Текст книги "Смысловые установки и роль государства в эпоху многополярного мира"

Глава 2. Смысловые установки и государство в разных цивилизациях

2.1. О подходах к изучению долговременных исторических процессов

Как было сказано во Введении, в настоящее время в исторических и социально-экономических исследованиях достаточно разработаны и используются два метода, два подхода. В основе одного лежат модели последовательной смены во времени различных эпох, периодов. К этому подходу относятся марксистская теория смены формаций и кондратьевские циклы. В последнее время С. Ю. Глазьев (см. [90], [91, глава 1]) активно развивает циклическую теорию чередования технологических укладов (ТУ) с периодом около полустолетия и модель смены мирохозяйственных укладов (МХУ) с примерно вековым периодом.

Второй подход отдает больше внимания различиям духовно-идеологических учений и установок и принципов устройства общества, лежащих в основе разных цивилизаций. История развивается не только во времени, но и «в пространстве». Основателями этого подхода считаются Николай Данилевский и Арнольд Тойнби. Но настоящее осознание фундаментального значения исторически устойчивых общностей – цивилизаций и не менее устойчивых различий между ними, веками длящихся противостояний друг другу, – это пришло в основном в 90-е годы. После разрушения СССР и резкого ослабления всего социалистического лагеря обнаружилось, что геополитические взаимосвязи и противостояния между цивилизационными центрами «первого эшелона» сохранили ту же структуру, как во время холодной войны. Важным шагом к осознанию роли цивилизационного фактора, как для теории, так и для практики, была книга Самюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций» [148], опубликованная в 1994 году.

В теории цивилизаций предполагается, что цивилизации эволюционируют подобно видам, родам, семействам растений и животных. Они возникают, развиваются, воздействуют друг на друга. После некоторого периода развития (для разных цивилизаций эти периоды различны) цивилизация может претерпеть более или менее глубокие изменения, подобные мутациям, воздействующим на виды растений и животных, или погибнуть, прекратить свое существование как субъект истории.

В реальности предположения (аксиомы), лежащие в основе первого и второго подходов и используемых в них моделей, действуют одновременно. Одним из описаний истории, учитывающим оба подхода, является теория последовательного перемещения из одной страны в другую центров накопления капиталов (Джованни Арриги [92]). Этот подход используется С. Ю. Глазьевым при формировании концепции МХУ.

В глубоко содержательной работе [92] рассматривается процесс развития капитализма в Западной Европе как процесс последовательной смены «режимов накопления капитала» и перемещения основного источника накопления из одной страны в другую. Важнейшими факторами, приводящими к такой смене, Арриги считает изменения отношений между преуспевающими капиталистическими силами (группами) и государствами (или политическими группами). И те, и другие находятся в состоянии постоянного политического и экономического соперничества, конкуренции. Содержание книги, к сожалению, практически ограничивается проблемами экономическими и в политике институциональными. Автор почти не обсуждает факторы духовно-идеологические, даже там, где это, казалось бы, необходимо (например, при анализе – в качестве отдельной вставки – признаков перехода центра накопления капитала от слабеющих США к набирающей скорость Японии и в целом к региону Восточной Азии).

В первую очередь это связано с тем, что Арриги исследует тот период развития капитализма, когда «перелом» в развитии духовно-смысловой сферы европейской цивилизации (он будет описан в разделе 2.4) в основном закончился. Восторжествовало «общественное согласие», что главной ценностной и смысловой установкой является накопление богатства. При этом государства конкурируют за контроль над источниками накопления, а капиталистические (деловые) группировки – за покровительство государств в части политической и военной защиты для эффективного расширения путей и методов увеличения накоплений.

Арриги хорошо понимает, что необходимо выделить основные черты капитализма как уникального общественного устройства. Он пишет: «Вопрос не о том, когда и как мировая рыночная экономика возвысилась над основополагающими структурами повседневной жизни, а о том, когда и как капитализм возвысился над структурами ранее существовавшей мировой рыночной экономики и со временем набрался сил, чтобы изменить рынки и жизнь всего мира». Он приводит соображения Фернана Броделя [107], который приходит к яркому лаконичному выводу: «Капитализм торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством». Однако, по моему мнению, задача выявления основных факторов, позволивших капитализму «изменить жизнь всего мира», остается у Арриги не решенной из-за его игнорирования духовно-идеологических факторов и категорий теории цивилизаций.

Ф. Бродель и Дж. Арриги остаются в основном в рамках сферы институтов. А задача выделения факторов, определяющих лицо целых исторических эпох (в частности, таких как формации) может получить достаточно четкое решение только в системе духовно-идеологических категорий, смысловых установок. Капитализм определяется установкой на обогащение и накопление богатства, социализм – приоритетом интересов социума как целого.

В сообществе интеллектуалов не было и нет единого мнения, какие из факторов общественного развития – материальные или духовные – являются первичными, а какие – вторичными, производными. Исторический материализм Маркса и Энгельса рассматривает в качестве первичных двигателей истории производительные силы и производственные отношения. Это базис исторического развития. Тойнби считал важнейшими факторы духовные. При выделении стран и народов, принадлежащих к определенной цивилизации, для него главными критериями были доминирующее религиозное учение и территориальный фактор – удаленность от места его возникновения. В настоящее время территориальный фактор имеет все меньшее значение. Капиталистические страны, которые по большинству признаков можно причислить к цивилизации Запада, разбросаны по всему миру. Наоборот, влияние на социально-экономические процессы духовно-смысловых учений и установок, а также институтов и организаций, которые создаются на их основе, признается все более важным, часто определяющим.

Западная цивилизация (Западная Европа и Северная Америка) была доминирующей в течении нескольких столетий. Возникновение Советского Союза и Китайской народной республики стало заявкой незападных стран на окончание лидирующей роли Запада и на создание новой (или нескольких новых) альтернативной цивилизации, или нового МХУ. Влияние на социально-экономические процессы духовно-смысловых учений и установок, а также институтов и организаций, которые создаются на их основе, признается все более важным, часто определяющим.

Крушение СССР привело к ослаблению социалистической идеологии и к превращению либерально-капиталистической идеологии в установку на глобализацию – на создание единой для всего человечества политической организации (типа государства) во главе с мировым правительством. 90-е годы прошлого столетия и начало XXI-го можно считать периодом однополярного мира (ОПМ). Однако уже в этот период усиливалось стремление элит незападных стран освободиться от подчинения «мировой империи» США. В настоящее время Китай догнал США по объему ВВП, а вместе с Индией и Россией эти страны стали практически по всем параметрам сопоставимы с объединенным Западом. На месте идеологического противостояния «капитализм – социализм» вырисовывается противостояние цивилизационное «Запад – Незапад». В разделе 5.4 будут более подробно изложены основания для предположения о формировании новой цивилизации – «цивилизации МПМ».

2.2. Отличие России и Китая от западной цивилизации

Цивилизации сильно различаются по социальной роли институтов. В России и странах «азиатского способа производства» капиталистические институты не получили такого развития, как на Западе. Историки свидетельствуют (см., например, [9]), что экономические интересы, связи и противостояния никогда здесь не были определяющими факторами. Они оставались второстепенными по сравнению с социальными и личностными связями, а также с ролью государства и поддерживающих его идеологических (религиозно-философских, культурно-этических, социально-политических) учений и установок [9]9
  Сейчас во всех развитых странах интенсивно ведутся исследования по измерению «культурных расстояний» (cultural distance) между странами. Обширные исследования проводятся организацией World Values Survey (Всемирное обследование ценностей). Согласно недавним расчетам, проведенным в Москве, по большой группе социально-экономических и культурных параметров, в настоящее время «расстояние» России от Китая гораздо меньше, чем от стран Западной Европы и США.


[Закрыть]. В этих странах в большей мере, чем в странах Запада, на активность экономических субъектов оказывают воздействие не конкретные возможности получения личной или групповой выгоды, а общая атмосфера духовного подъема, а также активность государства и идущие от него установки.

Одно из главных отличий западной цивилизации от российской и китайской заключается в различии структуры ценностно-смыслового пространства. В основе господствующей на Западе капиталистической идеологии лежат либеральные ценности – права и свободы отдельного человека. Смысловые комплексы, связанные с коллективом, с обществом (даже с институтом семьи) имеют значение только в той мере, в какой они обслуживают интересы индивида. В российской и китайской цивилизациях ценности и смыслы, связанные с обществом, коллективом, с государством имеют самостоятельное значение, часто более высокое, чем интересы индивида (более подробно см. в [9]).

Показателем превосходства ценностей общества и общественной нравственности перед ценностями частными, индивидуальными в Китае (А. Девятов: «общее выше частного») может служить внедряемая в настоящее время концепция рейтингования граждан. Люди, положительно проявляющие себя на производстве и в деловых отношениях, в исполнении коммерческих и социальных обязательств, соблюдении этических норм, будут получать высокие оценки, пользоваться поддержкой государства, продвигаться по карьерной лестнице. Недобросовестные, безнравственные лица, совершающие антиобщественные поступки, будут получать отрицательные оценки, лишаться возможности продвижения и т. д.

Западный человек привык к тому, что попытки нарушить неприкосновенность, закрытость его частной жизни есть посягательство на его естественные права и свободы. И государство он не рассматривает как выразителя своих интересов, а как силу «отчужденную» от своих интересов и смыслов. Поэтому рейтингование граждан воспринимается как проявление чего-то, похожего на общество из антиутопии Орвелла «1984-й» («Старший брат» знает о тебе все!). А между тем для предотвращения терактов действительно государство должно знать многое об установках и поведении каждого из граждан. Цифровизация и Большие Данные предоставляют такую возможность. То же можно сказать о коммерческой тайне, которая может помочь скрывать многие мошеннические и антиобщественные операции. Благодаря цифровизации государство может получать полную информацию о своем главном враге – коррупции.

Россияне вовсе не столь щепетильны в отношении прозрачности своих жизненных обстоятельств и своих действий для государства, как западные люди. Но и не согласятся с той полной открытостью, которую считают нормой в Китае.

Гораздо более серьезная проблема связана с тем, что реальная ситуация в киберпространстве теперь позволяет получать персональные сведения о каждом человеке не только государству в целях безопасности, и даже не только вероятному противнику, но и любому преступному сообществу. Специалисты по кибербезопасности предупреждают: «анонимность стала анахронизмом» [17, с. 95]. Человеческое сообщество получает новое оружие, которое может оказаться в руках как государственников, так и сил, разрушающих государство. Скорее всего, все же государство сумеет установить за ним эффективный контроль.

Упрощенно различие роли доминирующих установок в разных цивилизациях можно описать краткой формулой: на Западе богатство дает власть, в России власть дает богатство. Значение государства особенно выделяется при взгляде на историю этих стран. Периоды процветания и развития приходятся на время крепкого и сильного государства. Периоды ослабления государства отмечены смутой, часто интервенцией и оккупацией той или иной длительности. 1990-е годы в России стали периодом смуты и глубокого ослабления государства. Хорошей иллюстрацией этого периода может служить кинофильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Название фильма отсылает зрителя к классическому творению Томаса Гоббса «Левиафан» [34]. В нем автор рисует состояние английского общества периода формирования нового, капиталистического строя, эпохи духовно-идеологической перестройки от средневекового доминирования религиозной духовности к формированию капиталистической смысловой установки. Гоббс определяет это состояние как «войну всех против всех». Левиафан – это страшное библейское чудовище. Так Гоббс называет государство. Но оно необходимо человеку: без него человечество само становится чудовищем, еще более страшным, чем Левиафан. Государство обеспечивает порядок и потому, подобно Мефистофелю у Гёте, может быть, и «желает вечно зла», но «творит лишь добро».

Книга Гоббса написана в период буржуазной революции (опубликована в 1651 году, король Карл I казнен в 1649 г.), в которой идеологическая компонента играла важнейшую роль. Однако Гоббс не придает значения духовно-идеологическому фактору как важнейшей опоре государства. Для него не играет роли, в чьих руках верховная власть. Лишь бы она была способна навести и поддерживать порядок в стране. Какая сторона в идеологической войне способна обеспечить дееспособность государства, – этот вопрос автор не рассматривает. Вот, например, Гоббс рассуждает, «в какой момент войны подданный становится обязанным подчиняться завоевателю»? – Ответ: «Когда средства его существования оказываются под охраной в гарнизонах врага. Ибо это именно тот момент, когда подданный уже не получает защиты от своего прежнего суверена, а получает ее за контрибуцию от противной стороны» [34, с. 537].

А. Звягинцев в своем фильме о современной России показывает только звериную морду Левиафана, не упоминая о том, что он описывает не нормальное состояние общества и государства, а период его разложения (90-е годы XX века). В его фильме талантливо показана ситуация, когда машина государства захвачена организованной преступностью. Левиафан здесь выполняет не роль пса, охраняющего порядок, а охотничьего пса на поводке у одного из участников «войны всех против всех». В фильме нигде не уточняется и не упоминается время действия. Поэтому создается впечатление, что это постоянное состояние нашего общества. Это вносит бездуховность и «обезбоженность» в саму художественную ткань фильма и, думаю, снижает его воздействие на зрителя. На самом деле, это картина российского общества и государства в период его самого глубокого упадка – безвременья 1990-х годов. Режиссер, как и в других своих фильмах (наиболее известный его фильм «Елена»), показывает потерю, отсутствие у его персонажей каких-либо высших смыслов бытия.

Чтобы полностью «закупорить» ситуацию, дать картину «обезбоженности» жизни, отсутствия какого-либо луча надежды, в конце фильма долго демонстрируется проповедь умного и добросовестного священника. И становится очевидно, что церковь полностью «встроена» в эту бездуховную жизнь и что нет никого, кто считал бы положение ненормальным.

Совсем другую роль играет государство в периоды становления и побед Империи (великой Державы) – будь то империя Романовых, или «красная империя» Советов. Сознание участия в создании Великой Империи вдохновляет и активизирует не только элиту, но и большую часть народа. Этот фактор действует во всех цивилизациях. Обычно Великая Империя создается как носитель великой миссии, необходимой для всего мира (опора православия или построение коммунизма). Но это не является необходимым условием: для возникновения смысловой установки во многих случаях достаточно причастности к великой (масштабной и обладающей длительной историей) организации.

В России класс буржуазии всегда был слаб. Одной из главных целей реформы Столыпина была создать сельскую буржуазию. При нынешней ельцинской реформе класс капиталистов также специально создавался государственной властью. И до сих пор в России доля активных частных предпринимателей оказывается явно недостаточной для модернизационного рывка. Ниже будет показано и обсуждено положение (возможно, только предположение?), что возникновение новых частных предприятий [10]10
  Межстрановые сопоставления интенсивности возникновения новых компаний (доля новых компаний, возникших за определенный период, от общего числа существующих) показывают большие различия этого параметра (иногда в разы) даже между странами Западной Европы и США. Имеются исследования, которые свидетельствуют о больших межстрановых различиях в отношении потенциальных предпринимателей к риску и «опасению провала» при создании частного предприятия. К сожалению, эти работы пока не охватывают положения в России.


[Закрыть], как и общая доля малого бизнеса в российской экономике, были и остаются в несколько раз меньшими, по сравнению с развитыми странами Запада.

Исторически государство всегда играло особенно большую роль в странах Восточной Азии. Авторы сборника «Ренессанс конфуцианства в современном Китае» [10] (см. также [11]) пишут, что в Китае государство «было больше, чем общество». Оно не служит выразителем и исполнителем идей и установок общества (преобладающее представление в европейском модерне). Оно является воспитателем общества, оно может и должно развивать и исправлять человеческую природу в силу ее расположенности к добру. Общество превращается в пожизненную школу для его членов. Основоположник школы «политического конфуцианства», одного из наиболее влиятельных сейчас идеологических направлений, Цзян Цин выдвигает идею «диктатуры ради развития» (включая воспитание народа) и «правителя, чей авторитет и власть легитимированы и ограничены высшей инстанцией моральных принципов Неба».

Культивировавшееся конфуцианством уважение к власти было воспринято в Японии, воплотившись в комплекс бусидо, который стал основной моделью «развивающего государства» и распространился в других странах.

2.3. Социально-психологические различия между цивилизациями

Цивилизационные различия изучаются как историками, так и психологами в связи с социально-психологической проблемой описания «национальных характеров» и доминирования в разных народах разных психологических типов. Есть народы, способные к созданию сильного государства, есть – славящиеся своими воинами. В обыденном сознании укоренено убеждение, что есть народы «торговые», и есть неспособные к этой деятельности. В России рынки в крупных городах обычно «схвачены» азербайджанцами и другими «лицами кавказской национальности. Несомненно, во многих случаях такие «национальные особенности» объясняются чисто социально-экономическими причинами (например, монопольным положением кавказцев в России по производству и торговле фруктами). Для российской цивилизации с ее имперской духовной основой, постоянно испытывающей мощное воздействие «экономической цивилизации» Европы и сохраняющей наследие восточных империй, наиболее актуально различие психологических характеристик «рыночников» и «государственников».

Эрик Фромм [52] описывает типы характеров, которые формируются социально-экономическими условиями общества. При этом три из пяти описанных им типов, можно определить как характерные для общества капиталистического – эксплуататорский, накопительский и рыночный. «Рыночный» тип Фромм рассматривает как продукт длительного воздействия на структуру психологических типов капиталистического общества в США и Западной Европе. Он характеризует указанные три типа как типы «непродуктивной ориентации» и противопоставляет им «продуктивный характер», который ориентирован на творчество и социально-полезные поступки. Общество, формирующее человека с такой продуктивной ориентацией, Фромм называет гуманистическим общинным социализмом. Пока таких обществ нет, но они должны возникнуть [52], [53] (см. также [54]).

Такие отличия российского общества от западного, как более важная роль государства и меньшая – предпринимательского слоя, несомненно, связаны с вполне значимыми различиями по многим фундаментальным психологическим характеристикам. В книге К. Касьяновой [41] приводятся результаты сравнительного анализа (с помощью современных методов тестирования) достаточно представительных выборок россиян (советских граждан) и американцев. Вот данные, приведенные в книге [41] по группе переменных, характеризующих господствующий тип общения. Русские по всем шкалам выбирают значения, соответствующие (по Т. Парсонсу) склонности к «диффузному общению» в противоположность американцам, демонстрирующим «конкретное общение». Конкретный тип общения характеризуется тем, что человек устанавливает связи с разными людьми для разных целей общения (с одними занимается туризмом, с другими беседует на философские темы и т. д.). При диффузном общении человек выбирает себе друзей, круг общения не для реализации тех или иных конкретных целей, а по некоторым общим признакам, характеризующим их как личности. При этом круг общения складывается медленно и не просто и характеризуется определенной замкнутостью. Устанавливаются тесные и устойчивые связи, которые если разрываются, то весьма болезненно и только при крайних обстоятельствах.

Естественно предположить, что носители культуры или представители психологического типа, предпочитающего диффузное общение (русские) должны быть менее способны к деятельности «торговой», точнее, посреднической, и более способны к производственной деятельности, требующей психологической «притирки» друг к другу членов относительно узкого и постоянного коллектива. Эта гипотеза становится особенно убедительной при рассмотрении конкретных шкал, обнаруживающих различия в типе общения. Эти шкалы К. Касьянова интерпретирует как «трудность в завязывании контактов, медленность вхождения в новую социальную среду, суженность сектора общения», наряду с «умением считаться с мнением окружающих», «сохранением и налаживанием согласия с другими людьми, стремлением к сохранению и поддержанию отношений в группе» (по упомянутой автором шкале «конселорности» – близости на клеточном уровне) [41, с. 50, 55, 61]. Русский человек – «социальный интроверт», в общении это означает склонность брать много от немногих. Высокие значения по шкале «конселорности» могут быть интерпретированы как склонность русских «работать на согласие», склонность к коллективизму, потребность работать в малых коллективах, в микро-коллективах.

Шкалы «эго-сверхконтроль» и «альтруизм» свидетельствуют о высоком значении для нас долга и иных моральных, а не правовых, (не юридически формализованных) образцов, заложенных в нашем сверх-Я. Это качество нашей культуры составляет и базу для высокой ценности служения государству.

К. Касьянова констатирует, что в русской культуре в значительно большей степени, чем в западной (чем у американцев), «репрессируются действия, направленные на достижение личных целей, и поощряются действия, способствующие поддержанию социального целого» [41, с. 167, гл. 11] (например, трудового коллектива лаборатории или предприятия). Европеец сказал бы, что мы слишком много времени и сил тратим на «выяснение отношений», что это идет в ущерб производственным или научным достижениям. Но в том-то и дело, что для нас отношения в коллективе, вопросы нравственности, наш «социальный космос» важнее личных достижений. Русские придают более высокое значение надличностным смыслам.

Если для западного человека важнейшим двигателем служит самоутверждение, то высокая ценность христианского смирения в православной культуре (сохранившееся в современной нашей системе ценностей), по выражению Н. Бердяева, «означает внутренний духовный акт преодоления эгоцентризма» [42, с. 150]. Человек действует не ради утверждения собственной личности, а ради утверждения правды, общего закона. Мы природные социалисты и коллективисты.

Отличие характера русского народа от народов Запада отмечалось многими (в основном русскими) видными философами и историками. Подробному описанию черт русского характера и высказываний по этой теме многих авторов посвящена книга Николая Лосского [70]. Главной особенностью русского характера, определяющего и многие другие черты, Лосский считает «искание абсолютного добра и смысла жизни». В частности, Лосский дает изложение книги прибалтийского немца Вальтера Шубарта «Европа и душа Востока» («Europa und die Seeledes Ostens»), переведенной на русский и английский языки. Вот цитаты из книги В. Шубарта: «Запад подарил человечеству наиболее совершенные формы техники, государственности и связи, но он лишил его души. Задачею России является вернуть ее людям». «Только Россия способна одухотворить человеческий род, погрязшей в вещности и испорченный жаждой власти», и это несмотря на то, что в настоящий момент «сама она мучится в судорогах большевизма» [70, книга 1-я, с. 9–10].

Данные о большей склонности русских к коллективизму, к работе в устойчивом коллективе согласуется с важным для философии истории фактом сохранения в России сельскохозяйственных общин вплоть до революции 1917 года. В связи с распространением и устойчивостью русской общины Маркс и Энгельс даже допускают переход ее в коммунистическую форму, минуя капиталистическую формацию. В Предисловии ко второму русскому изданию Манифеста Коммунистической партии они писали: «Мы находим в России большую половину земли в общинном владении крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская община… непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна сначала пережить тот же процесс разложения, который присущ историческому развитию Запада?» Их «единственно возможный ответ» заключается в том, что если произойдет революция, «то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития». После коллективизации русская община возродилась в форме колхозов и совхозов. Необходимо заметить, что в Советском Союзе трудовые коллективы во всех предприятиях и учреждениях играли важнейшую роль, выполняя множество социальных функций, подобных функциям русских общин (хотя собственником средств производства обычно было государство, и оно выполняло неизмеримо больше социальных функций, чем в царской России).

В набросках ответа на письмо Веры Засулич (февраль-март 1881 года) [11]11
  Впервые опубликовано в «Архиве К. Маркса и Ф. Энгельса», книга 1, 1924.


[Закрыть] К. Маркс специально указывает, что его теория об исторической неизбежности процесса превращения феодального производства в производство капиталистическое (которое является, в частности, и главным врагом и разрушителем русской общины) относится в основном к странам Западной Европы. Он пишет: «Я точно ограничил «историческую неизбежность «этого процесса странами Западной Европы» (подробнее см. [154]).

Важнейшую роль в успехах и достижениях СССР сыграл тот факт, что черты коллективизма, заложенные в коммунистической идеологии, удалось адекватно реализовать в институциональной системе советской экономики и общества. Структура производственной демократии вполне отвечала «цивилизационному коду» русской цивилизации. Современный процесс формирования идеологии в российском обществе, очевидно должен включать изучение и пропаганду этих лучших черт общества советской эпохи.

Приведенные данные психологов позволяют уточнить сложившееся мнение о причинах высокой значимости и авторитета государства в России. Готовности российских людей работать в рамках госструктур или в сотрудничестве с ними. Ряд известных историков высказывали мнение, что эта причина – в историческом опыте России. На протяжении большей части своей истории Россия была осажденной крепостью. Николай Лосский, ссылаясь на историка Сергея Соловьева, указывает следующие цифры: с 800 до 1237 г. каждые четыре года происходило военное нападение на Русь; в 1240–1462 годах было двести нашествий. От 1368 до 1893 г., т. е. в течении 525 лет было 329 лет войны, значит, два года войны и один год мира [70, книга 1-я, с. 49]. Ослабление государства не раз ставило Россию на край распада и гибели. Последней из таких катастроф было разрушение Большой России – СССР. Ее последствия будут преодолены не скоро.

Опираясь на данные психологов, можно считать, что отношение россиян к государству имеет в основе не только опыт истории, но и черты национального характера и расовые особенности.

Как отмечалось в предыдущем разделе, современное представление о государстве оценивает его смысловую значимость по выполнению им роли социального государства. Различие роли государства на Западе и в России и Китае, также как приведенные данные о характерных чертах психологических типов «западных» и «восточных» людей, – все эти данные, видимо, подтверждают не раз уже высказывавшееся следующее предположение. И развитие капитализма именно в странах Западной Европы, и возникновение первых социалистических государств именно в России и Китае, – эти факты нельзя рассматривать как случайные. Они существенно связаны с цивилизационными корнями той и другой группы стран, были «подготовлены» тысячелетним развитием западной и восточных цивилизаций (см. также [36, разд. 36]).

В книге С. В. Вальцева [66] рассматривается аналогичное предположение относительно Реформации, которая после работ М. Вебера считается важнейшим фактором, породившим «дух капитализма»: «Реформация не свалилась с неба, а в основе своей была сформирована этническим духом западного человека. Реформация была лишь идеологической оболочкой тех идей, которые были и без всякой Реформации близки западному человеку. Ментальные особенности западного человека – вот та идейная точка отсчета начала капиталистической эры» [66, с. 274].