Текст книги "Замок Менфрея"

Нас с леди Менфрей встречали в Лискерде, и я никогда не забуду той нашей поездки. Дороги терялись в густой летней листве, переливающей всеми оттенками зелени. Я вдыхала теплый влажный ветер, напоенный запахом моря, а когда показались башни Менфреи, чуть не разрыдалась от избытка чувств. Теперь это был не просто замок, поражавший мое воображение, не просто старинный роскошный особняк – это был мой дом.

Потом стал виден дом на острове и утес, над которым вздымались стены Менфреи, служа как бы его продолжением.

Через ворота под башней с часами, теми самыми старинными часами, которым никогда не позволяли остановиться, мы въехали во двор и вышли из кареты. Сэр Эиделион стоял на крыльце, поджидая нас.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, дорогое мое дитя.

Он заключил меня в объятия и поцеловал.

Никогда еще невеста не встречала более теплого приема в своей новой семье.

Те дни, проведенные в Менфрее, навсегда остались в моей памяти. Я заявила, что хочу обследовать дом – каждую комнату и коридор, каждый альков, каждый укромный уголок.

– По-моему, это – самый удивительный дом в мире, – сказала я сэру Энделиону и леди Менфреи в первый же день.

– Это – хорошая мысль, поскольку теперь он станет твоим, моя дорогая, – согласился сэр Энделион.

– Я хотела бы осмотреть все…

– Ты обнаружишь, что восточное крыло нуждается в ремонте.

Я улыбнулась, вспомнив столик с рубинами, которых больше не было. Менфрее требовались деньги, которые расточал бы на нее тот, кто оказался достаточно богат, чтобы быть принятым под ее крышей. Но я ничего не имела против того, чтобы потратить свое состояние на этот замок.

На следующий день сэр Энделион лично повел меня осматривать дом. Он очень радовался возможности лично показать мне все и, когда мы изучали щит над камином в большом холле, заявил, что счастлив этому обручению.

– Этого желал твой отец и всегда хотел я. Соединение двух семей. Твое имя, моя дорогая, будет выгравировано на щите, потому что здесь записываются имена всех, с кем вступали в брак Менфреи.

Я стала изучать надписи, размышляя о том, что могли чувствовать обладательницы этих имен, когда входили в дом в качестве невест. Очень скоро здесь прибавится и имя Делвани. Интересно, какие имена появятся здесь, когда мои сыновья приведут в дом своих жен.

Как замечательно было ощущать свою причастность ко всему этому – причастность, которой я всегда так желала.

В доме нашлось так много всего, что можно было рассматривать и чем восхищаться, и так много того, что я уже видела раньше и что теперь преисполнилось для меня особого интереса, ибо стало частично моим. Изумительный мозаичный пол в просторном вестибюле, лестница, доспехи и оружие на стенах и, конечно, портреты в галерее. Во многих из них я замечала особую наружность Менфреев. То здесь, то там мне мерещились Бевил или сэр Энделион, только одетые в костюмы другой эпохи.

Я зашла и в часовню, которой никогда не пользовались, но на алтаре которой всегда стояли новые свечи; показали мне и тайную комнату в контрфорсе: сэр Энделион не преминул поведать историю Менфрея, который прятал там возлюбленную – втайне от своей семьи.

– История гласит, что часы на башне остановились и никто не мог их починить. А потом вернулся хозяин дома, пошел в потайную комнату и обнаружил, что его любимая и ее ребенок мертвы. Но не верьте всему, что вы слышите о Меифреях, моя дорогая. Существует достаточно историй о наших злодейских деяниях. Но я не думаю, что вы найдете нас такими дурными, как нас обычно рисуют. Скажи, Хэрриет, ты же не думаешь, что мы пропащие люди, ведь нет?

– Я знаю вас достаточно давно, чтобы не бояться того, что может открыться.

– А скоро ты станешь одной из нас. Бевил – везучий парень. Я говорил ему об этом и не верю, чтобы кто-то из нас причинил тебе зло.

Мне нравилось осматривать дом и слушать его истории.

Но леди Менфрей настаивала, чтобы мы без промедления взялись за подготовку к свадьбе, поэтому мы отправились в Плимут и выбрали материал для моего свадебного платья. Проходя мимо театра, где Гвеннан встретила Бенедикта Беллэйрса, я с грустью вспомнила Гвеннан. Странно, что она никому не написала, как она поживает. Вот было бы весело, если бы она сейчас оказалась здесь! Я и правда видела в ней сестру! Если б она вышла замуж за Хэрри Леверета и жила бы теперь счастливо в «Вороньих башнях», как здорово все могло бы быть!

Для свадебного наряда мы выбрали белый атлас, а вуаль мне вручила леди Менфрей – это была та самая вуаль, которую она сама получила из рук своей предшественницы.

О Гвеннан леди Менфрей не упоминала, и это меня удивило, ибо я ожидала, что наш приезд в Плимут пробудит в ней эти печальные воспоминания.

Бевил приехал в Корнуолл, и о нашей помолвке было объявлено. Во время верховых прогулок нас то и дело окликали и поздравляли.

– Я знал вашего отца. Чудесный человек. Как он был бы счастлив, если бы дожил до этого дня.

– Правильный выбор. Я не сомневаюсь, что вы сможете помогать мужу в округе.

– Такая подходящая пара. Мы все в совершеннейшем восторге.

Отъехав подальше, Бевил принимался передразнивать этих людей – не без злости, но очень смешно, и я хохотала до упаду. Я часто смеялась, когда бывала с Бевилом, – скорее просто от радости, чем от его шуток.

Я постепенно узнавала Бевила. У него был острый ум и горячий нрав; при всей своей доброте он, приходя в ярость, мог судить очень несправедливо; правда, за такими вспышками следовало раскаяние, и гордость нередко мешала ему признать, что он не прав, чувство справедливости обычно брало верх. Я до конца не верила, что он действительно влюблен в меня так страстно, как хочет показать. Я ему нравилась – так было всегда, – но что, если он видит во мне скорее подходящую партию, нежели личность? Возможно, в страхе думала я, он ровно так же увлекся бы любой девушкой, которая была бы к нему неравнодушна и достаточно богата, чтобы подойти для Менфрей. Одна, в своей комнате, я порой окидывала себя критическим взглядом. Теперь, после обручения, я выглядела лучше, ибо радость делает красивым любое лицо, но я не могла не замечать, как загорались глаза Бевила при виде хорошенькой девушки; у него для них для всех была припасена особая улыбка – даже для молочницы, встретившейся нам по дороге.

Как бы мне хотелось знать, о чем он думал, когда мы навестили доктора Симса. Именно в этот дом принесли Гвеннан, когда она упала с лошади, и здесь Бевил впервые увидел Джессику…но он и виду не подал, что вспомнил те дни.

– Доктор Симс, – весело спросил он, – вы приедете на свадьбу?

– Если позволят мои обязанности – непременно. – И доктор Симс, энергичный человек средних лет с пухлым лицом, искренне поздравил пас. – Но если чей-нибудь ребенок изберет именно это время, чтобы появиться на свет…ну что ж, я услышу обо всем в подробностях, ибо люди, похоже, только и говорят о свадьбе в Менфрее.

Миссис Симс отвела нас в гостиную, где мы выпили вина и поговорили о близящейся свадьбе, и об округе, и о том, чего можно ожидать на следующих выборах. Как я узнала, она была горячей сторонницей Бевила.

– Я уверена, что вы станете незаменимой помощницей, – сказала она мне. – Всякому парламентарию нужна жена, а вы – дочь предыдущего депутата, и об этом узнают. Я слышала, что ваш отец превосходно зарекомендовал себя, а теперь, когда его не стало, мы вернемся к старой традиции – Менфрей от Ланселлы, и так чудесно, что наш сегодняшний депутат станет мужем дочери предыдущего. Словно место в парламенте всегда принадлежало одной семье. Это будет иметь в здешних местах большое значение.

Я начала понемногу представлять себе свою будущую жизнь. Мне придется помогать Бевилу и его сторонникам, открывать благотворительные базары и, может быть, даже выступать с трибуны. Заманчивая, хотя и немного пугающая перспектива, ибо все это ради того, кого я люблю. Я представляла, как буду блистать остроумием, – миссис Менфрей, жена депутата парламента, – и рисовала себе другие, не менее приятные картины.

– Я так рада, что мы переехали сюда, – сказала мне миссис Симс. – Здесь намного интереснее, чем в городе. Да, мы жили в Плимуте, но, похоже, в таком местечке, как это, куда больше внимания придают общественным проблемам. Хотя, конечно, это тяжелее. Бедняга доктор Треларкен загнал себя в гроб работой. Такой славный человек… и его дочь – тоже. Вы, конечно, о ней слышали.

– Очень немного.

– Все это довольно грустно. Бедная девушка осталась практически без гроша. Мне говорили, она отправилась в Лондон или куда-то еще, чтобы стать гувернанткой. Но для девушки это не жизнь, тем более для такой красивой. Она была настоящая красавица. Могла бы выйти замуж, но в ее обстоятельствах это тоже непросто. Ей придется нелегко… нелегко.

Когда мы простились, я сказала Бевилу:

– Какая болтливая женщина.

– Достаточно болтливая, чтобы заниматься политикой. На самом деле ей следовало самой баллотироваться в парламент. Жаль, что туда не допускают женщин. Но возможно, такой день придет.

– Треларкены были совсем другие. – Я уловила, что мой голос слегка дрожит, и подумала, заметил ли это Бевил.

Он промолчал, и я искоса посмотрела на него. Бевил улыбался.

– Бедная Джессика, – продолжала я.

– Ей не повезло, – согласился он.

– Я всегда вспоминаю свою гувернантку, мисс Джеймс. Робкая женщина, которая, похоже, страшно боялась потерять свое место – она от всех все терпела, а потом отыгрывалась на мне.

– Не дело девушке жить в чужой семье.

– Хотела бы я знать, как там Джессика.

Бевил ничего не ответил, и я испугалась, что если стану и дальше развивать эту тему, то уже не смогу держать себя в руках и позволю своим подозрениям и ревности вырваться наружу.

Но для размышлений времени уже не оставалось. Три недели до свадьбы! Леди Менфрей решила позвать кучу гостей из Лондона, в основном парламентариев, друзей Бевила, которые, как он надеялся, станут и моими друзьями, раз уж я собиралась помогать ему в его работе. Должны были прибыть и друзья из местных.

Большинством приготовлений занимался Уильям Листер, бывший секретарь моего отца, который теперь исполнял ту же работу для Бевила. Было так приятно увидеть его снова, и мне нравилось думать, что с Бевилом ему легче ладить, чем с моим отцом.

Фанни приехала, чтобы помогать мне. Меня задевало ее явно отрицательное отношение ко всему происходящему, словно на ее глазах творилось нечто гибельное и она готовилась мужественно смириться с неизбежностью. Однако это маленькое облачко не могло омрачить моего счастья. Мы с Бевилом почти не расставались. Он даже хотел отправиться со мной к портнихе, чтобы посмотреть на мое платье, но леди Менфрей запретила ему, объяснив, что это – плохая примета. Мы обсуждали нашу будущую жизнь, которая представлялась нам в розовом свете – словно Менфрея в свете восходящего солнца, какой я видела ее, когда сбежала из дома и проснулась после ужасной ночи.

Я радостно строила планы, как я стану помогать мужу, и с интересом читала газеты и политические брошюры. Бевил, похоже, испытал изумление, смешанное с восторгом, когда я принялась обсуждать с ним беспошлинную торговлю и внешнеполитическую ситуацию.

Я охотно переложила на его плечи все заботы о лондонском доме, и он пообещал, что Уильям Листер завершит дела за время нашего медового месяца. Мой отец собрал кое-какие редкостные образчики мебели, и Листер, который разбирался в подобных вещах, должен был посмотреть и перевезти все ценное в Менфрею, где вполне хватало места, чтобы разместить эту мебель. Все остальное предстояло продать.

Мы собирались уехать на юг Франции – в маленький город в горах, откуда открывался вид на Ривьеру. Бевил уже бывал там раньше и считал, что он идеально подходит для медового месяца, тем более что в такое время года погода в этих краях превосходная.

До свадьбы оставалось совсем мало времени, и в те мгновения, когда мне удавалось прогнать легкую тревогу, которую я все еще ощущала, я чувствовала себя совершенно счастливой. Но у меня не выходила из головы Гвеннан, и я боялась, как бы нечто подобное не помешало и моей свадьбе. А еще я думала обо всех тех женщинах, которых любил Бевил, и гадала, насколько отличается его отношение ко мне от того, что он испытывал к другим. Он убеждал меня, что отличается, и с такой искренностью, что я невольно ему верила; но я уже начинала лучше понимать его. Добиваясь чего-либо, он действовал с такой страстью, что и сам верил, что желает этого больше всего на свете. Но на смену одному желанию приходило другое. В глубине души я знала, что счастье – не вершина горы, где, уж коли вы ее достигли, можете пребывать вовеки. Счастье – это выигрыш в лотерею, но оно принадлежит вам лишь миг, и удержать его так же трудно, как и достичь. Счастье – быстротечное и изменчивое. Так было, когда глаза Бевила открывались шире в ответ на какие-то особенно удачные мои замечания, когда он поворачивался ко мне, внезапно сознавая силу уз, связавших нас, и говорил от всего сердца:

– Я люблю тебя, Хэрриет Делвани. Нет никого, кто сравнился бы с тобой.

В такие моменты он всегда называл меня по фамилии, наверное боясь выдать всю глубину своих чувств. Привыкший жить в плену своих увлечений, пылких и неодолимых, он был несколько удивлен, когда открыл, что любовь может идти бок о бок со страстью. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Настал день нашего венчания. Начинался сентябрь. Я проснулась рано утром и посмотрела на море. Оно отливало розовым, как и в то далекое утро, и на дом на острове тоже падал красноватый отсвет.

Сэр Эиделион считался вроде бы моим опекуном, поскольку отец сделал его распорядителем по завещанию, и, по идее, должен был вести меня к венцу. Но невеста, которую ведет к венцу отец жениха! Такое и вправду случалось не часто. Нас, как ни странно, выручил Хэрри Леверет, который сам предложил нам это. Наверное, он хотел показать всем, что больше не печалится о девушке, которая так скверно с ним обошлась.

И вот я нарядилась в белый атлас, белую вуаль Менфреев и свой флердоранж. Все утверждали, что я выгляжу прелестно, и на мгновение я почти поверила в то, что так оно и есть.

Я посмотрелась в зеркало.

– Не беспокойся, Фанни. Я намерена стать счастливой. Я уже настроилась на это.

– Вы искушаете судьбу.

– Не будь такой старой ворчуньей, Фанни. Ты не хотела, чтобы я стала миссис Менфрей, так ведь? Но я собираюсь это сделать, и ты не в силах этому помешать.

– Да, – согласилась она, – куда же мне.

В комнату вошла леди Менфрей:

– Ты уже успела одеться, дорогая? О, ты чудесно выглядишь! Правда, Фанни? – Ее глаза наполнились слезами. Видимо, она вспомнила, как ее увезли насильно, соблазнили, а затем спешно сыграли свадьбу. Как и я, она была богатой наследницей. Иначе не случилось бы ни похищения, ни насилия, – а может, все равно случилось бы. Одно только несомненно: дело никогда бы не кончилось свадьбой.

– Девочка моя, я думаю, нам пора выходить.

До деревенской церкви меня провожал сэр Энделион.

– Ты прелестно выглядишь, моя дорогая. Я горжусь, что веду тебя в церковь…Это – счастливый день для всех нас.

Бевил был уже там и не сводил с меня глаз. Этот взгляд предназначался для меня одной. И он ясно говорил: «Какая жалость, что мы должны терпеть всю эту суету. Насколько лучше была бы простая церемония…а потом мы бы уехали, сбежали в тот маленький город, глядящий на побережье, где мы останемся одни и где я смогу доказать тебе, что люблю тебя так, как никогда никого не любил, и что, даже если бы твоя мачеха не умерла и тебе не досталось отцовского состояния, я все равно бы женился на тебе, Хэрриет Делвани…нет, теперь уже Хэрриет Менфрей».

Мы подошли к алтарю под звуки «Свадебного марша» Мендельсона. Я ловила взгляды, обращенные на нас с церковных скамей… внимательные и рассеянные. Из моих родственников никого не было. Тетя Кларисса сослалась на то, что никак не может оставить дом в такое время, но я знала: она просто не могла спокойно смотреть на то, как я выхожу замуж, в то время как Сильвия и Филлис еще не заполучили себе мужей.

Когда мы сели в карету на обратном пути в Менфрею, Бевил сидел со мной рядом, крепко держа меня за руку, смеясь по всякому поводу, – новый Бевил, думала я, серьезный, озабоченный будущим. Я была так счастлива, что если и могла бы чего-то еще желать, так это ехать всю оставшуюся жизнь, сидя рядом с Бевилом, серьезным и нежным, говорящим себе – а я точно знала, что так оно и есть, – что для него начинается новая жизнь. Он собирался любить и оберегать меня в горе и в радости, и он поклялся это делать; теперь жизни, полной легкомысленных приключений, пришел конец. Он собирался стать раскаявшимся повесой, из которых получаются самые верные мужья.

Мы миновали арку под часами, которые останавливались, когда кто-то из Менфреев должен был умереть, и по камням, стесанным за долгие века колесами экипажей и копытами лошадей, направились к дверям.

Я приехала домой – в Менфрею.

Видимо, Бевил подумал о том же, ибо он сказал:

– Итак, Хэрриет Менфрей, мы – дома.

Говорят, счастливые женщины похожи на счастливые страны – у них нет истории; так что о первых неделях медового месяца мне рассказать почти нечего.

Сначала мы отправились в Париж, где я обзавелась одеждой, как и собиралась. Это было весьма утомительно – стоять у зеркал, выслушивая неразборчивые комплименты на смеси английского и французского, но я купила несколько совершенно очаровательных нарядов; Париж – замечательный город для того, кто любит и любим.

Эйфелева башня, Булонский лес, базилика Сакре-Кёр и Латинский квартал – все эти места до сих пор овеяны для меня самыми светлыми воспоминаниями. Бевил был все время рядом со мной; он смеялся и молчал, предоставляя слово мне, ибо я знала язык лучше, чем он. Я помню мягкий свет ресторанов и взгляды тех, кто нас обслуживал: у французов в таких вещах безошибочно срабатывает интуиция: они знали, что мы влюблены. Мы выдавали свою тайну всем и каждому. Мы лучились радостью – и Бевил не меньше, чем я.

Но нашей главной целью был тот маленький городок в горах, так что мы покинули Париж и двинулись на юг.

В Провансе уже вовсю хозяйничала осень, но я все равно с первого взгляда влюбилась в этот край с его величественными горными пейзажами и потрясающим морем. Сидя на балконе нашего отеля и глядя на берег, я думала, что никогда не видела ничего прекраснее.

Те дни были безмятежными.

Мадам, хозяйка отеля, знала Бевила, который уже бывал здесь раньше.

– А на этот раз вы приехали с мадам Менфрей. Просто чудесно!

В ее пристальном взгляде читался некий намек, и я подумала: с кем же Бевил жил в этом отеле раньше? Возможно, один, но могло быть и так, что в городке у него имелись знакомые. В те десять дней, что мы провели в Париже, у меня не возникало подобных мыслей; я почти поверила, что избавилась от них навсегда, но хватило одного намека, чтобы подозрения возникли вновь.

Однако я позабыла о них, когда мы спустились в обеденную залу, выходившую на террасу с видом на горы. В теплом свете свечей я снова почувствовала себя счастливой.

– Мы пробудем здесь месяц, а то и больше, – сказал Бевил. Он хотел, чтобы я полюбила Прованс так же, как любил его он. Люди здесь жили просто, и это было лучшее место, чтобы провести медовый месяц. – Никаких развлечений, – заявил он. – Ничего такого, что могло бы отвлечь меня от Хэрриет Менфрей.

Я была довольна. По утрам мы бродили по старинному городу с извилистыми улочками, истертыми ступенями и глухими переулками. Темноглазые дети бросали на нас взгляды, исполненные любопытства. Все в нас выдавало иностранцев, и уличные торговцы наперебой расхваливали свой товар, когда мы останавливались, чтобы купить цветы и фрукты. Мы сидели в открытых кафе и наблюдали течение жизни, а по вечерам, прислонившись к каменной балюстраде, любовались морем. Иногда мы нанимали лошадей и отправлялись в горы по узким, опасным тропам. Бевил настаивал, чтобы в подобных местах вести мою лошадь, и, хотя я была хорошей наездницей и вполне могла справиться сама, мне доставляло удовольствие, что он стремится меня оберегать. Случалось, мы останавливались в каком-нибудь трактире пообедать и, перепробовав все местные блюда и вина, сидели, сонные и благостные, до самого вечера, когда приходила пора возвращаться.

Мы редко строили какие-то планы, предоставив череде золотых дней течь самой по себе. Как мне нравились эти теплые солнечные дни и вечера, когда солнце уходило за горы, унося с собой зной. Тогда я надевала теплую шаль, и мы отправлялись куда-нибудь – погулять и подышать прохладным воздухом гор.

Во время одной из прогулок мы заехали в деревенский трактир, где хозяйка сообщила нам, что вечером мы можем посмотреть народные танцы.

Мы решили отправиться туда, надеясь, что доберемся до гостиницы при свете луны. Мы очень веселились в ту ночь, когда скакали в горы и вместе пели песню, которой научил нас муж хозяйки. Музыка была из «Орлеанской девы», а пелось в ней о волхве, который идет в Вифлеем. Когда бы я ни слышала потом эту мелодию, я вспоминала каменистую горную дорогу и наши голоса, Бевила, который был рядом со мной…счастливое мгновение, завершавшее дни нашего полного и безоблачного счастья. Но, наверное, к счастью, тогда я этого не знала.

Бевил перевирал мотив и выговаривал слова со своим отвратительным британским акцентом, так что мне стало очень смешно.

– Попробуй спеть лучше, Хэрриет Менфрей! – прокричал он.

– Это будет нетрудно, – отозвалась я.

Когда я запела, он сказал:

– У тебя неплохой голосок, сердце мое. А по-французски ты говоришь как настоящая француженка.

И мы продолжали петь – пока не добрались до деревушки, где нас тепло приветствовали хозяйка и ее муж. Они сказали, что ждали нас и очень огорчились, что милорд англичанин и его невеста не приедут. Владелица нашего отеля тоже относилась к нам по-матерински, но это ничуть не мешало ей распускать о нас сплетни. Но так или иначе, здесь, в маленькой столовой, нам отвели самое почетное место рядом со скрипачами, которые должны были играть танцующим.

Ужин подали с особой церемонностью, к которой мы уже привыкли; вино принесли и разлили так, словно то был нектар богов, и хозяйка вместе с прислугой обхаживала нас, пока мы не попробовали сильно приправленную пряностями еду и не заявили, что она просто восхитительна.

Тот вечер обещал быть одним из многих счастливых вечеров, если бы в комнату не вошли мужчина и женщина – судя по наружности, англичане. Я заметила, что Бевил удивленно посмотрел на них; дама, бросив на него ответный взгляд, на мгновение остановилась – тоже удивленная и взволнованная.

Они подошли к нашему столику, и я отметила, что у нее блестящие волосы медного цвета и раскосые серые глаза. На губах дамы играла улыбка, ее тело было пышным, но, несмотря на это, она двигалась с грацией дикого зверя, что становилось еще заметнее оттого, что ее спутник неуклюже переваливался рядом с ней. Бевил вскочил.

– Я что, сплю?! – воскликнула она. – Ущипни меня, Бобби…и я проснусь.

– Надеюсь, это – не ночной кошмар, – отозвался Бевил.

– Это – самый прекрасный из снов. Что вы делаете здесь, Бевил?

Бевил улыбнулся мне.

– Это – старый друг… – начал он.

Дама скорчила гримасу:

– Ты слышишь, Бобби? Старый друг. Это определение мне не нравится. Оно звучит двусмысленно.

– Только для тех, кто слеп, – ответил Бевил.

– Вы должны представить нас друг другу, моя дорогая, – сказал Бобби.

– Ну, конечно, – вмешался Бевил. – Это – моя жена.

Серые глаза женщины оглядели меня, и мне показалось, что в них мелькнуло разочарование.

– Это – мой муж.

И она рассмеялась, словно это была великолепная шутка – то, что у Бевила оказалась жена, а у нее – муж.

– Только не говорите мне, – продолжала она, – что у вас тоже медовый месяц.

– Это надо как-то отпраздновать, – заключил Бевил. Он повернулся ко мне: – Мы с Лизой знаем друг друга… уже очень давно.

Хозяйка уже была у нашего стола:

– Вы – друзья? Хотите поужинать вместе?

– Какая прелесть! – вскричала Лиза. – Итак, Бевил, расскажите мне все.

Хозяйка сделала знак прислуге, и вскоре мы все сидели за столом. Началась обычная суета с подачей блюд. Бевил представил мне Лизу Данфри. Нет, напомнила ему она. Он же видит Бобби. Теперь она – Лиза Мэнтон.

– Знаете, – проворковала она, – бисквиты Мэнтон. Бобби их делает, правда, дорогой? Ну, конечно, не своими руками. Они просто приносят нам прибыль. Но, Бевил, это – просто потрясающе. Два медовых месяца – в одном и том же месте!

Хотелось бы мне, чтобы мы с Бобом также находили это потрясающим. Он проклинал эту встречу так же, как и я, ибо Лиза полностью переключилась на Бевила, предоставив своего мужа мне.

Погода просто замечательная, заметил Бобби. Что я думаю о горном пейзаже? Как мне правится французская еда?

Мои ответы интересовали его не больше, чем меня – его вопросы; мы оба прислушивались к чужому разговору, и никто из нас не обращал никакого внимания на провансальских танцоров, которые старались доставить нам удовольствие.

Я знала, какой особый взгляд появлялся у Бевила, когда его привлекала какая-то женщина; я видела, как он смотрел на меня; теперь нечто подобное вызвала своим появлением Лиза. Если бы нас с Бобби тут не было, возможно, они вернулись к прежним отношениям, по которым, похоже, скучали. Я не могла не думать об этом.

В какой-то момент Лиза повернулась ко мне и сказала:

– Так вы – дочь сэра Эдварда Делвани? Я видела объявление в газетах и, помнится, еще тогда подумала, что это – очень подходящая партия для Бевила.

– Благодарю вас, – отвечала я. – Надеюсь, ваш брак тоже можно считать удачным.

Она рассмеялась и посмотрела в свой стакан.

– О да. Чудесно! Все так удачно соединились – и на медовый месяц собрались вместе. А у Бевила еще его политика…

– А у вас – ваши бисквиты, – отвечала я.

Она холодно посмотрела на меня и повернулась к Бевилу. Я смотрела на танцоров, не видя их; вместо этого я видела Бевила и ту женщину, как они милуются друг с другом. Не есть ли это знак на будущее? Неужели с этих пор я буду снова и снова встречать подруг Бевила и терзаться ревностью, которая мучит меня сейчас?

Возвращаясь обратно, мы не пели. Бевил хранил молчание – я думаю, он все еще был мыслями в прошлом.

– Ты хорошо ее знаешь? – спросила я.

– Кого? – с несколько наигранным удивлением поинтересовался он.

– Эту красивую Лизу.

– О, мы просто приятели.

Эти незначащие слова сказали мне так много.

В отеле хозяйка спросила, понравились ли нам танцы, и, поскольку Бевил был, не по своему обыкновению, молчалив, мне пришлось бодро ответить, что да, мы получили массу удовольствия.

В ту ночь Бевил обнимал меня столь пылко, что я, лежа в темноте, спросила себя: не Лизу ли сжимает он в своих объятиях? Не служу ли я просто ее заменой?

Больше мы их не встречали, и через несколько дней Бевил вновь обрел превосходное настроение, а я сумела спрятать подальше свои опасения. Медовый месяц продолжался, но ничто уже не было таким, как прежде.