Текст книги "Проблемы русской истории. Уникальность исторической судьбы России"

Глава 2
Московская Русь (XIV—XVII века). Особенности Северо-Восточной цивилизации

 
Град, что строил Долгорукий
Посреди глухих лесов,
Вознесли любовно внуки
Выше прочих городов.
 

В. Брюсов

Памятник основателю Москвы Юрию Долгорукому

Вопрос о том, почему именно Москва стала центром сплочения русских земель, вызывал живейший интерес сразу после образования единого Русского государства. «Кто думал-гадати, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти?» – изумлялся безвестный летописец в середине XVI в. К настоящему времени многие поколения историков привели ряд убедительных, на первый взгляд, доводов в пользу возвышения Москвы. В их числе выгодное географическое положение Москвы и наличие там удобных торговых путей. То обстоятельство, что Московские земли стали центром формирования великорусской народности. Далее, поместный характер землевладения, утвердившийся в Московском княжестве, когда земля давалась за службу, что позволяло московским правителям обеспечить себя многочисленным и преданным войском. Не остались без внимания и помощь объединительной политике Москвы со стороны Русской православной церкви, и поддержка, оказанная поначалу московским князьям ханами Золотой Орды.

Однако при более вдумчивом рассмотрении этих доводов в пользу возвышения Москвы возникают определённые сомнения. Прежде всего, не только территория Московского княжества, но и другие земли Северо-Восточной Руси стали местом формирования великорусской народности. Кроме Москвы, не менее выгодное географическое положение занимали и другие русские княжества. Например, Тверское княжество находилось ещё дальше от Золотой Орды, в окружении лесов и болот. Однако это не помешало татарской коннице в 1327 г. разорить и сжечь Тверь дотла. Что же касается выгодных торговых путей, то более удобный, прямой выход на Волгу имели другие русские города. Относительно поместного характера землевладения следует отметить, что это имело место во всех русских княжествах, вышедших из Владими-ро-Суздальской земли, где впервые зародилась поместная система землепользования.

Так что надо признать, что при прочих равных условиях не только Москва, но и другой город (допустим, Тверь) мог заняться собиранием русских земель. Значит, на первое место выдвигается субъективный фактор – умелая, рассчитанная на длительную перспективу политика московских князей: от угодничества перед ханами Золотой Орды при Иване Калите до открытого столкновения с нею при Дмитрии Донском. «Да, найдись в Твери в нужный момент более осторожные и менее гордые правители, сумей они наладить хорошие взаимоотношения с Золотой Ордой и Великим Новгородом -то и быть Твери главной объединяющей силой русских земель», – отмечает историк В. Б. Кобрин[7]7
  Кобрин В. Б. Варианты всегда возможны; вопрос в их размахе // Знание – сила. – 1988. – № 11. – С. 38.


[Закрыть]. Но так случилось, что рыцарственная Тверь проиграла, а холопствующая перед золотоордынскими ханами Москва выиграла. Тверскому же княжеству выпала иная историческая участь. Безнадёжно испортив отношения с Золотой Ордой и с Великим Новгородом, Тверь вынуждена была идти против течения, пытаясь в союзе с Великим Литовским княжеством противостоять объединительной политике Москвы, пока сама Тверь в 1485 г. не была присоединена к Московскому государству.

Решительный сдвиг в пользу Москвы произошёл во времена правления Ивана Калиты, который воспользовался анти-ордынским восстанием в Твери в 1327 г. Поддержав золотоордынский поход на Тверское княжество, он нейтрализовал своего главного соперника и добился у хана Узбека не только ярлыка на великое княжение, но и права собирать дань для Орды со всех русских земель. Помимо экономических выгод, он приобрёл и политическую власть над всеми северо-восточными княжествами. Пользуясь этим, Иван Калита и его преемники постепенно расширяли пределы Московского государства, покупая целые города и деревни у других князей, приобретая их в виде приданого или просто захватывая силой.

Ещё больше упрочил позиции Москвы в качестве будущей столицы Русского государства перенос туда из Владимира митрополичьего престола в 1326 г. Отныне Москва становилась религиозным центром страны, и московский князь в своей объединительной политике мог опереться на поддержку Русской православной церкви.

Но был и противодействующий объединительной политике Москвы фактор. Если рассуждать непредвзято, то в середине XIV в. больше шансов объединить русские земли имело не Московское княжество, а Великое княжество Литовское. «Вся Русь должна принадлежать Литве» – так заявил литовский князь Ольгерд на встрече с послами Ливонского ордена. К этому времени князь Ольгерд успел подчинить себе Новгород-Северскую землю, распространить свою власть на Киев и другие южные русские земли.

По справедливому замечанию Карла Маркса, Литовское государство тогда являлось скорее Русско-Литовским. Великий князь литовский Ольгерд и часть его приближённых приняли православие. Основным законом Литовского государства была «Правда Русская». Широкое распространение на всей территории княжества получил русский язык. Так что при ином стечении обстоятельств центром объединения русских земель вполне могла выступить Литва.

Однако Великое княжество Литовское тоже сделало свой исторический выбор, пойдя в 1386 г. на унию (союз) с Польшей ради совместного отпора рыцарям Тевтонского ордена. Непременным условием этого союза, кроме брака литовского князя Ягайло с польской королевой Ядвигой, было распространение католичества на всей территории Великого княжества Литовского, что делало бесперспективным подчинение Польско-Литовскому государству православного населения Северо-Восточной Руси. Более того, наличие в Польско-Литовском государстве большого анклава с православным русским населением стало впоследствии причиной его ослабления и гибели.

Образование единого Московского государства началось почти одновременно с аналогичными процессами в странах Западной Европы. На этом основании некоторые историки ставят знак равенства между причинами образования единого государства на Руси и в европейских странах, видя их прежде всего в развитии раннекапиталистических отношений и в формировании внутреннего рынка. Между тем отличия в процессах объединения русских земель вокруг Москвы и государственной централизации в передовых государствах Европы просто бросаются в глаза:

1. На Руси шёл процесс возрождения единого государства, а не государственной централизации, как в других странах. Во Франции, например, проблема с объединением страны сводилась к распространению королевской юрисдикции на всю территорию и к ограничению прежних иммунных прав местных сеньоров. Как бы ни был горд и самонадеян бургундский герцог Карл Смелый, в общественном мнении средневековой Европы он являлся всего лишь непокорным вассалом французского короля. Поэтому после гибели Карла французский король Людовик IX просто присоединил его земли к Франции. Примерно так же протекал процесс объединения в Англии и в Испании.

Совсем иное дело на Руси, где каждый местный князь являлся суверенным правителем. Любой из них не чувствовал себя ниже московского правителя. Посему процесс государственной консолидации здесь заключался в завоевании и подчинении московскими князьями прежде независимых русских княжеств.

2. На Западе, как известно, короли в своей объединительной политике могли опереться на помощь городов и дворянства в борьбе с феодальной аристократией. На Руси в те времена, в XIV-XVI вв., города не играли той политической роли, которую они приобрели в Западной Европе, оставаясь сосредоточием местной княжеской администрации, от которой всецело зависели торгово-ремесленные городские слои. Также полностью зависели от своих местных князей представители служилого дворянства в силу условного (за службу) держания земли. Их консолидация в общенациональном масштабе была в принципе невозможна. Так что в своей борьбе с другими русскими князьями за первенство на Руси московские правители могли опереться только на собственных бояр и дворян.

3. Объединение русских земель, как в своё время правильно отметил Карл Маркс, «шло рука об руку с освобождением от золотоордынского ига». Добавим ещё – при постоянном вмешательстве Польско-Литовского и Шведского государств. В других европейских странах объединительный процесс протекал в более спокойной обстановке. Во Франции и в Англии он произошёл после окончания Столетней войны, в Испании – после того как процесс изгнания завоевателей-мавров (арабов) с Пиренейского полуострова было почти завершён. Процесс же объединения русских земель со времён Дмитрия Донского принял характер национально-освободительной борьбы против золотоордынского ига. Переломным моментом стала победа на Куликовом поле в 1380 г., что выдвинуло Московское княжество на первое место в освободительном движении против власти Золотой Орды. Несмотря на то что через два года новый золотоордынский хан Тохтамыш захватил и сжёг Москву, переломить сложившуюся ситуацию в пользу Орды он уже не смог. В своём завещании князь Дмитрий Донской отписывал княжество сыну Василию уже в качестве «отчины», т. е. наследственного владения. Отошёл в прошлое обычай, когда каждый русский князь должен был лично являться в Орду для подтверждения своих наследственных прав путём получения ханского ярлыка на княжение.

Оставалась лишь внешняя зависимость Московской Руси от золотоордынского хана, проявлявшаяся в нерегулярной выплате дани. Причём довольно часто правителям Золотой Орды приходилось своими набегами напоминать московским князьям об уплате «ордынского выхода», пока в 1480 г., спустя столетие после Куликовской битвы, московский князь Иван III не прекратил эту чисто номинальную зависимость Руси после «стояния на реке Угре».

4. Весьма примечательной чертой процесса объединения русских земель стало то, что Московская Русь почти с самого начала складывалась как многонациональное государство. Иные национальные вкрапления были и в европейских странах – в Англии и Франции, особенно в Испании и Германии, но такого смешения народов, племён, вероисповеданий, причём не только среди простонародья, но и в правящем классе, не было нигде, кроме как в России.

5. Однако наибольшее отличие объединительного процесса на Руси от аналогичных процессов в странах Западной Европы – в его конечных результатах. Длительное пребывание Северо-Восточной Руси на положении подчинённой территории Золотой Орды обусловило наличие золотоордынских традиций в политической культуре Московского государства. Вместе с тем сохранились, никуда не делись прежние византийские и древнерусские традиции, определившие своеобразные черты новой Северо-Восточной цивилизации – Московской Руси.

Главной традицией, оставшейся с золотоордынских времён, явилось утверждение незыблемости самодержавной власти царя и полное охолопливание русской знати. Именно из политической практики золотоордынских ханов московские самодержцы извлекли идею так называемого «вотчинного государства», когда вся территория страны считалась личным подворьем великого князя, а затем царя Московского. Отсюда они черпали свою уверенность в том, что все жители государства, включая представителей самых знатных боярских фамилий, их бесправные холопы, которых они вправе казнить и миловать по своему усмотрению.

Своих политических прав русский правящий класс начал лишаться ещё при Иване III, а окончательно потерял их при

Иване IV, в том числе и гарантию личной безопасности. Причём Иван IV Грозный хорошо помнил о своих золотоордынских корнях и при перечислении всех своих титулов с особой гордостью отмечал, что он – царь Казанский.

Русские самодержцы восприняли не только политические формы, но и своего рода политическую философию Золотой Орды. Она сводила основные функции государственного управления к защите внешних границ и к сбору налогов. Забота об общественном благосостоянии никогда не считалась главным приоритетом у государственной власти.

Вместе с золотоордынскими традициями Московская Русь испытала на себе влияние Византии. Формированию её политического и духовного облика во многом способствовали греческие книги, перевезённые после разгрома Киева в 1169 г. в монастыри Владимиро-Суздальской земли, откуда вышли родом московские князья. Целую библиотеку привезла в Москву невеста великого князя московского Ивана III, племянница последнего византийского императора Софья Палеолог. Из этих книг московские правители почерпнули идею богоизбранности своей власти. Таким образом, кроме самодержавной власти, оставшейся с золотоордынских времён, московский правитель наделялся ещё религиозной харизмой, превращавшей его в сверхъестественное существо.

Особому статусу московского правителя способствовало подчинённое положение православной церкви по отношению к государственной власти, что делало человека абсолютно беззащитным перед суровой государственной машиной.

Византийская политическая мысль послужила также основой для формирования государственной идеологии, которая нашла воплощение в теории «Третьего Рима», сформулированной учёным иноком одного из псковских монастырей Филофеем. Согласно этой теории, Московская Русь объявлялась последним и главным оплотом мирового православия – «Новым Израилем», т. е. богоизбранным царством. И долг каждого жителя этого царства заключался в верном служении своему богоизбранному царю, который подчиняется только Царю Небесному.

Власть же, в свою очередь, обязана охранять своих православных подданных от агарян, латинян и прочих еретиков, покушающихся на православную веру и самобытное устройство Московского государства. Идея «Третьего Рима» возлагала также на Русское государство особую миссию по объединению всех православных славянских народов под эгидой русского царя.

Таким образом, к первой четверти XVI в. завершилось формирование основ вновь образованного Русского государства, где явно преобладали восточноазиатские черты, да ещё при мобилизационном способе решения стоящих перед страною задач.

Только в Московском царстве, в отличие от национальных европейских государств, не было ни постоянной армии, ни чиновнического аппарата, ни автономного положения церкви, ни законодательного обеспечения прав и обязанностей всех сословий, что в совокупности составляло признак цивилизованного государства, идущего по исторически прогрессивному пути развития. А в скором времени на Руси будет покончено с остатками соборно-вечевого уклада, местного самоуправления и других прежних вольностей.

Перед новым Русским государством в начале XVI в. встали три важнейшие для его дальнейшего существования задачи.

Первая – покончить с осколками Золотой Орды в виде постоянно угрожавших пределам Московского государства Казанского, Астраханского, Крымского, Сибирского ханств и Ногайской Орды.

Вторая – пробиться к морю (Балтийскому или Чёрному) для упрочения торгово-экономических и культурных связей с европейскими государствами.

Третья – завершить процесс государственной централизации, преодолев остатки удельно-родового права и другие пережитки удельной старины.

Для определения путей и средств решения этих задач нужны были идеалы-символы, т. е. требовалась модель государственного устройства, которая могла быть применена в российских условиях. В те времена таких идеалов-символов для Московского царства было три. Определённым идеалом для Московской Руси могла стать могучая Турецкая империя (Оттоманская Порта), наводившая страх на своих ближайших соседей как на Западе, так и на Востоке. Политический мыслитель тех лет Иван Пересветов в своём «Сказании о Маго-мет-султане» учил Ивана Грозного: «Государство без грозы, что конь без узды». Потому и сильна Турецкая держава, что султан по своей воле может любого казнить или миловать. Этим обеспечивается верность государю и ретивость в службе.

Следующий идеал виделся в европейских государствах -Англии и Франции. Тот же Иван Пересветов в другом своём произведении, «Большая челобитная», заявлял о необходимости развития торговли и ремёсел в Русском государстве и об использовании в этом деле опыта передовых стран. Иными словами, выдвигалась идея строить светское национальное государство по европейскому образцу. В связи с чем можно считать, что Иван Пересветов был либо беспринципным человеком, ибо предлагал разные подходы к решению стоящих перед государством задач, либо под этим псевдонимом выступали разные авторы. Надо отметить, что царь Иван IV Грозный впоследствии использовал оба этих подхода в своей политике. Это можно проследить на примере опричнины и в попытке царя наладить дружеские отношения с английской королевой Елизаветой Тюдор. Наконец, примером для Ивана IV мог выступить скованный единством воли и цели Ливонский орден. Есть свидетельства того, что опыт существования этого военно-государственного образования не укрылся от внимания грозного царя при организации им опричного войска.

Однако существовал и исконно русский путь решения стоящих перед государством проблем. Он опирался на неизжитые пока до конца элементы прямой народной демократии в виде соборно-вечевого идеала и традиций местного самоуправления. Именно их определила в качестве руководящего начала в своей деятельности Избранная Рада, куда вошли ближайшие советники молодого царя Ивана IV: князь Андрей Курбский, стольник Алексей Адашев, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, воевода Михаил Воротынский и дьяк Посольского приказа Иван Висковатый. По их совету и при их участии в 1549-1562 гг. был проведён ряд реформ, которые, в случае их продолжения, объективно вели к превращению Московского царства в нормальную сословно-представительную монархию европейского типа с постоянно действующим парламентом и сильной властью царя, несколько смягчённой законом и обычаями.

На это указывают следующие факты. Созыв первого в истории страны Земского собора 27 февраля 1549 г. положил начало практике созыва сословно-представительных учреждений. Тогда же был упорядочен состав Боярской думы, которая отныне превратилась в постоянно действующее государственное учреждение. Судебник 1550 г., принятый на основе решений Земского собора, ограничил полномочия царских наместников – воевод, передав судебную власть и сбор налогов в руки выборных лиц – губных и земских старост, расширив тем самым права органов местного самоуправления.

Военная реформа 1550 г., проведённая воеводой Михаилом Воротынским, заложила основу регулярного стрелецкого войска. Главной боевой силой русской армии отныне становилась дворянская поместная конница, а не бояре со своими дружинниками, как это было раньше. Были приняты также меры по укреплению артиллерийского парка, организации пограничной стражи, кроме того, несколько ограничен принцип наместничества при назначении на высшие командные посты.

Церковный собор 1551 г. укрепил внутреннее единство православной церкви и одновременно усилил её зависимость от светской власти. На этом соборе была подведена последняя черта под многолетним спором нестяжателей и иосифлян по поводу церковных богатств. Нестяжатели – последователи монаха-аскета Нила Сорского – призывали церковников вернуться к временам первых апостолов, которые сами были наги, голодны и к тому же призывали своих последователей. Они требовали от церкви отказаться от земных благ в виде огромных земельных владений монастырей и пышного убранства храмов. Игумен Волоколамского монастыря Иосиф Во-лоцкий, напротив, учил, что владеть земными богатствами церкви вовсе не зазорно. По его мнению, церковные богатства являются своего рода государственным резервом на случай вражеского нашествия или иных бедствий. Средства также нужны церкви для занятия благотворительной деятельностью, и, кроме того, пышное убранство храмов и священников оказывает сильное эмоциональное воздействие на прихожан. Казалось бы, власти было выгоднее поддержать нестяжателей и под их идеологическим прикрытием захватить монастырские земли. Однако нестяжатели, помимо своих противников-ио-сифлян, неустанно разоблачали произвол и поборы царя и его наместников, что, конечно, власти никак не могло понравиться. Зато иосифляне при условии сохранения монастырского землевладения и церковных богатств гарантировали полную лояльность царской власти. Поэтому власть их поддержала, объявив учение Нила Сорского глубочайшей ересью.

В свою очередь, русская церковь пошла на уступки государственной власти. Раньше владельцы поместий могли завещать свои земли монастырям. Таким образом, монастыри расширяли свои владения, а у государства иссякал земельный фонд для наделения новых бояр и дворян, желавших служить царю. Теперь каждое боярское пожалование монастырю подлежало обязательному утверждению царём, который часто его не давал. Кроме того, отныне церковь должна была платить государству своеобразный налог, так называемые «полоняные деньги», под благовидным предлогом, якобы для выкупа христианских невольников из турецкого или татарского плена. Это также очередное свидетельство усиления зависимого положения церкви от самодержавного государства.

Для поднятия авторитета Русской православной церкви и дистанцирования её от Константинопольского патриархата на соборе 1551 г. были провозглашены 38 новых русских святых и упорядочена внутренняя организационная структура церкви.

Такая попытка решения стоящих перед государством проблем при опоре на исконно русские идеалы и ценности принесла свои плоды. В 1552-1556 гг. были завоёваны Казанское и Астраханское ханства, нанесён удар по Крымскому ханству и Ногайской Орде. Удачным для Московской Руси стал первый период Ливонской войны (1558-1583 гг.), до 1564 г., когда русские войска заняли почти всё Балтийское побережье.

Однако вскоре Иван IV круто повернул от политики реформ к опричнине, явившейся торжеством самого необузданного деспотизма. Опричнина продолжалась более семи лет (с декабря 1564 г. по сентябрь 1572 г.). Каковы бы ни были побудительные мотивы у Ивана IV для проведения такой политики, суть её заключалась в окончательном торжестве азиатско-византийского начала над остатками былых русских вольностей в виде соборно-вечевого уклада и органов местного самоуправления. Особый интерес вызывает первый в истории страны факт использования некоторых европейских политических форм для утверждения азиатского деспотизма. Ведь быт и устройство опричного войска очень напоминали уклад ближайшего к Московскому царству Ливонского духовно-рыцарского ордена. Вступавшие в состав опричного войска тоже отрекались от своих родных и близких, давали клятву посвятить остаток жизни борьбе за торжество избранного идеала. Существовала в опричном войске и особая атрибутика в виде чёрной одежды, а также метлы и собачьей головы, притороченных к седлу лошади. Метла означала стремление вымести всех врагов царя, а собачья голова – выгрызть всю измену. Также по примеру рыцарей Ливонского ордена опричники были наполовину воинами, наполовину монахами. Александровская слобода, где располагался своего рода командный штаб опричного войска, напоминала монастырскую слободу. Сам царь велел именовать себя игуменом, его любимый палач Малюта Скуратов носил звание келаря, другие видные опричники тоже имели свои монашеские чины. Пресытившись пирами и убийствами, царь и его опричники одевались в монашеское платье и служили молебен по погубленным ими людям.

Надо сказать, что поставленной цели – утверждения полного деспотизма и реализации идеи персонифицированной монархии, где бы название страны отождествлялось с именем правителя, царь Иван IV Грозный достиг. Он получил право казнить и миловать любого человека в государстве при номинально действующих Земском соборе и Боярской думе. Фактически стёр все центры самодеятельной власти в стране.

И всё же массовый террор даёт весьма ограниченный эффект. С его помощью можно сковать всё население поголовным страхом, но это оборачивается снижением обороноспособности страны. Ведь никто не будет «не щадя живота своего» защищать собственных палачей. Не в этом ли главная причина поражения России в Ливонской войне, когда на завершающем её этапе малочисленные польско-литовские отряды вытеснили из Прибалтики многотысячную русскую рать? Как и того, что в 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей почти беспрепятственно сжёг окрестности Москвы? Опричное войско, охочее до грабежей и убийств мирных людей, не сумело ему противостоять. Отпор крымские захватчики получили в следующем году от земской рати воеводы Михаила Воротынского при селе Молоди.

Не увенчалась успехом и попытка Ивана IV Грозного создать новое служилое сословие из опричников, холопски преданных царю. Образно говоря, всё дело было в том, что под чёрными кафтанами опричники скрывали роскошные одеяния, т. е. в личной жизни продолжали оставаться теми же боярами и дворянами. Многие вступали в опричнину лишь для того, чтобы отомстить врагам или нажиться на чужом горе либо чтобы спасти своих родственников, оставшихся на земщине. Они больше заботились о личной выгоде, чем о службе царю. Никакого воинского братства, замешенного на крови и беспредельной преданности царю, не получилось. Убедившись в этом, а также в низкой боеспособности опричного войска, царь Иван IV Грозный в сентябре 1572 г. казнил многих видных опричников, распустил опричное войско и даже под страхом жестокого наказания запретил упоминать само слово «опричнина». Центр опричнины – Александровская слобода -был переименован в Государев двор. Однако бессудные казни и расправы над невинными людьми продолжались вплоть до смерти Ивана Грозного в марте 1584 г.

Подводя итог этого сложного и противоречивого периода российской истории, следует выделить навязчивое стремление царя реализовать свой идеал полного самовластия, перед которым блекнут все восточные деспотии и абсолютистские государства Европы. Вплоть до самой кончины он ревностно стирал пределы своей неограниченной власти, но его действия только дестабилизировали политическую систему страны. В ходе опричного террора упало значение Боярской думы и Земских соборов, были придавлены все органы местного самоуправления и устранены сословные права верхних слоёв общества. Все нити управления в Московском царстве оказались сосредоточены в руках царя, вся пирамида власти замыкалась на личности правителя. Внешне это создавало видимость незыблемости царской власти, а на деле – угрозу её обрушения.

В условиях почти полного упадка авторитета представительных органов власти вся политическая система страны удержалась только на вере в легитимность, т. е. законность, царской власти, иначе говоря, на признании её богоизбранности. Но эта политическая конструкция могла сломаться, если возникало малейшее сомнение в законном характере царской власти, когда правитель терял прежнюю харизму «богом данного» царя.

Поэтому случившаяся в начале XVII в. Великая смута в государстве Московском явилась прямым следствием опричнины. Ведь та привела не только к разорению самых экономически развитых районов страны и полному закабалению её жителей, но и к падению авторитета власти, крайне обострила противоречия между всеми слоями русского общества. Таким образом, опричнину и Смуту надо считать второй, после золотоордынского ига, страшной трагедией русского народа, затормозившей процесс социально-экономического и политического развития страны.

И ещё на одно последствие опричнины Ивана Грозного хотелось бы указать. Как замечает писатель Владимир Сорокин, несмотря на то что опричнина длилась всего десять лет, она оказала глубокое влияние на сознание русского народа и на его историю. Все наши карательные органы во все века и при всех режимах, да и все последующие институты российской власти – это результат влияния опричнины. Иван Грозный впервые разделил общество на тех, кому ничего не позволено, и тех, кому позволено всё, иными словами – на народ и опричных, создал своего рода государство в государстве. Потому каждому, кто хочет быть в безопасности, надо стать опричным, т. е. отделиться от народа и зверствовать над ним, выполняя любой, даже самый преступный приказ правителя или начальника.