Текст книги "Конец эпохи Тюдоров"

Кроме того, брата обвиняли в провале всей кампании. Королева встретила его недружелюбно. Рели никто не сказал дурного слова. Заступничество Сесила сыграло роль, но и захват острова Фаял тоже не остался незамеченным. Защитники Роберта не играли такой роли при дворе, как Сесил или лорд Берли. К тому же все друзья находились с Робертом на кораблях и не могли выступать в его защиту. В то время как сторонники Рели заступались за друга, постоянно находясь при Елизавете.

Раскаивался ли Роберт? Сожалел ли о потерянных времени и деньгах?

– Они тут отсиживаются, а в море нахожусь я! – кричал Роберт, явно выпив несколько лишних бокалов вина. – Их выделяют, награждают. Меня обвиняют во всем! Рели обязан слушать мои приказы, а не самовольничать! – здоровый кулак брата обрушился на изящный столик.

Друзья пытались вразумить Роберта, но бесполезно. Он бушевал, не желая успокаиваться.

– Ты оказался прав, – сказала я Чарльзу, вернувшись из Уонстед-хауса. – Основные ссоры начались в море и не заканчиваются по сей день. Роберт винит Рели в захвате острова. Но будем честны, ведь он сам не справился с порученным ему королевой заданием.

Чарльз согласился со мной. Мы не делились своими мыслями с окружающими: Роберту и без нас хватало критиков. Впрочем, как и друзей, которые собирались у него дома, ругая Сесила, Рели и Говарда. Королева переживала за своего любимчика и отправляла к нему посыльных. Роберт в итоге объявил себя больным. Ее Величество всегда с трепетом относилась к подобным заявлениям фаворитов. В свое время граф Лейстер постоянно ложился в постель, если на него справедливо обрушивался гнев Елизаветы. Она тут же меняла гнев на милость и приезжала лично проведать графа.

Первой навестила брата я – вдруг Роберт в самом деле заболел? Нет, как и в прошлый раз, он разгуливал по дому в халате, а верный Уайт вздыхал и постоянно перекрещивался, взывая к Богу. Мои слова не помогли. Роберт упрямо настаивал на своей правоте и отказывался показываться в расположенном по соседству Гринвиче.

– Пойми, твои враги ликуют, – взывала я к здравому смыслу Роберта. – Ты не общаешься с королевой, значит, с ней общаются они. Елизавета грустит без тебя. Даже Саутгемптон не способен скрасить ее дни спектаклями и представлениями.

– Ничего страшного, – буркнул Роберт, прерывая мою пылкую речь. – Я плохо себя чувствую, Пенелопа. Прости, пойду лягу, – и он вышел из комнаты.

Тяжелые шаги послышались на лестнице, ведущей наверх, в спальню.

* * *

Королева старалась не показывать, как ей грустно в отсутствие Роберта. Меня всегда удивляла их взаимная привязанность. Роберту только что исполнился тридцать один год, Елизавете – шестьдесят четыре. Роберт возмужал, Елизавета постарела. Но почему-то между ними я видела некую связь, взаимопонимание во взглядах, которыми они обменивались. Нет, такой любви, какую испытывала королева к Дадли, она не чувствовала. Скорее Роберт был к ней привязан больше. Любое ее резкое слово, несправедливый поступок по отношению к нему вызывал в Роберте обиду и неприятие.

Остальные фавориты не обращали на подобные мелочи внимания. Они просили прощения, падали к ногам королевы и добивались снисхождения к своим проступкам. Даже на тайные женитьбы Елизавета в итоге закрывала глаза, заставив, конечно, прежде фаворита отсидеть некоторое время в Тауэре и отлучив его жену навсегда от двора.

С Робертом вначале их знакомства получалось помириться похожим образом. Теперь, когда он превратился из юноши в мужчину, Роберт перестал заискивать перед Елизаветой.

В ноябре королева лично навестила «заболевшего» фаворита. Я отправила Роберту записку, предупреждая о планируемом визите. Он тоже соскучился по Елизавете, поэтому принял ее благосклонно, не став перечислять свои обиды. Уайт рассказал мне:

– Они сначала поговорили в гостиной, где я велел слугам накрыть стол с легкими закусками. Оба с удовольствием беседовали друг с другом и с аппетитом ели. Слугам велели удалиться, в потому не знаю, о чем шла беседа. Но они явно не ругались. Потом граф велел принести шахматы, и они сыграли две или три партии.

Оставалось порадоваться за обоих. Наступил недолгий мир в их отношениях. Роберт вернулся во дворец, к неудовольствию одних и искренней радости других. Со спокойным сердцем я уехала к маме: в конце года у нас с Чарльзом должен был появиться первенец. Небольшой перерыв пошел мне на пользу. Этого ребенка я ждала с нетерпением, будто и не рожала до сих пор.

– Ребенок от любимого мужчины – совсем другое дело, – объяснила мне мама. – Конечно, я люблю всех детей. Просто тут что-то особенное происходит и с телом, и с мыслями.

– Ты по-прежнему оплакиваешь вашего с Дадли малыша? – вопрос сам вырвался у меня изо рта.

– Да – Мама грустно кивнула, – признаюсь, по Френсису, умершему младенцем, я горевала куда меньше. Я часто хожу на могилу к графу и сыну. Благо они похоронены рядом. Надеюсь, после смерти оказаться рядом с ними.

Я вздохнула и повнимательнее пригляделась к маме. Выглядела она прекрасно. В волосах проблескивала седина, но в отличие от Елизаветы мама не носила париков, поскольку ее пышные волосы оставались густыми. Локоны, как и раньше, выбивались из прически, придавая ее облику более задорный, молодой вид. Мама нечасто выходила в свет, большую часть времени посвящая воспитанию внебрачного сына Роберта или беседам с Кристофером. Оттого она несильно пудрила лицо, не заботясь о придании коже модной бледности. Хотя кожа у мамы всегда отличалась естественной белизной, не испорченная оспой и веснушками.

– Роберт пытается договориться с королевой о встрече со мной. Он очень хочет примирить нас, – неожиданно призналась мама.

– А ты? Ты хочешь? Зачем тебе это нужно? – я искренне удивилась, не слышав о подобном желании ни от Роберта, ни от самой матери.

– Сначала я подумала, мне незачем искать встречи с Елизаветой. Роберт настаивал на нашем примирении. И я уступила ему. Сейчас идея кажется более привлекательной. Никогда нельзя быть уверенной в завтрашнем дне. Вдруг милость королевы когда-нибудь будет полезной…

1598 год

О, этот год можно назвать годом смерти двух примечательных персон. Или годом двух великих ссор. Или годом двух великих примирений. Выбирай, как лучше сказать, а я поведаю обо всем по порядку. Сначала вернемся к Франции, которую мы оставили, если помнишь, раздираемой на части. Генрих Наваррский принял католичество, предпочтя получить французскую корону, чем оставаться верным протестантом. Его принял Париж, но испанцы и католическая лига никак не успокаивались, продолжая вести против Наварры войну. Ее Величество искала в Генрихе союзника. А тот, кто против Филиппа, вполне сойдет за союзника Англии. Однако в первую очередь французский король желал своей измученной распрями стране мира.

Филипп испанский, погрязнув в долгах, сам предложил Генриху заключить мир. Он не имел возможности продолжать военные действия. А потому в начале года королева забеспокоилась: союз Франции с Испанией совершенно не был в ее интересах. Тем более Филипп отказывался признавать независимость Нидерландов и идти на уступки английской королеве. Написав несколько писем французскому королю и не добившись взаимопонимания, королева намеревалась отправить в Париж посольство с целью удержать «брата» Генриха от непродуманного и поспешного шага. Ехать во Францию вызвался Роберт. Он лично знал Наварру и даже, можно сказать, с ним дружил. С собой Роберт хотел взять графа Саутгемптона. Генри, обладавший более спокойным нравом, чем Роберт, умудрился в начале года поссориться с королевой. Она прогнала его со двора, велев более не появляться во дворце. Саутгемптон собирался переждать, пока королевский гнев утихнет, пребывая с посольством в Париже.

– Опять Сесил, – Роберт ворвался ко мне в дурном настроении.

– Что случилось? – я оторвалась от созерцания новорожденного сына и посмотрела на взъерошенного брата.

– В Париж едет Сесил! Она опять переменила свое мнение, и не в мою пользу. Старый дурак Берли настоял на своем. Если он сам не уйдет в могилу, его придется вызвать на дуэль, – Роберт распалился и схватился за эфес шпаги.

– Лорд Берли вовсе не дурак, – вступилась я за старика. – Он давно и преданно служит королеве. Что тебе сказала сама Елизавета?

– Ничего! Просто поставила перед фактом: посольство возглавляет Сесил, а я остаюсь здесь. Представь себе, я буду заменять его на посту Государственного секретаря. Буду писать бумажки!

– Как здорово, Роберт! Ты же хотел быть назначенным на эту должность. Ты имеешь возможность показать свои способности не только на поле боя, – наверное, я бы радовалась всему в тот момент, забавляясь с младенцем, но я и вправду считала назначение Роберта, пусть временное, хорошим знаком.

Сесил-младший отлично знал характер графа Эссекса. Он потратил перед отъездом массу времени, уговаривая заменить его на почетной должности секретаря. Я удивлялась терпению и выдержке Сесила. Он унаследовал у отца все черты, необходимые для продвижения и службы при дворе. Роберт не смог устоять. Он принял предложенный временный пост и никого на дуэль вызывать не стал. Правда, с королевой Роберт разговаривал все фривольнее.

«Долго ли она будет терпеть его характер?» – спрашивала я себя.

Податливость Роберта вскоре нашла объяснение. Саутгемптон выправил себе бумаги для выезда из Англии. Несмотря на замену Роберта на Сесила Генри по-прежнему собирался в Париж.

– Саутгемптон пошпионит для меня, – проговорился в начале февраля Роберт. – Сесилу не удастся проворачивать свои дела с Генрихом за моей спиной и без моего ведома.

Я лишь пожала плечами. Роберт возомнил себя чуть ли не королем Англии, пытаясь влиять на ход переговоров с французским королем. Роберта ничего не смущало. Он проводил день за днем в беседах с другом, давая наставления и планируя действия, направленные против Сесила.

– Чарльз, если граф сорвет переговоры с Генрихом, разве это правильно? – меня все же беспокоило неразумное поведение брата. – Должна выиграть Англия и английская королева, а не тот или другой ее фаворит.

– Верно. Роберт пытается очернить Сесила за счет Англии. Хотя, я думаю, Саутгемптону не удастся предпринять ничего важного. Да и голова его занята не политикой.

Тут я согласилась с Чарльзом. Граф бежал из Англии из-за ссоры с королевой. А вот причиной ссоры послужила непрекращающаяся любовь Генри к Элизабет Вернон, о которой я уже упоминала в своем рассказе. То есть, конечно, граф не стал честно признаваться в своих чувствах к фрейлине королевы самой королеве. Но он заметно нервничал, комплименты Ее Величеству у него иссякли. Он позволял себе резко ей отвечать, не думая о словах. Конечно, на него повлияло и поведение лучшего друга. Чувствуя себя под защитой Роберта, Саутгемптон решил, что снисходительность королевы распространяется на него тоже.

Шестого февраля посольство выехало из Англии. Роберт приступил к обязанностям Государственного секретаря. Страсти на время утихли.

Через месяц Роберт с гордостью поведал: графа Саутгемптона представили королю Франции.

– Думаешь, он сможет повлиять на Генриха? – я не понимала подобной гордости за друга. Ее можно было объяснить лишь данными графу поручениями.

– Ты недооцениваешь Саутгемптона! – вскрикнул Роберт и тут же подтвердил мои опасения: – Я уверен в его действиях. Он способен не только устраивать спектакли и сочинять стихи.

Посольство оставалось в Париже еще месяц. Генрих развлекал англичан, охотно принимал их у себя, согласно кивал, подтверждая неугасимое желание не разрывать братского союза с Англией. Территории на севере Франции оставались камнем преткновения в беседах с королем. Тем не менее все соглашались – оставлять их в руках испанцев нельзя.

От Саутгемптона приходили восторженные письма. Он наслаждался жизнью вдали от дома и пока возвращаться не собирался. А вот Сесил, насколько я понимала, скоро появится в Лондоне. Его миссия затянулась: Генрих отказывался давать твердое обещание воздержаться от подписания договора с Испанией. С другой стороны, он утверждал: это не нарушит отношений с Елизаветой. Время уходило, но ничего иного добиться от Наварры было невозможно.

Чарльз не считал миссию Сесила невыполненной, а роль графа так вообще не рассматривал как сколько-нибудь значимую:

– Добиться конкретных обещаний невозможно. Франция слишком устала от многолетней войны. Король прав. Он думает о своей стране, о своем народе. Уверен, Генрих будет стараться ни с кем не портить отношения. Я также уверен, Сесил сделал все, что смог. Посмотрим, как пойдут дела дальше. А граф развлекается, забыв про обещания, данные Роберту. Судя по его письмам, он останется во Франции. Сесил возвращается без него.

Так и случилось. В начале апреля Сесил вместе с посольством прибыл в Лондон. Граф Саутгемптон написал Роберту примерно следующее:

«Я подожду, пока гнев Ее Величества не уляжется окончательно. К тому же я попытаюсь довести данное Вами поручение до конца. Оставшись во Франции в одиночестве, без известной Вам персоны, я смогу повернуть дело в нужную сторону…»

Роберт доверял другу и не сомневался в его усердии. Странное впечатление порой производил на меня брат: открытый, смелый, резкий в своих порывах, часто грубый. Получив прекрасное образование, последнее время он походил на неотесанного крестьянина, а не на графа. С другой стороны, Роберт отличался странным отношением к друзьям: он верил им безоговорочно, защищая их и пытаясь добывать для них должности и титулы. Этим он скорее вредил и им, и себе. Королеве не нравилась прямолинейная манера Роберта настаивать на назначениях своих друзей. Чем более он настаивал, тем более Ее Величество упрямилась. В итоге должность и титул получал кто-нибудь другой.

Друзья, конечно, любили Роберта. Они следовали за ним повсюду, восторженно глядя на своего предводителя. Но они не имели ни власти, ни знакомств при дворе, необходимых для собственной защиты и поддержки друга.

Буду справедливой, в домах Роберта всегда толпились люди. Им восхищались ровно настолько же, насколько не любили. Завистников у него хватало. А королева больше все же прислушивалась к мнению лорда Берли и других проверенных годами подданных. Молодые, резкие в суждениях фавориты ценились за умение говорить комплименты. Когда они пытались перейти эту грань, их ставили на место.

– Это нормально, – рассуждала я вслух, оставаясь наедине со своим Чарльзом. – Королева не становится моложе, а фавориты взрослеют. Им нужно добиться большего, чем то, что они имели в юности. Тогда одно только присутствие возле королевы делало их значимыми в собственных глазах. Сейчас Роберт и его друзья жаждут подвигов и громких званий. Королева? Она остается преданной тем, кто был с ней с самого начала. С детства или юности. Возьми лорда Берли. Он служил ей с тех пор, как она юной принцессой росла в удалении от двора и когда мало кто мог предположить, что Елизавета станет королевой Англии. Кто такой для нее мой брат? Роберт всего-то около десяти лет при дворе. Наивный мальчик, представленный королеве графом Лейстером. Мне кажется, она многое ему прощает лишь в память о любимом Дадли.

С годами становишься мудрее и глупее одновременно. Я судила по себе: мудрость граничила с безумием. Я считала каждый день, проведенный вместе с Чарльзом, и в то же время совершенно не обращала внимания на завистливый шепот, раздававшийся за моей спиной.

– Сестра графа Эссекса, – шипели «змеи», – открыто живет вместе с любовником при живом муже. Сестре фаворита позволено все!

* * *

Франция и Испания подписали соглашение о мире в Вервене второго мая. В городке близ Фландрии Филипп согласился по договору о мире отдать Генриху Наваррскому Кале. Никакого союза против Англии заключено не было. Испанский король, страдающий от болезней, под гнетом долгов, в которые погрузилась его страна, пошел на некоторые уступки французскому королю. Оба считали невыгодным дальнейшее продолжение военных действий.

В то же время Роберт зачем-то вознамерился вернуть мать ко двору.

– К чему тебе заставлять королеву принимать маму? – задала я мучивший меня вопрос.

– Если королева принимает меня, значит, должна позволить и матери появляться при дворе. – Роберт напоминал мне в тот момент напыщенного индюка, но вслух я об этом говорить не стала.

– И что? Маме позволили приехать?

– Только вообрази себе, да! Позволили. Ты не представляешь, насколько я способен влиять на королеву. Вы все думаете, она еще в силах управлять своими фаворитами, как шахматными фигурами. Ошибаетесь! – Роберт поднял указательный палец и поводил им перед моим носом. – Она стара. Цепляется за молодость, которой давно нет.

– Ты жесток, Роберт, – я не ожидала от брата таких слов. – Разве не благодаря Ее Величеству ты достиг того, что имеешь? Разве не она помогала тебе?

– Я всего достиг сам, Пенелопа. Странно ты рассуждаешь. И без королевы я бы выделился среди прочих, – Роберт нахмурился.

И опять я сравнила его с ребенком, взбалмошным и невоспитанным. Ребенком, которого любят и балуют. А он хмурился и хмурился, теребя отросшую бороду.

– Пенелопа, прости, – неожиданно произнес он. – Мне обидно за маму.

– Твоя жена тоже отлучена от двора. Почему ты не пытаешься заставить королеву встретиться с Френсис?

На мой вопрос у Роберта ответа не было. Мы оба знали, Френсис более не живет в его сердце. Да и с мамой у Елизаветы свои счеты. Уговорить Ее Величество принять Летицию Нолис – графиню Лейстер? Весьма непростая задача. Оказалось, королева, несмотря на «старость», обыгрывала Роберта. Ну, или, по крайней мере, играла вничью…

В конце весны мама приехала в Лондон. Она поселилась у меня в доме, потому что у Роберта все же было слишком шумно. Ежедневно мы являлись с ней в Гринвич в застекленную галерею дворца, куда могла заходить только сама королева. Каждый день мы просиживали там по несколько часов, но в конце концов к нам подходили одна из фрейлин либо слуга, чтобы доложить:

– Ее Величество подойти не может. Дела государственной важности. Просит прийти завтра и приносит извинения.

Мы уходили ни с чем. Роберт возмущался и вновь приходил к королеве с просьбой увидеться с матерью.

– Мама, может, не стоит проявлять настойчивость? – сказала я ей под конец недели. – Зачем тебе это нужно? Ты сама не испытываешь к Елизавете большой симпатии.

– Боюсь, меня не похоронят возле графа, – призналась мама. – Я умру, и Елизавета из мести разлучит нас в нашем последнем пристанище.

– Но если она не помешала тебе похоронить Дадли возле дома, то почему она не позволит тебя хоронить возле графа? – я недоумевала.

– Она мне мстит. Никогда не простит, – в мамином голосе я не слышала ни единой нотки раскаяния или грусти. – Я привезла ей в подарок украшение, – мама достала небольшую шкатулку. – Роберт договорился о торжественном обеде. Завтра. Там соберется много людей. Скорее всего, королева придет. Хотя бы мне удастся подарить ей драгоценности.

К обеду собрался, действительно, весь двор. Роберт расхаживал по залу в расшитом камзоле, явно нервничая. Стол был готов. Для королевы поставили высокое кресло, и оно пока пустовало.

– Ее Величество просит начинать обед без нее! – объявил вошедший в комнату слуга.

Придворные зашептались, оглядываясь на Роберта. Он поспешно вышел из комнаты. Остальные принялись за еду…

Стало ясно – маме надо уезжать. Елизавета принимала Роберта, иногда вежливо разговаривала со мной, расспрашивая о здоровье детей. Однажды после торжественного обеда я осмелилась спросить про маму, которая пока оставалась в Лондоне:

– Летиция Нолис, моя мать, привезла вам подарок и испрашивает соизволения встретиться, чтобы поцеловать вашу руку и вручить его, – еле слышно прошептала я, страшно волнуясь.

В отличие от чувств, которые испытывал к Ее Величеству Роберт, мне королева внушала страх и уважение. Молчать в ее присутствии я могла спокойно. Говорить… О! Вот это уже мне давалось сложнее.

– Леди Рич, ваша мать может вместе с вами прийти завтра в южную галерею.

Я не поверила своим ушам.

– Мама, завтра идем во дворец. Думаю, королева пройдет через галерею. Ты все-таки с ней увидишься.

В самом деле, Ее Величество прошла, гордо выпрямив спину, мимо нас. Мы преклонили колени. На минуту Елизавета задержалась возле мамы. Летиция склонила голову и поцеловала протянутую руку. Затем вручила шкатулку. Королева, не сказав ни слова, пошла дальше. Вслед за ней, не оборачиваясь, прошелестели юбками фрейлины.

Все попытки Роберта добиться повторной встречи успехом не увенчались. Мама уехала. А меня охватывало все более сильное предчувствие: королева не желает играть по правилам брата. Приняв от мамы подарок, она унизила ее еще больше, показав, насколько презирает и не считает нужным общаться.

Роберт не замечал еле заметного охлаждения к собственной персоне. Я пыталась убедить себя, что это – мои фантазии, никакого охлаждения нет и королева относится к Роберту по-прежнему. Она прощает ему грубоватые шутки, скользкие замечания, частое отсутствие во дворце. Она всегда отправляла к Роберту слуг справиться о его здоровье, а то и приходила сама. Что заставляло меня осторожно догадываться: это лишь остатки чувств, которые королева внешне пока проявляет, а внутри уже готова расстаться со своим фаворитом?

Пожалуй, королеву выдавал взгляд. Умный взгляд мудрых глаз, все понимающий, но далеко не все прощающий. Двор раскололся надвое. Королева, видимо, не хотела открыто отдалять Роберта: слишком многие его не просто любили – обожали. Простые люди на улице часто приветствовали графа Эссекса, как героя. Кадис не забыли. Последние неудачи не испортили впечатления. Тем более внешне Роберт как нельзя лучше подходил на роль победителя сражений. После Кадиса он стал отличаться от остальных придворных, следуя моде только в одежде.

Иногда за спиной королевы Роберт и вовсе позволял себе откровенные оскорбления, касавшиеся ее возраста и внешности.

– Пойми, Роберт, – пыталась я вразумить брата, – рядом с тобой есть люди, которые при первом же удобном случае предадут тебя и доложат королеве о твоих выходках. Да и зачем оскорблять женщину, которая является королевой Англии? Твоей королевой. Она – Тюдор, не забывай. В ней течет кровь Генриха – человека, скорого на расправу.

– Пусть пудрится поменьше! – Роберт расхохотался. – Старая женщина, забывшая про возраст, флиртующая с молодыми мужчинами. Она смешна! Пытается мне указывать что делать. Я сам знаю. И я сумею убедить ее и Тайный Совет, в котором заседают такие же выжившие из ума старики: надо собираться в поход против Филиппа. И прекратить твердить об Ирландии.

– Ты же раньше вроде не замечал ни пудры, ни париков. Намного ли Ее Величество была моложе, когда вы познакомились? Она выглядела не девочкой, какой ее помнил Дадли.

Мне стало обидно за Елизавету. Издалека она и сейчас выглядела молодой: стройная с прямой спиной, в рыжем парике, в котором, естественно, не проглядывался ни единый седой волос. Вблизи, конечно, возраст выдавало лицо. Но я искренне восхищалась выносливостью королевы. Она, как и раньше, способна была весь день ехать на лошади во время охоты или ходить пешком по аллеям парка, утомляя до крайности своих более молодых приближенных, которые плелись за ней вслед. Несмотря на столы, ломившиеся от еды, Ее Величество никогда много не ела.

Во многих домах по моде вставали поздно, к полудню. После сразу сытно обедали, а вечером ужинали. Королева вставала рано, гуляла и в семь утра завтракала. Завтрак для нее часто становился самым плотным приемом пищи. Королевскую привычку мне перенять никак не удавалось. И когда я должна была являться во дворец к завтраку королевы, сильнее пытки нельзя было придумать…

– Пенелопа, люди меняются, – Роберт нахмурился и перестал улыбаться. – Я стал другим. После Кадиса мне сложно оставаться прежним.

– Ах, Кадис! Роберт, тебе надо уже перестать вспоминать так часто о Кадисе. Он – в прошлом. Твои главные победы впереди.

– Не смей так говорить! – глаза брата сверкнули из-под нахмуренных бровей. – Память о Кадисе никогда не умрет в моем сердце!

* * *

Наступило жаркое лето. Я старалась бывать в душном Лондоне пореже. Королевский двор расположился в Гринвиче и его окрестностях. В столице вспыхивали болезни. Не прекращающийся голод заставлял людей стекаться в Лондон. И в бедных частях города, где в воздухе вечно стоял ужасающий запах, который источали немытые тела горожан и канавы с отбросами, болели и умирали куда чаще, чем в богатых домах. Трупы не успевали вывозить и хоронить. В Лондоне опять заговорили о чуме. Страшное слово гнало прочь лишь тех, у кого были силы и возможности передвигаться.

Чарльз говорил:

– В Лондоне всегда, даже в самые худшие годы, оставались люди. Я слышал разные истории. Некоторые заколачивали двери и окна, надеясь, что чума в таком случае не залезет внутрь. Так жили месяц и больше, не выходя на улицу, в темном доме. Иногда умирали, а соседи, вернувшись, взламывали двери и обнаруживали разлагающиеся трупы. Другие не сидели в доме, потому что дома у них не было. Они ходили по городу, грабили чужие жилища, пили и ели из запасов, сделанных бросившими дом хозяевами.

У меня мурашки бежали по коже от подобных рассказов. И ночью иногда снились блуждающие по городу люди с сумасшедшим огнем во взгляде и с всклокоченными бородами. Отчего-то они походили внешне на рассерженного Роберта. Я просыпалась с бьющимся сильнее, чем обычно, сердцем и плохими предчувствиями.

В июле разразился скандал. Роберт перестал сдерживаться и повел себя совсем неподобающим образом в присутствии королевы, адмирала Говарда, Сесила и лорда Берли. Обсуждение касалось Ирландии…

Я помню, как отец ездил в Ойстер наводить порядок. Север Ирландии всегда оставался местом, где выступали против Англии. Вешали, убивали, сажали в тюрьмы одних, на их место мгновенно становились другие. За последние годы лучше не стало. О’Нейл, возглавлявший сопротивление, получил от Елизаветы титул графа Тирона. Он не отказался от предложенной чести. Но шпионы докладывали, О’Нейл продолжает переписываться с Филиппом, уговаривая его совместно выступить против Англии. Провалившаяся прошлогодняя попытка высадиться в Ирландии не охладила их пыла.

Английские войска в мятежной варварской стране возглавлял сэр Джон Норрис. Он предложил О’Нейлу прекратить сопротивление. Взамен обещал вывести английских солдат с севера. О’Нейл согласился. Как только солдаты ушли, он, по своему обыкновению, вновь поднял оружие.

Королева назначила своего нового представителя, лорда Бороу. Сэр Джон Норрис оказался у него в подчинении и вскоре после назначения Бороу скончался. Двор шептался: сэр Джон умер от расстройства. Он посчитал, что более ему королева не доверяет и не считает его достойным представителем Англии.

Лорд Бороу начал управление с жестокой атаки на бунтовщиков. Не без потерь ему удалось взять форт Блэкуотер, самое укрепленное место ирландцев. Развить успех лорд не успел и умер от полученных ранений. Власть перешла к графу Ормонду. О’Нейл, никем не преследуемый, в свою очередь осадил форт. Отправленное Ормондом войско потерпело поражение, какого, как утверждал Чарльз, не знали еще англичане в Ирландии. Погибло более полутора тысяч человек, а форт мгновенно сдался О’Нейлу. Победитель злорадствуя, заявил о неподчинении королеве Англии. Ни на каких условиях он не собирался заключать с нами союз, продолжая держать оружие наготове в ожидании помощи от короля Испании…

Так вот, разговоры о положении дел в Ирландии в последнее время оставались главным предметом обсуждения в Совете. Шансы Роберта отвлечь внимание королевы от этой насущной проблемы были невелики. Лорд Берли, несмотря на день ото дня ухудшающееся самочувствие, очередную идею Роберта, касавшуюся нападения на Испанию, отвергал. Королева так же считала: дешевле сломить сопротивление в Ирландии, чем опять собирать флот. Тем более вести из Испании приходили обнадеживающие: страна обанкротилась окончательно, у Филиппа отсутствовали средства на строительство и ремонт кораблей. К тому же бывшие его союзники, понаблюдав за провалом предыдущих кампаний, отказывались принимать участие в снаряжении новых испанских Армад.

Поняв, что не находит у присутствующих поддержки, Роберт принялся спорить о назначении нового командующего английскими войсками в Ирландии. Казалось бы, на эту должность прочили нашего родственника, дядю сэра Уильяма Нолиса. В свое время дядя воевал в Голландии с графом Лейстером. Мама приходилась родной сестрой сэру Уильяму. Но королева умела не обращать внимания на подобные мелочи: при дворе кто только не состоял друг с другом в родстве. Ее Величество никогда не забывала тех, кто дружил с графом Лейстером и кого он выделял.

Невзирая на родство с сэром Уильямом, Роберт настаивал на назначении сэра Джорджа Кэроу. Сэр Джордж долгое время служил в Ирландии. Королева признавала его заслуги и даровала ему рыцарское звание. Он даже отказался от поста посла во Франции, желая остаться в Ирландии. Но в девяносто втором году сэр Джордж вернулся в Англию, получив от королевы новое назначение. Как он познакомился с Робертом? В Кадисе! Вот только дружбой их отношения никак нельзя было назвать.

Сэр Джордж скорее являлся другом лорда Берли и поддерживал его сына Сесила. Совместные с Робертом походы в Кадис, а затем к Азорским островам не сделали их ближе. Роберт постоянно подозревал Кэроу в шпионаже и отстаивании интересов Сесила. Зачем же Роберту понадобилось настаивать на назначении сэра Джорджа в Ирландию?

– Я хочу убрать с дороги этого хвастливого выскочку! – объяснял брат. – Одним другом Сесила меньше!

А незадолго до описываемого мною события Кэроу оскорбил Роберта, и дело почти дошло до дуэли. Вмешались все: королева, Сесил, Берли. Драться соперники не стали. Однако упрямый, злой Роберт просто так сдаваться не стал. Он не думал, что королева будет настаивать на своем выборе. Ведь сэр Джордж на самом деле прекрасно знал Ирландию и отличался безжалостным, жестоким нравом…

Королеву убедить не удавалось. Порой она тоже бывала упряма под стать Роберту.

– Решение принято, граф Эссекс, – объявила Елизавета, поджав губы. – Сэр Джордж достаточно послужил в Ирландии. Он мне нужен здесь, в Лондоне. А ваш дядя вполне способен справиться с задачей. Граф Лейстер был о нем высокого мнения.

И тут Роберт, крайне раздраженный и неспособный более аргументировать свое мнение, повернулся к Ее Величеству спиной и презрительно рассмеялся. Королева вскочила с кресла, стремительно подошла к Роберту и надрала ему уши. Да, да! Именно так! Порой, когда мои сыновья начинают особенно шалить, я делаю так же. Им это ужасно не нравится. Роберту тоже не понравилось. Еще бы, при врагах, которые и так постоянно искали повод унизить Роберта или указать ему на ошибку, получить такую выволочку!