Текст книги "Троя. История первая. Первый поход греков против Трои"

6. Окончательный расчёт

Наступил день, когда последний камень троянских укреплений занял своё место в верхнем ряду западной стены. Эак наконец-то вытер капли пота со лба и радостно зашвырнул мастерок в ближайшие кусты.

– Всё. Конец работе.

Его радостно поддержали с земли.

– Ура, – вовсю горланили боги. – Спускайся скорее.

Они подхватили Эака и принялись быстро разбирать шаткие подмости.

– А здорово у нас получилось, – не без гордости произнёс Аполлон. – Этот пройдоха троянский царь, конечно, не сможет оценить наш труд по достоинству. Очень жаль.

– Будем надеяться, что за него это сделают его подданные. Неужто троянцам не понравится их стена?

Посейдон был прав. Возведённые стены отличались высотой, чувствовалась мощь и несокрушимость добротной кладки – поистине неприступное сооружение окружало теперь город. Любой враг впадёт в отчаяние, оказавшись под этими стенами, и будет вынужден отказаться от штурма. Это ясно каждому.

– Да, но так ли это ясно Лаомедонту?

Этот простенький вопрос Эака вызвал некоторое затруднение у божественной парочки. И тут решительно выступил Посейдон.

– А вот сейчас и узнаем. Айда во дворец.

– Что, прямо сейчас?

– А почему нет? Мы закончили работу? Закончили. Значит, имеем полное право потребовать вознаграждение. И прямо сейчас. Зачем медлить?

– Ты уверен, что нам не следует подождать, пока кто-нибудь не сообщит ему… – осторожно заметил Аполлон, но Посейдон перебил друга.

– Послушай, тебе не надоело изображать здесь раба? Питаться тухлятиной и спать под открытым небом? Ты не скучаешь по арфам и лирам? Мы сегодня же вернемся на Олимп, или я не бог всех морей.

– Посейдон прав, – вмешался Эак. – Я тоже соскучился по Эгине. Пусть Лаомедонт расплатится с нами, и сразу домой. И лишнего часа здесь не останусь.

Так друзья, миновав арку ими же возведённых ворот, решительно направились по мощёным троянским улицам прямиком во дворец.

Когда впервые, несколько месяцев назад, они оказались на улицах этого города, то были слишком подавлены, чтобы заметить что-либо. Их глаза различали лишь камни мостовой, да мрамор широкой лестницы дворца.

Теперь же, с гордо поднятыми головами, с осознанием выполненного долга друзья с любопытством разглядывали незнакомый им город, стены вокруг которого они возвели только что. До сих пор им не приходило в голову прогуляться по улицам Трои, они слишком уставали за день и ночевали либо в бараке для рабов, либо под открытым небом где-нибудь в стогу душистого сена.

Едва закончились низенькие домишки бывшего посёлка Трои и друзья вступили в Илион, как просто онемели от удивления. А они-то полагали, что ничего прекраснее олимпийского квартала нет и быть не может. Здесь, в этом городе людей каждый дом был произведением искусства, каждый фасад украшали столь любезные Аполлону колонны, а витые решётки отнюдь не были редкостью. К тому же, сколько не пытался вспомнить Аполлон, ни у одного из олимпийских особняков не было балконов, а здесь каждый дом имел их, но, когда они дошли до фонтана, украшенного статуями белого мрамора, Аполлон не на шутку осерчал. Подумать только. Боги всегда считали, что удобства – только их привилегия, а людям подобает ютиться в глинобитных домишках. Самым роскошным зданием в городе, по глубокому убеждению любого бога, должен быть храм или храмы, но никак не простое жилище. А здесь роскошь на каждом шагу. Подумать только. Здесь пышность Персии причудливо переплелась с греческим классицизмом, и вот эта варварская добавка очень раздражала Аполлона.

Они дерзнули жить богато, богаче, чем на родном Олимпе. Что эти люди о себе возомнили? Похожие чувства испытывал Посейдон. Один лишь Эак восторженно восхищался увиденным, что ещё больше приводило в бешенство его друзей. Боги быстро закрыли ему рот, зашипев на Эака, тот удивился, но замолчал, чувствуя злобные взгляды друзей.

Однако всю оставшуюся дорогу до дворца бедняга Эак ломал голову, что же такое случилось с его спутниками. Вид дворца поверг всех в шок. Ничего подобного никто из них не видел ни до, ни после. Дворцы Олимпа показались жалкими лачугами в сравнении с этим великолепным сооружением. Здесь всё дышало роскошью, пожалуй, слишком пышной и помпезной, редкие породы мрамора переплетались с золочёной резьбой, гипсовые завитушки пилястр плавно переходили в карнизы, потолочные фрески сплетались в единую композицию, и везде – шёлк, фарфор, хрусталь и блеск драгоценных камней.

– Живут же люди! – присвистнул Эак. – Вот это я понимаю.

– Да заткнёшься ты или нет, в конце концов?

– А что я такого сказал? – обиделся Эак.

Друзья остановились в нижнем зале, не решаясь осквернять босыми ногами чистейшую белизну мраморных ступеней. Движение не осталось незамеченным – к ним уже спешил расторопный слуга.

– Передай своему господину, – предупредил его протесты Посейдон, – что нам не терпится встретиться с ним.

Слуга приготовился звать подмогу, чтобы сообща выставить наглых оборванцев вон, как тут на верхних ступенях лестницы показался царь.

Шестое чувство подтолкнуло Лаомедонта сойти вниз как раз вовремя. Он мысленно воздал хвалу Зевсу и с самым радушным видом начал спускаться по лестнице.

Мягкий шёлк одежд окутывал его грузную фигуру уютными складками, пальцы, усыпанные перстнями, скользили по перилам, мягкая домашняя обувь бережно облегала толстую ногу, золотая диадема поблескивала в волосах – ни дать ни взять этакий изнеженный толстячок, приветливый и простоватый.

Пока всё это великолепие спускалось вниз, трое друзей молча напряжённо смотрели на него, испытывая совершенно разные чувства. Более решительный Посейдон, на которого не особенно действовали такие штучки, мысленно оценивал, сколько заплатит им этот развращённый роскошью богач, и вообще имеет смысл запросить побольше: не зря же они, в конце концов, трудились столько времени над этими стенами.

Если он деловой человек, то дорого оценит свою безопасность, что получил теперь только благодаря их работе. Аполлон же, снедаемый завистью ко всей этой невиданной роскоши, был зол и разозлился ещё больше, молча наблюдая этот торжественный спуск.

Я заставлю заплатить его в три, нет, в пять раз больше, сто – нет, двести троянских драхм, – настойчиво стучало у него в голове.

Как он кичится своим богатством, заставим его раскошелиться, – от этой мысли становилось легче, Аполлон перевёл взгляд на Эака – тот стоял, разинув рот, искренне поражённый невиданной роскошью и совершенно ослеплённый всем этим великолепием. Бедняга не пытался скрыть восхищения – всё легко читалось на его лице. Вот болван, пожалуй, он всё испортит.

Друзья оттеснили Эака, а сами заняли выжидательную позицию. Лаомедонт спустился в зал, гостеприимным жестом приглашая сесть – все трое не заставили себя просить дважды – друзья сразу погрузились в невероятно мягкие, обтянутые тонкой прохладной кожей кресла.

– Голубчик, принеси нам чего-нибудь… – кисло-сладким тоном протянул царь.

Прекрасно вышколенный слуга с бесстрастным выражением лица учтиво поклонился и неслышно вышел, торопясь исполнить приказание, хотя и терялся в догадках, зачем его господин принимает этих голодранцев, да ещё столь любезно приглашает присесть, и отмоется ли вообще после них капризная кожа роскошных кресел.

– Ну-с, зачем пожаловали? – любезно поинтересовался троянский царь.

– Мы закончили работу. Можешь взглянуть. Всё готово, – стараясь держаться по возможности дружелюбно, произнёс Аполлон. Он никак не мог простить Лаомедонту сначала той предвзятости, с какой он рассматривал работу, а теперь – такой возмутительной роскоши.

– Вот как? Чудесно. Превосходно. Сегодня же посмотрю. Или завтра, – обрадовался царь.

– Лучше не откладывать. Хотелось бы сегодня получить, что нам причитается, – напрямик брякнул Посейдон. Он считал все дипломатические проволочки делом недостойным.

– Домой очень хочется, – для убедительности вставил Эак.

– Понимаю. Так поезжайте. Раз всё готово, зачем медлить? – по-отечески заботливо отозвался царь.

– Вот мы и хотим получить расчёт, – главное слово было сказано. Оно произвело неожиданный эффект. Лаомедонт, казалось, был искренне удивлён:

– Расчёт? Какой такой расчёт? О чём это вы?

– Не прикидывайся, Лаомедонт. Нас не обманешь. Всякая работа стоит денег, – без лишних церемоний, панибратски заключил бог всех морей.

– Мы свою задачу выполнили – теперь дело за тобой, – поддержал его Аполлон.

– Расплатись с нами, и мы отправимся по домам, – добавил Эак.

Лаомедонт обвел собравшихся недоуменным взглядом:

– Ничего не понимаю. Если вы всё сделали – я вас больше не держу. Можете ехать прямо сейчас.

– Прикажи отсчитать нам двести драхм, и мы уедем немедленно. Ты и оглянуться не успеешь, – Аполлон начал терять терпение.

– Да вы что? Какие деньги? Двести драхм, подумать только. И думать забудьте. Не было такого уговора, – парировал царь.

– То есть как – не было? Мы работали, работа полностью выполнена, так? Так. Значит, самое время получить расчёт. Так все порядочные люди делают, – Посейдон вскочил и рванулся к царю. Тот неожиданно ловко для своей комплекции увернулся, отошёл на безопасное расстояние и продолжал:

– Вот что, мои дорогие. Вас прислали мне в качестве рабов. Отбывать наказание, понимаете? Вы и отбывали. Это, между прочим, не я так решил, а Зевс. Верно?

– Верно. Ну и что? – они уже кричали на весь зал.

– А то, что рабам никто и ничего не платит. Хозяин только кормит их и даёт одежду, да инструмент. А чтобы платить – впервые слышу. Так что ступайте подобру-поздорову.

– Но это нечестно, – взревел Посейдон.

– Несправедливо, – воскликнул Эак.

– Вот что я вам скажу, если угодно – предъявляйте претензии Зевсу, а не мне. Я-то тут причём? Моё дело проследить, чтобы вы отбыли наказание от начала до конца, а платить вам уговора не было. Так что поезжайте домой. И не тратьте зря время.

Аполлон поздно разгадал маневр Лаомедонта: казалось, тот хаотично мечется по залу, но ничуть не бывало – едва царь оказался возле витого шёлкового шнура, как немедленно раздался звон, и зала наполнилась вооружёнными людьми. Боги оглянуться не успели, как были выброшены на мостовую.

Им оставалось только потирать помятые бока, да разглядывать кровоподтёки на лицах друг друга – так избитые и униженные, совершенно нищие они поплелись вон из города и чья-то добрая душа, сжалившись, подала им кусок пресного хлеба.

7. Скрытые изъяны

– Вот негодяй.

– Ну мерзавец.

Скряга, жмот, подлец – это были самые невинные эпитеты из тех, какими наградили обманутые строители троянского царя. В гневе они шли прочь от дворца, не разбирая дороги, сначала жутко ругаясь, затем постепенно стихли, заметно сникнув, опустив головы, и в результате оказались с самой невыгодной для них стороны у южного выхода.

Им нужно было выйти к морю или на крайний случай к реке, а они, как назло, оказались далеко от цели.

Поняв свою ошибку, друзья покинули Трою и направились вдоль её стен, огибая город сначала с южной, а затем с западной стороны. Теперь вернуться домой им предстояло не после приятной прогулки по морю на каком-нибудь попутном корабле, как они мечтали раньше, а только с помощью подчинённых Посейдона, да и то, если повезёт, ведь знаменитого трезубца с собой у бога всех морей не было, а без него морские обитатели могли и не узнать своего суверена. Нет трезубца – нет власти.

– Вот те раз, – удивился Эак. – А ещё говорят: форма не главное.

– Не горюй, – Посейдон опустил мозолистую руку ему на плечо. – Домой тебя доставим в лучшем виде. С комфортом.

– Конечно, – поддержал Посейдона Аполлон. – Ещё не было случая, чтобы кто-нибудь из морских тварей ослушался его. Так что смотри веселей. Там, на Эгине, небось, заждались уже?

Эак расчувствовался.

– Я сам соскучился. Так сердце и ноет. Трое сыновей как-никак. А младший – самый любимый. Ему тринадцать минуло этим летом.

– Ничего, скоро будешь дома.

Южная стена заканчивалась полукруглой башней, друзьям оставалось несколько шагов, чтобы свернуть за угол, как неожиданно путь им преградила змея: внушительных размеров кобра поднялась из травы, расправила капюшон и угрожающе зашипела.

– Только этого не хватало, – упавшим голосом произнёс Эак.

– Замри, не шевелись, Эак. Она сама боится.

– Боится… Как бы не так…

И тут события приняли неожиданный оборот: вместо того, чтобы броситься на потревоживших её людей, кобра ринулась на стену. Друзья проследили этот маневр и вздохнули с видимым облегчением: по камню, спасая свою жизнь, карабкалась полевка, совсем мышонок, явно загнанный грозным противником на опасную высоту. Мышь увернулась, соскочив со стены, за мгновение перед тем, как ужасная пасть врезалась в камень. Взбешённая кобра осталась ни с чем, но бестолковый мышонок вместо того, чтобы юркнуть в спасительную траву, продолжал бежать вдоль стены, свернув за угол, и теперь мчался, что есть сил у самого подножья западной стены. Змея быстро настигала его. Он заметался, отчаянно пискнул и поднял острую мордашку. Здесь выступов было больше, карабкаться удобнее. Страх придал ему сил, и через миг он был в метре от земли.

– Прямо верхолаз, – вырвалось у Аполлона. – Жаль, ведь сожрёт всё-таки беднягу.

Кобра выгнулась для броска, открыла свою пасть и со всей силы рванула за добычей. Раздался непонятный треск, в стене образовалась дырка, в ней тут же мелькнул змеиный хвост, а чуть выше по стене испуганно уносил ноги мышонок, совсем не стараясь понять, что за чудо пришло ему на помощь.

Камень, на который пришёлся основной удар, не выдержал напора и, вылетев из кладки, приземлился с внутренней стороны вместе со змеёй, оказавшись в городской черте. Посейдон озадаченно чесал затылок.

– Вот это да. Чья работа?

– Ну, моя… – нехотя процедил Эак.

– Халтура, – сделал вывод Аполлон.

– А так им и надо, – Посейдон развернулся, намереваясь хорошим пинком разрушить кладку, но Аполлон остановил его.

– Оставь. Пусть стоит до поры до времени. А дырочку надо бы заделать. Эак, посмотри, нет ли чего подходящего?

Друзья отыскали нужного размера камень, залатали щель и довольные, двинулись дальше.

– Теперь мы можем быть абсолютно спокойны за судьбу этого города, – довольным тоном изрёк Аполлон. – Он обязательно падёт под натиском врагов. Причём не один раз.

Друзья без приключений добрались до Эгины: на призыв Посейдона откликнулись сразу несколько морских обитателей, и, оставив друга в кругу семьи, боги отправились на Олимп обдумывать планы мести.

Особняк, а вернее дворец Аполлона был много уютнее надводной резиденции бога всех морей, поэтому, после всех пережитых лишений и неудобств, решено было отдохнуть здесь, среди приятной роскоши, спокойно всё обдумать. Теперь эту парочку нельзя было узнать: они наконец-то соскоблили въевшуюся грязь, вымылись, приоделись и стали вновь походить на приличных членов общества – словом, боги привели себя в порядок.

– Ну, что делать будем? – Аполлон вальяжно растянулся на диване в своей гостиной, лениво перебирая струны позолоченной лиры.

Прошло три месяца с тех пор, как изгнанники вернулись на Олимп, смиренно предстали перед Зевсом и были прощены. Мало того, им пришлось поклясться в присутствии всех олимпийцев, что никогда впредь они не будут устраивать бунты. Друзья ни словом не обмолвились о событиях в Трое: всё произошедшее они посчитали делом сугубо личным.

– А что делать? Думаю, наслать на них чудовище… или наводнение устроить. Что скажешь?

– Чудовище – это мысль хорошая. А вот наводнение не стоит. Столько добра погибнет зря, – он приподнялся на подушках. – Давай так. Ты пошлёшь чудовище, а я – чуму.

Посейдон покачал головой:

– Не годится, – бог морей с удовольствием потягивал нектар, развалившись в сафьяновом кресле, не таком удобном, как в троянском дворце, но вполне приличном и мягком.

– Почему не годится? А по-моему, прекрасная мысль. По крайней мере, ничего лучшего я предложить не могу, – слегка задетый, обиженным тоном констатировал Аполлон.

– Мы ведь собираемся отомстить лично Лаомедонту, ведь так? Остальные троянцы как будто ничего нам не сделали?

– Ну, если не считать, что они смеялись над нами…

– Но они же не знали, кто мы такие, – ответил Посейдон.

– Что ты взялся их защищать? – Аполлон невольно вспомнил роскошный город, так неприятно поразивший его. – Подумаешь, ну вымрет полгорода, так что за беда?

– В том-то и штука – болезнь станет косить всех без разбора, и никто не сможет понять, в чём тут дело. А чудовище потребует конкретной жертвы – самого царя или кого-нибудь из его семьи.

– Оно что у тебя, говорящее? – рассмеялся Аполлон.

– Нет, конечно. Им придётся обратиться к Зевсу.

– Не вижу принципиальной разницы: во время болезней тоже бегут к Оракулу.

– Ну вот что, – Посейдон пустил в ход свой последний аргумент, хотя искренне надеялся, что говорить этого не придётся. Но однажды мелькнувший образ женщины, которую он и разглядеть-то как следует не успел, всё время теперь вставал перед ним. Посейдон помнил тепло её грубоватых рук и добрые полные печали глаза. – Вспомни, когда мы шли из дворца грязные, избитые, какая-то добрая женщина, сжалившись, подала нам хлеба…

– Да ты сентиментален, мой друг. Не ожидал. Ну, будь по-твоему. Обойдёмся без чумы.

Друзья ещё долго обсуждали детали плана, стараясь как можно больнее отомстить Лаомедонту, этому прижимистому скряге, за нанесённую им чудовищную обиду.

8. Спасайся, кто может

Высокий берег Скамандра утопал в траве: луга тянулись вплоть до самого порта, лишь изредка здесь встречались одинокие деревья, раскидистые и величавые, словно сказочные великаны. Эти луга служили излюбленным местом для развлечений богатой троянской молодежи: их шумные игры требовали пространства, а потому никто не выгонял сюда скот – пастухи лишь завистливо вздыхали, глядя на сочные травы – строжайший указ запрещал здесь любую деятельность, сохраняя нетронутой неповторимую прелесть левого берега.

Ранним погожим утром отряд из шести всадников покинул город и направился в сторону реки. Пестрая кавалькада мчалась по дороге наперегонки друг с другом, молодые люди были в прекрасном расположении духа: они звонко кричали, понукая коней, громко смеялись и, вообще, радовались юности, быстрому движению и самой жизни. Два белоснежных коня неслись впереди всех, едва касаясь земли. Они легко, без видимых усилий, взлетали вверх, паря над землёю, затем вновь отталкивались, чтобы снова взлететь – те самые бессмертные кони, что когда-то послужили выкупом за Ганимеда, этим утром радовались жизни, пожалуй, не меньше своих теперешних хозяев, юных наследников троянского царя.

За ними едва поспевали другие: молодая девушка на грациозной крапчатой кобыле и трое юношей на вороных жеребцах.

Добравшись до места, всадники спешились, оставив коней пастись под тенистым дубом, а сами, избрав мишенью молодой платан, немедленно устроили соревнование в меткости, затем, отбросив колчаны и луки, занялись метанием дисков. По всему выходило, что здесь нет равных плотному кареглазому юноше с широким добродушным лицом, сыну купца Фенодама, Андронику. Зато молодые принцы опередили его в беге – Лампий, второй сын царя, оказался быстрее всех.

Гесиона, а это была именно она, пятнадцатилетняя дочь троянского владыки, что составила компанию своим братьям в утренней поездке, невзирая на протесты матери, рукоплескала каждому победителю, просто и весело вручая шуточный приз – только что сплетённый венок полевых цветов, одним своим присутствием облагораживая мужское собрание. Четверо её братьев старались удивить сестру, от того каждое единоборство превращалось в маленький спектакль: младший из юношеской компании, семнадцатилетний Гикетаон то и дело падал в высокую траву после очередного проигрыша, картинно моля богов об удаче, что служило поводом для очередного всплеска веселья.

Старший Тифон снисходительно похлопывал младшего по плечу, театрально сокрушаясь, и тут вступал Клитий, третий из братьев, обещая лично прервать цепь его невезения. Они откровенно дурачились, как все юные создания, вырвавшиеся на волю, они хохотали до упаду и всецело предавались игре. Высокие, рыжеволосые, очень похожие друг на друга, мальчики носились по лугу, бросая одно развлечение, чтобы немедленно предаться другому. Братья были схожи не только внешне – в их поступках угадывалась некоторая эксцентричность, унаследованная от матери, склонность к эффектным позам и продуманным сценам, но это до поры до времени сглаживалось их молодостью.

Как бы то ни было, молодые люди развлекались сами и развлекали сестру – их во всём поддерживал Андроник, друг старшего из братьев Тифона.

– Так, так, Лампий. Значит, ты обставил меня. И венок, смотрю, нацепил. Ну как, не спадает? – разошёлся Клитий, рассматривая голову брата, щедро украшенную васильками и розовым клевером. – Гесиона, мне, пожалуйста, приготовь венок из ромашек.

– Это вызов? Тебе ни за что не одолеть меня, так и знай, – весело отвечал Лампий. – Гесиона, венок будет мой.

– Никогда. На этот раз тебе меня не догнать. Пусть Тифон определит дистанцию.

– Ну вот, а меня даже не зовут, – вмешался Гикетаон.

– Ты иди ромашки собирать, – быстро последовал ответ.

– Ладно, ладно, совсем заклевали. Репейника сейчас нарву. Или крапивы. Вот тогда попляшете.

Тифон выступил вперёд, указывая на едва заметное дерево, видневшееся вдали.

– Вон тот дуб видите?

– А как ты определил, что это дуб? – тут же раздались голоса.

– Может, это платан?

– Или ясень?

– Вот и проверьте. Кто быстрее принесёт с него ветку, тот и выиграл. Андроник, давай старт.

Спустя минуту два бегуна мчались в сторону реки к одинокому дереву на краю обрыва. Тифон, прищурившись, смотрел им вслед. Чуть поодаль Гесиона с младшим братом собирала цветы. Андроник прошёл вперёд, пытаясь издали определить, кто выигрывает забег.

– Кажется, это Лампий, да, да, он первый.

– Клитий настигает его… Быстрее, быстрее, что ты возишься? Ветку, ветку срывай… Эх…

– Да вот же, поворачивают назад. Вместе, вместе бегут, смотри.

Они были на середине пути, когда прямо перед ними из травы поднялось нечто бесформенное, чудовищных размеров, и открыло огромную пасть. Чешуйчатая лапа подтолкнула двух мальчиков к себе в рот и, несмотря на отчаянное сопротивление, щёлкнуло челюстью. Их последние крики тут же смолкли. Затем блестящий монстр развернулся к остальным участникам этой прогулки. Несколько довольно ловких движений – и чудовище оказалось в непосредственной близости от застывших в немом ужасе людей.

Васильковый венок свисал из полуоткрытой пасти, налитые кровью глаза чудовища уже наметили следующую жертву. Первым пришёл в себя Тифон. Тошнотворная волна подступила к горлу, ужасная гибель братьев, минуту назад таких веселых, беззаботных, полных жизни, вся непоправимость случившегося ясно предстала перед ним – он бросился в сторону, где находилась сестра: она и Гикетаон оказались ближе всего к чудовищу. Букеты посыпались из рук, брат и сестра бежали к Тифону, но чудовище быстро настигало их. Справа просвистела стрела – Андроник схватил лук, пытаясь сразить монстра, но от чешуйчатой брони стрелы отскакивали, не нанося вреда. Однако чудовище огрызнулось, повернувшись к нападавшему. Тут Тифон наконец-то сообразил, что голыми руками не спасёшь никого, а только сам погибнешь – он бросился к лошадям. Белоснежный жеребец взмыл ввысь – Тифон пролетел мимо злобной пасти. Красные глаза проследили этот путь, развернувшись вновь – до Гесионы оставалось несколько шагов.

Девушка стояла в траве, не в силах пошевелиться. Она была бледна и страшно напугана, когтистые лапы тянулись к ней, пасть распахнулась, роняя окровавленные васильки – Гесиона больше не пыталась бежать. Белый конь спикировал вниз, Тифон отчаянно вцепился в гриву, чуть не падая, и подхватил сестру левой рукой.

Конь что было сил взмыл вверх, счастливо увернулся от страшных когтей и рванул в сторону от опасности, но едва не перевернулся в воздухе – Гикетаон, рухнувший в траву, изловчился в последний миг схватиться за ногу животного. Конь захрапел, брыкнулся, пытаясь освободиться от чрезмерной ноши – Гикетаон свалился вниз, вскочил на ноги и бросился к лошадям.

– Андроника, Андроника спасай, – донеслось с высоты.

Тем временем, оставшись без намеченной жертвы, чудовище развернулось к Андронику. Тот выбросил бесполезный лук и мчался, догоняя Гикетаона, к напуганным лошадям. Ножи в один миг обрезали верёвки, крапчатая кобыла взвилась на дыбы, не признавая всадника, Андроник резко осадил её, принуждая к повиновению – она заартачилась, закружилась на месте. Гикетаон взмыл в небо на белом коне.

– Брось её, так не выберешься. Цепляйся за меня, – кричал другу Гикетаон.

Тот услышал, но не смог справиться с бешено брыкавшейся перепуганной кобылой: Андроник запутался в упряжи и теперь судорожно пытался разорвать тонкие ремни, нож к тому времени выпал у него из рук.

Мощная лапа швырнула его оземь, Андроник попытался подняться, лошадь хрипела и билась, придавливая его к земле. Юноша рванулся, стараясь освободить застрявшую ногу, с трудом опёрся на локоть, но зловонная пасть накрыла его, прервав отчаянное сопротивление.

Напрасно кружился рядом Гикетаон, напрасно ожидали счастливого исхода Тифон и Гесиона – их друг погиб, исчез вслед за братьями в пасти чудовища. А оно всё лязгало своей ненасытной пастью, озираясь по сторонам, в надежде ещё поживиться.

Что им оставалось делать? В один миг они потеряли братьев, потеряли хорошего друга и сами едва не погибли. Что без толку кружить над зелёным лугом, подвергая себя опасности, ведь ничего нельзя вернуть. Напротив, нужно спешить в город, сообщить о страшном чудище, что набросилось на них. Но Тифон всё медлил, огибая круг за кругом излюбленное место их развлечений, ставшее этим утром местом ужасной трагедии.

Наконец, он сделал последний круг, словно прощаясь с беззаботной юностью, и, набрав высоту, полетел в сторону города.