Текст книги "Логово"

Глава 7

Сектантская обитель, обосновавшаяся в бывшем поселке торфоразработчиков, Штыря удивила. Видывал он такие поселки – слепленные на скорую руку неказистые бараки – чтобы не жалко было бросить, выработав торфяные пласты в округе.

Здесь же никаких бараков не осталось. На пригорке стоял здоровенный рубленный терем, стилизованный под русскую старину – резные наличники и прочие прибамбасы, Штырь не слишком в них разбирался… Наверху – луковки куполов, кресты. Обычные православные кресты, не старообрядческие – в этом Штырь немного петрил. С крестами несколько дисгармонировали три тарелки спутниковых антенн.

Вокруг терема – небольшие надворные постройки, тоже весьма живописные. Подворье окружал высокий дощатый забор-заплот.

Недавно отгрохали, подумал Штырь. Прошлым летом, не раньше, – дерево не успело потемнеть от ветров и непогоды. Богатенькие, однако, нынче пошли сектанты.

Он махнул рукой подчиненным и вразвалку пошел к воротам, пятерка бойцов потянулась следом. На соседствующей с воротами калитке не оказалось ни кнопки звонка, ни шнурка колокольчика, более приличествующего стилизации под старину. Штырь, не мудрствуя лукаво, забарабанил прикладом. Оружие они держали на виду, благо легенда позволяла. На камуфляже Штыря, кстати, сейчас красовались звездочки прапорщика и вэвэшные эмблемы (хотя ни внутренних, ни прочих войск он своей персоной никогда не украшал).

В калитке распахнулось крохотное, кулак не просунуть, квадратное окошечко.

– Пошто стучишься во двери храма Божьего, сын мой? – прогудел из-за калитки густой бас.

Способностями к вдумчивому анализу чужих слов Штырь никогда не отличался, но чем-то ему эта фраза не понравилась. Была она… ненастоящая какая-то. Не то книжная, не то киношная, и, более того, в тоне вопрошавшего чувствовалась замаскированная издевка. И окающий акцент казался ненатуральным, нарочитым.

– Прапорщик Трубин, – представился Штырь, приосанившись. – В районе ведутся поиски опасного рецидивиста, бежавшего из мест заключения. Прошу допустить внутрь для осмотра и опроса возможных свидетелей.

Эту тираду Мастер написал на бумажке и заставил Штыря выучить наизусть – обычный лексикон «прапорщика» позволял заподозрить в нем скорее клиента, чем охранника исправительных заведений… Впрочем, на зоне Штырь тоже не бывал никогда.

– Ступай с Богом, сын мой, – раздалось из-за калитки. – Порог сей смиренной обители женской не преступают мужи, тем паче оружием отягощенные… Ступай, сестры помолятся за успех дела вашего.

Штырь приник к окошечку – и увидел здоровенного мужика в черной —рясе. Борода (тоже черная) лопатой, шея толстенная – ломом не перешибешь. Больше ничего разглядеть не удалось, страж ворот перекрывал обзор надежно.

– А ты-то как сюда прописался, чмо толстомясое? – прошипел Штырь злобно. – Может, тебе сестры богоугодные причиндалы отманьячили, когда на службу брали?

Он надеялся, что бородатый здоровяк после таких слов распахнет калитку и они вшестером маленько поучат его вежливости. Не сложилось. Окошечко попросту захлопнулось.

Ну, сам напросился… Штырь молча, жестами, объяснил соратникам задумку. Этот пункт задания они выполнят, а заодно и немного развлекутся. Авось не все здешние сестры – старушки – божьи одуванчики.

Бойцы быстро и бесшумно составили у забора, в стороне от ворот, живую пирамиду. Штырь взмахнул по ней наверх, вцепился в гребень, подтянулся – ни колючей проволоки, ни тому подобных устройств наверху не было. Рядом вцепились в дерево руки второго бойца. Жлоба-привратника из-за изгиба забора не видно, на обширном подворье – никого. Справимся с толстомясым вдвоем, решил Штырь. Справимся и откроем ворота… Он решительно перевалился через гребень и спрыгнул вниз.

Бесконечно-унылый канал наконец закончился – буксир и баржа вышли на широкий речной простор.

– Что это? – спросил Иван у Гольцова. Петю капитан освободил от всегдашних обязанностей, определив приглядывать за гостем.

– Нева, – коротко ответил будущий писатель.

Нева… Слово было знакомым, сочетание звуков тащило из памяти какой-то образ, какую-то картинку… Иван закрыл глаза.

…Нева. Серая гладь, стиснутая гранитом берегов, ка-меиные львы, лестница, спускающаяся к воде, радужные разводы нефтяной пленки, легкий запах мазута, девушка в белом платье на фоне реки, губы шевелятся, сейчас она назовет его имя, сейчас… Ничего. Чернота. Обрыв пленки.

Он вынырнул из видения, широко распахнув глаза. Зеленые берега привольно раскинулись, не придавленные мертвым камнем. От воды пахло сырой свежестью, никак не мазутом…

– Не похоже на Неву… Совсем не похоже… Казалось, Иван говорит это самому себе, но Гольцов счел нужным ответить:

– Да ты и не был, наверное, никогда – здесь, в истоке. В городе Нева действительно как канава сточная… А тут водичка свежая течет, чистая, только-только с Ладоги. Чуть ниже даже рыбозавод стоит, форель, лосося разводят, мальков в реку выпускают – и ничего, не дохнут. А форель, знаешь ли, в какой попало воде жить не станет…

Иван почти не слышал Петькиных слов. Снова закрыв глаза, пытался вызвать из памяти девушку в белом – она знала его имя, его настоящее имя, и могла назвать его… Бесполезно. Крохотная, на секунду приоткрывшаяся щелка захлопнулась. Память снова стала безмолвным черным монолитом.

Потом он попытался посмотреть на Гольцова сквозь опущенные веки – так, как недавно смотрел на капитана. Не увидел ничего. Глазные яблоки ощущали лишь яркий солнечный свет. Иван опять не знал – удивляться этому или нет.

Над головой, по прикрывающим палубу дугам, скрежетнул трос – буксир и баржа вписывались в излучину речного русла. Иван с любопытством глядел вперед: что там, за поворотом?

Во второй деревушке – крохотной, вымирающей Бессоновке – Мухомору наконец попалась хоть какая-то зацепка.

Старичок, похоже, что-то знал – дедок, с которым они, прежде чем перейти к главному, неторопливо и обстоятельно поговорили о погоде, рыбалке и о кознях зловредного Чубайса, на два месяца оставившего деревню без света…

Мухомор не прошел через старую, петэушную команду Мастера и не любил без особой нужды вышибать из людей информацию.

– Видал, видал, сынок… – улыбнулся дед.

Белоснежная улыбка выглядела на его загорелом морщинистом лице странновато.

Дед явно любил улыбаться, гордясь новенькими вставными челюстями. Вот и сейчас – радостно оскалился во все тридцать два искусственных зуба. «Или во все двадцать восемь?» – подумал Мухомор. Вроде бы зубы мудрости доктора не протезируют. Да и то сказать: разве может быть мудрость из пластмассы, фарфора или металлокерамики?

Короче, дедуля в очередной раз продемонстрировал свои голливудские жевалки и сказал, понизив голос:

– Раненько по утру видал… Во-о-н там вон, у желтого домика, на задах, по огороду шмыг – и нет его. А кто, что, – и не разглядел-то я сослепу…

– А кто в том доме живет? – мягко спросил Мухомор, внешне не выказывая особого интереса.

– Да Нюшка, продавщица с сельпо… Она баба шебутная, могла и пригреть какого, беглого-то…

– Ну, сходим и к ней, служба есть служба… – протянул Мухомор так, что сразу становилось ясно – никого он там найти не надеется, да и не слишком стремится. Но сделал бойцам малозаметный знак – те разделились, скользнули в стороны, окружая желтый дом, отрезая от леса.

…Продавщица Нюра оказалась высокой, рыжеволосой, лет сорока на вид. Узнав, в чем дело, разозлилась:

– Вот ведь сморчок старый! Все ему неймется…

– Сморчок – это кто? – спросил Мухомор, понимая, что тянет очередную пустышку. Бойцы, осматривавшие надворные постройки, вернулись – никого и ничего.

– Да дед Серега, кто же… – не чинясь, объяснила Нюра. – Он сам-то вдовый, да в штанах-то, видать, свербит все еще – ну и давай клинья подбивать: я, мол, один, да ты, мол, одна, мужиков на деревне свободных, почитай, нету, ну и… В город ездил, зубы вставил, комик. В общем, послала я его…

Мухомор моментально вник в суть проблемы.

– Понятно. Свободных мужиков нету… Значит, утром от тебя несвободный тишком уходил?

Просветить о подробностях шекспировских страстей, кипящих под мирно-летаргичной личиной Бессоновки, продавщица не успела. Голодным птенцом запищала рация – сигнал срочного вызова.

Мухомор выслушал сообщение, мрачнея лицом. Скомандовал своим:

– К вертолету! Бегом!

Ахмеда и его группу сигнал срочного вызова застал на обнаруженной с воздуха стоянке туристов-водников – вытащенные на берег каяки, три двухместные палатки, кострище…

Похоже, любители байдарочной романтики родились под счастливой звездой – Ахмед собрался как следует поразвлечься.

– Чем же это вы тут, сучьи дети, занимаетесь? – вопрошал он, покачиваясь с пяток на носки и бессознательно копирую манеру белогвардейских контрразведчиков из старых советских фильмов. – Проникли без разрешения в охранную зону военного объекта – раз. Маршрутного листа, утвержденного в Управлении по туризму, не имеете – два. Ружьишко с собой везете не зарегистрированное – три. И что с вами делать прикажете? Придется вас в расположение части доставить, для выяснения.

Бородатый очкарик, бывший у туристов за главного, молчал. Он уже успел получить прикладом по ребрам, когда на повышенных тонах пояснял, что не первый раз идет этим маршрутом и до сих пор прекрасно обходился без маршрутных листов и разрешений. Типичный ботаник, подумал Axмед. Надо бы добавить гаденышу, небось кандидат каких наук, выполз, сука, оттянуться на природу, потрахать аспиранток-лаборанток, размякших от романтики и песен под гитару…

Ахмед оценивающе поглядывал на двух молодых симпатичных туристок. Никого доставлять в Логово он, понятно, не собирался. Сказать, что все шестеро туристов в вертушке не поместятся, да загрузить на первый, якобы, рейс этих мокрощелок, отлететь километра на два-три, приземлиться и…

Мечты остались мечтами.

Голос Мастера в наушниках был встревожен и резок:

– Бросай все и давай немедленно в квадрат тридцать два – четырнадцать, к сектантам! Как понял? Тридцать два – четырнадцать!

– Самовар закипел? – спросил Ахмед, припомнив кодовую фразу, означавшую: найден след объекта. Оставалась надежда, что «немедленно» не значит сию секунду, и туристочки все-таки успеют вдосталь хлебнуть лесной романтики.

– На месте узнаешь! – прорычал Мастер. – Вылетай сейчас же! У Штыря большие проблемы! Понял меня? Очень большие проблемы!

Ахмед понял только то, что со Штырем стряслось нечто, их кодовым словариком не предусмотренное. Вздохнул, глянул еще раз на туристок и, не прощаясь, бегом повел группу к вертолету. Место стоянки и направление движения байдарочников запомнил – на всякий случай. Проблемы Штыря – это проблемы Штыря. Не причина, чтобы загибаться от спермо-токсикоза.

Через покрытые серебром прутья клетки был пропущен ток, способный убить человека на месте. Тварь бросалась и бросалась на решетку – уже третий час подряд. С оскаленных клыков падала пена, от воя закладывало уши.

Зрелище разнообразием не отличалось, но Эскулап и Деточкин наблюдали за ним с неослабным вниманием.

Рядом, демонстративно скучая, стояли трое охранников. Двое с многозарядками двенадцатого калибра, патроны снаряжены серебряной картечью. У третьего была драгуновка. Именно он два с лишним часа назад точным выстрелом сбил прибор, крепившийся на затылке зверя – спонтанный опыт Емели и Гвоздя повторяли в чистом виде.

– Вроде слабеет, – сказал Эскулап, дождавшись короткой паузы в издаваемых тварью звуках.

Деточкин молча пожал плечами – перекричать возобновившийся вой было невозможно.

Это была вторая попытка. Первая тварь мучилась без малого шесть часов – и сдохла, не закончив ремиссию. Волосяной покров опал почти полностью, обнажив перекрученное судорогой тело. Гипертрофированные мышцы и кости остались прежними, не вернулись в исходный вид; но украшавшие чудовищную пасть клыки стали разрушаться от легкого прикосновения – мутировавшая эмаль, недавно способная крушить металл, рассыпалась белой трухой…

…Метания твари замедлялись. Вой становился все более отчаянным, переходя временами в жалобный визг. Эскулап посмотрел на часы. Эксперимент продолжался.

В разговор вступил второй мужчина, тоже вполне интеллигентного вида, невысокий, худощавый:

– Странно они как-то – сорвались, улетели… Заподозрили? Наш прокол? Или у них стряслось что нештатное? А так неплохо бы вышло – долетели бы с ветерком, глянули бы сверху, что они там понастроили. Посидели бы несколько часов в их каталажке, а уж ночью… Может, подождем? Вдруг вернутся?

– Нет, – отрезал «ботаник». – Действуем по плану, без самодеятельности. Через час отплываем. Миша, Петрусь, отправляйтесь в лес, доставайте все из захоронки… А ты, Оленька, организуй мне сеанс по «си-эль», сдается мне, тут ушей в эфире хватает…

Оленька, по сложившемуся у туристов распределению обязанностей, отвечала за РЭБ,1 в том числе и за связь, тут же начала приводить в рабочий вид аппаратуру, внешне выглядевшую как потрепанный двухкассетник тайваньского либо гонконгского производства. И даже не только выглядевшую – кассеты на ней тоже можно было проигрывать. Правда, группе «ботаника» было не до песен.

«Типичный ботаник» (как окрестил его Ахмед) проводил взглядом вертолет, уходивший к северу. Лицо у него сейчас было не то, что десять минут назад – губы не подрагивали, глаза не смотрели тревожно. Волевое стало лицо, жесткое.

– Ну что? Они? – спросил «ботаник».

– Похоже, они, – согласилась одна из женщин, приглянувшихся Ахмеду. – Если эти козлы действительно из ГУ-ИН 2 – то я Моника Левински.

1 РЭБ – радиоэлектронная борьба (обеспечение радиосвязи (локации) и противодействие аналогичным действиям противника: перехват, пеленгация, постановка активных и пассивных помех и т. д.).

2 ГУИН – Главное управление исполнения наказаний при Минюсте РФ.

Охранник был совсем молодым парнишкой, даже борода не росла, как положено, торчала неровными клочками. И пацан очень не хотел умирать. Долго и упорно полз, оставляя кровавый след. Дополз до двери, ведущей в пультовую, и умер на пороге.

Мастер ногой отодвинул тело в окровавленном подряснике, распахнул дверь.

Внутри обстановка резко отличалась от псевдо-старин-ного стиля псевдо-обители: пластик на стенах, пульты, мониторы внутреннего и наружного наблюдения. Впрочем, гостей «Ольги-спасительницы» сюда, конечно же, не допускали… Гостей, выкладывавших немалые деньги за секс-туры а-ля-рус: затерянный в глуши скит, мать-настоятельница, весьма похожая на настоящую, истомленные воздержанием монашки (на деле, понятно, бляди-профессионалки высшего разряда) – не отдающиеся без долгих терзаний и молитв, занавешивающие перед актом иконки, а после акта вполне натурально разыгрывающие достоевщину с раскаяниями… Тьфу.

Мастер сплюнул.

На забившегося в угол маленького человечка в очках с толстыми стеклами он демонстративно не обращал внимания. Пощелкал тумблерами на пульте, благо система оказалась стандартная и знакомая – никого спрятавшегося и затаившегося экраны не показали. Бойцы заканчивали прочесывание и деловито сгоняли уцелевших в обширное помещение трапезной. Все путем.

Человечек сидел, как загнанная в угол крыса, – и наконец не выдержал:

– В-в-в-ы кто? – пролепетал жалобно.

Мастер обернулся, сделав вид, что лишь сейчас заметил очкарика. Брезгливо скривил губы – на брюках полудурка расползалось мокрое пятно, а запах свидетельствовал, что это отнюдь не пролитый с испугу кофе. Ничего удивительного – наверняка видел на экранах, как ребята Мастера разобрались с охраной. Но надежда умирает последней, и бедный дурачок еще на что-то надеялся.

– Кто, кто… – сказал Мастер, выдержав давящую паузу. – Хрен в пальто. Вы зачем моих людей убили?

– Я н-н-никого… Я т-т-тут… – забормотал человечек. – Он-н-н-ни с-сами…

Что он имел в виду: утверждал ли, что четверо из группы Штыря совершили коллективное самоубийство, или что это они первыми схватились за оружие, или что все силовые действия совершались без его, человечка, участия – Мастер выяснять не стал. Теперь уже неважно, кто первым нажал на спуск. Вполне возможно, что и Штырь – тот еще был отморозок. Вопрос в другом: что делать с этим религиозным борделем?

– Сообщение послать-то успел?

– Н-н-нет, я п-пытался, но п-п-помехи…

Мастер удовлетворенно кивнул. Не зря он приказал включить на подлете постановщик помех, как сердце чуяло. Значит, есть шанс, что владельцы «обители» – весьма серьезные ребята, «держащие» почти всю Карельскую автономию – останутся в неведении, кто нанес сюда отнюдь не дружеский визит. Если, конечно, грамотно зачистить концы.

Больше с очкариком он говорить ни о чем не стал. К чему беседовать с мертвецом? Недвусмысленно дернул стволом: на выход! Тот поплелся к двери.

У дверей трапезной к Мастеру подошел Ахмед – рот оскален усмешкой, в глазах не остыл шальной кураж схватки. Мухомор стоял тут же, прислонясь к стене, молчаливый и бесстрастный.

– Мокрощелок-то, шеф, надо бы попользовать… прежде чем… – сказал Ахмед. Сомнений в дальнейшей судьбе обитателей у него тоже не было. – А то ребята истосковались, десять дней еще до смены… Все равно ведь придется… – Ахмед сделал характерный жест указательным пальцем, словно давил на спуск.

Мастер задумался. Не о судьбе пленников – те так или иначе не жильцы, – оставлять свидетелей и ввязываться в разборки и криминальные войны сейчас не с руки. Но стоило продумать, как лучше использовать негаданно попавший в руки материал.

Ахмед смотрел вопросительно, так и не получив ответ на свой животрепещущий вопрос.

– Хорошо, – сказал Мастер, – пусть ребятки поразомнутся. А ты на вертушку – ив Логово. Бери трех… нет, двух объектов в полевых клетках, Деточкина, – и обратно. Посмотрим, как будут работать по группе. И не на ровненьком озерном льду, а в помещениях… Да ладно, ладно, не хмурься, заначим тут для тебя красотку, все равно кое-кого с собой повезем, сам знаешь, половина клеток в виварии пустые.

Молча слушавший все это Мухомор подумал, что Мастер рано или поздно свернет шею на таких авантюрах (причем, скорее всего, рано). Устраивать после недавнего ЧГТ эксперименты здесь, а не за высокой стеной периметра, с той же самой, уже давшей сбой аппаратурой… Вслух Мухомор не сказал ничего.

…«Обитель Ольги-спасительницы» они покинули четыре часа спустя. Постояли, глядя как из окон выползли первые языки пламени, потянулись к тесовой крыше, к луковицам куполов. Подождали, пока разгорелось по-настоящему, – и пошли к вертолетам.

Обитель горела долго. Свежее дерево чернело, обугливалось – но стояло, проступая сквозь огонь. Пламя казалось блеклым, неярким в этот солнечный день. Затем начали рушиться перекрытия – с треском, с грохотом, со вздымающимися снопами искр. Дольше всего из гигантского костра торчали купола с православными крестами. Потом рухнули и они.

Глава 8

Внешне она выглядела спокойной – по крайней мере очень на это надеялась. Внутри же все кипело и дергалось, и сжималось от страха, стараясь стать маленьким и незаметным, и… Неважно. Пусть. Главное – не показать вида. Главное – сделать все естественно. Чтобы никто не на секунду ни в чем не усомнился. Не заподозрил.

Она выполняла свою обычную работу, пальцы уверенно порхали над клавишами. Что за документы проходили через ее руки, она не смогла бы ответить уже через несколько минут. Телефонные разговоры – она снимала трубку, она что-то говорила – скользили мимо, не цепляя сознание. Факсовые сообщения выглядели полной бессмыслицей. Буквы на экране монитора принадлежали, казалось, неведомому алфавиту.

В голове крутился разговор, услышанный случайно. Хотя, конечно, случайности в том была малая доля – небольшой технический сбой, что-то где-то не так сработало в мини-АТС. Аппаратура же для прослушивания помещений фирмы стояла штатная. Ее существование, собственно, никто и не скрывал, как и демонстративно оставленные на виду окуляры видеокамер. Даже в контрактах поступающих на работу был обязательный пункт о «регулярном аудио – и видеоконтроле».

Сотрудники поговаривали, что этот пунктик остался у Москальца со старых времен, с гэбэшной службы, о которой, впрочем, никто ничего толком не знал. Поначалу возмущались, многие, узнав, грозили хлопнуть дверью, но зарплата была высокой, и как-то приноравливались – вычисляли «мертвые зоны» камер и периодичность прослушиваний, самые интересные разговоры вели в курилке (регулярно меняя ее дислокацию). А перед микрофонами неумеренно, но со скрытой издевкой восхваляли начальство…

Но сегодня Москалец перехитрил самого себя. Она услышала его разговор с человеком, который пересек приемную мягким шагом, ничего не спрашивая, вообще не говоря ничего – она взглянула в его кошачьи глаза, и этого хватило – никаких вопросов пришельцу задавать не захотелось…

Усть-Ижора оказалась неинтересным местечком. Хотя историческим – Гольцов просветил Ивана, что именно здесь, при впадении Ижоры в Неву, состоялась приснопамятная битва, за которую князь Александр Ярославич и получил прозвище «Невский». На этом лекция о делах минувших дней не закончилась.

Петя всерьез собирался в недалеком будущем стать известен соотечественникам как автор исторических романов, причем основанных на весьма оригинальной трактовке истории Но Иван был слушателем неблагодарным. Изящные исторические парадоксы Гольцова он оцепить не мог – ввиду того, что напрочь позабыл школьную, каноническую, версию давних событий.

Он рассеянно слушал, что Невская битва, оказывается, ни в единой шведской летописи не зафиксирована, и что в жизнеописании ярла Биргера ни единого слова о походе на юго-восток в 1240 году нет, и что скорей всего здесь имела место крохотная пограничная стычка, неимоверно потом раздутая из пропагандистских соображений, – патрулирующий берег конный отряд порубал банду скандинавских мародеров, решивших обобрать новгородских данников – коренное финно-угорское население здешних мест…

Слушал и смотрел на застроенный унылыми строениями берег, на мутную струю ижорской воды, вырывающуюся на невский простор. На берегу прогрохотала электричка, невидимая за домами и деревьями. Прогрохотала в сторону города.

Мне надо туда, подумал Иван. Возвращаться назад незачем. Туда, в огромный город, что снится ночами в странных, скомканных снах… Там разгадки и там ответы.

А Петя Гольцов продолжал разоряться на военно-историческую тему:

– И вообще, почему из Александра Невского сделали защитника отечества? Он не защищался – он наступал! Где его самые известные битвы были? Ижора! Чудское озеро' Чудь и ижора – названия местных народов, не славянских, финских, им эти места и принадлежали… Шла нормальная экспансия, завоевание – с двух сторон. С одной – новгородцы, с другой – шведы и орденские немцы. И в поисках союзников против крестоносцев Александр буквально положил Русь под монголо-татар, Батый-то и в мыслях не имел нас завоевывать – пришел, пограбил, сжег города и ушел в степь, не оставив ни гарнизонов, ни наместников. Или возьмем, к примеру, Ледовое Побоище. Ведь там, на озере, что вышло…

Дальше Иван уже не слушал. Вернее, не слышал. Перед глазами – не во сне, наяву – вставали странные видения.

Озеро… Ледовое Побоище. Лед. Блестит, режет глаза. Кровь. Тянется красной дорожкой. Человек. Убегает. Окровавленная спина все ближе… Прыжок. Истошный вопль загнанной дичи…

– Ты что, ты что… Опять?! – встревоженный голос Петьки ворвался в видение – и развеял морок.

– Ничего, все в порядке… – выдавил Иван, сам понимая, что ничего у него не в порядке.

Мужичонка был средних лет, невысокий, худосочный. Глаза его тревожно бегали по неожиданно вышедшей из кустов троице в камуфляжной форме. Во взгляде ясно читалось опасливое недоумение: кто такие? Егерю он, как и положено, проставился за право пострелять по тетеревиным выводкам до официального открытия охоты, а другим людям в форме шататься по обходу вроде незачем…

– Опанасенко? – дружелюбно спросил мужичонку Мастер и улыбнулся. – Степан Тарасович?

Обращение по имени-отчеству не рассеяло тревогу во взгляде мужичка.

– Н-ну… – сказал он неприязненно. Руки сжимали ружье, указательный палец лежал на скобе, рядом со спусковым крючком. Хотя стволы на незваных гостей направлены не были, смотрели чуть в сторону.

Мастер улыбнулся еще шире. В следующее мгновение его кулак врезался в скулу охотника, а другая рука рванула стволы вертикалки. Опанасенко отлетел, шмякнувшись спиной о сосну, его оружие осталось у Мастера. Тот переломил двустволку, заглянул в патронники – заряжена. Передал бойцу, сам шагнул к мужичку, не переставая улыбаться. Горе-браконьер сжался, прикрылся руками.

Но Мастер не ударил. Спросил неожиданное:

– Расскажи-ка нам байку свою охотничью, Степан Тарасович. Про то, как ты русалку голую третьего дня в лесу повстречал…

Опанасенко, убежденный, что погорел на незаконной охоте, изумленно хлопал глазами. Потом неуверенно хихикнул – и скорчился, вцепившись руками в живот. Рот беззвучно хватал воздух.

– Рассказывай, рассказывай, – сказал Мастер по-прежнему спокойно, даже добродушно. – Только не ври, все говори, как на самом деле было.

Глаза охотника метались, как клопы на внезапно вспыхнувшем диване.

– Ну, это… выпили на кордоне крепко… сам не помню, что болтал…

Высокий шнурованный ботинок ударил под ребра – Опанасенко опрокинулся и торопливо заговорил – лежа, не вставая:

– Ну я ребятам рассказал… не знаю, может померещилось… солнцем голову напекло… девку будто увидел, по лесу шла… голая совсем, ну ни ниточки на ней… идет как у себя дома, уверенно так… меня не замечает… ну я им, ребятам, значит, что русалка, мол… пошутил…

Бойкая поначалу речь Опанасенко замедлялась все больше и смолкла, когда Мастер неторопливым движением вытащил пистолет и навис над охотником.

– Я ведь сказал: как на самом деле было.

– Так ведь… это… что не соврешь за стаканом-то…

Пистолетный ствол вломился ему в рот. Губы закровене-ли, два верхних зуба сломались.

– В последний раз спрашиваю: как все было? – прошипел Мастер, выдернув изо рта ствол, изгаженный слюной и кровью. Улыбка слетела с лица, глаза смотрели бешено.

Охотник говорил торопливо и шепеляво:

– Мушик это был, мушик, никакая не дефка, про дефку я ребятам шофрал для приколу, тошно голый мушик по лешу шел, а до шилья-то ишрятно, шел штранно, как зафеденный, по шторонам не глядющи, и лышый, лышый шофшем был, ни фолошинки на нем не было…

– Показывай точно, где видел, – Мастер вытащил из планшета крупномасштабную карту.

Указанное место казалось нереальным, но охотник, как его ни понуждали, твердил одно и то же. Похоже, даже перекинувшись, объект сохранил феноменальную скорость движения по пересеченной местности.

Больше из Степана Тарасовича Опанесенко было ничего не выжать Мастер сделал знак одному из своих подчиненных, до сего времени игравшему роль статиста без слов. Тот зашел сзади, замахнулся трофейным ружьем…

…Они ушли, а браконьер, в неудачный для себя час повстречавший шагавшего по лесу голого человека, остался лежать в кустарнике. Остекленевшие глаза смотрели в небо, по-прежнему с удивленным испугом.

Полученная информация позволила сделать неприятный вывод – объект поисков вышел к Свири. К относительно людным местам. Жилья там, на заповедных берегах, не было, но суда мимо проходили. Мастер немедленно отправил вертолеты на их поиск и перехват. Отправил, чувствуя, что не успевает, что темп потерян. Что игра продолжится на другом поле…

Не среди деревьев – среди людей. И игроков станет больше… Наверняка больше. Ладно, не привыкать.

Эскулап задумчиво листал лежащие на столе медицинские карточки Задумчивость, впрочем, содержимого документов не касалась. Эти бумаги вообще не имели отношения к делу – все, кроме одной. Но Эскулап скрупулезно исполнял указание Генерала – объект пока не должен быть персонифицирован.

…Они с Деточкиным прикончили четырех тварей постепенной аргентизацией (оставшиеся в мозгу электроды медленно, но верно отравляли мутировавшие ткани ионами серебра, а компенсирующие процесс антидоты ликантропам не вводились). Прикончили и убедились – повторить случайно достигнутый результат не удается. Оборотни умирали на разных стадиях ремиссии – до конца обратной трансформации ре дожил ни один из них.

Эскулап дотошно проверил все записи в журналах, своими глазами наблюдал за работой лаборантов – ничего. Лаборанты, кстати, в Логове были те еще – весьма отличались от девчонок, работающих на городских площадках Лаборатории с сыворотками и образцами ткани, но не имеющих понятия, откуда те берутся… Здешний контингент имел все мыслимые допуски, получал большие деньги и умел держать язык за зубами. И, как пришлось признать Эскулапу, версия с перепутавшей ампулы распустехой отпадала.

Значит, имел место некий неучтенный фактор, и Эскулап ломал голову: какой?

Возможных вариантов было не так уж много. Во-первых, могла подтвердиться теория, имеющая распространение среди малосведущих в науках граждан, – теория о том, что любое животное само себе врач-ветеринар. И, в случае нужды, найдет себе в лесу или в поле природное лекарство, некую «целебную травку», до которой никакой Айболит не додумается… Идейка гнилая – Эскулап знал, что на воле серьезно больные животные умирают чаще, чем их собратья, пользуемые ветеринарами. Но и полностью скидывать со счетов такую возможность нельзя.

Во-вторых, именно этот конкретный объект мог иметь генетические или физиологические особенности, сделавшие ремиссию не смертельной.

У Эскулапа были крепкие нервы. На лице ничего не дрогнуло – он отложил очередную карточку – ту самую, единственно нужную, – и открыл другую, взятую для отвода глаз. Но внутри мелодично звякнул колокольчик: оно! То самое, что он пропустил, дотошно изучая результаты исследований и анализов. Страница с анкетными данными. А точнее – место рождения объекта.

Красноярской край, город Канск…

Эскулапу не было нужды подходить к висящей на стене карте. Он и так прекрасно помнил: в семидесяти километрах от Канска находилась деревушка Нефедовка. Именно в ней руководимая Эскулапом экспедиция тридцать лет назад раскопала позабытую, заброшенную могилу, расположенную снаружи кладбищенской ограды и не имевшую никаких опознавательных знаков. В могиле обнаружился на удивление сохранившийся за долгие десятилетия труп человека, человеком на деле только выглядевшего… Персонажа легенд-страшилок, рассказываемых долгими зимними вечерами, под завывание ветра в заснеженных вершинах елей. Ликантропа.

Откуда, из захоронения, и появился на свет вирус – далекий предок штамма-57… Штамма, превращавшего человека в крайне опасную, почти неуязвимую, смертоносную тварь.

Совпадение? Или…

В любом случае след нуждался в тщательной проработке. Тем более что иных зацепок Эскулап не нашел.