Текст книги "Философия науки Гастона Башляра"

Но истина, во-вторых, может схватываться и «сверху». Это – образ истины как истины духовной, определяющий ее как дух и свободу, недоступные для объективации и тем самым для исчерпывающего технического контроля, но доступные для живой самосознающей личности. «Такое значение истины предполагает длительную традицию духовной культуры и ею поддерживается, питая творчество… Если истину в первом значении можно определить как объективное знание о части, то во втором значении ее надо определить как субъективное знание о целом» [там же, с. 38]. В истории культуры, частью которой является история науки, эти значения истины нередко вступают между собой в спор (например, столкновение детерминизма и индетерминизма). Ареной такого спора может быть и одна личность, один мыслитель. Поэтому и неудивительны те дискуссии, та критика и те перемены точек зрения, которые сопровождают интерпретацию текстов таких мыслителей, как Башляр, у которого оба этих значения, пусть и асимметрично, представлены в остром натяжении спора, пускай и подспудного. Но где-то взгляд «снизу» и взгляд «сверху», видимо, сходятся, но, как и параллельные прямые, уже за горизонтом видимого нами, за окоемом нашего обыденного мира (или, скорее, именно в нем, но свободном от всяких его моноистолкований). Где-то там, за этим трудно достижимым рубежом, объективное знание и субъективная форма совпадают, как совпадают «день» и «ночь», воображение и рациональность, горизонталь и вертикаль, наука и нравственность. Культура не может не двигаться сразу по этим параллельным «рельсам», удерживая тем самым свое собственное продуцирующее ее напряжение. И поэтому мы, как бы попеременно, то встаем на точку зрения научности и объективности, подсвечивая «снизу» скрытые предпосылки наших убеждений, то, напротив, подчеркиваем первостепенную важность высвечивания ситуации «сверху», внося в объективированный овеществленный мир интуицию Целого, схватывающую присутствие объемлющего смысла, апеллируя при этом не столько к отвлеченному уму, сколько к самой личности и ее сердцу.

Эту всегда напряженную двуполюсность живой личности знал и Башляр, и этим мерцающим в его творчестве светом Целого он нам всем и дорог как мыслитель.

Список литературы

1 Александров А. Д. Философское содержание и значение теории относительности // Философские проблемы современного естествознания. М., 1958. С. 93–136.

2 Балашова Т. В. Научно-поэтическая революция Гастона Башляра // Вопр. философии. 1972. № 9, С. 140–146.

3 Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

4 Борн М. Действительно ли классическая механика детерминистична? // Борн М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 285–293.

5 Бурбаки Н. Теория множеств. М., 1965.

6 Варшавский В. С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956.

7 Вигнер Е. Этюды о симметрии. М., 1971.

8 Визгин В. П. Герметическая традиция и генезис науки // ВИЕТ. 1985. № 1. С. 56–63.

9 Визгин В. П. Генеалогия знания Мишеля Фуко // Исследовательские программы в современной науке. Новосибирск, 1987. С. 267–284.

10 Визгин В.П. Образ истории науки в трудах Жоржа Кангилема // Современные историко-научные исследования (Франция). М., 1987. С. 104–140.

11 Визгин В. П. Истина и ценность // Ценностные аспекты развития науки. М., 1990. С. 36–51.

12 Визгин В. П. Традиции и инновации (взгляд историка науки) // Традиции и революции. М., 1991. С. 187–203.

13 Воронцов-Вельяминов Б. А. Лаплас. М., 1985.

14 Джеммер М. Эволюция понятий квантовой механики. М., 1985.

15 Джуа М. История химии. М., 1966.

16 Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение. СПб., 1910.

17 Зотов А. Ф. Гастон Башляр и методология науки XX века // Вопр. философии. 1973. № 3. С. 137–145.

18 Зотов А. Ф. «Прикладной рационализм» Гастона Башляра // Проблемы и противоречия буржуазной философии 60–70-х гг. М., 1980.

19 Зотов А. Ф. Концепция науки и ее развития в философии Гастона Башляра // В поисках теории развития науки. М., 1982.

20 Зотов А. Ф., Воронцова Ю. В. Современная буржуазная методология науки. М.: Изд. МГУ, 1983.

21 Зотов А. Ф. Предисловие // Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987. С. 5–27.

22 Кассирер Э. Познание и действительность. СПб., 1912.

23 Кассирер Э. Теория относительности Эйнштейна. П., 1922.

24 Клайн М. Математика. Утрата определенности. М.: Мир, 1984.

25 Клейн Ф. Элементарная математика с точки зрения высшей. Т. 1. М.; Л.: ОНТИ, 1935.

26 Кудрявцев П. С. Курс истории физики. М.: Изд. МГУ, 1974.

27 Кузнецов В. И. Диалектика развития химии. М.: Наука, 1973.

28 Кузнецов В. Н. Французская буржуазная философия. М.: Изд. МГУ, 1970.

29 Курнаков Н. С. Введение в физико-химический анализ. М.; Л, 1940.

30 Менделеев Д. И. Основы химии. (Изд. VI), СПб., 1895.

31 Нуржанов Б. Г. Принципы «диалектической методологии» неорационализма и научное познание // Принципы материалистической диалектики. Алма-Ата, 1980. С. 147–159.

32 Пастернак Б. Избранное. Т. 1. М., 1985.

33 Пригожин И. От существующего к возникающему. М.: Наука, 1985.

34 Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопр. философии. 1989. № 8.

35 Пригожин И. Философия нестабильности // Вопр. философии. 1991. № 6.

36 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Прогресс, 1986.

37 Соловьев В. С. Тайна прогресса // Соловьев В. С. Соч. В 2–х т. Т. 2. М., 1989. С. 619–621.

38 Субъект – Объект – Проект (Круглый стол) // Вопр. философии. 1985.

39 Федорюк Г. М. Французский неорационализм: Крит. очерк. Ростов: Изд. РГУ. 1983.

40 Филиппов Л. И. Проблема воображения в работах Гастона Башляра // Вопр. философии, 1972. № 3. C. 156–164.

41 Фуко М. Слова и вещи. М.: Прогресс, 1977.

42 Холтон Дж. Тематический анализ науки. М.: Прогресс, 1981.

43 Шпольский Э. В. Атомная физика. Т. 1. Введение в атомную физику. М.: Высшая школа, 1984.

44 Albury N.R. The Logic of Condillac and the Structure of chemical and biological Theory (1780–1801). Baltimore, 1972.

45 Ancarani V. Struttura e mutamenti nelle scienze: L’epistemologia storica di Gaston Bachelard. Milano, 1981.

46 Aron R. Notice sur la vie et les travaux de Gaston Bachelard. P., 1965.

47 Bachelard G. Etude sur l’е́volution d’un problème de physique: La propagation thérmique dans les solides. P., 1927, 2 éd. P., 1973.

48 Bachelard G. Essai sur la connaissance approchée. P., 1927.

49 Bachelard G. La valeur inductive de la relativité. P., 1929.

50 Bachelard G. Le pluralisme cohérent de la chimie moderne. P., 1932.

51 Bachelard G. Les intuitions atomistiques: Essai d’une classification. P., 1933.

52 Bachelard G. Le nouvel esprit scientifique. P., 1934.

53 Bachelard G. La dialéctique de la durée. P., 1936.

54 Bachelard G. La psychanalyse du feu. P., 1938.

55 Bachelard G. La formation de l’esprit scientifique: Contribution à une psychanalyse de la connaissance objective. P., 1938.

56 Bachelard G. Philosophie du non: Essai d’une philosophie du nouvel esprit scientifique. P., 1940, 2 ed. P., 1962.

57 Bachelard G. L’air et les songes: Essai sur l’imagination du mouvement. P., 1943.

58 Bachelard G. Le rationalisme appliqué. P., 1949.

59 Bachelard G. L’actualité de l’histoire des sciences (1951) // Bachelard G. L’engagement rationaliste. P., 1972. P. 137–152.

60 Bachelard G. Le matérialisme rationnel. P., 1953.

61 Bachelard G. La vocation scientifique et l’âme humaine // L’homme devant la science. Neuchâtel, 1953.

62 Bachelard G. L’activité rationaliste de la physique contemporaine. P., 1951.

63 Bachelard G. La poétique de la rêverie. P., 1960.

64 Bachelard G. La philosophie scientifique de Léon Brunschvicg // Bachelard G. L’engagement rationaliste. P., 1972. P. 169–177.

65 Bachelard G. La vie et l’oeuvre d’Edouard Le Roy (1870–1954) // Bachelard G. L’engagement rationaliste. P., 1972. P. 155–168.

66 Bachelard G. Le nouvel esprit scientifique et la création des valeurs rationnelles // Bachelard G. L’engagement rationaliste. P., 1972. P. 89–102.

67 Bachelard G. Le surrationalisme // Bachelard G. L’engagement rationaliste. P., 1972. P. 7–14.

68 Bachelard. Colloque de Cerisy. P., 1974.

69 Backes J.-L. Sur le mot «continuité» // L’Arc (Bachelard). 1970. N 42. P. 69–75.

70 Baumann L. Gaston Bachelards materialistischer Transzendentalismus. Frankfurt a.M.; Bern; N. Y.; Paris, 1987.

71 Benda J. De quelques constants de l’esprit humain: Critique du mobilisme contemporain (Bergson, Brunschvicg, Boutroux, Le Roy, Bachelard, Rougier). P., 1950.

72 Boerhaave H. Eléménts de Chymie. Trad. du latin. Vol. II. Leiden, 1752.

73 Boudot M. Le rо̂le de l’histoire des sciences selon Duhem // Etudes philosophiques. 1967. n 4. P. 421–432.

74 Brosse J. Portrait de Bachelard // L’Arc. 1962. N 20. P. 92–96.

75 Canguilhem G. Dialéctique et philosophie chez Gaston Bachelard // Etudes d’histoire et philosophie des sciences. P., 1968. P. 196–207.

76 Canguilhem G. Idéologie et rationalité dans l’histore des sciences de la vie. P., 1977.

77 Canguilhem G. L’histoire des sciences dans l’oeuvre épistémologique de Gaston Bachelard // Etudes d’histoire et de philosophie des sciences. P., 1968. P. 173–186.

78 Comte A. Cours de philosophie positive. Vol. I. P., 1975.

79 Dagognet F. Brunschvicg et Bachelard // Revue de métaphysique et de morale. 1965. N 70. P. 43–54.

80 Dagognet F. Bachelard. P., 1965.

81 De Broglie L. Thеó rie de la quantification dans la nouvelle mе́canique. P., 1932.

82 Dionogi R. Gaston Bachelard: La filosofia come ostacolo epistemologico. Padova, 1973.

83 Einstein A., Besso M. Correspondance (1903–1955). P., 1972.

84 Forcault M. L’archéologie du savoir. P., 1969.

85 Foucault M. Surveiller et punir: Naissance de la prison. P., 1975.

86 Foucault M. Histoire de la sexualitéé. Vol. I. Volonté de savoir. P., 1976.

87 Foucault M. Folie et déraison: L’histoire de la folie a2 l’âge classique. P., 1961.

88 Fourier J. Théorie analytique de la chaleur. P., 1822.

89 Frankel E. J. B. Biot and the mathématization of experimental physics in napoleonic France // Historical Studies in the Physical Sciences. 1977. N 8. P. 33–72.

90 Friedman R.M. The creation of a new science: Joseph Fourier’s analytical theory of heat // Historical Studies in the Physical Sciences. 1977. N 8. P. 73–99.

91 Gaukroger S.W. Bachelard and the problem of epistemological analysis // Studies in History and Philosophy of Science. 1976. N 7. P. 184–244.

92 Ginestier P. Pour connaître la pensée de Bachelard. P., 1968.

93 Gonseth F. Les fondements des mathématiques. P., 1926.

94 Gonseth F. Les mathématiques et la réalité. P., 1936.

95 Herivel H. Aspects of french theoretical physics: The XIX century // British Journal of the History of Science. 1966. N 3. P. 109–132.

96 Hesse M. Forces and fields. New Jersey, 1985.

97 Ingen-Housz J. Nouvelles expériences et observations sur divers objets de physique. P., 1785.

98 Kipling R. Poems. Short stories. Moscow, 1983.

99 Koyré A. From the closed world to the infinite universe. New York, 1957.

100 Koyré A. Etudes d’histoire de la pensée scientifique. P., 1966.

101 Lecourt D. Pour une critique de l’épistémologie (Bachelard – Canguilhem – Foucault). P., 1972.

102 Lecourt D. Bachelard ou le jour et la nuit: Un essai du matérialisme dialéctique. P., 1974.

103 L’homme devant la science. Neuchâtel, 1953.

104 Mc Allester E.M. Unité de pensée chez Bachelard: Valeurs et langage // Bachelard. Colloque de Cerisy. P., 1974. P. 91–110.

105 Margolin J. Bachelard. P., 1974.

106 Martin R. Bachelard et les mathématiques // Bachelard. Colloque de Cerisy. P., 1974. P. 46–61.

107 Newton I. Scala graduum caloris et frigoris // Philosophical Transactions, avril 1701. P. 824–829.

108 Poirier R. Autour de Bachelard épistémologue // Bachelard. Colloque de Cerisy. P., 1974. P. 9–37.

109 Polizzi G. A. Scienza ed épistémologia in Francia (1900–1970). Torino, 1979.

110 Piazza G. A. Costruzione matematica e spiegazione fisica nella filosofia di Gaston Bachelard // Epistemologia. 1982. a. 5. N 1. P. 137–139.

111 Quillet P. Bachelard. P., 1964.

112 Ramnoux C. Monde et solitude ou de l’ontologie de Bachelard // Bachelard. Colloque de Cerisy. P., 1974. P. 387–403.

113 Redondi P. Epistemologia e storia della scienza: Le svolte teoriche de Duhem à Bachelard. Milano, 1978.

114 Richtmyer F.R. Introduction to modern physics. London, 1934.

115 Serres M. Hermes. Vol. I. La communication. P., 1969.

116 Serres M. La reforme et les sept péchés // Bachelard. Colloque de Cerisy. P., 1974. P. 68–85.

117 Vadée M. Gaston Bachelard ou le nouvel idéalisme épistémologique. P., 1975.

118 Voisin V. Bachelard. Bruxelles, 1967.

119 Vinti C. L’epistemologia francesa contemporenea: Per un razionalismo aperto. Roma, 1977.

Приложение

Творчество Гастона Башляра почти симметрично делится на две половины: на эпистемологию и философию науки, с одной стороны, и на эстетику и критику – с другой. Уже сам факт такой двуполюсности позволяет нам предположить, что философ в своей антропологии видел человека принципиальным образом двойственным существом – человеком «дня» или (научного) разума и человеком «ночи» или (ненаучного) воображения. В своих эпистемологических работах Башляр редко говорит о воображении, а если и говорит, то, как правило, как о препятствии на пути научного духа, подчеркивая чистоту рациональности современной науки («спин мыслим, – говорит он, – но ни в коем случае не воображаем»[138]138
  Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. С. 121.


[Закрыть]). Удивительны и мировоззренческие «качели» в этих контрастных частях его творчества. Так, в эпистемологических работах, упоминая порой воображение, Башляр склоняется чуть ли не к вульгарному физиологическому материализму («не следует забывать, – пишет он, – что процесс воображения непосредственно связан с сетчаткой, а не с чем-то мистическим и всемогущим»[139]139
  Там же. С. 121.


[Закрыть]), в то время как в работах по поэтике воображения он, напротив, склонен к романтическому пониманию воображения как миросозидающей силы. Башляр совершенно сознательно и «по максимуму» разводит разум и воображение: «оси науки и поэзии противоположны»[140]140
  Bachelard G. La poе́tique de la rêverie. P., 1960. P. 46.


[Закрыть], «научная установка состоит именно в том, чтобы сопротивляться наваждению символа»[141]141
  Bachelard G. La matе́rialisme rationnel. P., P. 49.


[Закрыть], «научное понятие функционирует тем лучше, чем оно полнее освобождено от всего образного фона»[142]142
  Bachelard G. L’actualitе́ de l’histoire des sciences // L’engagement rationaliste. P., 1972. P. 14.


[Закрыть] т. д. Исследование рациональной активности науки и анализ поэтической художественной грёзы как день и ночь контрастно чередуются в его, к сожалению, еще недостаточно известном у нас творчестве. Позитивистское отстранение от метафизической проблематики, присущее эпистемологическим работам Башляра (несмотря на полемику с позитивизмом), сменяется в его работах по поэтике воображения тенденцией к имплицитной онтологии в духе досократовских «физиков».

Посмертно изданный Филиппом Гарсеном сборник важнейших эстетических эссе Башляра «Право на грёзу» (Le droit de rêver. P., 1970) послужил для нас основой для отбора двух эссе, переведенных нами на русский язык. Эссе «Художник на службе у стихий» (Le peintre sollicitе́ par les е́lе́mе́nts) впервые было опубликовано в журнале «XX-е siѐcle» nouvelle sе1rie, № 11–12 janv. 1954. В указанном сборнике это эссе помещено на с. 38–42. Второе публикуемое в нашем переводе эссе (L'espace onirique), взятое из того же сборника, впервые было опубликовано в журнале «XX-e siècle», nouv. sе́rie, № 2, janv. 1952. В указанном сборнике оно помещено на с. 195–200. Три других эссе из данного сборника («Введение в “Библию” Шагала», «Мгновение поэтическое и мгновение метафизическое». «Материал и рука») были опубликованы в однотомнике избранных работ философа «Новый рационализм» (М.: Прогресс, 1987). Концепция «материального воображения» Башляра проанализирована в содержательной статье Л. И. Филиппова «Проблема воображения в работах Гастона Башляра» (Вопросы философии. 1972. № 3). Место Башляра в современной эстетике рассматривает Т. В. Балашова в статье «Научно-поэтическая революция Гастона Башляра» (Вопросы философии. 1972. № 9).

Гастон Башляр
Онирическое пространство

I

В каком пространстве живут наши сновидения? Какова динамика нашей ночной жизни? И верно ли, что пространство нашего сна это действительно пространство покоя? Не наделено ли оно, напротив, движением – беспрестанным и беспорядочным? На все эти вопросы у нас мало ясных ответов, потому что, пробуждаясь, мы находим только осколки ночной жизни. И эти куски разбитого сновидения, эти фрагменты онирического пространства, мы соединяем воедино уже в рамках геометрически выверенного, ясного, прозрачного пространства. Рассекая живое сновидение, мы имеем дело только с его мертвыми частями. При этом мы к тому же утрачиваем возможность изучения всех тех функций, которыми наделена физиология отдыха во время сна. В ряду онирических трансформаций, или преобразований, идущих во время сна, мы фиксируем только остановки, мгновения неподвижности. Но тем не менее именно превращения, или трансформации обнаруживают онирическое пространство как место движений воображения.

Быть может, мы бы лучше поняли эти внутренние интимные движения, их зыбкое бесконечное волнение, если бы обозначили и различили те два великих прилива или такта, каждый из которых или уносит нас в самый центр ночи, или же выносит затем на берег ясности и активности дня. Ведь, в самом деле, ночь доброго сна имеет своего рода центр, психическую полночь, где гнездятся истоки сновидений. И именно к этому центру сначала стягивается онирическое пространство, и именно от этого центра, или порождающего фокуса пространство сна растягивается, распространяется и структурируется.

В краткой статье мы не можем проследить все завихрения того пространства, которое беспрестанно пульсирует, сжимается и расширяется. Отметим только в целом его диастолическое и систолическое движения, скоординированные центром ночной жизни.

II

Как только мы начинаем погружаться в сон, пространство размягчается и туманится – усыпляется само, немного опережая нас самих, утрачивая при этом держащие его волокна и связи, утрачивая силы, структурирующие его, геометрическую связность и сплоченность. То пространство, в которое мы начали свое переселение, чтобы жить в нем ночные часы, совсем недалеко отсюда. Это – близкий нам синтез вещей и нас самих. И если мы в сновидении видим какой-то предмет, то мы входим в него как в раковину. Ведь наше онирическое пространство непременно обладает центростремительной структурой. Иногда, в наших сновидениях, мы летаем, веря, что уносимся высоко-высоко, но сами мы при этом наделены ничтожным количеством левитационной материи. И поэтому те небеса, в которые мы устремляемся, это – небеса нашей интимной жизни – желания, надежды, гордость. И мы слишком удивлены этим экстраординарным вояжем для того, чтобы превращать его в спектакль. Сами мы при этом остаемся в самом центре нашего онирического переживания. Так, если во сне вспыхивает звезда, то это сам спящий загорается звездой – маленькое светлое пятнышко на заснувшей ретинной оболочке глаза вырисовывает эфемерную констелляцию, расплывчатое напоминание о звездной ночи.

И дело обстоит именно так: пространство сна являет собой прежде всего анатомию нашей сетчатки, на поверхности которой микрохимия пробуждает целые миры. Итак, наше онирическое пространство наделено в своей глубине, в своем основании, такой вуалью, которая озаряется сама собой в редкие мгновения, причем эти мгновения случаются все реже и реже по мере того, как ночь все глубже и глубже проникает в наше существо. И вот вам Майя, но наброшенная не на мир, а на нас самих благодетельной ночью, покрывало Майи столь же необъятное, как и наше веко. И сколько же парадоксов встает на пути, когда мы воображаем себе, что это веко, этот клочок покрывала, принадлежит столь же ночи, сколь и нам самим! Кажется, что сам спящий участвует в воле затемнения, в воле ночи. И нужно исходить именно из этого, для того чтобы понять онирическое пространство, пространство, созданное из существенных оболочек, пространство, подчиненное геометрии и динамике обволакивания.

Итак, глаза сами по себе наделены волей ко сну, волей весомой, иррациональной, шопенгауэровской. Если же глаза не участвуют в этом потоке мировой воли ко сну, если они вспоминают сияние солнечного дня и тонкие ароматы цветов, то это значит, что онири-ческое пространство не достигло еще своего центра. Оно переполнено далями, выступая как ломкое и турбулентное пространство бессонницы. В нем сохраняется геометрия дня, но геометрия, конечно, расслабленная, которая поэтому становится нелепой, обманчивой, абсурдной. И происходящие при этом сновидения и кошмары столь же далеки от истин света и дня, сколь далеки они от искренности ночи. И для того, чтобы спать хорошим сном, нужно следовать за волей к обволакиванию, волей куколки или хризалиды, следовать вплоть до самого ее центра, проникаясь плавностью хорошо закругленных спиралей, тому обволакивающему движению, при котором сутью дела становится именно кривая линия, линия циклическая, избегающая углов и обрывов. Именно яйцевидные формы определяют символы ночи. Все эти удлиненные или закругленные формы подобны плодам, в которых зреют их зародыши.

Если бы у нас в этой краткой заметке имелась для того возможность, то после описания расслабления глаз мы бы описали и расслабление рук, которые при этом также отказываются от схватывания предметов. И если бы мы вспомнили, что в основе любой специальной динамики человека лежит динамика пальцев, то нужно было бы согласиться, что онирическое пространство развертывается тогда, когда сжатые в кулак пальцы разжимаются.

Но в этом кратком наброске мы уже сказали достаточно для того, чтобы описать первый из двух векторов ночи. Пространство, которое утрачивает свои горизонты, сжимается, закругляется, свертывается, это пространство, которое верит в мощь своего центра. И такое пространство заключает в себе обычно сновидения защищенности и покоя. Образы и символы, наполняющие это концентрирующееся вокруг центра пространство, должны истолковываться в зависимости от их близости к центру. И истолкование ускользает, если их изолируют, если их не рассматривают как момент в динамике процесса, структурируемого центром сна.

А теперь обратим внимание на саму психическую полночь и проследим за вторым вектором, или направлением ночи, которое ведет нас к рассвету и пробуждению.

III

Освобожденный от далеких миров, от в-даль-смотрящей практики, возвращенный интимом ночи к первоначальному существованию, человек в фазе своего глубокого сна обретает формообразующее телесное пространство. Он испытывает сновидения даже благодаря своим телесным органам: его тело отныне живет в простоте своего самовосстановления, наделенное волей к воссозданию своих фундаментальных форм.

И прежде всего к восстановлению обращены голова и нервы, железы и мускулы, все то, что набухает и расслабляется. И сны при этом наполняются преувеличивающей, раздувающей силой. Размеры вырастают, свернутое распрямляется. И так вместо спиралей возникают стрелы с агрессивно заточенными наконечниками. Существо пробуждается, но еще лицемерно, храня глаза закрытыми и ладони расслабленными. Пластическое состояние сменяется плазматически структурирующимся. Вместо закругленного пространства возникает пространство с предпочтительными направлениями, с векторами желания, осями агрессии. И руки, сколь же они юны, когда обещают сами себе решительно действовать, обещают накануне рассвета! Вот большой палец играет на клавишах всех остальных. И мягкая глина сновидения отвечает на эту деликатную игру. Онирическое пространство при приближении пробуждения – пучок тонких прямых линий. А рука, ожидающая пробуждения – пучок готовых напрячься мускулов, желаний, проектов.

Итак, образы сна теперь имеют другую направленность. Они выступают как сновидения воли, как ее схемы. Пространство наполняется предметами, провоцирующими больший объем активности, чем реально с ним связанный. Такова функция полной, или полноценной ночи, знающей двойной ритм, ночи здоровой, обновляющей человека и ставящей его на пороге нового дня.

Итак, пространство словно спелый плод трескается, раскрываясь со всех сторон, и его теперь надо схватить в этом его раскрытии, в его «увертюре», являющейся чистой возможностью для творчества всевозможных форм. Действительно, рассветное онирическое пространство преображено внезапно хлынувшим внутренним интимным светом. И существо, исполнившее свой долг хорошего сна, наделяется вдруг таким взглядом, которому по душе прямая линия и рука, поддерживающая все то, что является прямым. Так из пробуждающегося существа уверенно высвечивается день. И воображение концентрации, группировки вокруг центра, уступает место воле к распространению.

Такова в своей предельной простоте двойная геометрия, в рамках которой развертываются два противоположно направленных процесса становления ночного человека.