Текст книги "Замок Менфрея"

Глава 4

Когда мы с Фанни прибыли в Лискерд, я с изумлением обнаружила, что нас поджидает А'Ли. Я знала, что меня должны встретить, но ожидала увидеть карету из Менфреи.

– Распоряжение мисс Гвеннан, – сообщил А'Ли, приветствуя меня так, словно я никуда и не уезжала.

– Но ведь это экипаж Леверетов?

– Она уже почти Леверет, мисс Хэрриет! И хозяйничает вовсю.

Его тяжелый подбородок подрагивал от сдерживаемого смеха: я и не сомневалась, что Гвеннан дала всем местным достаточно поводов для пересудов.

По дороге в Менфрею А'Ли сообщил мне, что Гвеннан собиралась сама встретить меня, но уехала в Плимут – по делам.

– Для большинства других юных леди все готовят их мамаши. Но только не для Гвеннан. Говорю вам, леди Менфрей давно уже пляшет под ее дудку.

– А вы, я вижу, уже предвкушаете, как Гвеннан станет хозяйкой в «Вороньих башнях», – съехидничала я.

– Все к тому идет, мисс Хэрриет.

– Как приятно вернуться, – сказала я ему. – Я словно и не уезжала. Хотя столько времени прошло, А'Ли.

– Главное – теперь вы здесь. Когда я видел вас последний раз, вы были еще девочкой. А теперь – молодая леди. Говорю вам, следующая очередь – ваша.

– В таких случаях говорят: ну, мне еще никто этого не предлагал…

Его подбородок опять дрогнул.

– Вы все такая же чудачка, мисс Хэрриет. По-моему, тому, кто вам это предложит, здорово повезет.

– Будем надеяться, что у меня хватит ума принять предложение, если это, конечно, случится. Меня только угнетает, что в последнее время речь о таких вещах заходит слишком уж часто. Это – дань привычке или все потому, что я вступила в ту утомительную пору своей жизни, которая называется «невеста на выданье»?

– О, вы всегда были чудачкой, мисс Хэрриет.

– Расскажи мне, что здесь новенького?

– Доктор умер с полгода назад.

– Доктор Треларкен?

– Да. Он взял помощника, доктора Симса. Теперь тот остался один.

– А мисс Треларкен?

– О, мисс Джесси, она уехала… я думаю, в Лондон. Она поселилась там со своей теткой и, поговаривают, собирается стать гувернанткой. Денег у них нет, вы же знаете, и ей, бедняжке, придется как-то зарабатывать себе на жизнь.

– Надеюсь, она… справится.

– О да, конечно. Меня не удивит, если она вскоре выйдет замуж. Она очень красивая девушка.

– Очень.

– Ну да, мистер Бевил был от нее без ума. Знаете ли, он в свое время увлекался, скажем так, многими девушками, yо с Джессикой Треларкеи все казалось… Впрочем, ничего путного из этого не вышло. Он теперь – важная персона, как вам известно. Депутат. Прошел подавляющим большинством голосов. Люди здесь ограниченные, сами знаете. Вот и цепляются за свое. Им кажется правильным, если их снова будет представлять Менфрей.

– А на моего отца смотрели немного как на чужака?

– Ну да, можно так сказать. Его никогда не считали своим, верно ведь? Но вы, мисс, вы – своя. Наверное, это потому, что вас привезли сюда совсем маленькой. И все помнят, как вы сбежали из Лондона, чтобы приехать к нам.

– О… это было так давно.

– Но мы этого не забыли. Поэтому мы думаем, что вы наша, – не то что эти чужаки. Вы приехали сюда девочкой, и все знают, что вы любите эти места. И всегда любили.

– Ты прав, А'Ли. Я была здесь счастлива.

– Здесь, мисс Хэрриет, вам и место.

– Смотри, – закричала я, – я вижу Менфрею!

– Да, мы уже скоро приедем.

– Я всегда радуюсь, видя ее в первый раз – после долгой разлуки.

– О, вы любите этот старый замок. Говорят, мистер Хэрри пообещал после свадьбы привести там все в порядок, и голову даю на отсечение, что мисс Гвеннан заставит его сдержать слово.

– Ты имеешь в виду ремонт?

А'Ли показал кнутом в сторону дома:

– Такой замок надо ремонтировать постоянно, мисс Хэрриет. За ним нужно все время следить, ухаживать…а он простоял так сотни лет, при наших штормах и при нашем море, так что, по правде сказать, его теперь требуется чуть ли не строить заново.

– И Хэрри Леверет намерен это сделать. Здорово.

– Потому Менфреи так довольны свадьбой. Они не стали бы привечать мистера Хэрри, если б не его деньги. Спросите меня, и я отвечу, что это мисс Гвеннан выпала удача. Менфреи! Неужели то, что ты можешь перечислить всех своих предков за пару сотен лет, – предмет для гордости? В конце концов, у нас у всех были предки, разве нет?

– В общем, да, – ответила я.

– Ну а если все те легенды, которые я слыхал о делах Менфреев, правда, хоть наполовину, тут уж вообще гордиться нечем.

– Наверное, – согласилась я. – Но если Левереты довольны и Менфреи – тоже, значит, все к лучшему. О… смотри… остров!

– Ох, я совсем забыл. Он же теперь ваш.

– Не совсем мой. Отец женился, и у меня теперь есть мачеха.

– Так, значит, он – ее?

– И не совсем ее. Я не знаю точно. В любом случае им теперь владеет наша семья.

– Нам это не слишком нравится…что исконная земля графства переходит в руки чужаков, но, как я уже говорил, если теперь в нем будет хозяйничать маленькая мисс Хэрриет, это не так уж плохо.

– Ты добрый.

– Это – не доброта. Это – правда.

– Я собираюсь отправиться на остров.

– Только не вздумайте снова там ночевать.

– Эту историю будут помнить вечно.

– О, это – замечательная история. Она попала в газеты. Дочь члена парламента и все такое… весь Лондон искал ее, а она пряталась здесь, в нашем графстве… прямо, можно сказать, у нас под носом.

– Это была большая глупость, простительная только по молодости.

– Наши не считают это такой уж глупостью.

Его подбородок снова начал подрагивать, а я умолкла, потому что мы уже добрались до ворот Менфреи и свернули под арку, где были установлены те старинные часы, которым никогда не позволяли остановиться.

Я подняла взгляд. Как обычно, они показывали точное время, и я отметила это про себя.

– Разумеется, они идут правильно, – заметил А'Ли. – Да и как иначе? Обязанность Томаса Дауни – содержать их в образцовом порядке, и Менфреи кормят и одевают этих Дауни и дают им крышу над головой последние сто лет – с тех самых пор, как часы остановились и сэр Редвер Менфреи упал с лошади. Теперь все стараются, чтобы с часами ничего не случилось.

Мы миновали арку, проехали сторожку и домик, где жили Дауни, и по аллее, обсаженной гортензиями, азалиями и прелестным остролистом с ярко-алыми ягодами, приблизились к дому.

В большом холле, увешанном картинами, со сводчатым потолком и лестницей, вдоль которой на стенах висело оружие времен Гражданской войны, принадлежавшее неким Менфреям в те дни, я вспомнила ночь, когда Бевил привез меня сюда с острова, и как Гвеннан с упреком глядела на меня сверху.

Теперь А'Ли позвонил в колокольчик, и Пенджелл, дворецкий Менфреев, вышел в холл и проводил меня в гостиную, где меня ожидала леди Менфрей.

Как чудесно было снова оказаться с Гвеннан. В ней словно полыхал какой-то неугасимый огонь, данный ей от рождения, ослепительный и жгучий. Я оживала просто от одного ее присутствия.

Она вбежала, когда я пила чай с леди Менфрей, набросилась на меня и потащила в свою комнату. Конечно, она изменилась. Она стала настоящей женщиной – красивой и чувственной, восхитительной и нетерпеливой.

И я подумала: такова Гвеннан влюбленная.

Она заговорила о свадьбе:

– Вся округа ожидает чего-то грандиозного. Я думаю устроить некое подобие пышной средневековой церемонии. Мое подвенечное платье будет точной копией того, которое носила моя прапрапрапрабабушка. Мне приходится все время ездить на примерки. Ужасно, потому что я должна брать с собой Дину. Незамужним молодым леди непозволительно отправляться в город в одиночку. Одно из главных преимуществ замужней дамы – свобода. Ты, Хэрриет, еще будешь в цепях, а я их сброшу.

– Мужья иногда оказываются ревнивцами.

– Только не мой. Неужели, по-твоему, я согласилась бы сменить одну тюрьму на другую?

– На самом деле, я думаю, твои родные снисходительней многих.

– К чему вся эта болтовня, когда нам нужно столько обсудить? Теперь ты – подружка невесты. Мы тебя оденем в сиреневый шифон, и будешь выглядеть просто…

– Безобразно, – вставила я.

– Это – идея! Чтобы подчеркнуть красоту новобрачной.

Мы расхохотались. Как хорошо, что мы снова вместе. Гвеннан, похоже, подумала о том же, потому что сказала:

– Я так рада, что ты приехала, Хэрриет. Как только я выйду замуж, ты должна стать нашей первой гостьей в «Вороньих башнях».

– Не представляю тебя там.

– Почему? Мы там все переделываем. Хэрри старается для своей королевы.

– Ты влюблена в него до безумия.

– Может быть. Только мне положено скрывать свои чувства до самой свадьбы. За день до этого он должен будет упасть передо мною на колени; а потом силой вырвет у меня признание и клятву.

– Он не осмелится!

– Надеюсь, его на это хватит. Он обожает меня. А теперь слушай. Завтра мы поедем в Плимут. Это довольно забавно. У Дины там есть сестра, так что я отправлю ее повидаться с ней, и она не будет нам мешать.

– Мешать в чем?

– Увидишь. Но сначала надо зайти к портнихе и заняться сиреневым платьем для тебя.

Гвеннан улыбнулась – как мне подумалось, в мечтах о будущем, и я еще раз призналась себе, что очень ее люблю: эта новая Гвеннан была мягче, озаренная, как я полагала, светом любви, – и очаровывала меня даже больше, чем прежняя. Если Хэрри Леверет любит ее, а она – его, они будут очень счастливы.

И тут она сказала странную вещь:

– Хэрриет, иногда мне кажется, из меня получилась бы хорошая актриса.

Я подняла брови, ожидая продолжения, но Гвеннан больше ничего не сказала, а просто улыбалась.

На следующий день нас отвезли на станцию и там посадили в поезд до Плимута. Дина, горничная Гвеннан, проводила нас до дома портнихи, где и оставила, пообещав вернуться за нами вечером.

– Не много ли времени на портниху? – заметила я.

Но Гвеннан рассмеялась и заявила, чтобы я полагалась на нее.

С меня сняли мерки; я посмотрела сиреневую ткань, и Гвеннан пообещала, что через три дня мы зайдем на первую примерку. На все это ушло примерно полчаса.

– У меня для тебя сюрприз, Хэрриет. Мы отправляемся в театр. Тебе понравится. Это – действительно чудесно. «Ромео и Джульетта». Помнишь, как хорошо ты читала стихи, но игрой ты никогда не блистала в пьесах. Просто тебе никогда не удавалось отрешиться от себя самой. В этом вся суть.

– Но почему же ты не сказала мне, что мы идем в театр?

– А зачем?

– Так – ради интереса.

Гвеннан промолчала, на ее губах все еще играла улыбка.

– После представления я даже смогу отвести тебя за кулисы.

– Ты хочешь сказать… у тебя есть друзья в труппе?

– Ты всегда говорила, что я не перестаю тебя удивлять, и ты никогда не знаешь, что я выкину в следующий раз. Ну как, ты удивлена?

Я согласилась, что так оно и есть.

– Тебе понравится, Хэрриет.

Гвеннан купила билеты, и мы вошли в зал. Из программки я узнала, что то была постоянная труппа, гастролировавшая в Плимуте и дававшая, кроме традиционного Шекспира, пьесы Генри Артура Джонса и Пинеро.

Но в данный момент меня больше интересовала Гвеннан. Она явно пустилась в очередную авантюру. Я замечала знакомые признаки, и меня начали мучить некоторые опасения. С чего бы это Гвеинан так заинтересовалась театром – накануне свадьбы?

Гвеннан указала мне имя в списке исполнителей.

– Эва Эллингтон, – прочла я. – Кто это?

– Не догадалась?

Я покачала головой.

– А помнишь Джейн Эллингтон?

Разумеется, я ее помнила. Я ясно видела перед собой Джейн, стоящую посреди нашей комнаты во Франции и читающую сцены из «Гамлета».

– Господи боже, – воскликнула я. – Неужели?!

– Да, – отозвалась Гвеннан. – Она написала мне, что будет выступать здесь, я пришла – одна, посмотреть на нее. А потом пошла за кулисы – Джейн меня пригласила – и там познакомилась с другими членами труппы. Я была тут уже несколько раз.

– Так вот почему ты решила, что могла бы блистать на сцене! Немного поздно думать об этом, когда ты вот-вот станешь миссис Леверет, разве нет?

– Да, – согласилась она, – поздно. Можно сказать, «бьет одиннадцать».

– Нет, – возразила я, – уже полночь.

– Полночь не настанет, пока не начнется свадебная церемония, – твердо заявила Гвеннан.

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты ни за что не сумеешь выучить роль.

Поднялся занавес, и начался спектакль. Постановка показалась мне дешевой и безвкусной, актеры играли плохо; но Гвеннан, как ни странно, смотрела словно зачарованная. Ромео, правда, был довольно хорош собой, и я посмотрела в программке его имя: Бенедикт Беллэйрс; а Эва Эллингтон играла Капулетти. Я сразу ее узнала и внимательно следила за ней. Бедняжка Джейн, у которой были такие планы!

После первого акта я поделилась своими соображениями с Гвеннан.

– Ерунда, – бросила она. – Она ведь только начинает. А в такой ситуации это все-таки… достижение.

– По-твоему, она станет второй Эллен Терри и, я полагаю, Ромео – это будущий Ирвинг?

– Почему бы и нет?

– Мне кажется, они даже в начале своей карьеры играли несколько иначе.

– Ты слишком цинична, Хэрриет. Ты всегда была такой. Если ты сама не пытаешься ничего делать, не обязательно шипеть на тех, кто что-то пробует.

– Ну… ты витаешь в облаках!

– Просто я ценю смелость, вот и все.

Я промолчала, но в душе по-настоящему встревожилась.

Мне казалось, что пьеса никогда не кончится. Исподтишка я продолжала поглядывать па Гвеннан: она об этом не догадывалась, ибо неотрывно смотрела на сцену. Это была для меня полная неожиданность, но вполне в духе Гвеннан.

После представления она радостно потащила меня за кулисы. Раньше мне никогда не приходилось бывать в подобном месте, и я нашла обстановку любопытной, хотя и несколько убогой. Было приятно снова увидеть Джейн, и она приняла меня очень тепло. Мы сидели на ящиках и разговаривали. Она сказала, что вполне довольна жизнью и не променяла бы свою работу на самого богатого мужа в мире. Думаю, она намекала на близящееся замужество Гвеннан. Ее родные были категорически против того, чтобы она поступила на сцену, так что она просто сбежала. Джейн не сомневалась, что отец теперь лишит ее наследства. Но какая разница? Один только запах краски для грима стоит всех миллионов, особенно когда тебе восемнадцать лет и ты влюблена в выбранную тобой профессию.

Гвеннан разговаривала с Ромео. Он еще не сиял костюма, а его лицо блестело от грима; но я видела, что он очень хорош собой.

– Я хочу представить тебе Бенедикта Беллэйрса, – сказала Гвеннан.

Он взял меня за руку и склонился над ней для поцелуя.

– Добро пожаловать к нам, – сказал он.

Я почувствовала, как у меня по спине пробежал холодок. Этот человек мне не понравился.

Гвеннан стала скрытной, что было странно, потому что она редко держала что-то в себе, и без раздумий высказывала все, что приходило ей в голову. Именно поэтому перемена в ней меня тревожила.

Мы не сумели поговорить по дороге домой – из-за Дины; но я подозревала, что частые поездки в Плимут включали и посещения театра.

Почему она так неожиданно и так сильно этим увлеклась?

Вечером, когда все разошлись спать, я отправилась к Гвеннан: мне захотелось выяснить, насколько все это серьезно. Подойдя к двери, я услышала, что Гвеннан с кем-то разговаривает, но в ответ на мой стук раздалось: «Входите», и я вошла. Гвеннан стояла посреди комнаты в халате – она явно только что что-то декламировала перед зеркалом. Я заметила на столе открытую книгу: это был том Шекспира, который мы читали в школе.

– Джульетта, – заключила я.

– Что ты говоришь?

Я заглянула в открытую книгу:

– Сцена на балконе. Позволь мне послушать. «Ромео! Как мне жаль, что ты – Ромео…» Начни отсюда. Я буду мистером Бенедиктом Беллэйрсом.

Гвеннан вспыхнула.

– Думай что хочешь! – зло сказала она и захлопнула книгу.

– Ты, похоже, правда помешалась на театре, Гвеннан. Что ты собираешься делать?

– Ничего.

– Я всегда чувствую, когда ты что-то замышляешь. Вспомни, у меня нюх на такие вещи.

– Просто меня потряс сегодняшний спектакль.

– А меня нет.

– Ты вообще не способна ничем увлечься.

– Может быть. Разве что твоей игрой. Позволь мне посмотреть твою Джульетту.

– Прекрати.

– Прекращу, когда ты мне скажешь, как далеко все это зашло.

– И оставь этот тон. Ты говоришь так, словно ты – хозяйка дома, которая обнаружила, что ее муж целуется с горничной.

– Итак, ты уже с кем-то целовалась?

– Ну правда, Хэрриет!

– Как насчет Бенедикта? Хороший повод «перебеситься», как ты это называешь?

– Я нахожу его интересным, вот и все.

– А знает ли Хэрри, насколько интересным ты его находишь?

– Перестань! Лучше бы ты не приезжала.

– Может, мне лучше уехать?

– Не будь такой дурой. Как ты уедешь теперь?

– Но, Гвеннан, я очень волнуюсь. Ты уже не школьница; ты – молодая леди, которая выходит замуж. Ты подумала о Хэрри?

– Я буду думать о Хэрри всю оставшуюся жизнь. Я хочу иметь возможность подумать о ком-то другом… в последний раз.

– Да, вот – слова невесты! – воскликнула я. – Гвеннан, пора стать взрослой.

– И это говоришь мне ты! Ты…девчонка! Что ты знаешь о жизни? Только то, что прочитала в книгах.

– Возможно, из книг можно узнать о жизни больше, чем за кулисами третьесортной театральной труппы.

– Прекрати.

– Ты начинаешь повторяться.

– А ты…ты невыносима.

Я поднялась, чтобы уйти, но Гвеннан схватила меня за руку:

– Послушай, Хэрриет. Труппа уезжает за неделю до моей свадьбы. Тогда всему этому придет конец.

– Мне это не нравится.

– Ну, разумеется, мадам Чистюля.

– Я только надеюсь…

– Лгунья. Ты надеешься только на то, что Бевил влюбится в тебя и на тебе женится.

Я повернулась к дверям, однако Гвеннан не позволила мне уйти.

– Мы видим друг друга насквозь, Хэрриет. И есть еще одна вещь, которую мы знаем. Всегда, в любой беде, мы будем держаться вместе.

И это была правда.

На следующий день мы с Гвеннан отправились в лодке на остров. Дом немного подремонтировали, и я подумала, что это – то, что мой отец успел сделать перед смертью, однако старая мебель из Менфреи все еще оставалась на местах.

– Это тебе ничего не напоминает? – осведомилась Гвеннан.

Она могла и не спрашивать. Много лет я не могла видеть этот остров без того, чтобы в памяти моей не выплывала ночь, проведенная здесь, и тот страх, который я испытала, когда услышала внизу голос Бевила. Я тогда была слишком невинна, чтобы понять, зачем Бевил привез сюда ту девушку; но ныне конечно же я знала, что это была очередная из бесконечной череды интрижек, наполнявших его жизнь.

Я почувствовала какую-то непонятную тоску при мысли о Хэрри, который любил Гвеннан; и о Гвеннан, которая накануне свадьбы позволила себе увлечься Бенедиктом Беллэйрсом. Я подумала и о Бевиле, который, подобно своему отцу и большинству Менфреев, похоже, полагал, что порхать от дамы к даме подобно шмелю, чье назначение – опылять цветы, – нечто совершенно естественное.

Лодка обогнула остров, и мы вышли на берег.

– Забавно, – заявила Гвеннан, – теперь он – твой. Этот маленький кусочек земли навеки потерян для Менфреев. Это похоже на то, как море постепенно вторгается на сушу. Хотя здесь скорее суша, восставшая из океана. Она послужит нам упреком всякий раз, как мы будем смотреть на море. Какие-нибудь будущие Менфреи станут качать головами и говорить: «Сэр Энделион потерял остров. Черный час для Менфреи». Если, конечно, он не вернется к семье через брачный союз.

– Может быть, – предположила я, – брак дочери с богатым человеком позволит выкупить остров обратно?

– Не так легко вырвать землю Менфреев у тех, кто ее приобрел. Деньги – это еще не все.

– Давай посмотрим дом.

Я отперла дверь.

– Очень показательно, – сказала Гвеннан. – В наши дни дверей никогда не запирали. Какая-то в державе датской гниль.

– Ну, на самом деле гнили здесь меньше, чем когда дом принадлежал вам.

– Он выглядит почти пристойно. Интересно, как к этому относятся привидения.

– А что, их тут много?

– Думаю, да. Но может быть, перед чужаками они появляться не станут. Корнуолльские призраки очень щепетильны.

Гвениан держалась как-то слишком уж легкомысленно. Я даже подумала: не пытается ли она скрыть страх?

Мы принялись бродить по дому среди пропыленной мебели. Я покинула Гвеннан и в одиночестве поднялась в спальню, где меня нашел Бевил. Я почти воочию видела его: как он поднимает пыльную занавеску и встречает мой взгляд. Бевил, в котором я так сильно нуждалась… сейчас!

– Я никогда не захочу здесь жить, – сказала я. – Лучшее, что тут есть, – это вид из окна.

– Море – до самого горизонта.

– Нет, я имею в виду – в другую сторону. То окно, которое смотрит на Менфрею.

Гвеннан понимающе улыбнулась мне:

– Я знаю, ты любишь наш старый замок так же, как и мы.

На острове мы пробыли недолго и вернулись в Менфрею; когда мы миновали сад, спускавшийся с вершины утеса к морю, и через калитку вошли на хозяйственный двор, один из конюхов сказал нам:

– Мистер Бевил только что вернулся.

– Он, как всегда, вовремя, – улыбнулась Гвеннан и украдкой взглянула на меня.

Я постаралась ничем не выказать своих чувств, но едва ли сильно в этом преуспела.

Следующие дни были одними из самых радостных, какие я когда-либо знала. Бевил принес в Менфрею атмосферу легкомысленного веселья. Возможно, я так радовалась его присутствию, потому что оно отвлекло меня от мыслей о Гвеннан. Бевил постоянно был с нами; Хэрри Леверет каждый день поутру приезжал из «Вороньих башен», и мы вчетвером отправлялись на прогулку. Леди Менфрей, жившая постоянным страхом, что ее своевольное семейство выкинет какой-нибудь фокус, утешала себя тем, что мы присмотрим друг за другом.

Я разделяла общее веселье; на лошади я всегда чувствовала себя лучше, чем когда шла пешком; тут я не ощущала своей ущербности и, может быть, из-за этого была хорошей наездницей. Казалось, все складывалось в мою пользу. Джессика Треларкен находилась за много миль от нас – где-то в Лондоне, если верить словам А'Ли. Хэрри занимался только Гвеннан, а она – своими собственными проблемами; оставались я и Бевил.

Мы обычно скакали впереди – иногда даже теряли наших спутников из виду.

– Не думаю, что они очень по нас скучают, – как-то заметил Бевил.

Я никогда не забуду, как мы скакали через леса, где на землю ложились пятнистые тени листвы; и с тех пор, сидя в седле, я всегда ощущаю вновь ту отчаянную радость. Я поняла тогда, что в моей жизни нет и не будет никого, кто мог бы сравниться с Бевилом. Казалось, в нем правда соединялось все, о чем я мечтала в детстве, когда в воображении сделала его рыцарем…моим рыцарем. Пели птицы, легкий бриз дул с моря – теплый юго-восточный ветер Корнуолла, нежный и влажный, – ветер, который делал людей красивее, увлажняя кожу и заставляя ее мягко сиять, и море – оно неожиданно открывалось в просветах – темно-синее, лазурное, цвета павлиньего пера…бледное почти до зеленовато-голубого, аквамаринового – все оттенки синего из небесной палитры художника: и серый, и зеленый, и перламутровый. Но никогда, сказала я Бевилу, море не было так прекрасно, как в розовых лучах рассвета.

– Только не говорите, что вы встаете пораньше, чтобы им полюбоваться!

– Я правда так и делаю. Но самый лучший вид открывается из дома на острове, когда смотришь на берег и на Менфрею… а Менфрея поутру – самое прелестное зрелище в мире. Один раз я это видела…

Он рассмеялся и поднял на меня свои карие глаза – его взор скользнул по моим плечам и шее, потом наши взгляды встретились.

– Я запомнил тот случай. Как я обнаружил вас за пыльной занавеской и подумал, что это – какой-то бродяга.

– А я решила, что вы – привидение, – пока не услышала голоса. Вы были не один, помните?

– Ну, разумеется. Я ведь не собирался любоваться видами. Но когда-нибудь я это сделаю. Вам придется пригласить меня, поскольку этот остров больше нам не принадлежит, и обещаю, что приеду рано утром и мы посмотрим в утреннем свете Менфрею… вместе.

– Я была бы рада.

Бевил оглянулся через плечо.

– Похоже, мы снова их потеряли, – с усмешкой сказал он.

– По-моему, Хэрри очень старался потеряться.

– И правду сказать, я не делал ничего, чтобы ему в этом помешать.

– Вы полагаете, это мудро?

– Когда вы узнаете меня получше, Хэрриет, а я надеюсь, что это случится, вы обнаружите, что я редко руководствуюсь мудростью.

– Вы, видимо, очень довольны замужеством Гвениан?

– Это – идеальный вариант: Хэрри – отличный парень и они будут жить в «Вороньих башнях». Лучшего и желать нельзя.

– К тому же он очень богат.

– Наше графство настоящая сокровищница. Олово, фарфоровая глина, камень, из которого мы строим свои дома, а еще наши моря, кишащие рыбой. Все это только ждет какого-нибудь предприимчивого человека.

– А Менфреи не предприимчивы?

– Нет, и никогда не были. Но поверьте, быть депутатом от Ланселлы – это не синекура. Вы можете судить по своему отцу.

– Вы довольны жизнью?

Бевил повернулся ко мне:

– Я всегда этого хотел. Мне казалось неправильным, что Ланселлу представляют не Менфреи. Так было всегда, и полагаю, я уже в ранней юности решил заняться политикой. Я строил планы разнообразных реформ. Я был юным идеалистом. Я могу рассказать вам обо всех важных событиях, начиная со времен кабинета Пила: о Расселе, Деби, Абердине и Палмерстоне. Я штудировал биографии Дизраэли и Гладстона…и конечно, Розбери и Солсбери.

– Да, я – тоже.

– Вы? Но почему вы, Хэрриет?

– Потому что мне казалось, что, если бы я могла говорить со своим отцом о политике, он бы заинтересовался мною. Я и вправду верила, что в один прекрасный день это случится.

Бевил пристально посмотрел на меня:

– Скажите мне, Хэрриет, вы ведь тоже думаете, что в занятиях политикой есть свое потрясающее очарование?

– Среди политиков попадаются замечательные люди. Как я восхищалась мистером Дизраэли! По-моему, они с женой удивительно подходили друг другу. Он – со своими локонами, цветистыми выражениями и блистательным остроумием; и она – в своих перьях и бриллиантах. Я слышала, что они – очень любящая чета, и мне кажется – это чудесно.

– А вы, оказывается, романтичны. Вот уж не думал.

– Нет ничего странного, что она боготворила его, – он был премьер-министром, любимцем королевы, и все вокруг ловили каждое его слово; но она, как я слышала, была не слишком привлекательной, к тому же старше его и умом не блистала. Он женился на ней ради денег. Потрясающе! Однако он сказал позже, или это сказал кто-то еще, что, хотя он женился на ней ради денег, после долгих лет брака он снова женился бы на ней – уже по любви.

– Браки по расчету часто оказываются счастливыми. И этот случай – блестящий тому пример. Обычно от такого союза выигрывают обе стороны.

– А любовь? – спросила я.

– Любовь – такое чувство, которому нужно время, чтобы вырасти.

– Ну а как насчет любви с первого взгляда?

– Это – только страсть, моя дорогая Хэрриет, наименее долговечное из всех чувств.

– Вы и вправду в это верите?

– Я верю фактам. Как вы могли убедиться, я очень прагматичен.

– Что ж, будем надеяться, что когда-нибудь вам удастся воплотить в жизнь свои теории.

– И я сделаю это, Хэрриет, не сомневайтесь. Есть нечто занятное в том, что вы – дочь последнего депутата от Ланселлы.

– Вы находите?

Бевил изучающе посмотрел на меня – прищурившись, потому что солнце било ему в глаза.

– Вам придется помогать мне на следующих выборах.

– Я буду очень рада.

– Женщина может оказаться очень полезна, в особенности дочь предыдущего депутата от округа.

– Но вам не требуется помощь. Все уже давно привыкли к мысли, что именно вы будете представлять их в парламенте.

Он наклонился и взял меня за руку.

– Мне понадобится ваша помощь, – сказал он; и я вспыхнула от удовольствия.

Я была счастлива, но не забывала напоминать себе, что Бевил всегда таков: всегда точно знает, что нужно сказать, чтобы наилучшим образом польстить даме.

Он улыбнулся мне.

– Я рад, – продолжал он, – что вы теперь выросли, Хэрриет. Мы должны чаще встречаться. Моя квартира не так далеко от вашего дома. Вы должны попросить свою мачеху пригласить меня в гости.

– Обязательно.

Мы пустили своих лошадей бок о бок и легким галопом помчались по лежавшему перед нами лугу.

Добравшись до вершины холма, мы привязали лошадей, а сами уселись на большом камне. Утро было потрясающим – туман здесь уже рассеялся, солнце сияло в высокой траве, высушивая капельки росы на стеблях и заставляя их сверкать, словно алмазы. Легкий ветерок овевал мою кожу, и я была счастлива.

Бевил вновь завел речь о Дженни:

– Вам нравится жить в подобном соседстве, Хэрриет?

– Я считаю этот дом своим.

– Странно, почему она так за него цепляется.

– Она хотела купить себе домик в пригороде, но оказалось, что не может трогать капитала, оставленного ей отцом. Она вроде как пользуется им, а принадлежит все мне.

– Вот как?

– Я не до конца понимаю. Все, что я знаю, – это что Гревилл сказал ей, что она не может получить деньги, чтобы купить дом.

– В таком случае вы, моя дорогая Хэрриет, оказываетесь богатой наследницей.

– Надеюсь, что мне никогда не придется унаследовать это состояние, потому что это означает, что Дженни умрет раньше меня. А я и думать об этом не желаю, потому что она мне нравится.

– Подобные чувства делают вам честь, Хэрриет.

– Они делают честь скорее моему благоразумию. Если бы я унаследовала все состояние отца, я стала бы наживкой для тех джентльменов, которые ищут брака по расчету. Я предпочитаю жить скромно, но обезопасить себя от подобных атак.

– Дорогая Хэрриет, ваше состояние – скромное оно или нет – не единственное ваше достоинство.

– Вы меня удивляете.

– Да? Тогда мы квиты. Вы тоже меня удивили своими речами.

– Полагаю, вы считали меня занудой?

– Вы только теперь открылись.

– Вы только теперь позволили мне это.

Бевил рассмеялся и сжал мою руку.

– Хэрриет, – сказал он, – обещайте, что вы предоставите мне еще случай – здесь и в Лондоне.

Он наклонился ко мне и поцеловал в щеку. Не страстно – как, по моим представлениям, он целовал других, – но осторожно, почти удивленно. И я подумала: теперь он видит меня по-другому. Он узнал меня ближе, и я начинаю ему нравиться. Или же ему понравились мои деньги.

Но огромного состояния у меня все-таки нет, потому что Дженни всего на несколько лет старше меня, и, похоже, если я что-то и унаследую, то лишь через долгие годы.

При этой мысли я обрадовалась. Дело не в наследстве. Ему понравилась я сама.

Подобная удача, в особенности для того, кто к ней не привык, была чересчур велика, она пьянила, как наркотик.

Когда мы вновь сели на лошадей, Бевил сказал:

– Так что, получается, ваша мачеха не представляет себе своего положения?

– Она слышала, как читали завещание, и говорила с нотариусом, но так толком ничего и не поняла.

– Я думал, что она должна была хотя бы поинтересоваться и уточнить столь важные для нее вещи.

– Я тоже была, когда читали завещание, но ничего оттуда не вынесла. Просто в тот момент я думала совсем о другом.

– О чем?

– Я сокрушалась, что мы с отцом никогда не были друзьями и этого уже никогда не поправить.