Текст книги "Чертополох и роза"

– Смотрите, Кингстон на поле! И с ним высокий рыцарь… Кингстон падает… вместе с лошадью и всем прочим. В первый раз вижу, чтобы его так свалили!

Молодая женщина откинулась на спинку расшитого ноготками кресла и негромко захихикала.

В большом зале собрались рыцари.

Королева Екатерина сидела на троне с Марией по одну руку и Маргаритой – по другую. Рыцари выходили вперед по очереди и склонялись перед ней.

В зал вошел тот, на кого обратились все взоры, поскольку именно этот рыцарь уложил сэра Уильяма Кингстона вместе с лошадью, и сей невероятный подвиг до сих пор обсуждали.

– Теперь, – сказала Екатерина, – мы должны узнать имя неведомого героя, а потому пусть он снимет шлем. – Королева обратилась к рыцарю: – Сэр, мы хотели бы поговорить с вами и высказать, как восхищены вашей отвагой. Это был смелый и мастерский удар. Я сомневаюсь, что когда-либо прежде видела на турнирах подобное умение.

Мария тоже заговорила, и в ее голосе Маргарите почудилось скрытое лукавство:

– Клянусь, сам король пожелает бросить вам вызов, сэр рыцарь, ибо он гордится званием непревзойденного мастера турниров.

Рыцарь вышел вперед, склонился перед королевой, и, когда шлем был снят, все увидели раскрасневшееся и веселое лицо Генриха.

– Значит, я обманул вас, э? Вас, Кэйт, и вас, Мария, и вас, Маргарита! Ну, вы долго были в дальних краях, а вот Кэйт и Мария… думается мне, они могли бы и узнать своего короля.

Екатерина поспешно сказала:

– Да, теперь, узнав правду, мы удивлены, что не догадались, поскольку никогда не видели подобного мастерства ни у кого, кроме как у вашего величества.

– Так вы высокого мнения о моем мастерстве, э?

– И моя величайшая радость за все время турнира, – продолжала Екатерина, – узнать, что победителем стал мой король.

– Ладно-ладно, это было сделано в вашу честь! Такой маскарад разыгрывался уже много раз и будет повторяться снова и снова.

Генрих был в приподнятом настроении. На пиру король много пил, и его голос перекрывал другие. Он распорядился позвать музыкантов, сам играл на лютне, а один из певцов исполнил песню его сочинения.

«Как Генрих любит жизнь! – думала Маргарита. – Как он счастлив! Насколько его судьба отлична от моей. И все же у короля пет того, чего он больше всего жаждет; у меня, хоть сейчас мы и в разлуке, все-таки есть мой маленький Яков. И пускай малыш в Стирлинге, а я в Гринвиче, он остается моим любимым сыном».

Пришло лето, и Маргарита забеспокоилась, хотя никогда не могла насытиться весельем и постоянные развлечения при дворе брата приводили ее в восторг. Королева скучала по Ангусу и думала, что, присоединись муж к ней в Англии, она простила бы ему предательство. Маргарита жаждала увидеть маленького Якова и частенько напоминала себе, что приехала ко двору Генриха вовсе не затем, чтобы тратить время на удовольствия.

Генрих, как она выяснила, отнюдь не стремился к дружбе с Шотландией, прекрасно зная, что, пока Олбани остается регентом, эта страна будет верным союзником Франции. Генрих ненавидел Франциска не меньше прежнего, ревнуя к его воинской славе, а равно – к приключениям дома и за границей. Король Англии досадливо сжимал в «куриную гузку» рот при всяком упоминании о любовных подвигах француза и частенько говорил, будто не верит, что Господь способен долго благоволить подобному человеку.

Генрих ныне искал дружбы императора Максимилиана, полагая, что, объединясь, они смогут воспрепятствовать тщеславным планам Франциска править всей Европой.

Однако английскому королю очень хотелось лишить Олбани регентства, и он писал шотландскому парламенту, что ему не нравится видеть своего племянника в постоянной опасности, и, если королю будет причинен вред – как это, к сожалению, случилось с его младшим братом, – все подозрения падут на Олбани. Следовательно, его надо срочно отослать обратно во Францию.

Ответ парламента, гласивший, что король пребывает в добром здравии и отнюдь не подвергается опасности, а Совет вовсе не намерен сместить Олбани, привел Генриха в бешенство.

Но Олбани, более всего желавший сохранить мир, написал Генриху, что надеется, получив дозволение, приехать в Англию убедить Генриха в полном отсутствии дурных намерений.

Получив это послание, король пришел в покои Маргариты дворца Гринвич и показал письмо сестре.

– Ха! – воскликнул он. – Если этот малый приедет сюда, он окажется у нас в руках. Тогда я сумею заставить его подчиниться моей воле.

– Думаете, что король Франции это допустит, Генрих?

– Франциск! – выплюнул Генрих, и румянец на его щеках расцвел еще ярче. Ни одно имя во всем христианском мире так его не раздражало. – Нет, сестра, – продолжал король, и его зловещий взгляд встревожил Маргариту, учитывая, как много она надеялась здесь получить, – я не считаюсь с желаниями короля Франции и объясню своему лорду-кардиналу, как следует обращаться с мастером Олбани, как только его нога ступит в пределы моего королевства.

– Вы поступите со свойственной вам мудростью, Генрих, – ответила Маргарита, – но я не думаю, что, хорошенько все обдумав, Олбани приедет к вашему двору. Он проницателен и не глуп.

– Я облеку приглашение в медовые слова, – хмыкнул Генрих.

Маргарита оказалась права: Олбани не поехал в Англию, а отправил посланца, некоего Франсуа де Ладайета, каковой пообещал, что, вернувшись в Шотландию, Маргарита получит обратно свое приданое, а ее муж Ангус и его клан сохранят все привилегии шотландских подданных при условии, что не станут бунтовать против властей.

«Условия вполне справедливы», – подумала Маргарита. За этот долгий год она истосковалась по Шотландии, хотела повидать сына и Ангуса. Королева несколько запуталась в отношениях с мужем и, хотя думала о нем без особого тепла, считала необходимым вновь побыть рядом, чтобы разобраться в собственных чувствах. А кроме того, был еще Олбани. Маргарита убеждала себя, что ненавидит регента, но часто думала о нем, желая встретиться лицом к лицу. Стоило упомянуть имя Олбани, как она разражалась проклятиями, называя его убийцей своего сына, но в глубине души сама этому не верила.

Олбани был из королевского рода Стюартов, а Маргариту, с тех пор как она узнала своего первого мужа, завораживал этот клан. Ее тянуло вновь встретиться с Олбани, жить поблизости, а возможно, понять истинные чувства к нему.

Генрих предоставил к услугам Маргариты дворец под названием Скотленд-Ярд, что использовался как резиденция королей Шотландии во время их пребывания здесь. Из окна башни королевского казначейства она могла смотреть на реку. Неподалеку были Чаринг-Кросс и Вестминстерский дворец, где располагался двор.

Совсем скоро наступало Рождество, и минуло более года, с тех пор как королева покинула Шотландию. Маленькой Маргарите шел второй год, и эта подвижная малышка отличалась сильным характером. Да, похоже, они чересчур долго не были дома.

Самое неприятное – что у королевы возникли финансовые затруднения. Ей требовались деньги па слуг и наряды, поскольку Генрих по-прежнему настойчиво устраивал празднества в ее честь, а Маргарита не могла появляться там в платьях, которые все не раз видели.

У королевы Шотландии не было иного выхода, кроме как обратиться к кардиналу Вулси и попросить денег, что казалось до крайности унизительным; но она упирала на то, что в противном случае придется воззвать к королю, а ведь речь идет только о займе, каковой Маргарита выплатит, вернув свою собственность.

И королеве удалось получить нужную сумму, а это означало несколько новых роскошных нарядов, что всегда приводило ее в хорошее настроение, но Маргарита с тоской думала о Шотландии.

– Яков забудет свою мать, – говорила она друзьям, – если вскоре не увидит меня. Он слишком мал для такой долгой разлуки.

Королева не упоминала мужа, но пыталась угадать, чем он занят во время ее отсутствия. Она не знала, что Ангус заключил союз с Олбани и выполняет указания регента.

О самом Олбани появились новости. Здоровье его жены сильно ухудшилось после отъезда супруга в Шотландию, и ходили слухи, что она при смерти. Олбани рвался поехать к ней, выступил в Толбуте на заседании парламента и со страданием в голосе объявил, что хочет быть рядом с женой, лежащей на смертном одре.

«Вот мужчина, о каком мечтает любая женщина!» – вздыхала Маргарита, невольно сравнивая подобную верность с предательством Ангуса, бросившего жену при смерти.

Но шотландцы в тот момент не могли отпустить Олбани, и, хотя парламент дозволил ему вернуться во Францию, лэрды подчеркнули, что он сможет ехать, лишь когда положение достаточно укрепится.

Итак, Олбани остался в Шотландии, а Маргарита продолжала по ней скучать.

Наступило Рождество, и его отпраздновали в Гринвиче.

Генрих объявил, что в честь его сестры надо устроить особенно пышные празднества, так как, похоже, скоро она их покинет.

И Маргарита сидела на тронном месте рядом с братом, сестрой и невесткой, а в зал вкатили огромный искусственный сад на колесах. Генрих, не сводя глаз с Маргариты, чтобы убедиться, насколько сильное впечатление это па нее произвело, прошептал: «Сад Надежды».

В каждом из четырех углов этого устройства высились башенки; а края «сада» покрывали искусственные цветы из разноцветных шелков и кружев и листья из зеленого атласа. Посередине стояла отделанная драгоценными камнями колонна с позолоченной аркой из алых и белых роз наверху. В глубине этой арки виднелся огромный букет роз, маргариток, ноготков и гранатов. В саду сидели двенадцать разряженных мужчин и двенадцать не менее пышно одетых женщин. И когда сад подкатили к помосту с королем, королевой и его сестрами, кавалеры и дамы, выпорхнув из шелковых кущ, исполнили балет.

Маргарита, радостно хлопая в ладоши, заявила, что никогда не видела столь изысканного зрелища!

– И не увидите в Шотландии, – ответил Генрих с глубоким удовлетворением.

«Не увижу, – подумала королева, – но, тем не менее, хочу там оказаться. Интересно, как вырос Яков? Что поделывает Ангус? И собирается ли Олбани уезжать?»

Зима прошла чередой сплошных развлечений, и наступила весна.

Маргарита решила с наступлением теплых майских дней отбыть домой.

– В таком случае мы должны устроить прощальные празднества! – воскликнул Генрих. – Я хочу, чтобы они были особенно блестящими и элегантными, и у себя в Шотландии вы вспоминали, как мы веселимся здесь, в Англии.

– Вы очень добры ко мне, – сказала Маргарита.

– О, и готов и на большее, моя дорогая сестра. Когда вернетесь в Шотландию, постарайтесь отправить негодяя Олбани туда, откуда его прислали. Это лакей короля Франции, и просто скандально, что он занял место, принадлежащее вам.

Маргарита изобразила на лице согласие, хотя вовсе его не испытывала, а, напротив, по возвращении в Шотландию надеялась отыскать возможность поговорить с Олбани и как-нибудь договориться с ним.

Она готовилась к отъезду, когда в Лондоне взбунтовались подмастерья. Лондонцы восстали против чужеземных рабочих в городе: грабили и поджигали дома. Особенно яростно нападали на испанских купцов Лондона, крича, будто с тех пор как королева-испанка разделила трон с королем, власти относятся к этим людям до такой степени благосклонно, что это поставило под угрозу жизнь англичан. Казалось, чужеземцы ничего не хотели, кроме работы; англичанам нравилось немного потрудиться, а потом отдыхать. Поэтому пришлые добивались большего благосостояния, чем местные жители, а это вызывало сильную злобу. Страсти достигли накала в тот день, который впоследствии стал известен как Черный день мая.

Герцог Норфолк прибыл в Лондон усмирять мятежников, Томас Мор, будучи помощником шерифа Сити, с риском для жизни обратился к толпе, умоляя проявить терпимость к иноземцам, и объяснял, что не стоит навлекать на себя гнев короля. Генрих держался подальше от Лондона – он ненавидел любые вспышки недовольства среди своих подданных и, хотя собственноручно мог лишить головы любого придворного, посмевшего выразить несогласие, совершенно терялся перед толпой. В тот печальной памяти день двести семьдесят восемь юношей были схвачены и брошены в тюрьму, в том числе – мальчишки лет двенадцати – четырнадцати, а по всему городу ставили виселицы как ужасное напоминание для всех подданных, кто впредь посмеет нарушить королевский покой.

Это положило конец празднествам по случаю отъезда Маргариты – она от всего сердца жалела, что не уехала из Лондона раньше, до того как увидела эти жуткие виселицы и услышала на улицах стенания женщин, умоляющих помиловать их юных сыновей.

Она догадывалась, что в гневе Генрих беспощаден, и была права.

Екатерина и Мария пришли к ней в покои, и они ни о чем не могли говорить, кроме печального события.

Екатерина, самая добросердечная, была расстроена до слез.

– Матери посылают мне прошения, умоляя заступиться за них перед королем. Это меня так огорчает! Но что я могу сделать? Генрих меня и слушать не станет.

Мария грустно покачала головой:

– Король решительно настроен покарать смутьянов. Он считает, что нужно преподать всем урок, и отнюдь не склонен к милосердию.

– Неужели мы ничего не можем сделать? – спросила Маргарита. – Что, если мы втроем попросим за этих мальчиков? Генрих любит смиренные мольбы.

«Да, – подумала она, – это напоминает ему, какую власть он имеет над всеми нами».

– Будь это сделано публично… – размышляла Мария, знавшая брата даже лучше, чем Маргарита. Она вдруг встала и расхохоталась: – У меня есть план! Генрих приедет в большой зал Вестминстера, чтобы вынести там приговор, это весьма торжественная церемония: кардинал, совет, мэр и олдермены будут присутствовать, и мы тоже – вы ведь знаете, брат любит повсюду таскать нас с собой. И если, когда все будут в сборе, мы снимем головные уборы, распустим волосы и бросимся перед королем на колени… Ну, неужели не ясно?

– Это будет так же эффектно, как театральное представление, – согласилась Маргарита.

На высоком помосте в зале Вестминстера сидел король; чуть ниже – великий кардинал Вулси, соперничавший с Генрихом великолепием и торжественностью. Собрались королевский совет, мэр и олдермены. Короля окружала семья – жена и две сестры.

Потом в зал ввели заключенных – в основном юнцов, но попадались люди и постарше, даже несколько женщин. Они шли с веревками на шее – несчастные, грязные, утратившие всякую надежду. За стенами собрались их семьи – с улицы доносились крики и плач. Зачинщики восстания были уже наказаны и к этому времени висели на столбах перед домами своих хозяев. Но, судя по всему, и этих жалких узников еще до заката постигнет та же судьба.

Генрих гневно взирал на пленников: лицо его побагровело, а брови так хмурились, что голубые глаза почти утонули в складках жира.

Кардинал попросил короля проявить милость к заключенным, большинство коих были почти детьми, по Генрих угрюмо ответил, что покой его города был нарушен и он не станет терпеть подобных бесчинств. Необходимо преподать горожанам урок: пусть увидят, что бывает с теми, кто смеет нарушить закон короля.

Однако наблюдавшей за братом Маргарите было ясно, что Генрих вовсе не так разгневан, как старается показать; сейчас он играл роль, как обожал делать это на маскарадах; великий король, всемогущий, ужасный… и тем не менее готовый проявить милосердие.

Мария встретилась с ней глазами. Это был сигнал. Женщины сняли головные уборы, и волосы рассыпались у них по плечам. Вся троица славилась изумительными волосами.

Король озадаченно уставился на жену и сестер, когда они бросились перед ним на колени и, рыдая, стали просить о помиловании узников. Генрих сурово смотрел на эти прекрасные склоненные головки несколько секунд, прежде чем позволил себе смягчиться. Он перестал хмурить брови, и маленькие голубые глаза засияли.

– Да, – пробормотал король, – они и впрямь совсем молоды. И как я могу отказать в милости, когда о ней так просят?

В зале воцарилась тишина, но она продержалась всего пару минут. Потом узники, поняв, что произошло, сняли с шей веревки и начали подбрасывать их в воздух.

Три королевы поднялись на ноги. Маргарита и Мария заговорщически улыбались друг другу, но Екатерина искренне плакала.

«Действительно, – подумала Маргарита, – ни дать ни взять спектакль!»

Отзвучали слова прощания, и Маргарита двинулась в путешествие на север. Приятно было ехать по зеленой английской земле ранним летом, и королева не спешила бы вовсе, если бы не желание поскорее увидеть сына. Перспектива воссоединиться с Ангусом тоже прельщала ее. Чувства к мужу сильно изменились: Маргарита не раз думала в этот последний год, что, будь Ангус рядом, дни не были бы столь беззаботными; но все равно молодая женщина не могла подавить возбуждения, нараставшего по мере того, как они приближались к границе. А еще Маргарита думала об Олбани и гадала, сумеет ли с ним договориться; причем размышления о переговорах поднимали настроение не меньше мыслей о встрече с мужем.

Город Йорк приветствовал возвращение королевы от английского двора с не меньшей торжественностью, чем когда она ехала в Лондон. Выяснилось, что тут пребывает один из дворян Олбани – некий Готье де Мален, и Маргарита послала за ним, желая узнать, нет ли у него новостей от господина.

– Да, ваше величество, мой господин после долгих отлагательств все же отбыл во Францию – отплыл из Дамбартона восьмого июня.

– А мой сын, король?

– Он здоров и счастлив, ваше величество. А так как стало известно, что вы возвращаетесь в Шотландию, короля перевезли из Стирлинга в Эдинбург, в его покои замка Дэвид.

– А! Так Яков здоров и счастлив. Я рада и надеюсь вскоре быть с ним.

Это были хорошие новости; но Маргарита немного досадовала, что Олбани уехал во Францию. Правда, она никому бы в этом не призналась, поскольку даже самой себе признавалась лишь отчасти.

Королева узнала, что перед отъездом Олбани назначил регентский совет, куда вошли архиепископ Сент-Эндрюса и Глазго, графы Ангус, Арран, Хантли, а также Аргайл и господин де ла Басти, причем последний, несомненно, блюл интересы Олбани.

Маргарита была довольна, что Ангус оказался в этом совете, хоть это и означало, что после ее отъезда в Англию он успел поладить с Олбани. Возможно, с его стороны было бы глупо сопровождать ее в Англию. Да и, вероятно, с возрастом Ангус стал мудрее. Но насколько счастливее чувствовала бы себя Маргарита, брось он все ради того, чтобы оставаться рядом с женой, как поступила она сама, избрав юного графа супругом.

И когда королева пересекла границу, Ангус встречал ее там с приветствиями, как приказал Совет. Но Маргарита, увидев его, позабыла все разочарования. Ангус был по-прежнему красив, хоть и слегка постарел. Он больше не казался мальчиком, изрядно поутратив юношески невинный вид, но это был ее муж, все еще самый красивый мужчина Шотландии.

Порывистая и добросердечная королева откинула прочь все сомнения. Пусть прошлое останется в прошлом. Он здесь, он приехал встретить ее, поздравить с возвращением в Шотландию!

Ангус поскакал от своих кавалеров ей навстречу, и Маргарита тоже вырвалась вперед, оставив сопровождающих за спиной.

– Маргарита… – начал он.

– О, мой дорогой, – перебила она, – каким невыносимо долгим казалось мне твое отсутствие!

Улыбка облегчения тронула губы Ангуса, но влюбленная женщина этого не заметила; она видела лишь, что этот красавец улыбается ей, в его глазах теплится восхищение, ибо год, проведенный в роскоши и неге, вернул королеве жизненные силы – она вновь была молода и прекрасна.

Маргарита протянула руку, он взял ее и коснулся теплыми губами.

– Ты рад меня видеть? – спросила она. Ангус вскинул глаза, и Маргарите показалось, что слова не нужны.

Они вместе продолжали путешествие в столицу, и в эти первые дни воссоединения Маргарита не замечала, что в поведении мужа чувствуется какая-то опаска и часто он избегает ее взгляда.

Королева была счастлива, что вернулась, ведь скоро, обещала она себе, увидит своего маленького сына. А теперь вдобавок рядом был Ангус, ее дорогой муж, и пусть он наделал ошибок, зато раскаялся в них.

Друзья Маргариты ломали голову, как скоро она раскроет тайну Ангуса; и те, кто любил королеву, трепетали заранее, понимая, сколь велико будет ее горе.

Глава 9
НЕВЕРНЫЙ СУПРУГ

Маргариту более всего занимало одно: поскорее увидеть сына, и она, не теряя времени попусту, ясно выразила такое желание.

Лэрды Совета, ожидая именно этого, подготовились. Устроили так, что маленький Яков неизменно жил под хорошей охраной в Эдинбургском замке, и три лорда – Эрскин, Рутвен и Бортуик – по очереди занимали покои рядом, как опекуны малолетнего короля, причем каждый – по четыре месяца в году. Комендант замка сэр Патрик Кричтон приказал двенадцати стражам еженощно караулить у дверей королевской опочивальни, и на всех сколь-нибудь важных постах стояли стражи, а вдоль степ грозно вздымали жерла шесть пушек. Аббат Холируда обосновался в жилых покоях внешней части замка, но это была лишь дополнительная мера предосторожности. Тому или той, кто захотел бы войти в королевские покои, следовало предварительно получить разрешение коменданта замка.

И когда Маргарита прибыла в Эдинбург, сначала ей отказали дать такое разрешение. Это разъярило королеву, но она так жаждала повидать сына, что сдержала гнев и обратилась к опекунам, прося их уразуметь, каково матери долго не видеть сына.

– Немедленно проводите меня к коменданту, – потребовала Маргарита.

Ее отвели к сэру Патрику Кричтону, каковой чувствовал себя в высшей степени неловко.

– Ваше величество, – пробормотал комендант, – я только исполняю приказы. Мне очень жаль, что приходится применить их даже к вам, по, боюсь, я обязан повиноваться долгу.

– Я мать короля, – отрезала Маргарита, – и требую, чтобы мне дали увидеться с ним.

– Ваше величество, я не могу позволить вам войти в замок в сопровождении такой свиты. Пусть войдут только двенадцать человек, и лишь четверо из них получат дозволение сопровождать вас в покои короля.

Маргарита вспыхнула от гнева, но, желая повидать сына, все-таки вновь справилась с собой.

– Очень хорошо, – выдавила она, – будет так, как вы сказали. А теперь прошу вас немедленно отвести меня к сыну.

Она стояла на пороге и смотрела. Яков сидел рядом с Дэвидом Линдсеем, и тот учил мальчика играть на лютне.

Ребенок молча смотрел на нее несколько мгновений, а Дэвид Линдсей вскочил на ноги.

– Ваше величество… – начал он. Но Яков уже кинулся к Маргарите.

– Дэви! – закричал он. – Это моя мама! Наконец-то она пришла…

И он бросился к ней в объятия.

Маргарита так крепко прижала к себе сына, осыпая поцелуями, словно больше никогда не отпустит, а слезы капали и капали на темно-рыжие кудри.

Она увидела, что Дэвид Линдсей утирает глаза, и улыбнулась ему.

– О, Дэви! – воскликнула она. – Как хорошо быть здесь!

Маргарите позволили видеться с сыном, но не разрешили оставаться в замке на ночь. Это нелегкое время скрашивало только общество ее сына и маленькой дочки. Королева стала замечать перемену в Ангусе, полагая, что его по какой-то причине терзают угрызения совести, но приписывала это сговору с Олбани во время ее отсутствия. Естественно, от этого между ними возникла трещина, разве могло быть иначе?

Но дни, проводимые в замке, доставляли Маргарите неописуемое удовольствие. Таким сыном, как Яков, могла бы гордиться любая мать. Каждый день она узнавала в нем отца. В серо-голубых глазах светился ум; густые рыжеватые волосы обрамляли прелестное личико. Нос, решила Маргарита, с годами станет орлиным, и, похоже, мальчуган вырастет таким же красивым, как отец. Королева улыбалась, представляя, как будет ревновать его жена. Что ж, Маргарита посочувствует ей в свое время. Кто поймет это лучше той, что сама столько перестрадала? Наставники восторгались острым умом Якова, и, помимо Дэвида Линдсея, его обучением занимались Гэвин Данбар, Джон Белленден и Яков Инглис.

Но больше всех своих наставников юный король любил Дэвида. Возможно, потому, что Дэвид был для него скорее товарищем по играм, чем учителем. Дэвид умел затеять самую интересную игру, и, видя их вместе, казалось, будто эти двое – ровесники, малышки-однолетки.

Дэвид хотел, чтобы король вырос истинным мужчиной, и, даже когда тот был совсем младенцем, изображал мрачное привидение, чтобы научить ребенка никогда ничего не бояться, а исследовать любое странное явление, дабы узнать истину, скрытую под причудливой оболочкой.

И Дэвид замечательно преуспел.

Но Маргарите, хоть ей и позволили видеться с сыном довольно часто, страстно хотелось участвовать в его воспитании. Дэвид горевал вместе с ней.

– Лэрды всегда будут подозревать ваше величество в желании увезти короля из Шотландии, ко двору вашего брата, – говорил он ей. – Однажды вы попробовали сделать это, и они уверены, что попытаетесь снова.

Маргарита соглашалась и про себя думала: «Да, попытаюсь, при первом удобном случае».

Однажды, когда Маргарита подъезжала к замку, ее встретил у ворот аббат Холируда.

– Ваше величество, – сказал он, – вам не следует входить в замок.

– Почему? – потребовала ответа королева.

– Ребенок одного из слуг заболел ветрянкой.

– Ветрянкой?! – ужаснулась Маргарита, тотчас представив прекрасную кожу сына покрытой неприглядными пятнами и припухлостями. – Не… Яков?

– Нет, ваше величество, как только обнаружилось, что в замке болен ребенок, короля перевезли в замок Крэйгмиллар, где он сейчас пребывает под опекой лорда Эрскина.

Маргарита обернулась к спутникам.

– Мы едем в Крэйгмиллар, – объявила она.

Лорд Эрскин не пытался препятствовать королеве, пожелавшей навещать Якова и в Крэйгмилларе, каковой стоял всего в трех милях от Эдинбурга. Замок был неплохо укреплен, но ни в коей мере не мог сравниться с крепостью вроде Эдинбурга. Подъезжая к Крэйгмиллару верхом и разглядывая этот большой квадрат, королева невольно думала, насколько легче было бы увезти Якова отсюда, чем из Эдинбургской твердыни.

Якова переезд очень обрадовал – надоело жить в башне Дэвида Эдинбургского замка; а лорд Эрскин всегда бывал очень снисходительным опекуном.

«Если бы только, – думала Маргарита, – Ангус не вел себя так странно. И будь у него те же цели, что и у меня!»

Королева ни с кем не могла поделиться мыслями и желаниями, кроме Дэвида Линдсея, но, стоило Маргарите намекнуть, что она хотела бы забрать сына к себе, тот пришел в ужас, мигом представив, к чему привела бы новая попытка похищения.

– Ваше величество, если вы отнимете ребенка у опекунов и увезете в Англию, многие лэрды заявят, что настало время лишить Якова трона и короновать Олбани, – без обиняков объяснил воспитатель.

Маргарита поразмыслила над этим. Да, вполне возможный ход событий… И пусть сама королева охотно отказалась бы от власти и правления страной, лишь бы рядом была ее семья, она не могла ставить под угрозу будущее Якова.

Королеву подозревали в том, что она строит заговор, пытаясь увезти ребенка, и самые непримиримые члены Совета, узнав, насколько часто ей позволяют бывать в замке Крэйгмиллар, заявили, что пора вновь доставить Якова в более надежный Эдинбург.

Но не раньше, чем лекари полностью избавили город от ветрянки. А тогда короля поспешно перевезли обратно – в прекрасно охраняемую твердыню.

«Так не годится», – рассуждала Маргарита. Всякий раз, когда королева приходила к Якову, за ней неотступно следили, и любой жест вызывал подозрения. Один раз Маргарита пыталась похитить и увезти сына в Англию, И лэрды ожидали, что она снова сделает такую попытку.

Тогда Маргарита решила уехать из Эдинбурга в свой замок Ньюарк в Эттрик-Форресте, чтобы там спокойно поразмыслить о дальнейшем.

Королева считала, что, согласись Ангус помочь, она могла бы вернуть себе регентство и право опеки над собственным ребенком.

Маргарита хотела довериться Ангусу, но какое-то предчувствие помешало ей это сделать. С тех пор как она вернулась в Шотландию, их совместная жизнь протекала очень нелегко. Ангус то и дело находил поводы надолго уезжать из дому. У него были поместья, требовавшие хозяйского ока, а кроме того, он был постоянно занят делами Совета.

Маргарита видела, что за год ее отсутствия Ангус повзрослел. Он обрел свое место в жизни Шотландии, и его, бесспорно, признавали значительной фигурой. Как ничто иное, это подтверждала ненависть к нему Аррана.

Нет, Маргарите надо быть разумной. Им следует работать вместе, потому что тогда появится неплохая возможность добиться успеха.

И тут одно событие навело королеву на мысль, что она могла бы предложить Ангусу выгодную должность. Это доставило бы ему удовольствие и показало, что он ничего не потеряет, если доверится жене и станет действовать ей на благо.

Должностью хранителя границы Олбани наградил своего доброго друга де ла Басти перед отъездом во Францию, решив сделать подарок тому, кто неоднократно оказывал ему важные услуги.

Олбани и де ла Басти очень мало знали диких приграничников; в противном случае первый дважды подумал бы, прежде чем вручить подобный дар, а последний – перед тем как принять его.

Лорд Хьюм и его брат Уильям смертельно оскорбили Олбани, и, хотя регент вновь и вновь прощал обоих, в конце концов, потеряв терпение, велел казнить обоих. Именно таким образом должность хранителя границы оказалась вакантной.

Хьюм был перебежчиком, своенравным и надменным типом, но это не мешало ему оставаться приграничником, и, сколько бы тамошние бароны ни грызлись между собой, эти люди пришли в ярость, когда тот, кого они почитали чужаком, вынес смертный приговор одному из них. Более того, клан Хьюма почитал долгом отомстить за главу дома. И когда де ла Басти прибыл на границу исполнять возложенные регентом обязанности, его подкараулили и убили.

Это означало, что вице-губернаторская должность, принадлежавшая французу, освободилась.

«Почему бы Ангусу не занять ее?» – спрашивала себя Маргарита. С Ангусом в роли вице-губернатора ей будет нетрудно восстановить прежнее влияние, ведь муж, разумеется, станет ее поддерживать…

Она высказала это предложение парламенту.

Его не пожелали хотя бы рассмотреть.

Безутешная и одинокая – Ангус в очередной раз уехал выполнять свои многочисленные обязанности – Маргарита тосковала в поместье, до размеров коего уменьшился ее мир. Она всегда бывала слишком порывиста, если затрагивали ее чувства. Королева знала об этом, но не могла совладать с собой. Да и легко ли одиноко сидеть в Ньюарке, с грустью раздумывая о том, что ей не позволяют заниматься воспитанием собственного сына, или о том, что она – королева! – предлагает кого-то па должность, а ее слова просто не слышат?

И, как всегда в подобные минуты, Маргарита находила удовольствие в придумывании безумных планов.