Текст книги "Смысловые установки и роль государства в эпоху многополярного мира"

Возможно, единственный успешный пример движения, имеющего социалистическую ориентацию, но отрицающего приоритетную роль государства, можно найти в Индии. Это «ненасильственное сопротивление» Махатмы Ганди. Ганди нельзя назвать социалистом, но он несомненно эволюционировал к идеям социализма и одновременно анархизма толстовского типа. Он последовательно и бескомпромиссно боролся за выход Индии из экономической и политической системы западного капитализма, который он называл «разбавленным нацизмом или фашизмом». «В лучшем случае она просто плащ, прикрывающий нацистские или фашистские тенденции империализма». «Только ненасильственные, любящие истину и чистосердечные социалисты смогут установить социалистическое общество в Индии и во всем мире». И в то время он был последовательным противником государства: «Государство представляет насилие в концентрированной и организованной форме, …Государство – бездушная машина, его никогда не удастся отделить от насилия, которому оно обязано своим существованием» [81, с. 32–33]. Ганди представлял идеальное общество как федерацию духовных общин с широким самоуправлением.

Согласно марксизму, при капитализме государство оказывается подчиненным господствующему классу капиталистов. Однако в настоящее время это положение не является абсолютной истиной. Не только в странах социалистической ориентации, но и там, где доминируют капиталистические институты, значительную роль играют идеологии демократического и социального государства. Теперь, как правило, официально декларируемым и, можно считать, общепринятым стало представление, что государство должно быть демократическим, т. е. учитывать и защищать интересы и цели всех его классов и слоев, всех общественных сил и сообществ (по крайней мере, большинства членов общества). Государство формирует представления о необходимом порядке в обществе в виде системы законов и обеспечивает их исполнение (в частности, выступает гарантом от неконтролируемого, стихийного поведения малых групп). Государство обязано бороться за единство общества, без чего общество и государство оказываются недееспособными. Для этого оно должно обеспечивать не только экономическое благосостояние, но и защищать доминирующие национальные и религиозные его ценности.

В лидирующих странах Запада государство, несмотря на демократические механизмы формирования его аппарата, не обладает признаками демократического государства, поскольку властвующая элита (господствующий класс) благодаря даже одному только огромному экономическому неравенству (не говоря о всей системе социальных институтов), имеет неизмеримо большие возможности представлять и защищать свои классовые цели и интересы по сравнению с большинством населения. Народ и государство не обладают декларируемым суверенитетом. В результате процессов конвергенции, развития многообразия социалистических идеологий, символ социализма в значительной мере утратил определенность и однозначность. После разрушения СССР и социалистического содружества влияние социалистической идеологии и ее символов снизилось.

В то же время в незападных странах усиливается роль государства как единственной силы, в принципе способной противостоять власти олигархата в стране и объединенного мирового Центра (Запада). Идеальный образ государства постепенно приобретает черты представителя всего общества, повышается его духовно-идеологическое значение. И противостояние установок на капитализм и на социализм в значительной мере трансформируется в противостояние прозападного либерализма и идеологии государственников.

Категория социальное государство разработана идеологами богатых стран капитализма вовсе не с целью противостояния капиталистической идеологии. Согласно Википедии, «социальное государство – это государство, политика которого направлена на перераспределение материальных благ в соответствии с принципами социальной справедливости ради достижения каждым гражданином достойного уровня жизни, сглаживания социальных различий, помощи нуждающимся». При этом специально акцент делается на экономических факторах, на том, что каждый гражданин, индивид получает достойный (с точки зрения данного общества!) уровень жизни. В странах «развитого капитализма» принцип социальной справедливости может вовсе не противоречить высокому уровню неравенства: умные, энергичные, целеустремленные люди должны получать поощрение, они – источник экономического роста. В богатых странах у господствующего класса и у государства достаточно средств, чтобы ради предотвращения социальных конфликтов небольшую долю национального дохода отдать низшим слоям общества, чтобы обеспечить им достойный уровень жизни. Социальное государство может быть как социалистическим, так и капиталистическим, как демократическим, так и авторитарным, в зависимости от доминирующей духовно-идеологической установки. Это подтверждается и реальной историей.

Смысл понятия социализм, судя по его теоретическому и историческому значению, совсем иной. Это определенная надличностная установка, объединяющая сообщество (народ или партию) или задающая определенное направление его стремлениям и действиям, построению институциональной системы, определяющей систему этических нормативов. Согласно марксизму, социализм – первая фаза коммунистической формации (от латинского слова communis – общий). Он в большей степени, чем другие социально-политические смысловые комплексы, предполагает духовно-идеологическое единство общества и наличие Смыслов, связанных с целями и действиями общества как целого, как Субъекта истории (подробнее в разделе 1.7). Единство социалистического общества означает, в частности, что идеология властвующей элиты и государственная политика должны основываться на идеологии, интересах и стремлениях, доминирующих у большинства граждан, или по крайней мере, содержать установку на необходимость их сближения. Поэтому социалистическое государство должно, как правило, быть социальным государством.

1.5. Государство как самостоятельная ценность

Как правило, организация создается для достижения определенной социальной, политической или экономической цели, для реализации и сохранения тех или иных духовных или материальных ценностей, лежащих в основе определенного сообщества. Иными словами, организация обычно является не первичной ценностью, а только инструментом для ее развития и использования. Но некоторые организации оказываются настолько важными для жизни сообщества, что сами становятся самостоятельной, первичной ценностью. Такой организацией несомненно является государство и сама идея государственности как важнейшей ценности и скрепляющего элемента сообщества. Получив статус высшей ценности, государство порождает смысловую установку для жизни и деятельности граждан. Эта установка – служение государству. В тех странах и в те периоды, где и когда государство получает высший статус, установка на служение государству для большой части граждан становится по ее влиянию вполне соизмеримой, а часто и гораздо выше, чем другие надличностные установки, например, установка на обогащение в капиталистических странах. Образцом высшего статуса государства и установки на служение на протяжении тысячелетий была античная Римская империя. В странах Западной Европы и Америки статус государства обычно не поднимался на такую высоту. Из европейских стран наследником Рима стало, как не странно, российское государство. Не случайно возникла и долгое время была влиятельной концепция Россия – Третий Рим.

Как уже отмечалось, причины возникновения и трансформаций великих духовно-идеологических комплексов, а следовательно и важнейших исторических событий, часто с большим трудом поддаются выявлению и изучению. В этом помогает изучение развития государств, поскольку государства так или иначе участвуют во всех значимых исторических событиях и в то же время всегда являются носителями надличностных Смыслов, объединяющих огромные сообщества людей.

Для этого историки рассматривают трансформацию институциональной системы в обществе под влиянием смены доминирующих духовно-идеологических установок не как преображение долговременно функционирующего государства, а как гибель, крушение одного государства и возникновение нового государства. Такие события обычно бывают насыщены великими героическими деяниями и трагедиями, о которых остается память на века и тысячелетия, переменами в направлении вектора исторического развития.

Появляется возможность рассматривать государство и связанный с ним духовный и ценностный комплекс как живое существо, которое рождается, взрослеет, достигает вершины своего расцвета и могущества, а затем стареет и умирает.

Наиболее крупными и длительно живущими государственными образованиями (по многу столетий или даже тысячелетий) обычно являются империи, объединяющие часто несколько национальных сообществ. За время своего длительного развития они, как правило, переживают ряд глубоких упадков и возрождений, которые современные историки называют «перезагрузками», а каждый порядок смены «рождение – расцвет – упадок – гибель» – имперскими жизненными циклами. В работе [95] Алексей Анпилогов рассматривает общую схему развития имперского цикла как смену периодов:

1) Время бури и натиска, период накопления ресурсов и их расходование на пространственную, технологическую, культурную, экономическую экспансию;

2) Начало нехватки ресурсов, их хватает только на поддержание созданной инфраструктуры общества, но не на ее расширение;

3) Период постепенного или обвального разрушения инфраструктуры, которое отражается на всех сторонах жизни общества, «прилив поднимает все лодки», варвары со всех сторон, подобно падальщикам, окружают умирающую империю.

Для Великих империй обычно находится возможность «перезапустить» (хотя и с громадными инфраструктурными и людскими потерями) новый имперский цикл. Но для этого нужна, как говорят системщики, смена парадигмы. Период имперского кризиса связан с большой неопределенностью будущего развития (точка бифуркации), с поиском новых Смыслов.

Развитие и трансформации государства непосредственно зависят от развития и деятельности элиты – социально-психологического типа людей, которые могут и хотят властвовать и править в обществе. Они, в частности, берут на себя, на свою ответственность, функции государственного насилия и его стихийные силы. Основатель теории элит Вильфредо Парето описал структуру элиты (властвующая элита, контрэлита, антиэлита) и сформулировал «закон ротации элит»:

– первое поколение элиты является героическим и активным;

– второе охранительным;

– третье, как правило, утрачивает характеристики, необходимые для властвования, и уступает место новым элитам, которые создаются на базе контрэлиты, из ее элементов.

У правящей элиты, которая слишком долго находится у власти (и соответственно, у ее государственной организации), неизбежно накапливается все больше отклонений от первоначального, наиболее жизнеспособного образца (аналогично патологиям в организме или мутациям у биологического вида). Элита, а вместе с ней и ее государство, стареет, дряхлеет и в конце концов уходит со сцены. Подобные процессы происходят и в идеологиях, доминирующих в обществе. Реальная идеология отрывается от номинальной, официальной, если она не обновлялась. Контрэлита, – множество элитарных элементов в обществе, которые по тем или иным причинам не имеют доступа к действующей власти, – долгое время остаются резервом для пополнения правящей элиты. В период смены элит и трансформации государства из контрэлиты формируется новая правящая элита.

Возможность «перезагрузки» и запуска нового имперского цикла в соседстве «партнеров», готовых воспользоваться материальными, информационными, людскими ресурсами умирающей империи зависит от ее возможности обеспечить себе условия разумной автаркии (см. [65, разд. 1.3]) и достаточной независимости, которые могут определяться географическими, экономическими и другими факторами. Возможностям перезагрузок в Китайской империи способствовала его цивилизационная удаленность от Европы и Америки. Для России условиям автаркии может помочь ее самодостаточность по природным ресурсам и протяженность и «негостеприимность» ее территории [95]. Ее освоение слишком затратно и «некомфортно» для любых иностранных захватчиков. Это повышает шансы «перезапуска» российского имперского цикла. Дело за обновлением Смысловой установки.

Для нашей тематики важно, что в большинстве стран государство в течение веков и тысячелетий выполняет роль надличностной смысловой и ценностной установки. И эти установки, несомненно, имеют первостепенное значение как двигатели истории.

В СССР важнейшим фактором активизации экономической и общественной жизни была идеология социализма. XXI век резко отличается от XX тем, что идеологии капитализма и социализма в значительной мере потеряли свою силу. Видимо, тот духовный и культурный кризис, который сейчас отмечается многими авторитетами в интеллектуальной и культурной сфере, может быть в значительной мере преодолен (или хотя бы смягчен) тем, что само государство, его совершенствование может стать важной смысловой и целевой ценностью для общества. Для России, пятисотлетнего великого государства, вполне можно ожидать, что смысловая роль государства будет сопоставима со значением идеи социализма. Это положение прекрасно иллюстрирует описание борьбы идей в период революции 1917 года и гражданской войны в книге [100] выдающегося историка и культуролога Вадима Кожинова.

В событиях революции и гражданской войны, конечно, первостепенную роль играли факторы идеологические. Именно идеологические учения и программы лежали в основе формирования основных социально-политических сил – двигателей революционных процессов и событий. Однако досконально знавший факты генерал Деникин в своей фундаментальной работе «Очерки русской смуты» [101] пишет, что программы, учения и вся печать, распространяемые в войсках, «оказывали влияние только на полуинтеллигентную (очень незначительную) часть армейского состава». Не большее влияние оказывали они и на крестьянские массы. Как пишет В. Кожинов, важнейшее значение имели «стихия бунта» и противодействующие ей и направляющие ее властные структуры.

Кожинов вводит в описание революционных процессов такие социально-психологические характеристики русского народа и его ментальности, которые имеют характер скорее интуитивных прозрений философов, чем рациональных категорий. Но без них трудно дать объяснения многих важнейших событий. При этом он опирается на произведения великих представителей русской культуры или исторических деятелей: русская «свобода духа и быта» (черта русского характера, подробно описанная «философом свободы» Николаем Бердяевым), «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» (Пушкин), «отрицание всего, стесняющего «свободную волю» – все долой!» (непосредственный участник революционных событий генерал Деникин [21]). В западных европейских странах любая степень свободы экономической и политической деятельности не приводит к таким разрушительным последствиям, как в России, поскольку большинство населения никогда не выйдет за установленные пределы и будет «играть по правилам». К констатациям Кожинова можно добавить анекдот, который был популярен в Советском Союзе в 30-е годы: «Почему в Германии не победила социалистическая революция? Ведь там компартия и ее боевые отряды были готовы к захвату власти. – Да, Восставшие должны были захватить дом правительства, телеграф и железнодорожный вокзал. Но, когда они прибежали к вокзалу, оказалось, что касса не продает перронные билеты».

«В России ничем не ограниченная свобода сознания и поведения вырывается на простор чуть ни при каждом ослаблении государства и порождает неведомые Западу русские вольницы» – болотниковщину (в пору Смутного времени), разинщину, пугачевщину, махновщину, антоновщину» [100, с. 229]. Именно ослаблением государства виднейшие историки В. О. Ключевский и С. Ф. Платонов объясняют явления пугачевщины. Указы Петра III и Екатерины II о «вольнице дворянской» расшатали главную опору власти и породили стремление к вольности в крестьянстве.

Тот факт, что «всплески» русской «вольницы» не привели к окончательному распаду и исчезновению государства, что вопреки им Россия стала одной из мировых держав, доказывает, что в русской духовности идея государственности неизменно оказывалась более мощной, преобладающей силой (возможно, не только вопреки, но и «благодаря» осознанию большинством участников тупиковости «стихии бунта» и необходимости и высшей ценности государства).

Как известно, в период гражданской войны было много восстаний как против белых, так и против красных. Кожинов приводит факты, которые более убедительно интерпретировать, как отношение «стихии бунта» к власти как таковой, к социально-политической иерархии, чем как борьбу за красную или белую идею. Например, восстание в 1919 г. в ответ на призыв в Белую армию расползлось по всей Сибири. Колчаковский генерал А. П. Будберг писал: «Все чаще приходят сообщения с фронта, что такая-то часть (белой армии), перебив своих офицеров, передалась к красным. И не потому, что склонна к идеалам большевизма, а только потому, что не хотела служить…» [100, с. 268]. В результате колчаковская армия понесла полное поражение. Однако не прошло и года, как бунт разгорелся с новой силой – уже против власти большевиков.

Еще более показателен факт массового перехода кадровых офицеров в ряды регулярной Красной армии. По подсчетам А. Г. Кавтарадзе [102], к 1918 году в Красной армии служило около 43 % офицерского состава, в Белой армии – 57 %. Из корпуса офицеров Генерального штаба в Красной армии оказалось 639 человек (46 %), в Белой армии – 750 человек. Судя по воспоминаниям участников гражданской войны (как воевавших на стороне красных, так и белоэмигрантов) главным мотивом перехода (даже абсолютно не согласных с планами большевиков) было осознание неспособности февралистов восстановить дееспособное государство как «костяк», «скелет» России (что на нем будет наращено, это уже второй вопрос) [100, с. 284].

Главными субъектами революционных событий 1917 года и гражданской войны, противостоящими друг другу, были: 1) «февралисты» (получившие власть в результате февральского переворота) – это представители кадетов и эсеров; и 2) большевики.

Программы «февралистов», основаны, как правило, на либеральных принципах. Программа социалистов-революционеров, хотя и содержит в качестве цели социалистическое устройство общества, проникнута недоверием к государству. Они предупреждали, что сосредоточение промышленных отраслей и торговли в руках государства, правящей бюрократии приведет к «государственному социализму», который неизбежно станет своеобразной формой госкапитализма. Главная часть их программы, обеспечившая взрывной рост их популярности в 1917 году (до 1 миллиона членов партии), аграрная, предполагала не национализацию земли, а ее социализацию, то есть передачу ее во владение и распоряжение общин. Формой государственного устройства на ближайший период должна быть не диктатура, а демократическая республика под руководством «несоциалистических сил» во главе с Земским Собором (учредительным собранием), с широкой автономией областей, с заменой армии ополчением.

«Команда февралистов» состояла из множества, казалось бы, несовместимых политических сил – от октябристов до меньшевиков. На основании многочисленных источников Кожинов делает вывод, что они «стали дисциплинированно и устремленно осуществлять единую задачу» (разрушения государства и армии) за счет российского масонства. Оно скрепляло разнонаправленные установки политиков единой «клятвой перед своим и одновременно и высокоразвитым западноевропейским масонством» [100, с. 221]. Из 11 членов Временного правительства 1 созыва 9 были масонами. За 8 месяцев существования Временного правительства на постах министров побывало 29 человек, и 23 из них были масонами.

Более красноречиво, чем программы и идеологические установки февралистов, об их отношении к государству и армии свидетельствуют их реальные действия. Уже 2 (15-го) марта был опубликован «Приказ № 1» от ЦИК Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, обращенный к армии. Приказ № 1 предписывал «выбрать комитеты от нижних чинов… Оружие должно находиться в распоряжении комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам…». Текст Приказа написан знаменитым адвокатом Н. Д. Соколовым, «одним из главных работников первого периода революции» (выступал как «внефракционный социал-демократ»). Гучков (военный министр) заявил, что «Приказ не мыслим». Но Керенский, который стал 5 мая военным министром, через 4 дня издает свой «Приказ по армии и флоту», очень близкий Соколовскому. Его стали называть «декларацией прав солдата». Генерал Деникин впоследствии писал: «Эта декларация прав окончательно подорвала все устои армии» [101]. Гораздо позднее стало известно, что Соколов, как и Керенский был одним из руководителей российского масонства, членом его немногочисленного Верховного совета.

Обращение к истории имеет особенно важное значение в периоды кризисов и стагнации, когда значительной части пассионарных патриотов начинает казаться, что без «бесстрашного рывка» (пусть даже надрывного и опасного для жизни общества) невозможно преодолеть кризис и даже сползание к бессилию и распаду страны [7]7
  Статья редактора газеты «Завтра» А. Проханова так и называется «Оползень», хотя о нем, конечно, не подумаешь, что он перестал верить в возрождение России.


[Закрыть]. Россия только-только оправилась от катастрофы разрушения СССР и с 2013 года переживает экономическую стагнацию. И многие, особенно среди молодежи, впадают в состояние неверия, точнее, безверия: «Как не бросить все на свете, не отчаяться во всем» (слова из стихотворения Блока).

Вот как отвечают на этот пессимизм авторы книги «Идеология русской государственности» [99, раздел III.4]: «За XX век мы (русский народ) понесли такие человеческие потери, пережили столько горя и трагедий, что на ближайшие сто лет обеспечены целями и идеалами сохранения жизни, дома, семьи и детей». Авторы считают, что исторический смысл путинского государства – соединение народного государства, созданного в Советском Союзе, и преемственной исторической России. «Государство Путина положило конец внутреннему социальному конфликту «красных», требовавших народного правления, и «белых», требовавших исторической России, то есть власти элит». С такими смысловыми установками можно согласиться. Наша страна еще не вышла из той фазы своего исторического цикла, когда надежность важнее скорости.