Текст книги "Замок Менфрея"

– Когда-нибудь, Хэрриет, вы получите все то, о чем так тоскуете.

– Это было бы справедливо, но жизнь не всегда справедлива, правда?

– Возможно, вы составляете исключение.

Что он имел в виду? Не было ли это завуалированным предложением?

– Вот что я вам скажу, – продолжал Бевил, когда мы спустились с холма. – Вас не волнует вопрос о наследстве, но, наверное, разумно все-таки его выяснить.

– Я могу пойти в контору «Бейкер и Гревилл».

– В этом нет необходимости. Вы можете посмотреть копию завещания в Сомерсет-Хаус. Хотите, я сделаю это за вас, когда буду в городе?

Какое-то тревожное предчувствие охватило меня, но я ответила с деланым безразличием:

– Да, пожалуйста, Бевил, займитесь этим.

– Ладно, – сказал он. – Не беспокойтесь. Какой холодный ветер.

Но от ветра ли я так дрожала?

Когда возвращаешься мыслями к трагедии, предшествующие ей дни кажутся какими-то нереальными. Как мы могли не увидеть то, что потом казалось настолько очевидным!

Эти солнечные дни были заполнены радостными хлопотами, торжественный момент приближался. Девять дней… восемь дней… Мы с Гвеннан еще раз ездили в Плимут и снова ходили в театр. На стенах здания висели афиши с надписями: «Последняя неделя гастролей».

Благодарение Богу, подумала я. Они исчезнут с горизонта, Гвеннан успокоится и забудет обо всем этом. Пройдет немного времени, она вернется из свадебного путешествия и пригласит меня у нее погостить, как она обещала, вот тогда-то мы и посмеемся вдоволь над тем, что мы обзовем «драматическим периодом».

Я удивилась, что в последний день пребывания труппы в Плимуте Гвеннан не поехала с ними прощаться, и поначалу вздохнула с облегчением: похоже, она покончила с ними навсегда.

Мое платье было готово и висело в гардеробе: очень красивое, из сиреневого шифона, – и я собиралась украсить прическу зелеными листьями! Подружки невесты должны быть в зеленом или в розовом.

– По-моему, зеленый – это к несчастью, – хмуро заметила Фанни. – С чего это мисс Гвеннан выбрала зеленое?

– Глупости, – отозвалась я.

Тот день походил на многие другие. Утром мы катались верхом с Бевилом, Хэрри и Гвеннан. Гвеннан была немного рассеянной, и я подумала, что ее мысли заняты уезжающей труппой. Нам с Бевилом не удалось побыть наедине, потому что в тот раз мы все четверо держались вместе.

Остаток дня Гвеннан явно избегала меня, и я решила, что она хочет побыть одна, чтобы серьезно подумать о своем будущем.

Вечером Левереты позвали нас играть в карты. Мы довольно равнодушно отыграли свои партии и в десять вечера покинули гостеприимных хозяев. Гвеннан была погружена в свои мысли – пару раз я заговаривала с ней, но она мне не отвечала. Я решила, что она вспоминает труппу: те сейчас как раз укладывают вещи, чтобы отправиться в другой город. Еще одно маленькое приключение закончилось. И слава богу, сказала себе я, что на другие времени уже не останется.

Спала я хорошо, а утром, как обычно, пришла Фанни, чтобы раздвинуть шторы и подать мне горячую воду.

– Чудесный день, – проговорила она, – правда, над морем дымка. Пенджелл заявил – это к жаре. С утра туман был совсем густым!

Я подошла к окну и посмотрела на море.

Еще неделя или чуть больше, и я снова окажусь в Лондоне, где тетя Кларисса обрушит на меня все свое рвение.

Как мне хотелось остановить время, удержать каждое мгновение, не дать ему ускользнуть.

В то утро мы должны были втроем – Бевил, Гвеннан и я – доскакать до «Вороньих башен», где Хэрри уже ожидал нас с нетерпением.

Я спустилась вниз к завтраку. Сэр Энделион и леди Менфрей были уже за столом и тепло пожелали мне доброго утра.

Леди Менфрей сказала, что Бевил уже позавтракал, но Гвеннан еще не спускалась. Мы поговорили о погоде и о свадьбе, после чего я направилась в конюшню.

Где-то через час или около того я увидела Бевила.

– Ну что, мы едем сегодня кататься? – спросил он.

– Надеюсь.

– В таком случае где Гвеннан?

– Я ее не видела.

– Наверняка она еще и не встала. Надо подняться в комнату и поторопить ее.

Я вернулась в дом и, увидев Дину, заметила:

– Мисс Гвеннан что-то долго спит сегодня.

– Она сказала, что позвонит, когда я ей понадоблюсь.

– Когда она это сказала?

– Вчера вечером.

– Так что, вы до сих пор к ней не поднимались? – В моем голосе зазвучали визгливые нотки, как всегда бывало, когда я волновалась.

– Нет, мисс, я ее не тревожила, как мне и было ведено.

Охваченная недобрыми предчувствиями, я помчалась наверх через две ступеньки. Мне ясно вспомнилось лицо Гвеннан, каким оно было вчера…какое-то отстраненное. Она сбежала. Я знала это прежде, чем открыла дверь и увидела неразобранную кровать и конверты, лежавшие на туалетном столике. Гвеннан всегда имела некую склонность к мелодраме.

Я подошла к столику. Там было три письма: одно – для родителей, другое – для Хэрри и третье – для меня.

Мои пальцы дрожали, пока я вскрывала конверт.

«Дорогая Хэрриет, я это сделала. Ничего другого мне не оставалось. Я просто не могу иначе. Я уезжаю с Бенедиктом. Мы собираемся пожениться, и я буду играть в театре. Постарайся им объяснить. Особенно – Хэрри. Я не в силах этому противиться. Это – судьба. Все совсем не похоже на то, что происходило со мной раньше. Хэрриет, мы всегда будем друзьями, что бы ни случилось. Не забывай об этом и постарайся, чтобы они меня поняли.

Гвеннан».

Я оцепенела. Я слышала смех, доносившийся из кухни, слышала, как Бевил распекает кого-то из конюхов. Еще несколько минут жизнь вокруг меня будет идти как обычно, но скоро, очень скоро все изменится.

Я схватила два других письма и торопливо вышла из комнаты.

– Бевил! – крикнула я, выбегая из дома. – Скорее! Идите сюда.

Он бросился ко мне:

– Что, ради всего святого…

Я протянула ему письмо:

– Она уехала, Бевил. Вот одно письмо для меня. Она уехала с Бенедиктом Беллэйрсом.

– Что? С кем?

Ну, конечно, я забыла. Никто в доме, кроме меня, и, возможно, Дины, не знал о существовании этого человека.

– Гвеннан сбежала с актером.

Он выхватил у меня письмо и прочел его.

– Она собирается выйти замуж… А как же Хэрри? Что все это значит?

Я неотрывно смотрела на него: изумление на его лице сменилось пониманием, а затем гневом.

– Вы знали об этом, – бросил он. Я кивнула.

– Тогда почему вы ничего не сказали? Вы покрывали ее. Надо ее вернуть.

Он поспешил в дом, и я, пристыженная, последовала за ним. Я слышала, как Бевил позвал отца. Сэр Энделион вместе с леди Менфрей появился у лестницы.

– Гвеннан сбежала с актером! – выдохнул Бевил.

– Что?!

Бевил повернулся ко мне:

– Хэрриет вам расскажет. Она все знает.

– Хэрриет… – простонала леди Меифрей.

– Я не думала, что она собирается сбежать, – сказала я.

– Но свадьба… – начала жалобным тоном леди Менфрей.

– Я привезу ее обратно, – заявил Бевил. – Лучше ехать прямо сейчас. Как зовут этого человека?

– Там… откройте ваше письмо.

– Письмо? – спросил сэр Энделион.

– О да! – рявкнул Бевил. – Очень в ее духе… оставить письма родным… и Хэрриет.

Мне было очень больно, потому что весь свой гнев, адресованный Гвеннан, Бевил обратил на меня.

Голос сэра Энделиона дрожал; я никогда не видела его в таком состоянии.

– Боюсь, у меня нет с собой очков.

Бевил взял у него конверт и прочел записку вслух. Содержание во многом повторяло содержание письма, оставленного мне. Она любит Бенедикта Беллэйрса и уезжает с ним, потому что не может выйти замуж за Хэрри. Она надеется, что ее поймут и простят.

– Мы поймем! – проорал Бевил. – Да, мы понимаем, что она – эгоистичная маленькая дурочка. Простить! Вот когда ее привезут назад…

– Да, это, конечно, ужасное преступление, – вмешалась я, – выйти замуж по любви, а не по расчету.

Бевил уставился на меня почти что с презрением, а леди Менфрей простонала:

– Это ужасно… ужасно…

– Слушайте, – уже спокойней заявил Бевил. – Я отправляюсь в Плимут. Один. Пока я не вернусь, никому ничего не сообщайте. Я привезу ее назад – и дело с концом. Главное, чтобы не узнали слуги.

– Они уже не в Плимуте, – объяснила я. – Театр уехал вчера.

– Как он называется?

Я сказала ему.

– Я найду их и верну Гвеннан, – угрюмо заявил он.

– Она не захочет возвращаться.

– Это мы еще посмотрим.

Бевил умчался в Плимут, а я пошла вместе с сэром Энделионом и леди Менфрей в библиотеку, где они долго расспрашивали меня обо всем. Что я знаю? Что представляет собой этот человек? И они тоже винили меня за то, что я помогала Гвеннан.

Я чувствовала себя несчастной оттого, что принесла им такое горе, но больше всего – от презрения Бевила. Я никогда раньше не видела его в гневе и лишь теперь поняла, что он способен злиться очень сильно.

Я рассказала, как Гвеннан ходила в театр: теперь уже не было смысла что-то скрывать.

– Так что вы ходили с ней в театр, а все думали, что вы у портнихи?

Я гневно возразила: неужели они в самом деле считали, что на примерки требуется столько времени?

– Дина должна была нас предупредить, – сказала леди Меифрей.

– Вы же знаете Гвеннан. Она и Дине запретила болтать об этом.

– Да, – вздохнула леди Менфрей. – Мы знаем Гвеннан.

Сэр Энделион был неожиданно тихим, и я подумала, что он вспоминает тот скандал, который когда-то случился с ним самим и из-за которого он потерял место в парламенте.

– А вы, Хэрриет?

– Как я могла выдать Гвеннан? – запротестовала я.

– Но вы видите, что произошло. Когда Бевил привезет ее назад…

– Она не поедет.

– Он ее заставит. Бевил умеет настоять на своем.

– Так же, как и Гвеннан.

Леди Менфрей вздохнула, и я подумала: сколько же раз она сталкивалась с необузданными страстями и упрямством членов своей семьи.

Появился Хэрри Леверет, который не мог понять, почему Гвеннан, Бевил и я не приехали в «Башни».

Ему отдали письмо, оставленное Гвеннан; даже и сейчас мне не хочется вспоминать его лицо в тот миг, как он прочел ее слова.

Он был сражен наповал. Бедный Хэрри, несомненно, любил Гвеннан.

Тот день походил на дурной сон. Бевил вернулся домой один, бледный и злой. Он выяснил, что театр переехал в Пейтон, где он тоже побывал и где со страшными угрозами выпытал наконец, что Бенедикт Беллэйрс покинул труппу и скрылся неизвестно куда.

Больше делать было нечего…во всяком случае, пока.

Приехали Левереты, и миссис Леверет сидела в кресле и плакала. Я не решалась взглянуть на Хэрри. Меня то и дело принимались расспрашивать, но я могла рассказать только, что ходила с Гвеннан в театр и что та подружилась там с актером по имени Бенедикт Беллэйрс. Я повторяла это снова и снова, пока мне не захотелось закричать и потребовать, чтобы меня отпустили.

Глава 5

В Лондон я вернулась в совершенном отчаянии. Я потеряла Гвеннан, Бевил был страшно зол на меня, а впереди меня ждал тоскливый сезон под бдительным оком тети Клариссы.

Она сидела в гостиной напротив Дженни, специально одетая в черное – как напоминание о том, что сестра еще не перестала оплакивать своего брата, хотя жена, похоже, давно его забыла. Она выглядела словно ворона, запугивающая маленького попугайчика.

Тетя Кларисса вещала высоким ледяным голосом:

– Конечно, этот дом был бы идеальным местом. Я помню, какие балы давал здесь мой брат, помню, как эти комнаты украшали самыми изысканными цветами, а в библиотеке даже был бассейн с рыбками.

Моя мачеха всплеснула руками, но этот беспомощный жест, который столь очаровывал моего отца, не произвел на тетю Клариссу никакого впечатления.

– Конечно, я и не мечтаю о том, чтобы использовать этот дом сейчас… дом, который не так давно понес невосполнимую утрату!

– Со всяким домом в свое время это происходит, – вставила я, потому что мне хотелось прийти на помощь Дженни. – Если бы в домах, где умирают люди, после этого больше никогда не давали балов, проводить балы было бы просто негде.

– Я разговариваю с твоей мачехой, Хэрриет.

– О да, конечно, тетя. Но и я – не ребенок, который говорит, только когда ему это позволяют.

– Пока ты еще официально не выезжаешь, я отношусь к тебе как к ребенку!

– Тогда я буду очень рада пересечь эту магическую черту.

– Есть одна вещь, о которой я должна с тобой поговорить, Хэрриет. Ты чересчур остра на язык.

– Хорошо, я постараюсь его притупить.

– Ладно, оставим эти глупости. Я только хотела сказать, что сейчас невозможно воспользоваться этим домом, и потому у меня есть предложение, чтобы Хэрриет пока поселилась у меня – до конца сезона.

Дженни беспомощно посмотрела на меня. Я поняла, что все будет именно так, как желает тетя Кларисса.

Дом тети Клариссы стоял в стороне от дороги; размерами он превосходил наш дом в Лондоне, но смотрелся далеко не так фешенебельно. Муж тети Клариссы был не столь богат, как мой отец, – факт, о котором она всегда глубоко сожалела, и, я полагаю, постоянно шпыняла этим моего бедного дядюшку. Он умер лет пять назад – а до того долго болел, и я слышала, что его смерть называли «счастливым освобождением». Вполне могу поверить, что так оно и было.

Сильвия и Филлис принимали меня в своем доме с презрительной снисходительностью. Они не видели во мне соперницу, на самом деле я скорее могла послужить выгодным фоном для их бело-розовых прелестей.

Жизнь в доме кипела. Бедняжка мисс Гленистер, портниха, трудилась на чердаке, который теперь окрестили «ателье», с раннего утра до поздней ночи. Мне было ее жаль: ее тиранила не только моя тетя, но и кузины; и если мисс Сильвии не нравился фасон рукавов или мисс Филлис, поначалу решив, что кофейного цвета кружево безумно пойдет к голубому бархатному платью, вдруг приходила к мнению, что это просто отвратительно, – разыгрывалась настоящая трагедия, и мисс Гленистер всегда оказывалась «мальчиком для битья». Я бы на ее месте просто швырнула им в лицо все эти тряпки и булавки и ушла куда подальше. Но с другой стороны, куда? Уйти, только чтобы тебя наняла какая-то другая семья, где придется делать все то же самое и выслушивать такие же попреки.

Когда мисс Гленистер шила что-то для меня, я всегда хвалила ее работу, к сожалению не вполне искренне, но не могла же я умножать ее несчастья.

Мои кузины прикрывали рот ладошками, чтобы спрятать улыбку.

– Знаешь, я бы этого так не оставила, дорогая кузина. Но полагаю, для тебя это не так важно.

Мисс Гленистер, впрочем, и не сердилась на них, а говорила:

– Ну да, мисс, но они – такие хорошенькие. Можно понять, что они хотят быть еще лучше.

Наши гардеробы постепенно заполнялись платьями. Бальных нарядов должно было быть несколько, потому что тетя Кларисса сказала, что просто убийственно так часто надевать одно и то же платье, что его запомнят.

– Так что, мы наденем их всего по одному разу? – спросила я.

– Что за нелепая экстравагантность! – возмутилась тетя Кларисса.

– Но не опасно надевать их дважды? Ведь могут попасться наблюдательные люди, которые запомнят наши наряды после первого же выхода в свет. Специалисты по платьям.

– Умоляю тебя, Хэрриет, не воображай, что ты очень умна. На самом деле ты – тупица.

Но я ее задела и испытала от этого злое удовольствие. Я использовала всякую возможность, чтобы поколебать тетину уверенность в собственных дочерях и в их будущем успехе на – как я это называла – ярмарке невест. Мне, конечно, было стыдно; я убеждала себя, что искренне презираю всю эту мишуру, но в глубине души знала: будь я красива, очаровательна и привлекательна, я бы, наверное, так же, как и мои кузины, тщательно подбирала наряды, предвкушая успех. Уверенность в себе, которую я приобрела в последнее время, слетела с меня в одночасье, и я снова превратилась в прежнюю угрюмую девочку ранних лет моей юности. Во мне словно уживались две Хэрриет – одна умела веселиться и была полна надежд, интересная и даже привлекательная; а другая – угрюмая, едкая особа, в любую минуту готовая отстаивать себя от тех, кто ее заденет. Я вспоминала игрушку в детской моих кузин: две деревянные фигурки в маленьком домике – легкомысленно одетую женщину с зонтиком, символизировавшую ясную погоду, и мрачного мужчину, изображавшего ненастье. Солнце (это были Бевил и Менфрея) заставляли появляться одну меня, ненастье (тетя и кузины) – другую.

Чем больше я сама себе не нравилась, тем более несносной я становилась. Разница состояла лишь в том, что теперь я не просто молчала, как раньше, а давала волю своему острому язычку, над всеми издевалась и портила всем удовольствие.

Наверное, больше всего меня обижала маленькая белошвейка, с которой мои кузины обращались так плохо, а я всегда старалась быть снисходительной – потому что, несмотря на это, она предпочитала шить платья им, а не мне; и хотя они заставляли ее проливать немало слез на швы и оборки, она обожала их и – не меньше – уважала.

«Что я здесь делаю?» – спрашивала я себя в те дни.

Нас надлежащим образом представили обществу, и начался первый акт действа.

Ох, как же мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать всей этой болтовни вокруг списка гостей.

– Мы должны попробовать пригласить его. С ним можно сделать блестящую партию.

Под «ним» подразумевался самый завидный жених в городе, барон с хорошим состоянием.

– Все лучше, чем граф, дорогие мои, тот едва сводит концы с концами, содержа свои громадные поместья, и, можно не сомневаться, гоняется за наследством. Ему нужно не просто приданое. Если бы только ваш отец… Но надо исходить из того, что имеем. Барон – очаровательный человек… и богат… богат! Конечно, я знаю, Джордж Креллан – сын графа…но он – четвертый сын, милочки! Будь он хотя бы вторым, оставался бы шанс…но четвертый! Достопочтенная (Достопочтенный – в Англии – титул детей пэров и некоторых других сановников.) миссис Креллан! Да, очень хорошо. Но я бы предпочла более солидный титул…наследованный…«Достопочтенная» – всегда казалось мне чем-то сомнительным. Были времена, когда именоваться так считалось дурным вкусом. Поэтому мы должны попытаться пригласить барона…

Тетушка заметила мою презрительную усмешку.

– Если ты думаешь, что у тебя есть шанс заполучить графа, ты ошибаешься. Не будь твой отец так глуп, чтобы жениться на подобной женщине…и оставить свои деньги…О боже! Я-то полагала, что, выводя тебя в свет, буду располагать хотя бы одним козырем – твоим состоянием. А теперь, если только она не умрет…а она так молода…

Я громко рассмеялась.

– Хэрриет!

– Все это пустая болтовня, – сказала я. – Я не хочу ни графа, ни барона, ни даже вашего достопочтенного Джорджа Креллана и заверяю вас в этом со всей искренностью.

– Не беспокойся, – отрезала она, – тебе это и не светит.

– А если у этих джентльменов есть хоть капля здравого смысла, моим кузинам тоже рассчитывать не на что, – огрызнулась я.

Мне оставалось только уйти; не желая больше участвовать в этих пустых хлопотах, я решила проведать свою мачеху.

Дженни была рада меня видеть, и я подумала, что она выглядит еще более хорошенькой и оживленной, нежели обычно.

– Вчера заходил Бевил Менфрей, – прощебетала она. – Что за обаятельный молодой человек. Он очень мил.

Я представила себе эту сцену: Бевил, конечно, был очарователен, как всегда с красивыми женщинами.

– Он, конечно, спрашивал о тебе.

– Наверное, он поминает меня недобрыми словами, – отвечала я. – Он считает, что я отчасти виновата в том, что случилось с Гвеннан.

– О, я уверена, он так не думает. Это было бы ужасной несправедливостью, а он такого не допустит.

– Но он обвинял меня. Вполне недвусмысленно.

– Под влиянием минуты. Теперь он очень жалеет. Естественно, нельзя было ожидать, что ты выдашь Гвеннан. Я спросила, нет ли о ней каких-либо вестей, и он сказал, что нет. Он искал ее, но безрезультатно, а теперь, он полагает, она уже замужем, и в таком случае нет смысла пытаться вернуть ее обратно.

– И он…упоминал меня.

– Да. Он сказал: «Хэрриет тоже участвовала в заговоре…пообещав хранить все в секрете. Если бы только она нам намекнула… но, разумеется, она не могла этого сделать!»

– Так, по-твоему, он правда меня понимает?

– Ну, конечно. Он бы и сам поступил точно так же. Он сказал, что будет появляться на ваших вечерах. Твоя тетя послала ему приглашения.

Я не могла скрыть своей радости, но в душу мою закрадывались сомнения, когда я смотрела на свою симпатичную мачеху: ее глаза лучились от радости, пока она описывала визит Бевила, ее кожа была такой свежей, нежной и бархатистой и таила в себе нечто невероятно притягательное.

Через несколько дней мы отправились на бал, который леди Меллингфорт давала для своей дочери Грейс. Приготовления заняли весь день. Меня ждало горькое разочарование, ибо Бевила туда не позвали, хотя я надеялась, что моя тетя об этом позаботится.

Уединившись в своей комнате, я попробовала танцевать. Это у меня получалось, как я смогла убедиться в той круглой зале в Менфрее и на маскараде в «Вороньих башнях», но мне казалось, что мне недостает грации.

Но если я ради чего-то и пошла бы на бал, то только в надежде встретить Бевила.

Я была одета в зеленый цвет, который, как сообщили мне мои кузины, сулит неудачу. Одевалась я не без колебаний, поскольку выбрала это платье больше из бравады, нежели почему-либо еще. Зеленый шелк, раскроенный и сшитый измученной мисс Гленистер. Я подумала, что наряд этот едва ли меня красит; а по довольному выражению лиц моих кузин поняла, что они считают так же.

Платье Сильвии было розовое с серебром, а филлис – голубое с серебром. Одна и та же серебряная лента пошла на оба: если покупаешь сразу много, выходит дешевле. Я не могла не признать, что они выглядят очень славно – по меркам того, что я, обманывая себя, называла дешевым вкусом. Горничная, которая у нас была одна на всех, причесала их прелестные локоны. Никто не догадывался, что эти локоны прошлым вечером закручивали в тряпки, – довольно неудобно и выглядит смешно, но тетя Кларисса была против парикмахерских щипцов. Я просто причесала свои прямые волосы и свернула их в пучок на макушке.

– Как у старухи! – счастливым тоном прокомментировала Филлис.

– По крайней мере, – отозвалась я, – на балу не будет трех фарфоровых куколок с верхушки рождественской елки.

– Ревнуешь! – прошептала Сильвия.

– Нет, – отрезала я. – Просто констатирую факт.

Я и вправду выглядела не самым лучшим образом. Я с презрением отвергла румяна, которыми мои кузины тронули свои щеки, и решила отправиться на бал бледной, без мишуры – только для того, чтобы показать, что мне все равно.

– Она похожа на гувернантку, – сказала Сильвия Филлис.

– О да, за исключением того, что гувернанток не пускают на бал.

– Филлис! Сильвия! – оборвала я их. – Ваши манеры и вполовину не так хороши, как ваши платья.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вхожу в роль гувернантки, раз уж я так выгляжу.

Как бы они удивились, узнав о том, что на самом деле у меня комок стоял в горле и глаза щипало. Мне хотелось броситься на кровать и разрыдаться: такой несчастной я себя чувствовала, словно вернулись те давно прошедшие дни, когда мой отец ясно дал мне понять, что моя судьба его не заботит, а тетя Кларисса заранее ломала голову над тем, где приискать мне мужа.

Карета уже ждала у дверей, и мы расселись. Я смотрела на тетю Клариссу: ее лицо обретало очень самодовольное выражение, когда она смотрела на собственных дочерей. По ее мнению, они выглядели чудесно.

Недалеко от дома леди Меллингфорт на Парк-Лейн мы попали в поток экипажей, доставлявших гостей. Это был один из самых пышных балов сезона, и тетя Кларисса, радуясь, что ее пригласили на такой роскошный праздник, одновременно терзалась сомнениями, удастся ли и ей выступить с подобным блеском, когда придет ее очередь.

Прохожие бросали на нас заинтересованные взгляды – некоторые из этих людей были плохо одеты, с изможденными лицами. Я вздрогнула: такие картины мне никогда не нравились. Наверное, они ненавидят нас, сидящих здесь, думала я, за то, что мы не только сыты, но и одеваемся в роскошные наряды – одно платье стоит столько, что целая семья могла бы кормиться на эти деньги несколько недель.

Поэтому я порадовалась, когда мы наконец к дому.

Там нас ждали красный ковер, напудренные лакеи, пальмы в белых горшках, шум восторженных голосов и встревоженные взгляды рвущихся в бой мамаш.

Мы поднялись по белой лестнице, на верху которой нас встретила леди Меллингфорт, облаченная в белый атлас, бриллианты и перья.

Как я и ожидала, это был кошмар. Матери приветствовали друг друга, обменивались комплиментами по поводу красоты дочерей, хмурыми глазами высматривали самых привлекательных соперниц и наиболее заманчивую добычу.

Меня они не опасались, я читала их мысли, словно в открытой книге.

«Дочь сэра Эдварда Делвани! Не красавица! А после того, как ее отец женился на молодой…и не слишком богата. Бедняжка».

Я чувствовала себя здесь чужой. Как я ждала того момента, когда мы попрощаемся с хозяйкой, выразив ей живейшую благодарность; и насколько же приятней моя собственная комната.

Все происходило ровно так, как я и боялась. Меня представили нескольким мужчинам – в возрасте и мало симпатичным, – которые рассматривали меня весьма задумчиво. Похоже, даже мое сильно уменьшившееся состояние представляло для них некоторый интерес. Я неловко потанцевала и чуть-чуть поболтала с ними, но, поскольку я не делала никаких попыток поддержать сей пустой разговор, они ретировались.

Я видела, как танцуют Филлис и Сильвия; к сожалению, они тоже меня видели и посылали мне сочувствующие улыбки, которые не могли скрыть их радости по поводу собственного превосходства.

Меня не волновало, что они скажут, но я пообещала себе, что никогда больше не появлюсь на этих глупых балах.

А потом ко мне подошел он. Я заметила, что некоторые из мамаш-хищниц уже нацелились на него, но он об этом явно не подозревал. Однако он был если не самым красивым, то, без сомнения, самым ярким из мужчин в этом зале.

– Хэрриет! – произнес он громко, так что это услышали все соседки и навострили уши, а уж брови их невольно поползли. – Я охочусь за вами последние полчаса!

– Бевил! – почти прокричала я, не в силах скрыть радость.

Он присел рядом со мной:

– Я собирался появиться здесь раньше, но задержался в парламенте.

– Я не знала, что вы придете.

– Я тоже не был уверен, что сумею это выдержать. Но когда Тони Меллингфорт сообщил мне, что ваша тетя приглашена вместе со своими протеже, я понял, что выбора у меня нет. Вы рады меня видеть? Какой шум!

В первую минуту я от радости не могла произнести ни слова. Но потом мне все же удалось овладеть собой, и я проговорила:

– Именно то, чего и следовало ожидать: музыка и болтовня.

– На самом деле я, по мере возможности, избегаю подобных мероприятий.

– Я бы тоже их избегала, но вам это легче, чем мне. Есть какие-нибудь новости о Гвеннан?

– Никаких, – ответил он. – Но я должен извиниться перед вами. Я был зол и думал только о том, что всего этого не случилось бы, если б вы рассказали нам, что происходит; но теперь я понимаю, что вы с Гвеннан были друзьями, она доверяла вам полностью и вы бы никогда ее не предали.

– Я рада, что вы это понимаете.

– Вы ведь видели этого парня, да? О господи, какой шум! Может, поищем местечко потише?

Бевил взял меня за руку, а потом и под руку; и пока мы пробирались к алькову, отгороженному от залы пальмами, нас провожали несколько пар глаз.

– Так будет лучше.

– Подальше от всех этой суматохи, – пробормотала я, воспрянув духом.

– Но все же недостаточно далеко. Этот актер, что он собой представляет?

– Я видела его только на сцене и – мельком – за кулисами.

– И что вы о нем думаете, Хэрриет?

– Не знаю. Он – слишком актер, и всегда кажется, что он играет роль – как на сцене, так и за ее пределами.

– Что же будет с Гвеннан?

– Такая девушка, как она, не пропадет.

– Она не писала вам – с просьбой не говорить нам об этом? – Бевил улыбнулся. – Даже если и так, вы ничего не скажете, верно?

– Не скажу. Но сейчас я говорю честно: она мне не писала.

– Не знаю, хороший это знак или дурной?

– Может быть и так и этак.

– Вы меня не обманете, Хэрриет. Если Гвеннан есть чем похвастать, она бы вам написала. Она ведь всегда поступала именно так?

– Да, это правда. Но может быть, она боится навести вас на след.

– Никто не может заставить ее вернуться… если она замужем. Услышав что-то, вы расскажете мне? Конечно, если вас не попросят хранить тайну?

– Конечно, Бевил.

– Значит, договорились. А как ваши дела? Я слышал, вы пока живете в доме тетки? Я недавно навещал вашу мачеху.

– Да, и жду не дождусь, когда это все закончится! Я ненавижу подобные вещи.

– Я тоже.

– Вас никто не принуждает приходить.

– Снова ошибаетесь, Хэрриет. Меня вынуждает к этому желание повидать вас. Вы же знаете, что вы – самая умная и необычная юная леди из всех моих знакомых, разве нет?

– Я знаю, что вы – мастер говорить комплименты.

Он наклонился ко мне и поцеловал меня в нос. Я подумала: такого еще никогда не бывало. Страшно подумать, что я не хотела ехать на бал леди Меллингфорт.

Мы заговорили о Менфрее, и я, сидя в алькове, слышала плеск воли и видела серые стены с бойницами, и старые часы на башне, и себя, скачущую с Бевилом по лесам и полям. От счастья у меня кружилась голова.

Позже, когда мы отправились к ужину, к нам – по-моему, весьма некстати – присоединились тетя Кларисса и Сильвия, оставшаяся, как я не без злорадства заметила, без кавалера.

– Мистер Менфрей! Очень приятно. Моя дочь – Сильвия.

Я страшно испугалась, когда Бевил посмотрел на мою кузину теплым, ласкающим взглядом – тем самым, каким он и его отец смотрели на всех женщин.

– Мне тоже очень приятно, мистер Менфрей, – прощебетала Сильвия. – Я так много о вас слышала.

– Значит, все довольны. Хэрриет весь вечер не могла говорить ни о чем другом, как только о своих очаровательных кузинах!

У меня перехватило дыхание, но Бевил заговорщицки улыбнулся мне. Он верно оценил ситуацию.

Леди Меллингфорт предложила своим гостям самим выбирать яства у буфета, и Бевил взялся принести нам ужин.

– Возьмите с собой Сильвию. Она вам поможет. Иди, Сильвия, моя дорогая.

Я смотрела, как они вместе направляются к буфету, и ненавидела свою тетю. Она, похоже, испытывала ко мне те же чувства.

– Право, – прошипела она, – люди уже говорят!

– Вряд ли вы могли ожидать чего-либо другого. Это же не монашеский орден, где все дали обет молчания.

– Хэрриет! Послушай меня.

– Я вас слушаю, тетя.

– Твое поведение просто возмутительно!

– Почему?

– Ты уединилась с этим человеком, спряталась от всех.

– Спряталась? О, тетя, в этом нет ничего предосудительного. Нас было прекрасно видно через пальмовые ветки…и нас все видели.

– О том и речь. Так не делают. Я за тебя отвечаю, и я крайне недовольна. Ты просто вцепилась в мистера Менфрея. Тебе не приходило в голову, что другие тоже хотят поговорить с ним?

– Он небогат, тетя. Конечно, у него есть титул, который он унаследует в один прекрасный день, я полагаю.. но поместье в провинции… и оно сравнительно небольшое. Он и в сравнение не идет с графом и бароном или даже с достопочтенным мистером Крелланом.