Текст книги "Проклятие палача"

Зато все еще дымился перед селением столб с приплавленным к нему обугленным человеческим телом, дымилась струйками выгоревшая земля и набирали силу три огромных языка пламени, пожирая два ближайших стога сена и первый по ветру из добротных домов. И хотя в нескольких десятках шагов от огня весело струился полноводный ручеек, никто не пытался уничтожить ненасытное пламя. А оно только и ждало сильного порыва ветра, чтобы перекинуться дальше и, уничтожив все селение, углубиться в лес. Там уж ему было где разгуляться и приобрести силу, могущество и необъятное тело самого жуткого из чудовищ – красного дракона пожарища!

* * *

Джованни Санудо наморщил нос. Он неудачно остановил своего коня с подветренной стороны, и на него несколько раз подуло смрадом обугленного человеческого мяса.

– Не будем задерживаться! – громко воскликнул герцог.

Он любил говорить громко. При нормальном тоне в его голосе звучала хрипотца, раздражавшая герцога. А раздражала она его потому, что появилась в самое жуткое время его жизни. Время, которое нельзя забыть и невозможно без содрогания вспоминать. Поэтому окружающие чаще слышали крик Джованни Санудо, чем его плавную речь.

Властелич Стешко так же громко выкрикнул что-то на своем языке, и его впереди стоящие воины тронули коней.

– Это что еще? – с удивлением спросил лекарь Юлиан Корнелиус, который весь путь настойчиво держал свою лошадь справа от герцога.

Джованни Санудо оглянулся и на миг окаменел.

Девушка – его собственность, заключавшая теперь в себе его планы на будущее, посланная самим Всевышним, – спрыгнула с повозки и устремилась к жадным языкам пламени.

– Эй! – прокричал герцог и глупо захлопал глазами.

Джованни Санудо видел, как девушка спешила туда, где ей совершенно не нужно было в это время находиться. Видел и желал остановить этот бессмысленный порыв. Однако для этого следовало по меньшей мере гневным голосом окликнуть дерзкую девчонку и приказать вернуться в повозку. Но как раз этого герцог сделать не мог. Он так и не удосужился за множество дней узнать имена женщины с младенцем и двух девушек с утыканной стрелами лодки.

Да и без надобности ему были эти имена, как его телу и сердцу – эти евины дочки, через которых дьявол может подобраться даже к самом Папе Римскому. Они требовались его разуму и плану. Но не сейчас, позже. Тогда он и назовет их каким-либо походящим к случаю именем. Пока они только мелкие фигуры на его шахматном поле. Пешки, которые выстроились в ряд и ждут, когда их повелитель начнет большую игру.

Только сейчас Джованни Санудо припомнил, что за все то время, пока евины дочки находились в его адмиральской каюте, они не промолвили в его присутствии и слова. И сам герцог никогда не обращался к ним. Да и о чем было говорить с этими глупышками? Достаточно того, что выяснили венецианцы и доложил Крысобой. Что тут непонятного? Здоровую женщину с младенцем нанял кормилицей какой-то благородный господин для своей сухогрудой жены и вечно кричащего сына. Девушки ему также понадобились – и для хлопот по хозяйству днем, и для утех ночью. Кто этот благородный господин? Уже не важно. Может, и сам дож Венеции Андреа Дандоло. А может, кто-то из его сыновей или родни. Не стал бы личный секретарь самого дожа заниматься этим вопросом для кого-то другого. А раз занимался сам секретарь, то можно быть спокойным. Вопрос государственной важности! Значит, женщина, ее молоко и ребенок здоровы, а девушки, вне всякого сомнения, девственницы.

Это все, что нужно от них герцогу Наксосскому. Пока. А дальше он придумает и распишет их роли и правила поведения на шахматном поле под названием Жизнь.

Только как ее остановить? Как окликнуть?..

– Да что вы стоите, олухи! – загремел на своих людей Джованни Санудо.

Арбалетчики тут же бросили оружие и ринулись к огню. Вслед за ними поспешили знаменосец и мальчишка-слуга. А глупая девчонка нашла в ближайшей хозяйственной пристройке большое деревянное ведро и уже возвращалась с водой из ручья. Она с разумением выплеснула спасительную влагу на верхнюю часть стены дома и опять поспешила за водой.

«Селянка. Обыкновенная селянка», – усмехнулся Джованни Санудо.

Как тут было не понять!

Нет для селянина худших бед, чем голод и пожар. Оба этих несчастья громко зовут смерть. А вернее, голод, пожар и смерть – это одно и то же. Хотя под крышей дома, при каких-либо, даже самых скудных пожитках еще можно держать смерть на расстоянии вытянутой руки. А вот если пожар сожрал и дом, и имущество, тогда лучше самому наложить на себя руки. Ибо твой пожар проглотит дома, скот и все добро соседей, а то и всего селения.

Это в городе легче бороться с огнем: горожане живут по цеховым правилам, а они очень строги. Хочешь не хочешь, а обязан бросаться в огонь, пожирающий дом соседа. Ведь квартал принадлежит цеху, а значит, горит его имущество. Не спас имущество цеха – подвергнешься огромному штрафу, а затем еще и исключению из состава мастеров. А это означает жизнь на собственное усмотрение и на собственный риск. Опасная жизнь одиночки, за которого некому заступиться. Так что, кем бы ты ни был – кузнецом, бондарем, седельщиком, пекарем или ювелиром, – бросай свою работу и туши пожар соседа. Хотя пожары в городе – дело частое, а бывает и такое, что за час-два выгорает весь город. Однако горожане на пожаре все ж дружнее. А если что не так, быстро разберутся. Может, поджог и умышленный: решил сосед соседа наказать, то ли за воровство, то ли за мошенничество, то ли жену приревновав. Вот и случился пожар. Такого быстро найдут, забьют в промасленную бочку и подожгут на радость всем погорельцам. В городе есть порядок.

Это селяне еще ковыряются в носу: а вдруг ветер не понесет на их сторону пламя… А может, выгорит у соседа, да я у него по дешевке землицу выкуплю… Вот теперь соседушка не будет такой строптивой. Придет на сеновал за краюхой хлеба…

Именно поэтому в семьях селян с первых дней жизни приучают бросаться телом на любой язык не предусмотренного в хозяйстве пламени. Только ты спасешь свой дом, свою семью и собственную жизнь. Это в крови селянина и селянки, как и крестное знамение при ударе колокола.

– Дьявольщина! Да что же это такое! – громогласно заревел Джованни Санудо.

Да и было отчего! На платье девушки прыгнул язычок пламени. Еще мгновение, и одежда превратится в костер. Дорогая одежда. Очень дорогая. А еще на девчонке множество всяких безделушек. И тоже немалой стоимости.

Герцог в растерянности завертел головой. Он растерялся еще больше, когда к пожарищу устремилась вторая девчонка. А вслед за ней…

А вслед за ней на битву с красным драконом бросились оба рыцаря-«каталонца» и их люди. И совсем уже невероятным казалось то, что слезли с лошадей и взялись присыпать лопатами ползущий по земле огонь воины-сербы во главе с самим владельцем градским Стешко.

А напоследок, что и вовсе было удивительно, из леса показалось множество людей. В основном это были женщины и дети, но их действенное участие очень скоро ограничило пожар, а затем и уничтожило его.

– Впечатляющее зрелище, – раздалось за спиной герцога.

Джованни Санудо в раздражении покосился направо. Там в этот день неизменно находился Юлиан Корнелиус. Получалось, что лишь лекарь с ученой степенью, служитель Бога афинских «каталонцев» с его священным саном, женщина, заботившаяся о младенце, и великий герцог с его высоким титулом не участвовали в спасении этого горного селения. Но если даже рыцари не погнушались такой неблагородной работенкой, то уж лекарь мог взять ведро воды в руки. Невелика птица ученая.

Да, рыцари проявили себя с лучшей стороны. Их даже можно было назвать благородными. Несмотря на то, что они «каталонцы». Особенно того, который первым бросился тушить пламя на одежде глупой девчонки. Тушил руками и, кажется, немного пострадал. Но ничего, на войне и не такое бывает. К тому же в свите герцога Наксосского есть лекарь. В свите великого правителя всегда должен быть лекарь. А то зачем бы Джованни Санудо кормил лишний рот? Пусть пока побудет тут, справа.

И все же его раздражение по отношению к ученому лекарю продолжало расти.

* * *

Она уже успела отмыть лицо и руки от грязи и копоти. Смущенное, виноватое, но такое милое и притягательное личико. Нужно было бы наорать на нее, а то и посерьезнее наказать, но эта чертовка, заботливо завернутая в рыцарский плащ, невольно вызывала даже у Джованни Санудо добрые чувства и даже немного уважения. Вот только нужно было проверить, насколько пострадала одежда и женские побрякушки на поясе. Но и так видно – в правом ухе недостает серьги с жемчужиной.

Да и как тут покричишь, когда по обеим сторонам от девушки возвышаются рыцари? А они народ странный. Что им в голову взбредет? Могут неправильно понять герцога. Им в поединке Джованни Санудо отказать не сможет. Это станет позором и гибелью всего задуманного. Драться же с кем-либо из них – задача сложная. Воинская сила и храбрость «каталонцев» известна во многих землях. Вот Арес и Марс вполне могли бы их порубить на куски. Но впереди много дел, и ссориться с теми, кто держит земли Аттики[55]55
  Аттика включает город Афины и сопредельные территории.


[Закрыть], – непростительная глупость.

«Нужно что-то сказать. Молчание не идет мне на пользу. Эти рыцари ждут моего слова», – подумал герцог Наксосский и без особой надобности поправил широкополую шляпу.

– Что там, Стешко? – обрадовался возможности отложить свою речь Джованни Санудо.

– Да вот, говорю со старостой этого селения. Выясняю, что и как.

– Так что и как?

– Я же говорил: мой друг властелич Вайка здесь проходил.

– Это он устроил пожар? – зевнул во весь рот герцог.

– Нет. Он только сжег того глупца, а ветер разнес искры. У него не было времени за всем приглядеть. Уже завтра ему нужно быть в Арте.

– А что это за глупец? – снова широко зевнул Джованни Санудо.

– Знакомый мне человек, – чуть улыбнулся Стешко. – Ювелир из Дубровника. Я ему говорил…. Но эти, из Дубровника, они все гордецы. Ни до конца не выслушают, ни золотой за умные слова не дадут. Посмеялся. Говорит: спешу в Арту. Там ваш король большой праздник затевает. А какой праздник без ювелира? Кому браслет, кому кольцо или цепь. А может, кому что-то из драгоценностей починить нужно. Вот и починил.

– Значит, твой друг Вайка его сжег? – прищурив глаз, усмехнулся герцог.

Стешко с кислым видом посмотрел на повернувшихся к нему рыцарей и замахал рукой:

– Нет! Нет! Даже не подумайте. Ни один сербский властелич не позарится на добро прохожих. Мы не разбойники какие-то. Тут дело великое, государево! А оно требует во всем следовать слову круля нашего Стефана Душана. Его мудрость и советы многих властелей[56]56
  Крупный феодал (серб.).


[Закрыть] создали великий закон, записанный в книгу. Ему мы, властеличи, строго следуем. А сказано в «Законнике»: «Если в каком-либо селении, вне городов и торгов, будет обнаружен золотых дел мастер, пусть это селение будет разграблено, а сам мастер сожжен».

– Значит, этому селению… Как его – Айхо? – Стешко кивнул. – Не повезло ему. Именно здесь нагнал ювелира твой друг, а заодно и разорил деревню. А это значит, что даже за перперы мы не получим тут свежей баранины и сыра, – вздохнул Джованни Санудо.

Стешко раздвинул плечи и раздул грудь:

– Это почему же… Как раз и не так. Вот старик, староста селения, желает вам высказать свою благодарность, и не только. Он в молодости плавал на торговых кораблях, поэтому хорошо знает франкский язык[57]57
  Lingua franca («франкский язык») – смешанный (пиджинизированный) язык, сложившийся в средние века в Средиземноморье и служивший главным образом для общения арабских и турецких купцов с европейцами, которых на Ближнем Востоке называли франками. Лексика его была в основном итальянской, в особенности венецианской, в меньшей степени – испанской и провансальской, с заимствованиями из греческого, арабского, персидского и турецкого языков.


[Закрыть]. Вы его хорошо поймете.

– Ну, пусть благодарит, – благосклонно разрешил великий герцог.

Старик в длинной холщовой тунике, из-под которой выглядывали мешковатые наножники, заканчивающиеся кожаными сандалиями, тяжело опустился на одно колено. Он устало стащил с покрытой соломенно-седыми волосами головы большой войлочный колпак и коснулся лбом горелой земли:

– Мне сказали, вы наш высокородный спаситель. Ваше сердце христианина, открытая Богу душа и благородство разума первыми откликнулись на наши страдания. А поступок ваших благородных дочерей может быть сравним лишь с деяниями святых угодников. Мы все видели. Мы, наши дети и потомки будут молиться за ваших храбрых и великодушных дочерей. Мы сделаем деревянные статуи, подпишем их именами наших спасительниц и поставим у входа в святой женский монастырь Феотокиу[58]58
  Основан в начале XIV века возле города Арты – столицы эпирских властителей.


[Закрыть]. А сейчас просим вас быть гостями нашего селения Айхо. У нас найдется немного мяса, сыра и вина.

– Хорошо. Ступай, старик, и вели, чтобы побыстрее и побольше нажарили мяса. Переночуем здесь. Солнце скоро сядет за горы. А в горах, даже в сумерки, намного опаснее. Праздник в Арте начинается через два дня. Успеем. Верно?

Стешко радостно кивнул. Если Вайка торопился, то, может, тут еще есть чем поживиться. Эти горцы – народ смышленый. Главные их кладовые – в горных пещерах. А за спасение селения эти люди не поскупятся на угощение. К тому же среди них так много молодых и привлекательных женщин… И почти нет мужчин. Еще во время тушения пожара многие женщины разговаривали с его воинами. Двое даже улыбались самому Стешко. Ночь будет славной, с весельем и телесными утехами.

И владелец градский известного города и порта Перевез поспешил за старостой, дабы позаботиться о том, чтобы вечер был приятен и памятен ему, его воинам и гостям круля Стефана по прозвищу Сильный.

* * *

Вечер и впрямь удался на славу.

Первое, что порадовало великого герцога, так это то, что селяне отыскали в пепле и грязи его жемчужную серьгу. Отыскали и вернули. Странные людишки. Под счастливыми взглядами этих простолюдинов Джованни Санудо собственными руками вставил дорогую находку в ушко девушки. Любопытно, как эта золотая штучка выскользнула из маленькой мочки, прикрытой барбетой… Наверное, селяночка так разошлась со своим ведерком, что головной убор каруселью вертелся на ее милой головке.

Герцог прошелся ладонью по седеющей бороде. Он начинал любоваться своей вещью.

А и вправду девица была хороша. Даже уже изрядно подпорченная копотью и грязью барбетка казалась церковной ризой, обрамляющей воистину ангельское личико. Чистое личико, которого не коснулись страшные болезни, обычно уродовавшие трех из пяти женщин. На белой коже девушки не было рытвин от оспин и гнойников, не было красных пятен и шелушений, не говоря о морщинах, которые появлялись у простолюдинов еще в детском возрасте от тяжелого труда, недоедания и болезней. К тому же у нее были в наличии все зубы: ровные, белые, мелкие, какие нечасто увидишь и у благородных дам. А эти пухлые губки, тонкий носик и большие синие глаза хотелось целовать, целовать и целовать…

Все это мгновенно увидел Джованни Санудо еще в тесной конуре Крысобоя. Увидел и тут же решил использовать такой подарок судьбы. Тогда он еще не все смог сложить в своей голове. Не все еще сложено и сейчас. На это потребуются время и обстоятельства.

Ну а то, что девица еще и похорошела за последние недели, только радует. А как не похорошеть на окороках, хлебе и вине со стола самого герцога? Отъелась, отоспалась, забыла о невзгодах и трудностях своей прошлой жизни. Это все, что нужно девице на выданье. Тем более что ей, пожалуй, уже лет четырнадцать, а то и все пятнадцать. В селениях вилланов такие уже по двое детей носят на руках. А этой повезло, что судьба отдала ее в руки герцога Наксосского. Он с ней добр и ничего для нее не жалеет. Вот и хорошеет «подарок Господа». Приятно взглянуть.

Вот только не нравится Джованни Санудо, что тот рыцарь-«каталонец», который так и не снял своего плаща с плеч девушки, приклеился глазами к его «подарку». И следит он вовсе не за своим благородным рыцарским плащом. Странный рыцарь. За столько дней совместного пути не произнес и слова. За него говорит и отвечает на вопросы его товарищ, «каталонец» с пышной бородой, а также священник. Может, он немой от рождения или получил рану. Лучше бы его ранили в глаза бесстыжие. Смотрит и смотрит…

Ну ничего. Пускай ест девицу глазами. Дело молодое. Но на большее рассчитывать он не сможет. И все же придется приставить к девушкам Ареса. Тем более что и другой рыцарь нет-нет, да и взглянет на вторую девицу. Та, конечно, не так хороша, ведь больше в ней от простоты народной. Но все же свежа молодостью, а значит, интересна, как и всякий бутон розы, что вот-вот распустится. И важно это мгновение не проглядеть. Это уже потом сорванная роза короткое время порадует своей пышностью и очень скоро завянет. Но пока роза сидит на стебельке, пока ничья похотливая страсть не украла ее девственности, она умиляет и привлекает своей непорочностью и таинственностью.

«Могла бы моя жизнь сложиться и иначе. Полюбовался бы я этими розами, а, налюбовавшись, сорвал бы их невинность. Но так уж было угодно Господу… Или сатане?»

Очень часто задавал себе этот вопрос герцог Наксосский и каждый раз не мог его решить. И всегда он огорчал Джованни Санудо и даже приводил в бешенство.

А этим вечером великий герцог был на редкость спокойным и рассудительным. Через несколько дней предстоял тяжелый разговор с суровым императором Сербии и Греции[59]59
  После завоевания многих земель Византии 16 апреля 1346 года, на Пасху, Стефан Душан был коронован как «царь сербов и греков» (в греческих текстах – «базилевс Сербии и Романии»; оба этих слова означали императорский титул).


[Закрыть]. Так что на благодарности селян, на учтивые слова рыцарей, на льстивые слова лекаря, на добрые слова священника и на уже дружеские восторги захмелевшего Стешко Джованни Санудо почти не отвечал. Он рвал мясо руками и отправлял жирную баранину в свою утробу, почти не разжевывая. В этом ему помогало местное вино, хотя и кисловатое, но весьма пьянящее. Оно и привело великого герцога в отличное расположение духа:

– Эй, ты!.. Как тебя? А, Стешко! А спроси ты у этого старосты, почему они в лесу прятались и даже не пытались тушить пожар.

Стешко, хоть и пьяный, с пониманием кивнул и отправился на дальний угол стола, за которым разрешили сидеть старосте и еще нескольким старикам селения. И хотя это был дом старосты, самый большой и вместительный в Айхо, его стол едва вместил благородных гостей. Слуги и воины рыцарей и герцога веселились прямо у костров, на которых тушами жарились сочные бараны. Исключение, как, впрочем, и всегда, составили Арес и Марс, столбами возвышавшиеся над плечами своего владыки. Вина они не пили вовсе. А вот когда и что ели – трудно было сказать. Как и то, спали ли они когда-нибудь. Вот только Арес отступил на несколько шагов вправо и занял позицию между герцогом и его девицами. Он уже начал зорко следить за жизнью и честью «подарков» Джованни Санудо.

Рядом с девушками и женщиной с младенцем скромно пробавлялся лепешками, сыром и молоком священник «каталонцев», пастор еще довольно молодой, но строгих правил. Весь путь до селения он проделал пешком, отказавшись от лошади и места в повозке. Не замечая трудностей дороги, он ступал старыми поршнями[60]60
  Поршни – обувь из одного или нескольких кусков кожи, главным образом из конской, стянутая на щиколотке ремешком; постолы. Лучшие делались из свиной кожи.


[Закрыть] на острые камни, поскальзывался во впадинках и несколько раз едва не упал, споткнувшись о корни деревьев, дерзко выползших на проторенный человеком путь. При этом он ни разу не оторвал взгляд от небольшой книги, которую читал нараспев вполголоса. К пище священник прикладывался нечасто, так как весь вечер вел тихую беседу с ученым лекарем. Если уж быть точнее, тихой эту беседу назвать было трудно, так как час от часу Юлиан Корнелиус громко возражал служителю бога, а то и вызывающе смеялся.

Почти незаметными весь вечер оставались рыцари-«каталонцы». Находясь в плену каких-то причуд, они не ели мяса и не пили вина. Таким поведением они выказывали свое желание покинуть застолье и предаться отдыху. Вот только их глаза не позволяли им встать из-за стола и распрощаться с попутчиками до утра, ибо глаза рыцарей не принадлежали им. Они уже были преданными вассалами храбрых девушек. К тому же молчаливый рыцарь постоянно прикасался к собственному плащу. Ведь его только недавно вернули ему, прикрыв обгоревшую одежду девушки шерстяной накидкой, полученной от щедрот старосты селения.

Несмотря на такую скучную компанию, Джованни Санудо радовался этому вечеру. Он уже успел многое обдумать, а теперь ему хотелось немного поболтать ни о чем.

– Так что там староста говорит? – крикнул он через стол шатающемуся властеличу Стешко.

Тот допил вино из глиняной кружки и улыбнулся:

– Староста правильный старик. Толковый. Жизнь повидал со всех сторон. Как только начался пожар, велел он всем брать лопаты и идти в лес…

– В лес? – не понял герцог.

– Ну да! Там у них ямы с дубовыми желудями. Нужно было их забросать землей и окопать.

– Странно как-то. Что же, им желуди дороже домов собственных? – не удержался Юлиан Корнелиус.

Этот вопрос желал задать и герцог, но ученый выскочка его опередил. Кулаки Джованни Санудо помимо воли сжались.

– А что тут странного? – пожал плечами сербский властелич. – Говорю же, староста на своем месте. Он знает повеление круля Стефана – половина всех желудей в окрестностях, прилегающих к селению, – собственность самого круля! И не приведи Господь, если с ними что случится. Тогда не только дома сгорят…

Глаза Стешко блеснули огнем, а рука до половины вытащила меч.

– Это что, на всех землях, подвластных королю Стефану Душану, собирают половину желудей для него? – подал голос рыцарь-«каталонец».

– Не для него, – замотал головой властелич, – А для его свиней. У круля нашего такое количество свиней, что счета им нет. Воинам нужно мясо и жир. А воинов у Стефана Сильного очень много. Храбрых и сильных. Скоро все земли будут принадлежать славным сербам…

Мощный удар кулака по столу остановил расхрабрившегося серба. Стешко взглянул на стол и увидел гневно сжатый кулак молчаливого рыцаря-«каталонца». Струйка пота скатилась со лба воина круля Стефана.

Все замерли в ожидании грозового разряда, что, казалось, сгустился под высоким потолком.

И тут неожиданно к грохнувшему молоту потянулась девичья ладонь. Она успокаивающе легла на большой рыцарский кулак и так же неожиданно легко разжала его. В свете нескольких факелов на стенах и доброго десятка свечей на столе все увидели, как сильно обожжена ладонь рыцаря. Именно ею молчаливый «каталонец» сбивал пламя с одежд храброй девушки.

– Ладно, – с усилием выдавил Стешко. – Скажу крулю, тот решит.

А пока все приходили в себя, девушка выскочила из-за стола и бросилась в угол дома, где лежали вещи всех гостей. Она недолго искала в своем мешке и скоро вернулась со стеклянным горшочком странной формы. Не произнеся ни слова, девушка подошла к раненому рыцарю и с улыбкой на устах протянула к нему руку.

Рыцарь в странном безволии тут же отдал ей свою обожженную ладонь. В том же напряженном молчании все уставились на то, как быстро и умело девушка смазала рану, а затем плотно забинтовала ее чистой полоской выбеленного льна.

Рыцарь молча кивнул в знак признательности и спрятал раненую руку под плащ.

– А ты что, лекарь, не мог посмотреть, у кого какие раны? – с усмешкой спросил великий герцог.

Юлиан Корнелиус непонимающе пожал плечами:

– Если бы кто обратился ко мне… Собственно, это не тяжелый случай. На свежем воздухе такие раны у настоящего рыцаря быстро заживают. К тому же у меня нет сейчас необходимой мази. Да и не нужна славному рыцарю никакая мазь. Достаточно в таких случаях не утруждать руку, вознести молитву святому Лазарю и не горячить себя вином и мясом. Впрочем, они и так себя ничем не горячат. Святой отец говорит, что сегодня у них пост и…

– Нам не нужно соблюдать этот необязательный пост, – прервал лекаря Джованни Санудо.

– Соблюдение поста, указанного Священным Писанием, – богоугодное дело, очищающее не только душу, но и тело человека от греха и излишеств, – тихо произнес священник. – Как говорил святой Исаак Сириянин: «Пост есть оружие, уготованное Богом… Если постился сам Законоположник, то как не поститься кому-либо из обязанных соблюдать закон?» Пост есть сугубое воздержание, чтобы восстановить утраченное равновесие между телом и духом, чтобы вернуть нашему духу главенство над телом и его страстями. Впрочем, вы правы – этот пост короткий и только для священнослужителей и лиц особой духовности. Сегодня пятница – это день терпения мук, страданий и крестной смерти Искупителя человечества Иисуса Христа. Вспоминая о них, как может христианин не ограничить себя путем воздержания?

– А я говорю ему, – подвыпивший Юлиан Корнелиус ткнул пальцем в грудь священника, – пост – это лечение, а последнее часто бывает нелегким. И лишь в конце можно ждать выздоровления, а от поста ждать плодов Духа Святого – мира, радости и любви к Богу…

– Ладно, для воинов этот пост необязательный и… – примирительно сказал великий герцог.

– А я говорю… – икнул ученый лекарь. – Если честно, мази у этой девушки отменные и…

– Марс, выведи ученого человека на свежий воздух. Он уже дважды меня перебил, – наливаясь краской гнева, велел Джованни Санудо.

К Юлиану Корнелиусу тут же подошел гигант Марс и легко, как ребенка, поднял за шиворот из-за стола. Не позволяя ему коснуться пола, ангел-хранитель великого герцога вынес опьяневшего ученого за дверь. При этом Юлиан Корнелиус так комично дергал ногами, что рассмешил всех.

Даже Стешко потеплел и хохотал от души. Потом он выпил кружку вина и обратился к великому герцогу:

– Староста сказал, что от этого вина у многих не ходят ноги…

Эта шутка опять вызвала веселый смех.

– А еще староста спрашивает, какие имена вырезать на тех статуях, которые будут поставлены у монастыря.

Еще не отсмеявшись, герцог указал рукой на лечившую рыцаря девушку и ответил:

– Это Афродита. – А затем на вторую: – Ее младшая сестренка – Венера.

– Интересные имена. Где-то я такие слышал. Давайте выпьем за прекрасных и храбрых дочерей достойного господина! – воскликнул властелич Стешко.

– Странные имена, – тихо сказал священник и сложил руки в молитве.

* * *

Джованни Санудо завернул за угол дома. Здесь его никто не увидит, здесь он втайне сможет сделать свое дело.

Герцог достал из кармашка поясного ремня то, что берег пуще зеницы ока, – тонкую серебряную трубку в полтора пальца длиной.

«И все же, кому это было угодно – Господу или сатане?» – тяжело вздохнул он и снял с крючков гульф на своих кожаных брэ.

Еще раз вздохнув, Джованни Санудо привычно и быстро вставил трубку в то, что осталось от его фаллоса, продвинул ее дальше в мочевой пузырь и напряг его. Из конца трубки на угол дома полилась освобожденная моча.

В третий раз вздохнув, великий герцог посмотрел на костры, все еще полыхавшие под котлами и вертелами с мясом. Несколько десятков шагов отделяло его от веселящихся воинов, слуг и бойких селянок. Всего несколько десятков шагов… И как много отделяло герцога Наксосского от простых плотских радостей, которыми вскоре займутся эти мужчины и женщины…

«Плодитесь и размножайтесь!» – именно эту священную заповедь люди запомнили первой и навсегда. Какие бы беды и несчастья, какие войны и голод, какие болезни и природные катастрофы ни случались, человек выживал, плодился и размножался. Ведь так угодно Господу.

Женщина желает родить сына или дочь. Это сущность ее природы. И что поделаешь, если богом данный муж сложил голову на поле битвы, утонул в бурном море или его задрал медведь. Помолись об упокоении его души, оглянись и выбери мужа, способного зачать сына или дочь. Да и этот «муж на час» будет рад утешить свою природу, а потом будет потягиваться и вспоминать о сладостных мгновениях соития. А может, даже и вернется. Бывает и такое. Если, конечно, и сам он не сложит голову, не утонет или не промажет на охоте.

По женским восклицаниям и смеху можно было судить о том, что плотские утехи для многих из сопровождающих великого герцога удаются на славу. Скорее всего, мужчины этих селянок погибли в недавних боях с сербами. Или, может, с византийцами или турками. Их не вернуть. А селение должно жить криком младенцев, на роду которых написано: пахать, сеять, жать, рубить лес, воевать и зачинать детей.

Наверное, для женщин и не имело значения, что этой ночью они отдавали свои тела тем, кто, возможно, вонзил свой меч или копье в тех, кто привел их к церковному алтарю, кто заботился о них, кто с умилением качал на руках первенца и гордился своей трудолюбивой женой.

Это жизнь. Это угодно Богу… Или сатане?

В который раз, горько сплюнув после этого проклятого вопроса, Джованни Санудо спрятал спасительную трубку и поправил массивный гульф – золотой, с тремя драгоценными камнями; гордость состоятельных мужчин и маскировка для герцога Наксосского.

«А все-таки я смешно придумал с Афродитой и Венерой», – подумал Джованни Санудо, и настроение его немного улучшилось. Он даже усмехнулся, когда представил себе, как эти темные и забитые селяне приволокут к монастырю свои деревянные шедевры. Как будут озадачены не слишком умные и образованные монашки, прочитав странные имена. Как долго они будут искать эти имена в списках святых угодников. И как разгневается местный православный митрополит, когда своими учеными глазами прочтет имена древних богинь-распутниц.

«Они просто людишки», – еще раз усмехнулся герцог.

Он вдохнул горный ночной воздух и отправился обратно в дом, где староста и его женщины уложили на дощатый пол горы сена, а поверх них – шкуры и домотканое полотно. Нужен был крепкий сон перед завтрашней дорогой.

Но сон, как назло, не спешил подарить герцогу целительный отдых. В голове бродил винный туман, а в животе неприятно булькало и урчало.

Ближе к полуночи заплакал младенец.

– Что, мой маленький, ушко болит? – тревожно зашептала женщина.

– Нет, мама. Кровь уже давно не идет. Мазь Гудо и правда чудодейственная. Он просто хочет твоего молока.

– Сейчас, сейчас, мой милый Андреас.

Джованни Санудо с удивлением приподнялся на локте и тут же опустился. Он понимал, о чем говорили эта женщина и ее дочь. Да, ему был хорошо известен тот язык, на котором они перешептывались. Что-то далекое и неприятное кольнуло в сердце великого герцога.

Герцог не ошибся – в трех шагах от него тихо беседовали на верхнегерманском наречии. На языке северных германских земель и славном говоре грозных рыцарей-тевтонцев. Пять лет молодости отдал герцог этому великому ордену. Пять долгих и незабываемых лет.

– Ну, вот он и успокоился. Мама, я хочу все же тебя спросить: почему Гудо так поступил с маленьким Андреасом? Ведь он любил его. Ведь он любил нас, заботился о нас.

После долгого молчания женщина прошептала:

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Но на том проклятом острове наш Гудо сказал: «Может случиться так, что вас, моих дорогих девочек, ошеломит мой жестокий и непонятный поступок. Так или иначе, помните самое важное: что бы страшное и безумное я ни совершил, – это только для спасения вашего и для вашего блага. Я готов умереть, лишь бы вы были живы и счастливы». Я верю ему. Он трижды спас нас от смерти и позора. Он обязательно разыщет нас и спасет, чего бы это ему ни стоило. Бог простил его за страшные злодеяния в прошлом. Простил и сделал праведником. Он спас жизнь многим людям, поэтому Бог не позволил ему и нам умереть от этих черных стрел. Мы должны сохранить то, что в его мешках. Это ему еще пригодится.