Текст книги "Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834"

Каподистрия, Александр I и греческое восстание

В первые годы существования Священного союза видение Александром I монархического единства существенно отличалось от легитимизма австрийского канцлера Меттерниха. В то время как легитимизм служил прежде всего интересам Австрийской империи, обеспечивая восстановление ее традиционной гегемонии в Италии и Германии, Александр I рассматривал возможность оставления Иоакима Мюрата на неаполитанском троне и активно лоббировал поглощение Пруссией части Саксонии в качестве компенсации за российский контроль над большей частью бывшего Великого герцогства Варшавского. Российская альтернатива легитимизму Меттерниха включала в себя также поддержку умеренных конституционных режимов, таких как французская Конституционная хартия 1814 года, сопровождавшая реставрацию власти Бурбонов, конституция Баварии и Великого герцогства Баденского, а также поощрение (правда, безуспешное) конституционного разрешения конфликта между Испанией и восставшими против нее колониями в Новом Свете[344]344
  См.: Rey. Alexander I’s, Talleyrand and France’s Future in 1814. P. 70–83; Додолев. Россия и проблема Германской конфедерации в первые годы существования Священного союза (1815–1820). С. 124–147; Гончарова. Политика России в Германском союзе в 1816–1817 гг. С. 107–118.


[Закрыть].

Эта политика монархического конституционализма использовала растущее осознание европейскими монархами невозможности править дореволюционными методами и представляла собой попытку заручиться поддержкой умеренной оппозиции, а также изолировать радикалов. Как уже отмечалось выше, Александр I никогда не рассматривал конституцию в качестве взаимообязывающего контракта между ним и представителями региональной элиты. В его представлении конституция была милостивым даром монарха представителям элиты, который должен был обезоружить оппозицию. С этой точки зрения создание конституционного Царства Польского, столь озадачившее и приближенных Александра I, и его противников, являлось вполне разумным решением. С другой стороны, принципы монархического конституционализма помогали российскому императору использовать недовольство политикой меттерниховского легитимизма в Италии и Германии[345]345
  Reinerman A. Metternich, Alexander I, and the Russian Challenge in Italy, 1815–1820 // Journal of Modern History. 1974. Vol. 46. No. 2. P. 262–276.


[Закрыть].

Каподистрия активно поддерживал Александра I в этом подходе и даже шел дальше в своей попытке систематизировать антиреволюционную стратегию, альтернативную легитимизму. Весьма характерно в этом смысле письмо, адресованное им французскому министру иностранных дел и бывшему одесскому губернатору герцогу Ришелье в августе 1820 года, после начала революции в Испании и Италии. Каподистрия указывал своему французскому коллеге на возможность связей испанских и итальянских революционеров с Парижским клубом, состоящим из людей, «воспитанных в школе народного деспотизма во время Французской революции». Признавая революцию «болезнью столетия», российский министр иностранных дел отмечал, что социальное здание обрушилось именно в тех странах, где правительство «оказалось в изоляции в результате абсурдного и произвольного правления». Напротив, революционеры терпели неудачи везде, где «мудрые установления противопоставили их соблазнам неодолимую силу законов, которые обеспечивают наряду с сильной и необходимой властью законные права и интересы народов». Для пущей убедительности Каподистрия противопоставил пример Германии и Пруссии ситуации в Испании и Неаполе. В то время как правительства первых приняли или собирались принять конституции, вторые не сумели или не захотели заручиться поддержкой своих подданных[346]346
  Каподистрия – Ришелье. 22 августа 1820 г. // СИРИО. 1886. Т. 54. С. 548.


[Закрыть].

Каподистрия писал Ришелье из Варшавы, куда он прибыл вместе с Александром I к открытию второй сессии Польского сейма. Созванный накануне конгресса Священного союза в Троппау, посвященного революциям в Испании и Италии, Польский сейм должен был продемонстрировать преимущества монархического конституционализма перед жестким легитимизмом Меттерниха. Об этом свидетельствует, в частности, письмо, отправленное Каподистрией из Варшавы российскому послу в Берлине барону Алопеусу. «В эпоху когда столь много событий кажутся подрывающими всякую уверенность, – писал Каподистрия, – утешительно видеть хотя бы одну европейскую страну, в которой общественный порядок основывается на добросовестности и управляется в соответствии с принципами истинной либеральности»[347]347
  Каподистрия – Алопеусу. 22 августа 1820 г. // РГИА. Ф. 1101. Оп. 1. Д. 359. Л. 16 об.


[Закрыть]. Однако оптимизм Каподистрии вскоре не оправдался, поскольку Александр I столкнулся во время работы сейма с сильной оппозицией[348]348
  Thackeray. Antecedents of Revolution. P. 70–78.


[Закрыть].

После того как ключевой элемент альтернативной контрреволюционной стратегии российского императора не сработал, Меттерних повел решительную атаку на всю политику монархического конституционализма в ходе своих встреч с Александром I в Троппау. Чтобы доказать опасность «либеральной» политики российского императора, австрийский канцлер представил революции в Испании и Неаполе, польскую оппозицию и даже так называемую «семеновскую историю» как звенья единого революционного заговора, направляемого тайным Парижским комитетом. В то же время Меттерних указывал на предложенный самим Александром I Священный союз как единственное средство противостояния революционной угрозе[349]349
  Grimsted. The Foreign Ministers of Alexander I. P. 248–254.


[Закрыть]. В то время как польская оппозиция требовала от российского императора стать по-настоящему конституционным монархом, австрийский канцлер призывал его быть истинным легитимистом. Искусное использование Меттернихом страха Александра I перед тайными обществами принесло свои плоды, и российский император оставил свои попытки противостоять австрийскому доминированию в Германии и Италии, а также свои проекты конституционной реформы в самой России.

Неудача монархического конституционализма как альтернативной формулы политического устройства для посленаполеоновской Европы объяснялась прежде всего отсутствием оригинального политического языка у его сторонников. Александр I и его министр иностранных дел были вынуждены использовать элементы риторики конституционализма и монархического единства, интерпретируя и то и другое весьма своеобразно. Будучи хрупким соединением взаимно противоречивых идей, монархический конституционализм пал жертвой более очевидных смыслов конституционализма и монархического единства, используемых его политическими противниками. Вынужденный стать или защитником легитимизма, или настоящим конституционным монархом, Александр I избрал первое. В условиях новой волны революций в Европе он вряд ли мог поступить иначе.

Конец политической карьеры Каподистрии в России также был результатом его неспособности контролировать идеологическое значение своей политики в условиях непримиримой вражды революционеров и легитимистов и, в частности, смысл своей политики по отношению к османским грекам. Каподистрия не был доктринером. Встретив препятствия в реализации своего Греческого проекта после 1815 года, он проявил гибкость, что позволило ему сохранить свое влияние на политику России на протяжении довольно длительного времени. При всех своих симпатиях делу греческого освобождения он оставался сторонником умеренности и компромисса. Он понимал, что примирительный тон политики Александра I после Венского конгресса делал маловероятной новую российско-османскую войну, на которую рассчитывали более радикальные греческие лидеры. Вот почему Каподистрия сконцентрировал свои усилия на формировании новой греческой элиты посредством образовательных инициатив и подготовки почвы для достижения греческой независимости, как только ситуация в Европе и восточная политика России сделают это возможным. С этой целью Каподистрия стал одним из активных членов Общества любителей муз («Филомузос этэрия»), основанного в Вене во время конгресса[350]350
  Общество было основано в 1813 г. под почетным председательством Фредерика Норта, известного британского эллинофила. К моменту открытия конгресса общество было перенесено в Вену. В 1815–1818 гг. штаб-квартира находилась в Мюнхене, и общество пользовалось поддержкой короля Баварии Максимилиана и его наследника принца Людвига. Затем общество было перенесено в Санкт-Петербург и возглавлено Каподистрией и Александром Стурдзой. Целью общества был сбор средств на создание греческих академий в Афинах и на г. Пилоне, а также поддержка молодых греков в европейских университетах. О «Филомузос этерии» см.: Botzaris. Visions balkaniques. P. 69; Ghervas. Réinventer la tradition. P. 353–364.


[Закрыть].

Очень скоро, однако, его имя стало использоваться последователями «Филики этерия», основанного в Одессе в 1814 году тремя греческими купцами, стремившимися к более радикальному решению греческой проблемы[351]351
  О создании «Филики этерия» в России см.: Арш Г. Л. Этеристское движение в России. M.: Наука, 1970; Йовва И. Ф. Бессарабия и греческое национально-освободительное движение. Кишинев: Штиинца, 1974. С. 24–73.


[Закрыть]. Введенные в заблуждение традиционным образом русского царя как покровителя православия этеристы рассматривали его министра иностранных дел в качестве естественного предводителя греческого революционного движения и даже предложили ему стать во главе их тайного общества. Несмотря на то что Каподистрия отверг это предложение с возмущением[352]352
  Арш Г. Л. Каподистрия. С. 202–205.


[Закрыть], этеристы продолжали использовать его имя для привлечения сторонников среди своих соотечественников как в России, так и в Османской империи, что поставило российского министра иностранных дел в крайне деликатное положение. В своих письмах к греческим лидерам Каподистрия снова и снова настаивал, что он никогда не поддерживал идею революционного восстания. Хотя его истинным намерением было развитие греческого образования, «некоторые интриганы намеренно… приписывают „Обществу любителей муз“ другие мотивы и преследование гораздо более далеко идущих целей», – писал Каподистрия ректору Высшей коммерческой школы в Одессе Вардолахосу[353]353
  Арш Г. Л. Каподистрия. С. 292–294. Каподистрия адресовал подобные письма бывшему валашскому митрополиту Игнатию, российскому консулу в Апулии и Архипелаге Л. П. Бенаки и правителю Мани Петро-бею Мавромихалису.


[Закрыть]. Однако на практике статс-секретарь Александра I мало что мог сделать для того, чтобы остановить этеристов, будучи раздираем между симпатией к своим единоплеменникам, с одной стороны, и лояльностью к императору и своими политическими убеждениями – с другой.

Расчет греческих революционеров не был совершенно утопическим. Российские власти в Одессе и Кишиневе достаточно свыклись с ролью России как покровительницы православных единоверцев и потому закрывали глаза на военные приготовления этеристов, даже без приказа на то со стороны императора[354]354
  Арш Г. Л. Этеристское движение в России. С. 262–263; Jewsbury G. The Greek Question: The View from Odessa, 1815–1822 // Cahiers du Monde Russe. 1999. Vol. 40. No. 4. P. 751–762.


[Закрыть]. Уже после того, как Ипсиланти пересек Прут, он написал генерал-губернатору Новороссии А. Ф. Ланжерону, дабы убедить того, что император в курсе происходящего и что он, Ланжерон, ничем не рискует, пропуская сформированные в Одессе греческие отряды на соединение с повстанцами в Молдавии[355]355
  Цит. по: Арш Г. Л. Этеристское движение в России. С. 309.


[Закрыть]. Тот же блеф использовался этеристами для вербовки сторонников в княжествах, не только среди местных греков (включая самого молдавского господаря Михая Суцу), но и среди молдавских и валашских бояр[356]356
  Oţetea A. Tudor Vladimirescu, şi revoluitia din anul 1821. Bucureşti: Editura Ştiinţifică, 1972. P. 181.


[Закрыть]. Весь план этеристов держался фактически на уверенности в неизбежности российской интервенции на стороне восставших греков, после того как бывший адъютант Александра I призовет греков к восстанию от его имени. Российская военная интервенция, однако, не последовала, поскольку к марту 1821 года Александр I уже отстаивал принципы меттерниховского легитимизма.

Уже в Троппау в сентябре 1820 года император был вынужден признать, что его «либеральная» политика была ошибкой, и заявил о готовности послать войска для подавления революции в Италии. Спустя пять месяцев Греческое восстание в княжествах грозило вовлечь его в борьбу против законного, хотя и нехристианского государя. Меттерних не преминул воспользоваться щекотливым положением российского императора во время Лайбахского конгресса, чтобы расправиться со своим политическим противником Каподистрией. Подобно греческим заговорщикам, австрийский канцлер предпочел проигнорировать различие между «Филомузос этерия» и «Филики этерия» и представил Каподистрию как тайного зачинщика восстания[357]357
  Grimsted. The Foreign Ministers of Alexander I. P. 254–255.


[Закрыть]. Хотя Александр I не сразу уступил давлению Меттерниха, он немедленно дезавуировал своего бывшего адъютанта и осудил все попытки использования его имени для поддержки восстания, в котором император усмотрел результат всеевропейского революционного заговора, руководимого мистическим Парижским комитетом[358]358
  См. письмо Александра I обер-прокурору Святейшего синода А. Н. Голицыну, цитируемое в: Романов Н. М. Император Александр I. Опыт исторического исследования. СПб.: Экспедиция заготовления государственных бумаг, 1912. Т. 1. С. 558. Осуждение царем предприятия Ипсиланти было сообщено последнему Каподистрией в частном письме 26 марта 1821 г.: Botzaris. Visions balkaniques. P. 230–232.


[Закрыть]. В последующие месяцы царь отказывался рассматривать османские расправы над греческим населением как повод для объявления войны Порте. Все попытки Каподистрии побудить Александра I занять более агрессивную позицию в Восточном вопросе оказались безрезультатными и свидетельствовали о стремительной утрате им своего влияния на царя. В мае 1822 года Каподистрия получил бессрочный отпуск и навсегда покинул Россию.

Глава 3. Восстания 1821 года и их последствия

За пять недель до того, как Ипсиланти и его сторонники пересекли Прут и заняли столицу Молдавии, соседняя Валахия оказалась охвачена восстанием под предводительством Тудора Владимиреску[359]359
  Традиционно рассматривающиеся в качестве отправной точки румынской истории Нового времени события 1821 г. стали предметом многочисленных исследований. Данное описание основывается на: Oţetea. Tudor Vladimirescu; Berindei D. L’ Année révolutionnaire 1821 dans les Pays Roumains. Bucarest: L’ Academie de la Republique Socialiste de Roumaine, 1973.


[Закрыть]. Во время Русско-турецкой войны 1806–1812 годов Тудор командовал отрядом пандуров и был награжден орденом Святого Владимира за свои заслуги. После 1812 года он был второразрядным боярином, занимавшим мелкую административную должность в своей родной Олтении (Малой Валахии), и поддерживал связи со своим бывшим товарищем по оружию Иордаке Олимпиотом и начальником господарских арнаутов Яннисом Фармакисом, являвшимися членами «Филике этерия». По договоренности с ними Тудор должен был поднять восстание в Олтении для того, чтобы создать затруднения для Порты и тем самым помочь Ипсиланти и его сторонникам перебраться через Дунай. Смерть валашского господаря Александру Суцу, последовавшая 18 января 1821 года (вероятно, в результате отравления лекарем, являвшимся членом «Филики этерия»), предоставила возможность осуществить данный план.

Поскольку русско-османские договоренности запрещали османским войскам вступать на территорию княжеств в мирное время, временное боярское правительство (каймакамия) поручило задачу подавления движения Тудора начальникам господарских арнаутов Иордаке Олимпиоту и Яннису Фармакису, которые, разумеется, ничего не предприняли. Первоначально движение Владимиреску было ограничено территорией Олтении и включало только местных пандуров, недовольных политикой господаря Суцу, однако вскоре его характер и масштаб изменились. Достигнув первоначальных успехов, Тудор обратился ко всему валашскому населению с призывом составить «собрание для блага и пользы страны», а также захватывать «для общего блага» «имущества бояр-тиранов»[360]360
  Cea dintîi proclamație revoluționară a lui Tudor Vladimirescu. 23 января 1821 г. // Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 1. P. 207–208.


[Закрыть]. Это обращение позволило Тудору увеличить число своих сторонников и обеспокоило крупных бояр, несмотря на то что предводитель восставших приказал им не трогать земли и собственность тех из крупных бояр, которые состояли с ним в заговоре.

Возможно, в ответ на эту озабоченность в своей следующей прокламации Тудор перенес акцент с социальных вопросов на национальные. Он требовал запретить господарям-фанариотам приводить многочисленную греческую свиту с собой в страну, а также национализировать все «преклоненные» монастыри, отменить новые налоги, введенные господарем Суцу, восстановить финансовое уложение Иоана Караджи, отменить внутренние таможни, торговлю государственными должностями и боярскими титулами, отменить послушников, сократить число скутельников, создать четырехтысячную армию из пандуров, сократить количество судей и судебные расходы, а также отменить кодекс законов, составленный Караджой, и вернуться к уложению Александра Ипсиланти 1780 года[361]361
  Cererile norodului românesc. До 16 февраля 1821 г. // Ibid. P. 272–274.


[Закрыть]. С этими требованиями Тудор и его сторонники пересекли реку Олт, являвшуюся границей Малой и Большой Валахии, и 21 марта 1821 года заняли Бухарест, за несколько дней до того, как к нему подошли отряды Ипсиланти.

По мере приближения Тудора к столице представители (каймакамы) новоназначенного господаря Скарлата Каллимахи удалились в османскую крепость Джурджу[362]362
  Константин Негри и Стефан Вогороиди прусскому консулу Барону фон Кречули. 13 марта 1821 г. // Documente privitoare la istoria românilor / Ed. N. Iorga. București: n. p., 1897. Vol. 10. P. 119–120.


[Закрыть]. Некоторые из великих бояр, включая членов временного боярского правительства, бежали в Трансильванию. Из Брашова (Кронштадта) они обратились к австрийскому императору Францу I, Александру I и к Порте с осуждением фанариотского правления и восстаний Тудора и Ипсиланти[363]363
  Обращение бояр к Францу I от 25 марта 1821 г. опубликовано в: Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 1. P. 400–402. Обращение к Александру I и петиция к Порте упоминаются в письме Григория Брынковяну и Григория Гики к австрийскому агенту Флейшхакелю от 26 марта 1821 г.: Ibid. P. 407–408.


[Закрыть]. Те из великих бояр, что остались в Бухаресте, составили новое временное правительство и также обратились к царю. В своем обращении они жаловались на тиранию последних двух господарей, в результате которой «многие несчастные налогоплательщики малой Румынии (т. е. Малой Валахии или Олтении. – В. Т.) были вынуждены восстать». Бояре молили Александра I направить русскую армию на защиту их страны от османских войск, которые при содействии фанариотов уже готовились к вторжению с южного берега Дуная[364]364
  Валашские бояре – Александру I. 18 марта 1821 г. // Ibid. Р. 380–381. Молдавские бояре обратились к царю тремя неделями ранее, 24 февраля 1821 г., прося прислать войска и обещая всю необходимую поддержку. См.: Mémoires et projets de réformes / Ed. Georgescu. P. 101–102.


[Закрыть].

После вступления Тудора в Бухарест высшее духовенство и остатки крупного боярства поклялись «никогда не замышлять ничего против его жизни и чести», а также действовать союзно с ним во всех устремлениях, «которые не будут вредить благу, безмятежности и честному образу жизни валашского народа»[365]365
  Cartea de adeverire ce s-au dat slujerului Theodor. 23 марта 1821 г. // Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 1. P. 395–396.


[Закрыть]. Со своей стороны Тудор поклялся «никогда не замышлять против жизни и чести соотечественников или похищать их собственность» и признал временное боярское правительство. Он также обещал принять меры для того, чтобы остановить «ущерб и зло», совершаемые его сторонниками, а также убедить жителей всех 16 уездов Валахии «подчиниться правительству»[366]366
  Juramîntul lui Theodor. 23 марта 1821 г. // Ibid. P. 396–397.


[Закрыть].

В этот момент пришла весть об осуждении Александром I восстаний Ипсиланти и Владимиреску[367]367
  Пини сообщил об осуждении царем предприятия Ипсиланти валашскому митрополиту Дионисию Лупу уже 17 марта, однако митрополит не предавал это гласности еще неделю, как следует из письма агента российского консульства Котова митрополиту Дионисию от 23 марта 1821 г.: Documente privitoare la istoria românilor / Ed. N. Iorga. Vol. 10. P. 563–564.


[Закрыть]. Первой реакцией на нее бояр, остававшихся в Бухаресте, было обращение к султану, царю и австрийскому императору, в котором они попытались доказать, что движение Тудора не имело подрывного характера и лишь стремилось к восстановлению привилегий страны, попранных предыдущими господарями[368]368
  См. обращения бухарестских бояр к Порте, царю и австрийскому канцлеру Меттерниху от 27 марта 1821 г.: Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 1. P. 409–414.


[Закрыть]. В письме к Строганову бояре утверждали, что народ «не был движим духом возмущения», однако «был приведен в последнюю степень отчаяния грабительством последних господарей». Бояре просили российского посланника заступиться за них перед османским правительством для того, чтобы предотвратить османскую оккупацию, а также сделать возможным их обращение к Порте с просьбой о восстановлении «прав и привилегий этой страны»[369]369
  Бухарестские бояре – Строганову. 29 марта 1821 г. // Documente privitoare la istoria românilor / Ed. N. Iorga. Vol. 10. P. 565.


[Закрыть]. По получении новости о переходе османскими войсками Дуная те же бояре адресовали еще одно отчаянное обращение командующему 2‐й российской армией в Подолии П. Х. Витгенштейну, после чего бежали из Бухареста[370]370
  См. их обращение к Витгенштейну от 30 марта 1821 г.: Ibid. P. 566–567.


[Закрыть]. Молдавские бояре покинули свою столицу еще ранее, вскоре после того, как силы этеристов перешли из Молдавии в Валахию и когда стало известно об осуждении Александром I предприятия Ипсиланти[371]371
  См. обращение молдавских бояр-эмигрантов в Бессарабии к Каподистрии. 20 марта 1821 г.: Documente privitoare la istoria românilor / Eds. D. A. Sturdza, D. C. Sturdza, O. Lugoșianu. București: Ministerul Cultelor și Instrucțiunei pubice, 1891. Supliment 1. Vol. 4. P. 1–2. Русский консул Пизани сообщил об осуждении царем восстания господарю Суцу 19 марта 1821 г.


[Закрыть].

Надвигавшееся занятие княжеств османскими войсками вызвало бегство не только бояр, скомпрометировавших себя сотрудничеством с повстанцами, но и простых жителей, у которых было основание опасаться неразборчивого гнева Османов[372]372
  Бояре-эмигранты составили лишь малую толику 40 тысяч жителей княжества «разных званий и наций», которые в период с марта до сентября 1821 г. бежали в Бессарабию. Бессарабскому наместнику И. Н. Инзову пришлось создать специальную комиссию по обустройству беженцев. См.: Инзов – Голицыну. 23 февраля 1823 г. // ВПР. Сер. 2. Т. 5. С. 50. В то же время не менее 17 тысяч валахов бежали в Трансильванию. См.: Vîrtosu E. 1821. Date și fapte noi. București: Cartea Românească, 1932. P. v – vi.


[Закрыть]. Тем временем отношения между Тудором и «Этерией» начали портиться. В январе предводитель пандуров обещал помочь греческим повстанцам пересечь Дунай, однако Ипсиланти даже не попытался этого сделать, не получив гарантий помощи со стороны сербского вождя Милоша Обреновича. В то же время Тудор отказался объединять свои силы с отрядами Ипсиланти и препятствовал занятию последними Бухареста. Два движения различались по своему социальному и этническому составу и, в конечном счете, по своим целям. Взывание Тудора к принципам социальной справедливости и осуждение им злоупотреблений господарей и бояр сочеталось с тактической декларацией лояльности султану, что противоречило ярко выраженной антиосманской борьбе, начатой Ипсиланти.

Уже в конце января Тудор обратился к паше Видина, чтобы тот направил в Валахию представителя, который мог бы удостовериться в жалком состоянии княжества, ограбляемого господарями и боярами[373]373
  Arzul adresat Înaltei Porți de către Tudor Vladimirescu din partea norodului românesc. 23 января 1821 г. // Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 1. P. 208–210.


[Закрыть]. В середине апреля он обратился к паше Джурджи с просьбой также направить в Бухарест представителя, который услышал бы жалобы валахов[374]374
  Arz către pașa de Giurgiu pentru trimitera unui representant turc care să asculte plângerile norodului. 12 апреля 1821 г. // Ibid. Annex 2. Vol. 2. P. 60–61.


[Закрыть]. Призывы Тудора не были услышаны, и неминуемое вступление османских войск в княжество заставило его покинуть валашскую столицу и отойти в свою родную Олтению в надежде продержаться там до тех пор, пока вмешательство великих держав убедит Порту принять требования «румынского народа из Валахии». Однако пандуры проявляли все большее недовольство жестким стилем правления Тудора и сообщили Ипсиланти о его контактах с османскими властями. Предводитель греческих повстанцев приказал арестовать Тудора, который был подвергнут пытке, а затем умерщвлен 28 мая 1821 года. Вскоре после этого силы этеристов были разбиты Османами вблизи австрийской границы, а сам Ипсиланти бежал в Трансильванию, где был арестован австрийскими властями и заключен в тюрьму.

1821 год и антигреческие настроения в Молдавии и Валахии

Сложные отношения Ипсиланти и Владимиреску навели современников на мысль о том, что неудача этеристов объяснялась прежде всего неспособностью их лидера заручиться поддержкой негреческого христианского населения Османской империи[375]375
  Характерный пример подобной интерпретации предоставил советник российской миссии в Константинополе С. И. Тургенев. См.: Barratt G. Notices sur l’ insurrection des Grecs contre l’Empire Ottoman. A Russian View of the Greek War of Independence // Balkan Studies. 1973. Vol. 14. P. 47–115.


[Закрыть]. Более внимательные наблюдатели не ограничились замечаниями по поводу личных недостатков Ипсиланти и усмотрели причину поражения восстания в глубоко укоренившейся враждебности молдаван, валахов, сербов и болгар по отношению к грекам, вызванной веками политического и культурного господства греков над своими единоверцами[376]376
  Обсуждение откликов российского общества на Греческое восстание можно найти у: Йовва. Бессарабия и греческое национально-освободительное движение. С. 166–192; Достян. Русская общественная мысль. С. 160–170; Prousis. Russian Society and the Greek Revolution. P. 26–54.


[Закрыть]. Столетнее правление фанариотов в Молдавии и Валахии было наиболее заметным проявлением этого господства, которое стало объектом критики со стороны националистически настроенных румынских историков ввиду того, что оно подавляло национальный характер княжеств. 1821 год представляется переломным моментом с точки зрения накопившихся трений между местными и греческими элитами двух княжеств. В условиях очевидной нелояльности греков султану молдавские и валашские бояре не преминули воспользоваться возможностью убедить Порту восстановить правление местных господарей. Это, в свою очередь, послужило толчком для румынского национального «возрождения», завершившегося возникновением румынского национального государства во второй половине XIX столетия.

В то же время антигреческие настроения молдавских и валашских бояр были как следствием неудачи этеристского восстания, так и ее причиной. Хотя антифанариотский настрой у бояр наблюдался задолго до 1821 года, их культурная и лингвистическая эллинизация делала границу между ними и фанариотами весьма размытой[377]377
  Об изменчивости разделительной черты между греками и негреками и множественности значений, которые современники вкладывали в понятие «грек», см.: Cotovanu L. Chasing Away the Greeks // Across the Danube / Eds. O. Katsiardi-Hering, M. Stassinopoulou. Leiden: Brill, 2017. P. 215–252.


[Закрыть]. Слишком многие молдавские и валашские бояре имели связи с «Этерией», чтобы принимать за чистую монету их последующие усилия представить это движение как исключительно греческое. Антигреческая риторика бояр в период, последовавший за подавлением восстания, позволила им дистанцироваться от потерпевшего неудачу предприятия и реализовать свои политические задачи.

Как уже отмечалось, трения между господарями-фанариотами и боярством имели место еще до Русско-турецкой войны 1768–1774 годов. В то же время важно не принимать антифанариотские настроения, проявлявшиеся в боярских обращениях к Екатерине Великой, за свидетельство существования полномасштабной эллинофобии, которая якобы объясняет неудачу предприятия этеристов в Дунайских княжествах. Такая эллинофобия просто не могла развиться ввиду значительной эллинизации высшего класса Молдавии и Валахии на протяжении XVIII столетия. Бояре, жаловавшиеся на фанариотов, зачастую делали это на греческом языке и во многих отношениях были носителями греческой культуры[378]378
  Во время восстания этеристов валашские бояре продолжали переписываться на греческом языке. См., например, письмо Григоре Брынковяну, адресованное Александру Филипеску, от 2 марта 1821: Vîrtosu. 1821. Date și fapte noi. P. 59–60.


[Закрыть]. Свое образование крупные бояре чаще всего получали в княжеских академиях Ясс и Бухареста, в числе преподавателей и выпускников которых находились крупнейшие представители греческого Просвещения и национально-освободительного движения, такие как Никифор Феотоки, Ризас Фереос, Иосиф Мисиодакс, Вениамин Лесбосский и Неофит Дукас, некоторые из которых стали членами «Филики этерия»[379]379
  Господарские академии в Яссах и Бухаресте были важными греческими образовательными центрами наряду с «великой школой нации» – Патриаршей академией в Константинополе. Хотя академии были основаны до оформления фанариотского режима, они были полностью эллинизированы на протяжении XVIII столетия. См.: Camariano-Cioran A. Academiile domnești din București și Iași. București: Editura Academiei Republicii Socialiste România, 1971.


[Закрыть].

Несмотря на свою приверженность «обычаям земли», представители автохтонного боярства Молдавии и Валахии не были модерными националистами. Современная румынская идентичность с акцентом на латинские корни румынского языка и непрерывность проживания романизированного населения в Карпато-Дунайском регионе с момента римского завоевания Дакии была сформулирована представителями униатского духовенства Трансильвании в конце XVIII – начале XIX века[380]380
  См.: Hitchins. The Romanian National Movement in Transylvania.


[Закрыть]. До 1821 года идеи представителей так называемой «трансильванской школы» распространялись в Валахии благодаря деятельности Георгия Лазаря, который сыграл важную роль в становлении образования на румынском языке как альтернативы господствовавшему на тот момент греческому. Однако Лазарь начал преподавать лишь за три года до этеристского восстания и повлиял прежде всего на молодое поколение бояр, которое взойдет на политическую сцену после 1821 года[381]381
  При всем интересе, который могли проявлять бояре старшего поколения, занимавшие основные государственные должности в 1821 г., к образовательным идеям Георге Лазаря, их собственное образование было совершенно греческим. В качестве характерного примера можно привести Константина (Динику) Голеску, валашского боярина, ставшего автором первого описания путешествия в Западную Европу на румынском языке, и его сыновей Штефана, Николае и Александру, которые сыграли важную роль в Валашской революции 1848 г., а впоследствии стали премьер-министрами Румынии в 1860‐х гг. В то время как Динику Голеску был выпускником господарской академии Бухареста и, как следствие, писал на румынском с большим трудом, его сыновья получили образование на румынском языке в Академии святого Саввы, основанной Георге Лазарем на месте альма-матер их отца, упраздненной Османами после подавления этеристского восстания. См.: Iordache A. Golești: Locul și rolul lor în istoria României. București: Editura Științifică și Enciclopedică, 1979.


[Закрыть].

Родственные связи между боярами и господарями также сглаживали антифанариотские настроения накануне восстания. Характерным примером в этом смысле является боярская семья Стурдза, два представителя которой стали первыми природными молдавскими господарями после прекращения фанариотского режима в 1822 году[382]382
  См.: Popișteanu C., Matei D. Sturdzeștii. Din cronica unei familii istorice. București: Fundația Culturală Magazin Istoric, 1995.


[Закрыть]. Великий ворник Думитру Стурдза женился на дочери фанариотского господаря Григоре II Гики, правившего и в Молдавии, и в Валахии в первой половине XVIII столетия. Сын Думитру Скарлат последовал по стопам отца и женился на дочери Константина Морузи, господаря Молдавии в 1777–1782 годах. В то время как сын Скарлата Александр играл важную роль среди греческих выходцев в России, его племянник Михай Стурдза в 1820‐х годах был одним из лидеров крупного молдавского боярства, а затем стал вторым природным господарем Молдавии. При этом пылкий патриотизм не помешал Михаю Стурдзе жениться на дочери Стефана Вогориди, главного фанариота после 1821 года. Эллинизированный болгарин Вогориди был выпускником княжеской академии Бухареста и служил временным правителем (каймакамом) Молдавии в 1821–1822 годах, а впоследствии превратился в наиболее могущественного христианского чиновника в османской политической системе[383]383
  О Вогориди см.: Filitti I. Notice sur les Vogoridi // Contribuții la istoria diplomatică a României în secolul XIX-lea. București: n. p., 1935. P. 12–17; Philliou. Biography of an Empire.


[Закрыть].

Даже поверхностный обзор этнического происхождения князей-фанариотов и лидеров природных бояр демонстрирует отсутствие четкой границы между ними. Наряду с этническими греками среди фанариотов встречались и семьи албанского (Гика) и румынского происхождения (Раковицэ, Каллимахи)[384]384
  Критический разбор термина «фанариот» можно найти у: Pippidi A. Phanar, Phanariotes, phanariotisme // Pippidi A. Hommes et idées du Sud-Est Européen à l’ aube de l’ âge moderne. București: Editura Academiei, 1980. P. 339–350.


[Закрыть]. Предводителями природных бояр, в свою очередь, были люди с очень нерумынскими фамилиями. В то время как лидером автохтонных бояр Валахии в период Русско-турецкой войны 1768–1774 годов был Михай Кантакузино, в начале XIX столетия в этой роли выступал Думитру Гика. И тот и другой были потомками иностранных господарей, правивших в княжествах с 1670‐х по 1770‐е годы XVIII века[385]385
  Среди предков Думитру Гики насчитывалось пять господарей-фанариотов, последний из которых, Григоре III Гика, правил в Валахии и Молдавии в 1760‐х и 1770‐х гг.


[Закрыть]. Лишь с небольшой натяжкой можно сказать, что автохтонные бояре Валахии имели в качестве своих предводителей бывших фанариотов.

Для лучшего понимания отношения бояр к «Филики этерия» стоит отметить, что последняя также в некотором смысле представляла собой организацию бывших фанариотов. Многие из заговорщиков находились в услужении у фанариотских господарей, начиная с основателя первой революционной «Этерии» в 1797 году Ригаса Фереоса, который служил секретарем валашского господаря Александра Ипсиланти, а затем стал секретарем Николая Маврогени, занимавшего валашский трон в 1786–1789 годах. Первые собрания «Филики этерия» проходили в московском доме Александра Маврокордата Фирариса, господаря Молдавии в 1785–1786 годах, чье последующее бегство в Россию стало одним из поводов к Русско-турецкой войне 1787–1791 годов[386]386
  Палаузов С. Н. Румынские господарства Молдавия и Валахия в историко-политическом отношении. СПб.: Глазунов, 1859. С. 166.


[Закрыть]. Лидер «Филики этерия» Александр Ипсиланти был сыном другого фанариотского господаря, Константина Ипсиланти, перешедшего на сторону России в 1806 году. Главным отличием этих бывших фанариотов было то, что они стремились к разрушению Османской империи и тем самым действовали противно тем из своих соотечественников, которые продолжали служить султану и делали ставку на сохранение его державы. Среди «действующих» фанариотов, занимавших важные посты в начале 1821 года, только господарь Молдавии Михай Суцу был членом и горячим сторонником «Этерии». Напротив, валашский господарь Александру Суцу был врагом тайного общества, как и назначенный на валашский трон после его смерти Скарлат Каллимахи[387]387
  О кандидатуре Николае Суцу на валашский престол в 1821 г. и об оппозиции по отношению к ней со стороны Брынковяну см.: Pippidi. Nicolas Soutzo (1798–1871) et la fin du régime Phanariote dans les Principautés roumaines // Ibid. Hommes et idées du Sud-Est Européen. P. 323.


[Закрыть].

Надо признать, что немногие бояре были непосредственными членами «Этерии». В сущности, свидетельство такого членства имеется лишь в отношении Иордаке Росетти-Розновану в Молдавии и Григоре Брынковяну в Валахии[388]388
  Berindei. L’ Année révolutionnaire. P. 94.


[Закрыть]. Однако не стоит игнорировать гораздо более широкий круг бояр, которые знали о заговоре и сотрудничали с заговорщиками накануне и во время восстания. Как уже упоминалось, Тудор заключил секретное соглашение с главарями «Филики этерия» в Валахии Иордаке Олимпиотом и Яннисом Фармакисом, по условиям которого каждая из сторон была «вправе организовывать беспорядки и создавать внутренние и внешние затруднения, а также использовать всякую хитрость для достижения общей цели»[389]389
  Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 1. Р. 193.


[Закрыть]. 15 января 1821 года Григоре Брынковяну, Григоре Гика и Барбу Вэкэреску – члены временного боярского правления, созданного по случаю ожидавшейся с минуты на минуту смерти господаря Александра Суцу, – уполномочили Тудора «поднять народ с оружием в руках ‹…› для общего блага христианства и нашей родины»[390]390
  Ibid. P. 196.


[Закрыть]. На следующий день боярское правление указало другому члену «Этерии», командиру пандуров Димитрие Македонски отправиться на помощь Тудору, поскольку «настало желанное и ожидаемое время и есть возможность с Божьей помощью освободиться ‹…› от ига чужеземного народа»[391]391
  Ibid. P. 197.


[Закрыть].

Можно, конечно, утверждать, что, несмотря на антифанариотские настроения этеристов и природных бояр, последние никак не могли поддерживать проект Великой Греции, который являлся целью первых. Действительно, лидеры греческого национально-освободительного движения зачастую предполагали сохранение политической и культурной гегемонии греков над всем православным населением Юго-Восточной Европы. Так, в своем «Революционном манифесте, или Новом политическом строе для народов Румелии, Малой Азии, островов Средиземного моря, Валахии и Молдовы» Ригас назвал жителей этих территорий «потомками эллинов». Он признавал этническое и религиозное многообразие этих территорий, однако настаивал на сохранении их политического единства в рамках новой республики. Хотя Ригас оперировал гражданским определением нации, его проект, предполагавший всеобщее начальное образование на греческом языке, наверняка способствовал бы, в случае своей реализации, сохранению греческой культурной гегемонии как в Дунайских княжествах, так и в других частях «Великой Греции»[392]392
  Georgopoulos C. La Constitution de Rigas // La Révolution Française: Revue d’ histoire contemporaine. 1935. No. 2. P. 165.


[Закрыть].

В то же время риторика прокламаций Ипсиланти существенно отличается от проекта Ригаса и демонстрирует большую чувствительность предводителя повстанцев к политическим интересам молдаван и валахов. Сразу же после занятия Ясс Ипсиланти обратился к жителям Молдавии с прокламацией, в которой утверждал, что их правление и законы останутся неизменными, пока его силы будут готовиться к освобождению Греции от османской тирании[393]393
  Proclamation aux Moldaves. 23 февраля 1821 г. // Botzaris. Visions balkaniques. P. 225.


[Закрыть]. В начале марта в своем обращении к валахам Ипсиланти говорил о «чудовищном деспотизме [Османов]» и «тирании князей», которые «затемнили их духовные силы и оклеветали их народные достоинства». Он представил начало греческой борьбы за независимость как наилучшую возможность для валахов «обрести святые ваши права, попранные на протяжении столетий»[394]394
  Proclamation aux Valaques. Март 1821 г. // Ibid. P. 232–233.


[Закрыть]. Наконец, в проекте будущего политического устройства Валахии, который Ипсиланти отправил валашским боярам в апреле 1821 года, он писал, что «верховная политическая власть должна всегда быть в руках уроженца страны и никогда не предоставляться иноземцу»[395]395
  Proclamation aux boyards refugiées a Brasov. 10 апреля 1821 г. // Ibid. P. 233–235.


[Закрыть].

Предложения Ипсиланти не остались без отклика со стороны бояр. Хотя к этому моменту многие из них уже бежали в Трансильванию, те бояре, что еще оставались в Бухаресте после вступления в него войска Тудора, ответили на приглашение греческого лидера рассмотреть будущее политическое устройство княжества. Представителем этих бояр был спэтар Григоре Бэляну, составивший обращение к Александру I[396]396
  Бэляну – Ипсиланти. 20 апреля 1821 г. // Vîrtosu. 1821. Date și fapte noi. P. 91–92.


[Закрыть]. В нем Бэляну писал, что, хотя бояре первоначально испугались Тудора и его сторонников, они затем увидели в действиях последних «стремление избавиться от тирании и пользоваться старинными их правами», в результате чего бояре «присоединились к этому патриотическому порыву и устремлению». Валашский боярин далее жаловался на нарушения прав и обычаев земли греческими господарями и просил царя восстановить древние свободы и самоуправление княжества[397]397
  Бэляну – Александру I. 10 апреля 1821 г. // Documente privind istoria Romîniei / Ed. Oțetea. Vol. 2. P. 54.


[Закрыть].