Российской Федерации при авиаперевозке тела погибшего (умершего) военнослужащего к месту захоронения.


[Закрыть]…

Какое же должно быть мировоззрение и жизневосприятие работника таможни, какое должно быть у него здоровье, если он ежедневно с утра до вечера пропускал через своё сознание и сердце людское горе и страдания?

Да, ещё бы не забыть контролировать в багаже пассажиров, обожжённых войной, норму провоза ими предметов и валюты, а также досматривать военные самолёты.

Первая моя смена была ночной. Перерывов между взлётами и посадками военно-транспортных бортов почти не было, так как совсем близко, всего в пятидесяти минутах лёта, военная кровавая мясорубка перемалывала тысячи людских жизней и огромные материальные ресурсы.

Вот несколько таможенных зарисовок с натуры в первый день моей работы в Тузеле.

Первая зарисовка. По внутренней трансляции военного аэродрома прошла информация, что приземлился военно-транспортный «АН-12» из Баграма[100]100
  Багрáм – город с древней историей. Известен уже со времён Бактрийского царства. В годы Афганской войны (1979–1989) крупнейший аэропорт и военно-воздушная база ВВС СССР. На аэродроме базировался 378-й отдельный штурмовой авиационный полк на самолётах Су-25.


[Закрыть]. Инспекторы таможни и пограничники заняли свои рабочие места в досмотровом зале.

В досмотровую таможенную комнату в сопровождении пограничников вошла группа пассажиров-десантников, только что прибывших из Афгана. Они были очень уставшие, запылённые, в сильно потрёпанном армейском полевом обмундировании. От них пахло порохом и пожаром.

Меня всегда поражало, что среди десантников даже на войне никогда не было грязных, небритых, в разорванной одежде, в отрешённом моральном состоянии военнослужащих… Нет!.. Все без исключения были просто боги… советские воины-боги, только что прибывшие с передовой, из пламени, из когтей смерти, но только что победившие там, за границей, врага на поле боя. Это были одухотворённые десантники, бессмертные сынки великого Дяди Васи Маргелова[101]101
  Маргелов Василий Филиппович (1908–1990) – советский военачальник, командующий Воздушно-десантными войсками в 1954–1959 и 1961–1979 годах, генерал армии, Герой Советского Союза, лауреат Государственной премии СССР, кандидат военных наук.


[Закрыть].

Короткие шутки и человеческая радость воинов из ада, неожиданно опустившихся на родную землю, наполняли таможенную комнату. Это они, мужественные воины, в ностальгии[102]102
  Ностальги́я – тоска по родине, по родному дому.


[Закрыть] целуют бетон ташкентского аэродрома в Средней Азии, как родную русскую землю, смахивая украдкой предательскую скупую мужскую слезу, когда спускаются по трапу с самолёта.

У одного десантника была забинтована голова, и свежая не запёкшаяся ещё кровь ярко раскрасила бинты. Он тяжело улыбался и, как мог, тихо радовался со всеми.

Вдруг вошёл крепыш – старший прапорщик, ведя под руку молоденького десантника, у которого не было обеих кистей. Вартан его звали. Все расступились и отодвинули свои парашютные сумки с личными вещами, освобождая проход. Вартан был в шоковом состоянии и под уколами. Но он шёл уверенно, вытянув перед собой две культи. Ранение произошло два часа назад. Десантник беззаботно улыбался. Вежливо поздоровался со мной – он узнал меня, поскольку я его оформлял на вылет туда, в Афган.

У меня в душе всё перевернулось. Я увидел почему-то заплаканные глаза его матери, которая скоро его, теперь уже инвалида, обнимет, добрые натруженные руки его отца и родной дом Вартана, который скоро наполнится общим семейным горем – о ранении сына отцу и матери ещё не успели сообщить.

Вторая зарисовка. Мы, работники Ташкентской таможни, были все какие-то придавленные потоком людских страданий, остро вонзавшихся в наши сердца. Наверно поэтому все молодые ребята и девочки Ташкентской таможни были всегда обходительны и вежливы. Но при этом они были всегда справедливы. Всё это трудно сочетать в себе, и эмоции изнутри просто разрывали душу.

Может быть поэтому между десантниками и работниками таможни давно зародилась и устойчиво живёт взаимная симпатия.

Прапорщик Кислицын строевым шагом (что было уместно и достойно десантника) подошёл к моему досмотровому столу, вежливо поздоровался и предъявил мне положенные в таком случае документы.

Его внешний вид: рост под два метра, спортивный, опрятный, выбрит до синевы, туго затянут офицерским кожаным ремнём с портупеей, белый подворотничок на сильно выгоревшем обмундировании. Он – боевой офицер и тоже только что с передовой, но почему-то его десантные ботинки тщательно начищены кремом. Ему 31 год, уже седоват, красив. Его парашютная сумка набита иностранными вещами, подлежащими таможенному контролю. В основном это подарки детям, жене, матери и отцу. Среди них есть оргтехника и две женские модные шубы из овчины. Один видеомагнитофон оказался сверх нормы и не подлежал беспошлинному ввозу в СССР.

Я пригласил боевого прапорщика присесть на стул и с подчёркнутым уважением к нему задал несколько вопросов.

Офицер-десантник, герой на поле боя, вдруг наивно смутился и растерялся от моего вопроса, но ещё больше от того, что он не мог членораздельно говорить. Голова его нервными тиками чуть-чуть подёргивалась, он плохо слышал. Из его тяжёлого заикания я понял лишь одно – что он только что с боя, тяжело контужен и направляется в госпиталь, вглубь страны…

Третья зарисовка. Поздней ночью прибыл из Кундуза[103]103
  Кунду́з – город и административный центр одноименной провинции на севере Афганистана.


[Закрыть] «Чёрный тюльпан»[104]104
  Самолёт АН-12 доставлял из-за границы гробы с останками советских воинов, погибших в Афганистане, и кто-то дал такому самолёту это название – «Чёрный тюльпан».


[Закрыть]. Большой грузовой отсек самолёта был под потолок забит цинковыми гробами с останками советских воинов, погибших в боях на чужой афганской стороне. В герметическом пассажирском отсеке самолёта прибыли и пять офицеров, сопровождавших «груз 200» – так официально в документах назывались гробы с человеческими останками.

Короткие устные формальности с членами экипажа самолёта и сопровождающими лицами – и я в сопровождении пограничника и командира судна вошёл в грузовой отсек самолёта. Дышать было нечем. Я успел только увидеть, что фюзеляж был под потолок забит цинковыми гробами в деревянных ящиках. Инстинктивно резко закрыл герметическую дверь и попросил командира рулить на бетонную площадку в дальнем углу аэродрома «Восточный», где на открытом поле складируются десятки гробов. Из-за нехватки транспортной авиации и холодильных помещений груз 200 вынуждено хранился в таких условиях по несколько дней на жаре 50 градусов. Поэтому картина была ужасная.

От гниения останков человеческой плоти запаянные цинковые гробы повзрывались. Жирные хвостатые опарыши вылезли из гробов и покрыли весь штабель толстым слоем. Вся эта желтоватая, чуть люминесцирующая масса кишела и расползалась по аэродрому в радиусе ста метров.

Вокруг стоял удушающий сладковатый смрад гниющей человеческой плоти.

Подрулил самолёт, открылась рампа – и там картина была не лучше. По причинам боевых действий вблизи афганского аэродрома Кундуз гробы простояли на жаре несколько дней…

Ко всему в жизни привыкаешь.

Привыкли к ситуации и солдатики на аэродроме – они приноровились выгружать груз 200 сразу же после посадки самолёта, когда минусовая температура в грузовом отсеке самолёта держится в течение тридцати-сорока минут.

Привыкли и работники таможни. За них никто не выполнит их досмотровую работу. Требование о том, что и в грузе 200 не должна проскочить контрабанда, остаётся в силе всегда.

В Афганистане в штабе полка перед теми офицерами, которые сопровождали груз 200, поставлена конкретная задача доставить останки воинов в военкоматы по месту жительства погибших, передать семьям и поприсутствовать на похоронах. Это была невыносимо трудная задача. Но офицеры иногда даже просились сопровождать такой груз, так как им давали время на выполнение задачи с запасом, из расчёта, что сопровождающий сможет навестить и свою семью на Родине.

Четвёртая зарисовка. Санитарный Ил-18 приземлился в три часа утра. На борту было много раненых, два военных врача и несколько военных лиц, получивших краткосрочные отпуска по семейным обстоятельствам и согласившихся сопровождать раненых в качестве санитаров.

Двигатели заглушены. Подкатили высокий металлический трап, конечно же не парадный. Изнутри открыли двери. В лицо ударил тяжёлый удушливый запах с доминирующим запахом йода.

Первыми выпускали из салона истощённых дистрофиков, больных дизентерией. Они из последних сил держались за сопровождающих лиц и поручни трапа. После них пограничники и мы вошли в страшный для обывателя салон самолёта: он был забит лежачими ранеными. Окровавленные бинты, простыни и солдатские одеяла, капельницы, приглушённые стоны в бреду.

Два опытных военных врача-офицера. Их лица сосредоточены до такой степени, что они не в состоянии сразу переключиться на дежурную улыбку. Мне показалось, что именно от их уверенности и умелых профессиональных действий в салоне самолёта господствует управляемое поведение людей, страдающих от невыносимой боли.

Мы с пограничниками провели положенные формальности, в том числе короткий опрос членов экипажа, убедились в отсутствии посторонних предметов на борту воздушного судна и удалились, не задерживая эвакуацию раненых.

Пятая зарисовка. Один за одним приземлилось два борта. Пассажиров было много. Все всегда провозят вещи для личного пользования в нетоварных количествах в пределах установленной законом нормы. А у Люси, которую я оформлял, все предметы были под завязку, а вот шуб-дублёнок было в четыре раза больше, чем положено.

Внешний вид её: в гражданской модной одежде, физически крепкая, яркая. Держится естественно, достойно и скромно. Она – работник военного общепита. На мой вопрос о количестве дублёнок Люся объяснила, не кривя душой: «Ребята подарили за моё к ним хорошее отношение…»

Первые сутки моего дежурства в Ташкентской таможне на Восточном аэродроме закончились.

Я почему привожу здесь мои личные таможенные зарисовки – только для того, чтобы читатель представил себе, в каких тяжёлых условиях приходилось работать инспекторам таможни на границе с войной. А в показанных выше экстремальных условиях коллектив Ташкентской таможни выполнял свои государственные обязанности десять лет в течение афганской войны 1979–1989 гг.

И другой важный аспект: даже в условиях войны главная задача таможенной службы остаётся прежней – не допустить провоза контрабанды с использованием любых грузов и транспортных средств. Ведь неписанный закон о том, что «для кого война, а для кого мать родна» никто ещё не отменил.

Через некоторое время я открыл в Фергане таможенный пост «Ферганский» на базе легендарного 345-го десантно-штурмового полка ВДВ. Пост входил в состав Ташкентской республиканской таможни.

Прилетел из Ташкента в Фергану на военно-транспортном самолёте «АН-12» поздней ночью.

Заглушены все четыре двигателя. Внутри фюзеляжа наступила земная тишина. Тускло светят по всей длине грузового салона тусклые лампочки-фонарики. Скрипнула металлическая овальная дверь, выброшен металлический трап.

Я со своей нехитрой командировочной поклажей ступил на лязгающий трап, сваренный из кусков стальной строительной арматуры.

За бортом меня охватила со всех сторон непроглядная среднеазиатская темень. Постепенно глаза привыкали к ночной темноте, и я увидел на плоском степном пространстве синие мерцающие огни рулёжек взлётно-посадочной полосы военного аэродрома.

Часовой уже принимал от командира воздушного судна материальную часть самолёта под охрану, как вдруг кто-то подошёл и учтиво взял меня за плечи с гостеприимными словами: «Здравствуйте, Виктор Алексеевич. Ну наконец-то прибыла таможня! Поверьте – замаялись в течение пяти лет выполнять таможенные функции. Ну, как долетели?..»

Это был майор Барабанов Владимир Васильевич, начальник пограничного КПП в городе Фергане Узбекской ССР. С ним мы потом дружно и полезно работали в течение почти трёх лет (с 28 января 1983 г. по 9 октября 1985 г.) на государственной границе СССР в Средней Азии, в городе Фергане.

Временно меня разместили в «домике командующего» ВДВ. Это был городской квартал в центре города Ферганы, с капитальным забором, сверху оканчивающимся витками колючей проволоки. Везде была вооружённая охрана. В центре – добротная гостиница с бассейном, пищеблоком и спартанской жёсткой сауной.