Текст книги "Нина Риччи"

Глава 3
Послевоенное время

В ноябре 1918 года закончилась Первая мировая война. Франции она нанесла колоссальный удар: многие погибли на фронте, а тем, кто возвращался, приходилось вновь адаптироваться к мирной жизни. Более восьми миллионов человек были мобилизованы, при этом почти полтора миллиона погибло, что составляло три с половиной процента довоенного населения страны. Потери Франции превосходили потери, понесенные другими странами, вовлеченными в Первую мировую. Более того, пандемия испанского гриппа, разразившаяся в 1918–1919 годах, унесла еще четыреста пятьдесят тысяч жизней. За скупыми цифрами статистики стояли реальные люди: 760 тысяч сирот, 600 тысяч вдов, более миллиона инвалидов… Упала рождаемость, и это привело к тому, что вплоть до Второй мировой войны женщины так и не получили права голоса на выборах: имелась статистика других стран, доказывавшая, что принятие подобного закона приводило к падению рождаемости.

В декабре 1918 года правительство назначило заместителя министра по демобилизации. Процесс возвращения солдат к мирной жизни во Франции по сравнению, например, с Великобританией прошел довольно гладко. Однако закон, обязывавший работодателей брать вернувшихся с фронта обратно на прежнюю работу, функционировал плохо, и послевоенный экономический кризис сильно сказался именно на ветеранах. Этот закон имел и оборотную сторону: предприятия старались избавиться от женщин, которых они вынужденно нанимали вместо мужчин во время войны, но из-за кризиса это не сильно прибавило рабочих мест. Премьер-министр Жорж Клемансо заявлял: «Они имеют больше прав, чем мы», тем не менее в весенних протестах 1919 года приняло участие огромное количество ветеранов: работы не хватало, цены росли, зарплата оставалась низкой. Кроме того, на момент подписания мирного договора во Франции оставались районы, занятые немцами. То есть кроме демобилизации шел еще и болезненный процесс возвращения немцев на свои территории, а разрушенная экономика бывших оккупированных территорий нуждалась в полном восстановлении.

Тем не менее стремление вернуться к утерянному за время войны хотя и казалось иллюзорным, но стало целью для подавляющего большинства французов. С конца 1918 года по 1920-й во Франции проводилось множество празднеств, фестивалей на общенациональном и местном уровнях. В одном только департаменте Пьюи-де-Дом с мая по декабрь 1919 года прошло порядка трехсот двадцати фестивалей, посвященных победе. К 1920-м годам ситуация более или менее стабилизировалась, хотя о полном возврате к довоенной жизни никто уже не помышлял.

Если же говорить о моде, то к 1920-м Франция не потеряла своих лидерских позиций в мире, доказывая в очередной раз, что именно она имеет в этой области влияние на другие страны. За прошедшее время эти позиции только упрочились – новую моду по-прежнему диктовали из Парижа. В 1920-е годы дом моды Раффин полностью перешел под управление Нины Риччи; компания твердо стояла на ногах, и владелец, безусловно доверяя Нине, от дел устранился. Название изменилось: теперь оно отражало имя того, кто на самом деле управлял домом, – «RicciÀ».

Мужчины, возвращавшиеся с фронта, стали более спокойно воспринимать идею равенства с женщинами, в частности в сфере экономики, и мода сыграла в этом не последнюю роль. На улицах теперь мало кто мог удивиться, увидев женщину в брюках, рубашке или костюме, явно позаимствованных из мужского гардероба. До войны такое трудно было представить, в женской моде тогда главенствовали юбки и платья. Унисекс постепенно становился реальностью, а мода на короткие стрижки добавила к этому еще одну заметную черту. Неотъемлемой частью женского гардероба стали ремни, которые раньше являлись прерогативой мужчин, так как носились с брюками, но теперь и женщины уже подпоясывали ими блузы и юбки.

В противовес моде «а-ля мужская» создавалась одежда женственная, например платья-чарльстон. Впрочем, и она тоже стала иной: открывалось все, что можно открыть: шея, зона декольте, руки, а главное – ноги! Короткие (по тогдашним меркам) платья превалировали вечерами в кафе, ресторанах, кабаре Парижа. Конечно, не все следовали такой моде, и у Нины Риччи всегда можно было заказать что-то несколько более консервативное. Нет, ее одежда не выглядела старомодной, но она не спешила использовать мужской гардероб или выставлять напоказ ножки. Именно в 1920-е быстрыми темпами развивалась индустрия нижнего белья: женщинам предлагался большой выбор, разные ценовые категории, нижнее белье стало не только красивым, но и сексуальным.

Казалось, женщины приобрели независимость от мужчин, получив возможность работать и зарабатывать более или менее приличные деньги, которые могли тратить как им вздумается. На деле все происходило не совсем так: во Франции подобная свобода имела весьма иллюзорный характер, ведь возможность работать и зарабатывать вовсе не повлекла за собой изменений в законодательстве. Как и раньше, женщина не имела собственного счета в банке и права распоряжаться деньгами. Более того, на ту самую работу без разрешения мужа пойти тоже было нельзя. Нину Риччи подобные нюансы во втором браке не волновали – муж даже не пытался устанавливать в семье патриархат, но для многих это становилось большой проблемой. Даже после Второй мировой войны, когда в 1970-е уже приняли соответствующие законы, женщины часто не просто отдавали мужьям заработанные деньги, они порой спонсировали их расходы, а если мужчина не работал, то содержали его. Подобное положение дел нередко находило свое отражение во французском кинематографе тех лет.

В современных американских статьях можно найти следующие рассуждения: мол, в викторианскую эпоху женщины просто-напросто не имели собственных средств, а потому не могли купить что-то «альтернативное» и «потрясти устои»[11]11
  Статья в американском журнале «Fashion Blog»: «How 1920s Parisian Fashion Influenced Our Society».


[Закрыть]. В реальности мода точно отражала веяния эпохи вне зависимости от финансовых возможностей: например, вдова вполне могла распоряжаться своими деньгами, но той самой «альтернативы» попросту не существовало. Моду изменила война, которая в начале XX века велась несколько по иным правилам. Индустриализация заставила женщин пойти на заводы и фабрики вместо мужчин, что и потребовало иной одежды. А вот финансы мужчины так легко, как предметы своего гардероба, выпускать из рук не собирались.

Самостоятельность Нины Риччи в принципе не являлась вызовом обществу. Сначала ее спровоцировала смерть отца: и мать, и дочери работали, чтобы прокормить себя и младших детей. Брат Нины рано уехал в Южную Америку, и роль мужчины в семье играли только мужья дочерей. Старшие сестры жили отдельно, младшая замуж так и не вышла, оставаясь Нине верной помощницей. В первом браке Нина полностью следовала заведенным традициям, не пытаясь изменить положение вещей. Надо сказать, муж не противился ее тратам, не настаивал на ее уходе с работы, поглощавшей большую часть времени жены. Он не был в этом заинтересован: его попытки наладить бизнес в Париже провалились, и жил он за счет жены. Со вторым мужем такая проблема не стояла по другой причине. Морей оказался под стать Нине: вместе они тратили деньги на то, что им обоим было интересно. Нина Риччи заняла ту нишу в мире моды, которая не представляла опасности – элегантный консерватизм, привлекавший женщин, не желавших резко менять свой стиль. За время войны ей удалось сохранить свой статус, и после нее она старалась не изменять себе – ведь ее стиль фактически точно соответствовал тому, которому хотели следовать клиентки дома моды Раффин: платья сохраняли подобающую длину, брюки не предлагались, руки и плечи обнажались в рамках приличия. Часть нововведений Нина Риччи с удовольствием использовала: она тоже исключила корсет, многослойные нижние юбки, неудобные детали туалета и ткани, которые вышли из моды во многом из-за сложностей в поставках.

Стабильность тоже привлекала – далеко не все хотели стремительно меняться в угоду времени и обстоятельствам. Более того, сама Нина олицетворяла стабильность и спокойствие. Такое ощущение, что она ни с кем не соревновалась, имела только одного конкурента – саму себя. При всей любви к искусству Нина Риччи не водила дружбы с актерами, писателями, музыкантами. Она, конечно, знала некоторых из них лично, но в это разгульное сообщество не входила, не шила костюмов для сцены, которые могли ее прославить, но слава – это не то, к чему она стремилась. Несмотря на бедное детство, Нина вспоминала его с теплотой, хотя и отлично знала, как тяжек путь наверх. Терять деньги не хотелось, но и не приходилось: Нина отличалась разумностью в тратах и никаких рискованных предприятий не затевала. С другой стороны, она любила красивую жизнь, однако остерегалась бросать деньги на ветер. У нее были определенные приоритеты, желания, которые она считала нужным удовлетворять. Среди них: большая квартира в хорошем районе, отличная машина, образование сына, помощь матери и сестре, собственный внешний вид. Последнее являлось ее отличительной чертой на протяжении всей жизни – элегантность всегда была присуща Нине так же, как ее моделям. В ней сочетались прекрасное знание технической стороны своей профессии, безупречный вкус и коммерческие способности. Ей уже не приходилось сидеть с иголкой в руках, она могла проверять, насколько качественно сработали мастерицы ее дома моды. Модели Нина создавала сама, лично беседовала с клиентками. Выкройки, по которым шили одежду от Нины Риччи, покупали швеи из других городов, так как спрос на элегантный консерватизм был везде стабильно высоким. Многие представители буржуазии отвергали любую эксцентричность, считая ее проявлением дурного тона. Заработав деньги, мужья предпочитали видеть своих жен в престижных нарядах, а не в одежде, которая так походила на ту, которую они носили по бедности. Статус нужно было показывать. После войны не следовало носить что-то вычурное и броское. Необходимо было проявлять вкус и чувство меры. Модели Нины Риччи как нельзя лучше соответствовали данному тренду.

Глава 4
«Ревущие» двадцатые

Война отходила на второй план, люди начинали привыкать к мирной жизни, к новым реалиям, новому стилю и весьма условному равенству между мужчинами и женщинами. Здесь речь идет только о Франции – в СССР, например, равенство в те годы стало реальностью, но мода, внешние проявления превалировавших тенденций в обеих странах носили одинаковый характер: «…идеальная новая женщина выглядела как девочка-пацанка, как мальчишка, моложавая, худенькая, атлетичная, с короткой стрижкой и в короткой юбке, андрогинная; друг и равноправный партнер, а не содержанка»[12]12
  Ginsburg M. Paris Fashions: The Art Deco Style of the 1920s. London, 1989.


[Закрыть]. Большинство платьев 1920-х годов стройнили своих обладательниц, так как талия была занижена, а драпировка довершала дело. Определенная сдержанность, которой соответствовала одежда во время войны, уже стала неактуальной, вечерние наряды снова ослепляли, играя яркими красками; их длина снова увеличилась. Костюм часто стал заменяться платьем и пальто такого же стиля, рукава и горловина которого имели меховую оторочку. Пальто обычно бывало чуть ниже колена, позволяя увидеть длинную юбку платья. Узоры на тканях и фасоны часто вдохновлялись африканскими мотивами танцевальных платьев. Вернулись в моду и маленькие шляпки: большие поля мешали при поездках в общественном транспорте и в машине, поэтому их видели только на курортах, где они защищали лица от солнца.

Наряды активно демонстрировались в казино Довиля, Ле-Туке (благодаря близости к столице прозванного «парижским пляжем»), Ла-Боле. Фактически эти места служили подиумом, на котором француженки показывали новейшие веяния моды, а иностранки имели возможность тут же скопировать фасон, купить выкройку или сам наряд. Ко второй половине 1920-х годов становится заметна тенденция не экономить на ткани: юбки приобретают более пышный вид, а на воротники и рукава тратится больше меха. Летом в моде были креп и шифон, зимой – шерсть и бархат. Шляпки все больше украшают, хотя к пышной отделке конца XIX– начала XX века так и не возвращаются. Явным фаворитом среди украшений стал жемчуг, но все активнее используются более дешевые варианты драгоценностей – стразы. Если вечером часто носили удлиненные фасоны, то летние курорты днем пестрели шелковыми нарядами, длиной чуть ниже колена. Чтобы придать платью уникальность, использовались ткани самых разнообразных расцветок. Нина Риччи всегда активно использовала цветочные узоры, период 1920-х наиболее полно отражал ее вкус и стиль. Фасоны для некоторых нарядов кутюрье заимствовали у спортивных моделей, например платьев для игры в теннис, популярны были элементы одежды, заимствованные у матросской формы. Спортивную одежду модельеры разрабатывали весьма активно: в «теннисных» платьях позволялось пойти и на ланч, и на вечерний коктейль, что тоже знаменовало новые модные тенденции, которые позволяли работающей женщине, не заходя домой, в достойном виде явиться на вечернее мероприятие. Подол юбки часто был разной длины, да и остальные предметы туалета демонстрировали полную асимметрию.

Основным лозунгом 1920-х годов стало слово «контраст»: темный мех на светлых легких тканях, яркие контрастные узоры, натуральные ткани и искусственные камни… Контрастировали узоры не только по цвету, но и по геометрии рисунка. Гламур, роскошь, блеск с легкостью соседствовали с модой на простоту, пришедшей во время войны и остававшейся в фаворе. Но богатым дамам уже не хотелось прятаться за строгими мужскими фасонами, неброскими расцветками. Тогда впервые гламур расцвел пышным цветом, позволив новым буржуа показывать уровень дохода при помощи блестящих нарядов. Для вечерних туалетов вернулась многослойность, богатая вышивка, дорогая ткань. Женщина скромного достатка днем еще могла, смешавшись с толпой, не выдать своего финансового положения. Но вечером разница бросалась в глаза: несмотря на весьма условное равенство, женщины зарабатывали куда меньше мужчин, предлагавшийся им набор рабочих мест не отличался разнообразием, поэтому потратить кучу денег на вечерний туалет не все имели возможность. Универмаги, призванные делать моду массовой, лишь внешне копировали популярные фасоны, предлагая за куда меньшие деньги дешевые ткани и фурнитуру. Разрыв между бедными и богатыми, как-то нивелировавшийся за годы войны, снова стал очевиден. Богатство говорило само за себя. Его прекрасно было слышно из шикарных французских казино (не идущих ни в какое сравнение с казино американского типа – демократичными заведениями для «народа»), из курортных отелей, в которых останавливались монаршие особы, но все больше заполнявшиеся буржуа, из дорогих ресторанов и театральных лож.

В 1920-х годах в наряды начали возвращаться романтизм и женственность, но прежние тенденции остались, особенно в повседневной моде. Женственность в одежде теперь понималась иначе и обязательно включала в себя способность быть активной, спортивной, до определенной степени самостоятельной. Даже длинные платья, лишенные корсетов, оставляли свободу движений, позволяя женщине не только спокойно передвигаться без помощи мужчины, но и одеваться без помощи горничной.

В 1928 году, когда Нине Риччи исполнилось сорок пять лет, в ее семье случилось радостное событие: Робер Риччи решил жениться. Ему было двадцать три года, невесте – двадцать два. Важно отметить, что если Нина Риччи вращалась в весьма разношерстном сообществе, где находилось место и итальянской родне, и представителям среднего класса, и богатым буржуа, то ее сын изначально рос в обеспеченной семье, учился в престижной школе. Робер с детства был очень смышленым мальчиком, в школе слыл блестящим учеником. Правда, легко сдав выпускные экзамены и получив хороший аттестат, Робер решил не получать высшего образования, чтобы как можно раньше обрести независимость. Он рано начал помогать своему отчиму Гастону Морею, у которого был довольно приличный электротехнический бизнес, а также руководил техническим журналом «Fil sans Pii», много места отводившим новинке – радио. Сначала положение у журнала было не блестящим. Но Робер проявлял чудеса в общении с потенциальными рекламодателями, поменял внешний вид журнала и сумел сделать его прибыльным. Нина Риччи, несмотря на молодость сына, также часто доверяла ему важные дела, не доверяя их юристам фирмы «Раффин». Он нередко вел переговоры по ее контрактам, договариваясь о выгодной цене. В угоду матери вместо военной службы Робер прошел стажировку в городе Эльбёф, знаменитом производством тканей, на известной фирме «Blin et Blin».

Компания «Blin et Blin» была основана в 1827 году в Эльзасе, однако в 1871 году по Франкфуртскому договору Германия аннексировала Эльзас, и тогда многие эльзасцы покинули регион. В их числе была и семья Блин. Для них выбор Эльбёфа был вполне логичен: еще в 1514 году здесь начали изготавливать ткани, а в 1667 году в городе была создана корпорация ткачей. С собой в Эльбёф семья Блин привезла рабочих и оборудование для мастерских, что стало основой для открытия фабрик компании, которые называли «город в городе». Кроме новых на тот момент промышленных технологий эльзасцы привезли свою культуру, традиции и религию. Таким образом, скромная эльзасская ткацкая мастерская «Maison Blin & Blin», основанная в Эльбёфе в 1871 году, превратилась в престижную французскую компанию, известную во всем мире своими шерстяными тканями. История компании неотделима от истории семьи, которая управляла ею на протяжении почти ста пятидесяти лет. От Арона Блина до Альберта Блина компанией руководили пять поколений.

Когда на практику в компанию приехал Робер Риччи, ею руководили три брата: 38-летний Андре Блин, 45-летний Эрнест Блин и самый старший – 46-летний Морис Блин. Члены семьи Блин, как и многие, кто уехал из Эльзаса, были евреями. Глава семьи, Мойша Арон, стал первым евреем, поселившимся в эльзасском городке Бишвиллер. Он горел желанием вырваться из бедности, в которой существовали почти все евреи в Эльзасе в то время. Именно ему принадлежит слава своеобразного первопроходца – человека, не сведущего в ткацком производстве, но обладавшего огромным талантом коммерсанта. Конечно, успех во многом предопределила так называемая эмансипация евреев 1791 года во Франции: они получили право гражданства и полное равенство в правах с французскими гражданами. Надо отметить, что особое сопротивление принятию этого закона было в Российской империи, и это в конечном итоге привело к отъезду во Францию Самуила Шайкевича, дедушки невесты Робера Риччи. Но затем аннексия заставила семью Блин уехать из Эльзаса, так как компания оказалась отрезанной от основных рынков сбыта таможенными ограничениями, введенными Германией. Вся еврейская община Бишвиллера покинула город, выбрав исход.

Однако после смерти Арона Блина молодое поколение все больше интегрировалось в новое сообщество: они вели аристократический образ жизни традиционной элиты Эльбёфа, и та в итоге признала их. Привязанность к еврейским традициям угасла. Но предприятие оставалось семейным делом. Сыновья постигали все начальные этапы производства под руководством мастеров, а затем получали юридическое или коммерческое образование. Во время Первой мировой войны прибыль компании увеличилась благодаря военным заказам, которые поступали от военного комиссариата: необходима была ткань для военной формы, перчаток и так далее. Благодаря полученной прибыли фабрика расширялась и модернизировалась; во все помещения провели электричество.

Нина Риччи активно сотрудничала с компанией по поставке тканей – они специализировались в основном на дорогих материалах, которые и требовались дому моды Раффина. А Робер попал уже на современное производство с налаженным управлением и имел возможность приобрести бесценный опыт. Но свое призвание он видел в другом – в рекламе…

Неудивительно, что Робер знакомился с девушками определенного круга, из обеспеченных семей. Несмотря на молодость, он производил впечатление уверенного в себе человека, а это уже привлекало к нему внимание более старшего поколения. Вслед за матерью Робер с младых ногтей являлся приверженцем классического стиля в одежде, носил костюмы и галстуки, не выходя за рамки пресловутой классической элегантности. Он был невысок, но, как и его мать, держался с достоинством. Нину Риччи сотрудники за глаза часто называли королевой. Если следовать данной терминологии, то Робера можно было смело называть наследным принцем. Очень скоро подобное сравнение окажется пророческим.

Выбор Робера пал на девушку непростую и внешне весьма похожую на его мать. Единственным отличием можно назвать цвет волос: Нина Риччи рано поседела, а будущая мадам Риччи обладала ярко-рыжими волосами. Но девушка тоже не следовала моде и обладала пышными длинными волосами. Не исключено, что именно это сходство с его матерью подстегнуло чувства Робера, сильно привязанного к Нине с раннего детства. Однако у девушки были не только внешние достоинства. Звали невесту Раймонда Альберик Антуанетта Амелия Шайкевич. На фамилии Раймонды стоит остановиться поподробнее, так как родственники у нее весьма примечательные и сыграют важнейшую роль в становлении империи моды Нины Риччи благодаря своему финансовому положению и связям.

Начнем с дедушки Раймонды, Самуила Соломоновича Шайкевича, родившегося 17 марта 1842 года в Кременчуге Полтавской губернии. Кратко его деятельность описывается следующим образом: московский присяжный поверенный, коллекционер, собиратель гравюр русских и иностранных мастеров. Сведения о нем можно найти и в Российской государственной библиотеке, где любопытный читатель может почитать «Рассуждение студента Самуила Шайкевича, написанное для получения степени кандидата по Юридическому факультету» («О преступлениях против чести»)[13]13
  https://search.rsl.ru/ru/record/01003567998


[Закрыть] в 1865 году. Кроме вышеназванной работы Самуил Шайкевич написал также «Учение о краже со взломом» (1867), «Кражу посредством ключей» (1872), перевел с немецкого работу Гуэ-Глунека «О суде присяжных» (1865). Шайкевич был уважаем в адвокатских кругах Москвы. На его счету много громких дел, в частности он выступал защитником игуменьи Митрофании (в миру баронесса Прасковья Григорьевна Розен). Дело слушалось в 1874 году. Митрофанию обвиняли в крупных хищениях (она возглавляла Введенский Владычный монастырь в Серпухове). Из-за громкого процесса игуменью начали публично травить, и многие известные адвокаты отказывались представлять ее интересы в суде. Самуил Шайкевич согласился: не исключено, что его просили имевшие дела с Митрофанией евреи-ростовщики и торговцы. На суде со стороны прокурора не раз звучали антисемитские речи. Любопытно, что, вдохновившись именно данным процессом, А. Н. Островский написал свою знаменитую пьесу «Волки и овцы».

С. С. Шайкевич серьезно интересовался искусством, его увлечение началось в России и продолжилось во Франции, куда он переехал в 1896 году. «Шайкевич интересовался искусством, живописью и музыкой, поддерживал людей искусства, а также пополнял свою роскошную коллекцию, в которую входили, в частности, все гравюры Дюрера, Рембрандта, малые голландцы. С. С. Шайкевич состоял в переписке с Н. В. Басниным, адвокатом, коллекционером, специалистом по гравюроведению, почетным членом и дарителем Румянцевского музея, занимался благотворительностью». Не исключено, что переезд семьи Шайкевича в Париж был связан с коронацией Николая II, чей взгляд на еврейский вопрос в России весьма неоднозначен.

В Париже Шайкевичи не изменяли своему образу жизни. К Самуилу Соломоновичу, как и ранее, обращались за юридической помощью, так как он считался великолепным специалистом. А после его смерти в 1908 году семья как минимум дважды устраивала аукционы предметов его коллекции. У С. С. Шайкевича осталось четверо детей. Старший сын, Антон, продолжил дело отца и стал юристом. Кроме того, он писал серьезные исследования в области юриспруденции и… любовно-приключенческие романы. Это и был отец Раймонды, жены Робера Риччи. Он родился в 1871 году в Москве (как и все остальные дети), а женился в Париже в 1905 году на Амели Марии Габриэлле Найт, приехавшей с Мартиники, откуда были родом ее родители. Средняя дочь, Елизавета, в 1898 году вышла замуж за ставшего впоследствии известным французского скульптора Франсуа Леона Сикара. Его работы украшают интерьеры Лувра, он был автором памятника и бюста Клемансо. Умер скульптор в 1934 году в возрасте семидесяти двух лет. У Елизаветы и Франсуа в 1900 году родился сын Пьер. Он стал художником, унаследовав талант отца. Вполне вероятно, что интерес к живописи в нем пробудила и богатая коллекция деда: первые наброски Пьер начал делать уже в десять лет. Он не получил никакого специального образования, учился в обычной школе. Позже Пьер заинтересовался архитектурой, но бросил обучение и некоторое время, до 1924 года, работал вместе с отцом. Лишь потом полностью посвятил себя живописи. Его стиль во многом похож на стиль постимпрессионистов; на картинах он в основном изображал ночную жизнь парижских баров и клубов, часто рисовал черных джазовых музыкантов в парижском казино, элегантных танцоров в вихре летящего конфетти. Если посмотреть на его картины, то можно легко ухватить настроение 1920-х годов. Карьера двоюродного брата Раймонды была долгой и успешной. До начала Второй мировой войны он выставлялся в Париже, Лондоне, Турине, Венеции, Мадриде. Во время выставки в Испании одну из картин купил Музей современного искусства в Барселоне. В 1930-х годах Пьер выставлялся в Нью-Йорке. Когда художник вернулся из Штатов, в Париже прошла выставка его картин, на которых был изображен Нью-Йорк. С началом Второй мировой войны его призвали в армию, он попал в плен, но смог бежать и вернулся в Сен-Рафаэль, где у него был дом. Там он и прожил до конца войны, умудрившись даже провести в Ницце выставку. В 1950 году Пьер с женой обосновались в Лос-Анджелесе. Умер Пьер Сикар во Франции в начале 1981 года. По сей день он считается художником, ярко отобразившим 1920-е годы в Париже.

Пожалуй, самой известной фигурой среди детей Самуила Соломоновича Шайкевича была Мария Фрида Шайкевич. В 1901 году она вышла замуж за сына знаменитого художника Пьера Каролюс-Дюрана. Тесть Марии много рисовал представителей высшего общества Франции и прославился именно своими портретами. Его жена, Полина Круазетт, родилась в Санкт-Петербурге, ее мать, француженка Луиза Круазетт, танцевала в Мариинском театре. Дочери Луизы родились от неизвестного отца (вероятнее всего, от разных отцов). Семейное предание гласит, что до свадьбы будущего царя Александра II она была его любовницей. Затем ей пришлось вернуться во Францию. Ее дочь Полина до самой своей смерти получала пенсию, выплачиваемую ей неким сотрудником российского посольства в Париже, что свидетельствует о том, что ее отец был если не царем, то очень высокопоставленным человеком. Младшая сестра Полины, София, тоже достаточно примечательная личность: после переезда во Францию она играла на сцене и, говорят, составляла достойную конкуренцию самой Саре Бернар.

Мария Шайкевич при помощи тестя и его жены познакомилась со многими французскими художниками и литераторами. Ее маленького сына Андре рисовала свекровь – Полина Круазетт, и эта картина весьма ценится у коллекционеров. Но брак Марии и Каролюс-Дюрана быстро распался: в 1906 году они развелись. Летом 1912 года Мария познакомилась с Марселем Прустом, с которым тесно подружилась. «Когда в 1913 году появился роман “По направлению к Свану” (“Du côté de chez Swann”) – первая книга Марселя Пруста из цикла “В поисках утраченного времени”, она смогла организовать через своего друга Адриана Эбрара, директора ежедневника “Le Temps”, интервью с Прустом, чьи последующие письма к ней содержат множество самых откровенных комментариев о творчестве. После смерти Пруста она опубликовала эти письма вместе с мемуарами»[14]14
  Смольский Р. Забытые в изгнании: Франция, Париж. М.: Литрес, 2020.


[Закрыть]. В 1936 году Мария сделала радиопередачу, посвященную Прусту, а в 1960 году издала книгу «Марсель Пруст и Селеста». В конце 1919 года Мария вышла замуж второй раз – за Жака Виаля, который был младше ее на десять лет. Но брак этот тоже продержался недолго: они развелись в 1922 году. К 1930-м годам Мария Шайкевич стала примечательной фигурой во французском обществе, вела радиопередачи о своих знакомствах с известными личностями, публиковала воспоминания, в которых упоминала литературные салоны Парижа, Жана Кокто, Анатоля Франса и многих других примечательных лиц.

Младший сын Самуила Соломоновича, Виктор, погиб на фронте в 1914 году, в самом начале Первой мировой войны. Он окончил Сорбонну, стал, как отец и брат, адвокатом. Но в двадцать девять лет его жизнь оборвала война.

Придется рассказать и еще об одной ветви Шайкевичей – о семье родного дяди Самуила Соломоновича, Григория. У Григория было трое детей. Ефим Григорьевич работал, как и многие в семье, юристом, кроме того, финансистом и присяжным поверенным, являлся членом правления, директором Санкт-Петербургского Международного коммерческого банка, председателем Русского общества «Всеобщая компания электричества», председателем правления общества Тульского меднопрокатного завода и Соединенного кабельного завода. После революции вся семья брата Самуила Григорьевича тоже уехала из России, сохранив большую часть своих капиталов. Сын Ефима Григорьевича, Анатолий Ефимович, – примечательная фигура, как и большинство Шайкевичей. Он и юрист, и писатель, и меценат, и балетный продюсер, и театральный критик, и даже музыкант. Был адвокатом, секретарем правления и советником Санкт-Петербургского международного банка, администратором Российского золотопромышленного общества, фортепианной фабрики братьев Оффенбах, юрисконсультом Тульского меднопрокатного завода; печатался в петербургских газетах «День» и «Русская воля», «Новости». Сначала Анатолий Ефимович жил в Германии, но в 1930 году окончательно перебрался в Париж. Там он выступал с докладами о балете, сам организовывал выступления русских танцовщиков. Со своей первой женой Варварой Васильевной Зубковой Анатолий Ефимович познакомился в России, там же в 1904 году родился их сын Андрей. Но вскоре Анатолий развелся с женой, она вышла замуж за писателя, друга Максима Горького, Александра Николаевича Тихонова (псевдоним – Серебров). Он являлся редактором многих сборников и журналов, а после революции заведовал организованным Горьким издательством «Всемирная литература», редактировал серию «Жизнь замечательных людей». Судя по воспоминаниям современников, Тихонов был замечательным, добрым человеком. Как родного он принял сына Варвары Зубковой от первого брака, и тот всегда с теплотой вспоминал отчима. У Варвары Васильевны в браке с Тихоновым родилась дочь Нина. Однако считается, что Нина была внебрачной дочерью Максима Горького, с которым много и тесно общалась Варвара Васильевна. В начале 1920-х годов Горький помог Андрею, Варваре и Нине выехать за границу. Сам он в связи с плохим самочувствием уехал в Италию, а Варвара Васильевна с детьми жила сначала в Германии, затем во Франции. Анатолий Ефимович, ее первый муж и отец Андрея, помогал им материально.