Текст книги "Чертополох и роза"

Глава 7
ПОКИНУТАЯ КОРОЛЕВА

Маргарита была счастлива так же, как в первые недели после свадьбы с Яковом. Ангус не показывал жене, что его влюбленность куда менее глубока. Вдобавок молодожена захватила волна маргаритиной чувственности – она скопила огромный опыт, прожив столько лет с изощренным в любви Яковом IV, и теперь могла очень многому научить, а молодой Дуглас, человек довольно темпераментный, оказался примерным учеником. В эти недели было бы весьма неловко думать о Джейн Стюарт, и он приложил все усилия, чтобы забыть ее. Ангус обнаружил, что повзрослел: он больше не был юным романтиком и стал понимать, как мудро поступили его дедушка и дяди, настояв на этом браке.

Маргарита так безумно любила мужа, что чувствовала себя счастливой только рядом с ним, и обещала все, чего бы Ангус пи пожелал, осыпая его подарками. «Я хочу дать тебе все, что захочется, в обмен на те наслаждения, которые ты мне даришь», – шептала она.

Ангус отвечал, что Маргарита сама доставляет ему стократ больше наслаждений. И лишь временами он чувствовал легкие угрызения совести, вспоминая о Джейн.

«Она поймет», – утешал он себя. Королева настояла на этом браке, а никто не может ослушаться королевского приказа.

Тайна, окружавшая их брак, придавала ему дополнительную прелесть. Маргарите казалось, будто она обрела вечное счастье, но было глупо надеяться, что подобный секрет можно хранить долго.

В октябре подвернулась возможность назначить Гэвина Дугласа примасом Шотландии, и Маргарита, не задумываясь, отдала этот пост дяде любимого мужа.

Знать недовольно загомонила. Почему королева оказала столь высокую честь до сих пор, в общем, ничем не примечательному прелату? Совсем недавно она вручила скромному священнику епископство Данкилд. Чем он это заслужил? Старый Кот-с-Колокольчиком в свое время возглавил немало мятежей. Так неужели они допустят, чтобы клан Дугласов вновь рвался к власти?

Всем стало ясно, что есть некая причина, по которой клан Дугласов вдруг попал в такую милость.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы раскрыть тайну, и тогда спешно созвали Совет. Собравшиеся лэрды не скрывали ярости. Для них и для Шотландии было оскорблением, что королева вышла замуж, ни с кем не посоветовавшись, а то, что она выбрала графа Ангуса, окончательно накаляло страсти. «Что возомнила о себе эта Тюдор? – гневались члены Совета. – Право па корону принадлежало ей исключительно благодаря браку с Яковом Шотландским, а эта женщина, не выждав и года после его смерти, бессовестно вышла за другого».

К собранию обратился лорд Хьюм.

– До сих пор, – сказал он, – мы выказывали полную готовность чтить королеву, хотя правление женщины идет вразрез с обычаями пашей страны. Но поелику наш возлюбленный король и суверен Яков IV передал жене регентство, мы позволили ей оставаться у власти. Это было терпимо, пока королева хранила вдовство, но теперь она больше не вдова. Я предлагаю отстранить королеву от регентства и вновь обратиться к герцогу Олбани с просьбой приехать в Шотландию и стать регентом. Кроме того, я предлагаю вызвать сюда королеву, дабы мы могли выразить ей недовольство.

Предложение было одобрено, сэру Уильяму Комину и лорд-лайону, поручили доставить королеве послание Совета.

Маргарита не пожелала оторваться от своей идиллии. «Вот оно, то самое, – говорила себе королева, – то, о чем я так мечтала в первые дни брака с Яковом». Тогда судьба отказала ей в этом, но сейчас Маргарита плевать хотела на все: она была счастлива замужем; ее муж самый красивый мужчина Шотландии и быстро учится у нее, становясь еще и самым лучшим любовником. Итак, она была полностью удовлетворена личной жизнью и хотела забыть, насколько это возможно, что у жизни королев есть и другая сторона.

Маргарита жила вместе с мужем у лорда Драммонда в Стобхолле, подальше от двора, и, чувствуя себя юной и счастливой, хотела продлить эти волшебные дни и ночи сколь удастся долго.

Когда до Стобхолла дошли неприятные слухи, лорд Драммонд не позволил беспокоить любовников. Разумеется, было бы нелепостью воображать, что все это останется тайной навечно, но пусть они еще потешат себя, пребывая в неведении.

Потом Драммонда оповестили, что лорд-лайон – на пути в Стобхолл, и он мгновенно понял, что больше не может скрывать от новобрачных, что их союз перестал быть тайным.

Старик отправился к ним и рассказал, что происходит.

– Лайон Кинг едет сюда с посланием от Совета к вашему величеству, – сказал Драммонд. – И наверняка потребует, чтобы вы предстали перед Советом.

– С какой целью? – осведомилась Маргарита.

– Дабы обсудить брак вашего величества.

– Мой брак – сугубо личное дело, – огрызнулась Маргарита, зная, что это далеко не так.

Ангус, в последние недели несколько утративший детскую застенчивость, взял ее руку и поцеловал.

– Это наше дело, – уточнил он. – Я не позволю им оскорблять вас.

Маргарита бросила на него любящий взгляд и повернулась к Драммонду.

– Вам необходимо принять лорд-лайона, когда он прибудет, – сказал старик, – и, я думаю, мы должны сделать это со всеми церемониями и помпой, дабы напомнить, что вы – королева Шотландии. Вашему величеству надо надеть корону, а ваш супруг будет стоять рядом. Я прошу вашего милостивого разрешения также присутствовать па этой аудиенции.

– Мой дорогой лорд Драммонд, – улыбнулась Маргарита, – все будет так, как вы советуете, поскольку я убеждена: вы сейчас, как и всегда, правы.

Так они и сделали, и, прибыв в Стобхолл, сэр Уильям Комин увидел, что королева с Ангусом и Драммонд готовы его принять.

Комин предстал перед ними в одежде, украшенной эмблемами, и со всеми надлежащими регалиями, а потому выглядел не менее величественно, чем сама Маргарита в короне и горностаевой мантии.

Первых слов посланца хватило, чтобы показать им с Драммондом намерения Совета, ибо, вместо того чтобы обратиться к королеве как к своему суверену, Комин начал:

– Миледи королева, мать его величества короля…

Драммонд и всегда-то славился бешеным нравом, а сейчас, зная, что он в отчаянном положении, внезапно обезумел от ярости. Он женил своего внука на королеве-регентше, и лорд-лайон не смеет обращаться к ней просто как к матери короля!

И, совсем потеряв власть над собой, Драммонд ударил лорд-лайона в ухо.

На несколько секунд в зале воцарилась мертвая тишина. Титул лорд-лайона был пожалован Комину самим королем Яковом IV, и, поскольку он олицетворял собой корону и государство, его положение считалось столь же священным, как и королевской особы. Никогда еще в истории Шотландии с лорд-лайоном при исполнении им своего долга не обращались иначе как с величайшим уважением.

Комин, утративший на эти жуткие несколько секунд дар речи, не совсем понимал, как себя вести. Затем, поклонившись королеве, он медленно повернулся и вышел.

Молчание длилось. Все трое знали, что подобное оскорбление никогда не будет забыто.

Это стало сигналом к бунту, поскольку было немыслимо и представить, что шотландская знать способна смириться со столь чудовищным положением дел. Королева-регентша тайно вступила в брак, чтобы удовлетворить свою похоть, даром что и года не прошло со дня гибели ее мужа! Проклятые Дугласы, рвущиеся к власти, проталкивая юного Ангуса! Сам лорд-лайон оскорблен наглым Драммондом!

Прежде всего следовало объяснить Олбани необходимость его немедленного приезда; и самым подходящим человеком, способным втолковать герцогу, насколько Шотландия нуждается в его присутствии, был уязвленный лорд-лайон. Ему надлежало отбыть во Францию безотлагательно.

Лорд-канцлер, архиепископ Глазго Битон выразил неодобрение браку, совершенному, когда тело их возлюбленного суверена недавно успело остынуть. Маргарита, подстрекаемая Драммондом и Ангусом, решила незамедлительно лишить Битона должности. Дугласы были наготове, чтобы занять все ключевые посты в государстве. Итак, королева послала Ангуса в Перт, дабы тот арестовал Битона и взял печать лорд-канцлера себе.

Воинственные лэрды, не теряя времени, начали смуту. Сторонников королевы – в основном членов клана Дугласов и их союзников – осадили в их собственных замках враги королевы и Дугласов. Гэвин Дуглас оказался среди пострадавших, а над Драммондом нависла постоянная угроза ареста. Парламент выступил против королевы, и, казалось, в Шотландии настало двоевластие; парламент – в Эдинбурге, а королева – в Стирлинге или Перте.

Маргарита давно научилась хитрить. Вот и теперь она поспешно написала своему брату Генриху, рассказав о недавнем браке с Ангусом и намекая, будто причиной столь поспешного замужества стала уверенность, что парламент готов привезти в Шотландию Олбани и заставить их обвенчаться. Правда, жена герцога жива, но не отличается крепким здоровьем, и вдобавок они состоят в близком родстве, а значит, развод, по словам Маргариты, не представил бы никаких трудностей. И вот она и выбрала другого мужа, осознавая, насколько ее дорогого брата огорчил бы альянс с Олбани, ведь он самый настоящий француз по воспитанию и привязанностям. В общем, стань он правителем Шотландии, ни за что не успокоился бы, пока не втянул ее в войну с Англией.

Ответ Генриха был именно таким, какого ожидала Маргарита. Менее всего он хотел бы видеть в Шотландии Олбани, а потому одобрил брак сестры с Ангусом и заявил, что будет счастлив принять его как своего зятя.

Лорд-лайон потерпел кораблекрушение на пути во Францию, что вызвало большой восторг у Дугласов.

– Господь явно на нашей стороне! – ликовала Маргарита, и клан Ангуса, собственно, разделял ее мнение.

Но это не означало, что иные посланцы не добрались до Франции и Олбани не был осведомлен о своем долге перед Шотландией.

Наступил период ожидания. Смута приняла форму мелких стычек и пока не разрослась в гражданскую войну. Главным образом потому, что Маргарита была сестрой Генриха VIII, каковой недреманным оком следил за любыми проявлениями слабости в соседнем королевстве.

Шотландия была бы не в силах противостоять вторжению англичан.

Герцог Олбани получил сообщение, что король намерен охотиться неподалеку от его поместий и предполагает провести ночь в его замке, что повергло домочадцев в то состояние внутренней дрожи, каковое бывает вызвано лишь королевским визитом. Франциск I, ставший королем всего несколько месяцев назад, уже успел поразить воображение своих подданных точно так же, как Генрих VIII потряс своих. Оба короля были молоды, красивы и темпераменты, а кроме того, унаследовали троны от скупцов. Повсюду, куда ни направлялись эти монархи, блистательное великолепие процессий восхищало народ, и их царствование еще не длилось достаточно долго, чтобы люди начали задумываться, к чему ведет подобная королевская экстравагантность.

Олбани был другом Франциска много лет – все время, пока тогдашний герцог Ангулемский жил в вечном страхе, что Людовик XII произведет на свет сына, каковой отнимет у него надежду занять трои.

Но сын так и не родился, и теперь Франциск прочно воссел на престол. Он решил оказать старому другу честь, приехав сюда поохотиться, но Олбани знал: у короля наверняка есть для пего какое-то поручение.

Герцог рад был служить Франциску, тем более что между ними существовала истинная привязанность: он наслаждался остроумными беседами молодого короля – дискуссиями об искусстве, литературе и архитектуре, ибо Франциск, каким бы распутником и любителем турниров он ни был, прежде всего гордился своими умственными и духовными изысканиями.

Король прибыл в замок, где его с дружеским почтением встретил хозяин дома. Пир вполне стоил тех, что устраивал сам Франциск у себя во дворцах и замках, а на следующий день, когда они вместе охотились, Олбани узнал, что привело к нему короля.

Когда они скакали бок о бок, Франциск обронил:

– Мой дорогой друг, боюсь, я намерен попросить вас сделать для Франции кое-что такое, что может прийтись вам не по вкусу.

– Мой повелитель, о чем бы ни попросили Франциск и Франция, это немедленно мне понравится.

– Слова истинного француза, – заметил Франциск с легким смешком. – Вы куда больше француз, чем шотландец, мой дорогой Олбани. Именно из-за этого мне грустно обращаться к вам с такой просьбой…

– Сэр, вы просите меня ехать в Шотландию. Франциск опечаленно кивнул:

– Я получил прошение от шотландского парламента. Ваше присутствие там необходимо.

Олбани молчал, глядя на окружающую его столь любимую природу и думая о жене, которую придется оставить здесь, поскольку здоровье Анны вызывало серьезное беспокойство, и суровый шотландский климат, без сомнения, просто убил бы ее. А еще герцог вспоминал о приятных поездках ко двору, ибо теперь, когда на трон взошел Франциск, там стало еще милее, чем прежде.

– Мой дорогой друг, – продолжал Франциск, – для меня это так же больно, как и для вас. Я буду скучать по вашему обществу. Но представьте, что происходит в этой варварской Шотландии! Королева-регентша вот-вот станет вассалом своего брата. Она настроила против себя большинство знатных дворян, но те не смеют выступить против нее от страха перед молодым забиякой за границей. Он у всех вызывает раздражение, этот задиристый петушок. Невозможно знать наверняка, когда он захочет клюнуть, и меньше всего нам подходит идиллия между Англией и Шотландией. Нам необходимо, чтобы Генрих жил в постоянном страхе перед нападением с севера. Следовательно, Шотландия должна стать другом Франции, а если вы будете ее регентом, мой дорогой друг, я смогу вздохнуть спокойно, в счастливой уверенности: вы никогда не забудете, что часть вашего сердца принадлежит нам. Именно по этой причине я просил бы вас сейчас же отправиться в Шотландию и принять регентство.

– Сир, вы сказали. Этого достаточно.

– Благодарю вас, мой друг. Я знал, что могу положиться на вас. У англичанки Маргариты необходимо отобрать власть, и лучший для этого способ – изъять маленького короля из-под ее опеки. Пусть это станет вашей первой заботой. Потом, когда вы станете опекуном маленьких принцев и регентом Шотландии, сестра Генриха окажется бессильна против нас; и союз Франции с Шотландией будет прочным.

– Я сделаю все, чтобы исполнить желания моего повелителя.

– Слова дворянина! – воскликнул Франциск. – Сегодняшний день мог бы стать на редкость счастливым, когда бы не эта печальная необходимость. Если бы я мог, я продлил бы свое пребывание у вас, но не могу. Я не должен вас задерживать. Вам надо сделать кое-какие приготовления перед отъездом. Сегодня же я возвращаюсь в Париж, а вы поплывете в Шотландию. Но мы увидимся вновь… и очень скоро.

Итак, теперь герцогу Олбани не избежать этой неприятной обязанности. Отныне он не сумеет действовать через доверенное лицо.

И три дня спустя Джои Стюарт, герцог Олбани, выехал в Шотландию.

Восемнадцатого мая 1515 года Олбани высадился в Дамбартоне.

Маргариту вынудили согласиться на приезд герцога, поскольку, кроме Дугласов, у нее почти не было сторонников в Шотландии. Больше всего королеву терзал преследовавший ее великий страх, что, приняв регентство, Олбани попытается отнять у нее детей.

Маргарита безумно любила обоих сыновей, и мысль о потере опеки над ними приводила ее в ужас. Парламент указал королеве, что, хотя Яков IV назначил ее регентшей и наставницей Якова V, он не мог знать, как чудовищно вдова оскорбит его память, вступив в новый брак, не носив траур и года после его смерти.

В тревоге о будущем детей Маргарита совсем забыла о своем желании сохранить власть. Прежде всего она была на редкость чувствительной женщиной и только потом – правительницей. Любовь к Ангусу поставила королеву в трудное положение, а тревога о детях сделала его отчаянным.

Одним из злейших врагов Маргариты был пограничный барон лорд Хьюм, и, когда Олбани прибыл в Шотландию, именно Хьюм отправился приветствовать его, сопровождаемый десятью тысячами всадников своего клана.

Хьюм, облаченный в зеленый бархат, блистал великолепием, полагая, что, встретив подобным образом Олбани, едва тот сойдет на берег, сумеет оказаться в милости у нового регента.

Но перед тем как состоялась встреча Олбани и Хьюма, регент принял своего старого друга де ла Басти, желая в первую очередь выслушать, что сообщит ему о состоянии дел в Шотландии доверенное лицо.

Де ла Басти поведал герцогу о вражде, охватившей всю страну, и посоветовал быть особенно осторожным с лордом Хьюмом, что так хотел первым приветствовать его, так как, подобно большинству пограничных баронов, этот человек способен менять привязанности на каждом шагу. Шептались, будто в битве при Флоддене Хьюм не оказал королю той поддержки, какую мог бы, а поскольку такое подозрение высказала Маргарита, барон стал непримиримым врагом королевы и Дугласов. Короче говоря, Олбани поступит правильно, если будет остерегаться Хьюма.

Таким образом, когда они встретились на берегу, герцог не выказал той сердечности, па какую рассчитывал Хьюм, и если барон выехал вперед с приветственной улыбкой, то взгляд регента был холоден.

– Я лорд Хьюм, ваша милость, – представился шотландец. – И самым смиренным образом прибыл сюда, дабы предоставить себя и своих людей в ваше распоряжение.

– Лорд Хьюм? – сказал регент. – Я думал, человек в таком роскошном одеянии, должно быть, король. Подобный отряд сторонников и такие пышные наряды едва ли подходят подданному, желающему изъявить смиренную готовность служить.

С этими словами регент отвернулся, оставив Хьюма в весьма неловком положении.

Но не таков был этот барон, чтобы проглотить подобное оскорбление. И он поскакал к своим людям с дикой яростью на лице.

Хьюм принял решение. В эти несколько мгновений он перестал быть сторонником Олбани, а не будучи таковым, оставалось лишь стать другом Маргариты.

Маргарита, сидя в Эдинбургском замке, понимала, что ей нужно притвориться, будто она рада приветствовать регента. Королева согласилась на его приезд, хотя ее и вынудили пойти на это; но она должна скрыть злость и, более того, изобразить на лице радость. Маргарита гадала, что он за человек. Герцог принадлежал к королевскому роду Стюартов – это все знали, – а они славились учтивостью и обаянием.

Королева была слегка разочарована (хотя не призналась бы в этом) поведением своего красавца Ангуса. Пока они наслаждались тайным медовым месяцем, он был хорош во всем, но теперь, увидев, какую бурю вызвал их брак, граф начал трусить и вместо победительного юного мужа временами напоминал испуганного мальчика.

Ангус был достаточно тщеславен и честолюбив, чтобы получать удовольствие, став мужем королевы; но он вовсе не обрадовался, обнаружив, что попал в зависимость от могущественных врагов, каковые откровенно ненавидят новоиспеченного фаворита.

Но королева отказывалась видеть эти черты характера своего мужа, поскольку все еще не могла оторваться от его прекрасного тела.

В то же время Маргарита позволяла горничным, укладывавшим ее волосы, сплетничать об Олбани.

– Говорят, во Франции он великий герой, друг короля и прославился отвагой в сражениях. И еще кое-что говорят: герцог в ярости из-за брака вашего величества.

– Мой брак – не его дело, – отрезала королева.

Женщины рассмеялись.

– Да, он видел портрет вашего величества. И, по слухам, влюбился в него, а потому рассчитывал в Шотландии жениться.

– Какая чепуха! У него есть жена. А у меня – муж.

– Но, ваше величество, герцог не знал о вашем замужестве… а его жена вроде как больна и долго не протянет.

– Ну, даже если у Олбани были подобные замыслы, ему придется о них забыть.

Маргарита улыбнулась своему отражению в полированном металле зеркала, затем погладила живот, упиваясь легкой, еще незаметной припухлостью. «Его дитя, – радовалась она, – и мое».

Королева мечтала, что у нее родится мальчик, в точности похожий на красавца мужа, но не могла не досадовать, что, помимо свары со всей знатью Шотландии, ей приходится вдобавок терпеть все тяготы беременности.

Наступило время ехать верхом, дабы приветствовать Олбани, и Маргарита решила держаться приветливо, так как он был дядя ее покойного мужа и Стюарт королевских кровей. Но при этом следует быть начеку, и, если герцог хотя бы попробует отнять детей, королева станет бороться с ним всеми доступными средствами.

Маргариту поразила приятная внешность Олбани. Да, в нем, без сомнения, текла кровь Стюартов; неотразимое обаяние, казалось принадлежащее им всем по праву рождения, озаряло это скуластое лицо с насмешливыми глазами. Волосы и борода у герцога были темными, как и глаза, а манеры намного изысканнее, чем она привыкла видеть у шотландских лэрдов. «Он выглядит па тридцать с небольшим – мужчина в расцвете сил», – подумала Маргарита.

– Добро пожаловать в Шотландию, – сказала она, и он ответил:

– Благодарю милостивую королеву.

Потом они бок о бок верхом отправились в Холируд, где предстояло жить регенту, но чуть позже Маргарита возвратилась к себе.

При всем своем обаянии регент начал действовать жестко и быстро. Первой жертвой Олбани стал лорд Драммонд, которого вызвали в Совет и за обращение с лорд-лайоном посадили в замок Блэкнесс. Гэвин Дуглас был отправлен в тюрьму за попытку стать примасом, используя связи.

И Маргарита в страхе ожидала следующего удара, не сомневаясь, что таковой лишит ее опеки над детьми.

Шотландские лэрды, увидев падение Дугласов, покинули королеву, и единственными ее сторонниками остались теперь Ангус и вечно недовольный лорд Хьюм, причем последний мог легко перейти на сторону ее врагов, вдруг сочтя себя уязвленным. И все же Маргарите приходилось использовать помощь от кого угодно, а Хьюм, не будучи надежным союзником, был могуществен.

Маргарита сама приехала в Холируд-Хаус молить о помиловании лорда Драммонда, старика, объяснила она, ударившего лорд-лайона в порыве необдуманной горячности. Олбани не хотел слишком резко отталкивать Маргариту, поэтому в конце концов согласился помиловать Драммонда и вернуть ему конфискованные земли. Что и было сделано.

Но Маргарита беспокоилась все больше, так как после ареста могущественных дедушки и дяди Ангус по-настоящему струсил. Он часто с раскаянием думал, как дурно поступил с Джейн Стюарт, жаждал встретиться с ней и объяснить, что его принудили к такому поступку интересы семьи и настойчивость королевы. Маргарита видела смятение мужа и, не подозревая, что он чувствует себя виноватым перед Джейн, пыталась понять, насколько сильным Ангус окажется в по-настоящему трудной ситуации. Королева все прощала ему из-за молодости – того самого качества, что так привлекало ее, успокаивала и клялась, что все закончится хорошо, если они будут верны друг другу.

– Я всегда останусь верна тебе, – нежно обещала Маргарита.

Но регент и его Совет считали необходимым забрать сыновей из-под ее опеки, и в Толбуте было решено, что четыре избранных с этой целью пэра войдут в замок и потребуют передать им детей.

Шпион Маргариты в замке предупредил ее об этих планах, и мать поклялась себе не отдавать детей без борьбы.

Она поспешила в детскую, где Дэвид Линдсей забавлял маленького Якова одной из старых шотландских баллад под названием «Джинкертон». Крошка герцог Росс спал в соседней комнате.

– Сын мой! – воскликнула королева. – Идите ко мне!

– Но Дэви поет, – возразил мальчик.

– Знаю, мой милый, но нам надо поиграть в одну игру… вам, мне и вашему маленькому братцу. Так что Дэвиду придется пока не петь.

– «Джинкертон» мне нравится больше.

– Ваше величество… – Дэвид сразу понял, что королева в сильном волнении. – Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

– Да, Дэвид. Подите и велите няньке принести из колыбели маленького Александра.

– Но в это время он всегда спит.

– Я знаю, знаю… Но это важно! – Маргарита, отведя Линдсея в сторону, прошептала: – Олбани посылает сюда за детьми нескольких пэров.

Дэвид побледнел:

– Ваше величество…

– Идите! Пускай нянька принесет ребенка ко мне. Я хочу попытаться остановить их.

– Почему Дэви не может допеть «Джинкертон»? – потребовал ответа трехлетний Яков.

– Просто Дэвид не участвует в нашей игре.

– Я бы лучше послушал «Джинкертон»!

– Не думай пока об этом, мой милый. Мы сейчас спустимся к решетке. И ты увидишь много людей. Тебе ведь нравится смотреть, когда вокруг люди?

Яков, кивнув, стал напевать балладу. Наконец появилась нянька с маленьким герцогом Россом на руках.

– Следуйте за мной, – велела королева. Она взяла Якова за руку и пошла вниз, к воротам замка. На улицах слышался шум, поскольку горожане, увидев, как четыре пэра выходят из Толбута, гадая, что это значит, двинулись следом. По пути к королеве присоединились очень бледный Ангус и несколько дам и кавалеров из ее свиты. Внизу Маргарита потребовала поднять решетку, и, когда это было сделано, пэры и следовавшие за ними люди увидели королеву, держащую за руку маленького короля. В нескольких шагах позади нее стояла нянька с младенцем, а граф Ангус и ее придворные образовали сзади полукруг.

Это была прелестная и трогательная картина. Па несколько секунд наступила полная тишина, а потом жители Эдинбурга разразились приветственными криками.

Маргарита, с горящими глазами и разрумянившаяся, выглядела не только истинной королевой, но еще и матерью, а потому на ее стороне оказалась каждая женщина в толпе и почти каждый мужчина. Именно на это королева и надеялась.

Четыре пэра приближались, и она попросила их остановиться.

– Я приказываю объяснить, что привело вас сюда, прежде чем вы хоть на шаг приблизитесь к своему суверену, – громко возгласила Маргарита.

– Ваше величество, – ответил один из четверки, – мы пришли от имени парламента забрать короля и его брата-младенца.

В толпе наступила гробовая тишина – люди наблюдали за этим столкновением двух воль, гадая, кто выиграет первый раунд великой схватки – королева или новый регент и его парламент.

– Опустите решетку, – распорядилась Маргарита.

Огромные железные прутья отделили королевскую семью от представителей парламента.

– Король, мой муж, поручил этот замок моим заботам, – звонко крикнула молодая женщина, – и я не сдам его. Но я должна считаться с парламентом этой страны, и прошу дать мне шесть дней, дабы обдумать то, о чем меня просят.

Потом королева повернулась и вместе со свитой исчезла в замке.

Ангус встревожился. Сцена выглядела очень эффектно для зрителей, но он считал ее пустой победой. Когда его дедушка и дяди уговаривали юного графа жениться на королеве, он и представить не мог столь пугающих событий. Арчибальд полагал, что все сведется к удовольствиям придворной жизни, а он станет правой рукой королевы.

Ангус размышлял, какие силы собираются против них, и ему казалось, что единственные сторонники королевы – Дугласы да ненадежный лорд Хьюм. Дедушку, видно, совсем сломили недавние беды, и это вполне естественно, ведь старик едва не утратил все, чем владел.

Мысль о потере всех владений тревожила и Ангуса, а потому под влиянием минутного порыва он написал Олбани, что принял участие в эффектной сцене у решетки против собственного желания, хотя считает необходимым подчиниться воле парламента, в чем пытался убедить и жену.

Потный от страха Ангус вызвал гонца и приказал незамедлительно доставить письмо регенту Олбани.

Маргарита не ведала покоя. Мысли ее то и дело возвращались к событиям семейной истории, каковые до дрожи напоминали несчастной матери нынешнюю ситуацию.

После смерти Эдуарда IV его вдове, Елизавете Вудсвилл, повелели выдать маленького короля и его брата. Королева-мать сделала это крайне неохотно, и детей поселили в лондонском Тауэре. Эта башня всегда хранила множество тайн, и там оба малыша исчезли, причем никто никогда не узнал, какая их постигла судьба.

Как же могла Маргарита отдать своих маленьких Якова и Александра? Они были так Малы и нежны… Если дети умрут, Олбани Сможет претендовать на трон. Королева видела этого человека: выглядел он благородно, держался галантно. И все-таки, разве Маргарита могла кому-либо доверять?

Шесть дней, пока она притворялась, будто рассматривает предложение парламента, королева забыла обо всем, кроме желания сохранить детей при себе.

На пятый день Маргарита написала в парламент, уверяя, что если советники позволяет оставить, маленького короля и его брата с матерью, то готова содержать их на свою вдовью часть и даже не против разделить с некоторыми вельможами опекунство. Королева, естественно, понимала, что парламент на это не согласится, и в тот же день объявила Ангусу, что более не смеет оставаться в Эдинбургском замке.

– Эти люди все равно придут и заберут детей, – сказала она. – Я знаю, они не примут моих условий.

– Тогда, – настаивал Ангус, – у тебя только один выход: отдать детей.

– Отдать детей? Я помню, что случилось с другими принцами в лондонском Тауэре!

– Я думаю, Олбани – человек чести.

– Я не доверяю ни одному мужчине, – огрызнулась Маргарита и с упованием посмотрела на молодого супруга, словно умоляя позволить ей сохранить веру хотя бы в него.

– Ты не посмеешь идти против воли парламента.

– Посмею! – отрезала Маргарита. – Вечером мы переезжаем в Стирлинг.

Ангус был по-настоящему испуган:

– Что хорошего из этого может выйти?

– Не знаю, но я хотя бы получу небольшую передышку, чтобы подумать. Я уже велела слугам все приготовить. Мы должны выехать вскоре после того, как стемнеет.

– Мы? – взвизгнул Ангус. – Я не поеду!

– Не поедешь? – повторила королева, и боль от разочарования пересилила даже гнев.

– Нет, – сказал Ангус, – это ни к чему хорошему не приведет и только взбесит парламент. Я вернусь в свои поместья, пока все это не уляжется. Предпочитаю слушать пение жаворонков в поле, а не писк тюремных мышей.

– Насколько я понимаю, – сказала Маргарита, – мне придется ехать без тебя.

– Это просто разумнее. – Ангус с облегчением вздохнул. – У тебя нет ни единого шанса против Олбани, помяни мое слово. Его поддерживает парламент. А герцог будет менее суров с женщиной – как-никак он француз! – чем со мной. Поступай как угодно, по нечего ждать добра, если Олбани решит, что я принимал в этом участие.

– Тогда прощай… пока мы не увидимся вновь, – отвечала Маргарита.

Тем вечером королева и ее слуги вместе с детьми тайно покинули Эдинбургский замок. Пускаясь ночью в путь, она чувствовала себя слабой, испуганной женщиной. «Что будет с моими малышами?» – спрашивала себя Маргарита, стараясь забыть, что в эта отчаянные минуты мужчина, каковой был бы обязан ехать рядом, покинул свою возлюбленную и королеву, ибо, оставшись, мог бы услыхать писк тюремных мышей.

Разумеется, Ангус был прав. Как могла Маргарита выстоять против великого военачальника Олбани? Бегство в Стирлинг было последней попыткой отчаявшейся женщины и могло всего-навсего отсрочить неизбежный финал на несколько дней, в лучшем случае – недель.