Текст книги "Дневник непроизвольной памяти"

– Извини, что спрашиваю. Можешь не отвечать, но всё же, ты когда-нибудь зарабатывала на картинах?

– Да, было дело. Даже очень неплохо. Однажды я приехала в небольшой городок на побережье Франции и там мне поступил заказ от одной зажиточной дамы. Она открывала свой ресторан и захотела неординарное меню, неординарный интерьер. Так вот, коронные блюда, которые они подают, приготовленные по особым рецептам, стали объектом заказа. Я написала картины этих блюд, создала меню. Писала, как будет выглядеть конфи из гусиных ножек и заварная горка на кувшинке – неплохой кстати десерт. Было очень необычно. Заплатили столько, что мне показалось это нечестно большой суммой. Такие интересные заказы случаются до сих пор, но не всегда.

Чрезмерная свобода и осмысленная любовь к работе, до неприличия неподкупная честность Каталины могли бы стать для других образцом для подражания, и в то же время поводом для признания собственной слабохарактерности и безволия. Она жила в соответствии с тем, что говорила и была счастливой от того, что могла следовать сказанному. Осознанность каждого совершаемого ею действия пугала ясностью и определённостью. Она звучала убедительно даже для тех, кто, может быть, исповедовал совсем другие ценности.

– Надо бы заправиться, иначе встанем где-нибудь посреди дороги.

Я свернула на ближайшей заправке и пошла оплачивать бензин. Повод покинуть машину позволил мне также перевести дыхание и попробовать отвлечься от полученной информации. Когда я вернулась к машине, Каталины не было. Пришлось отъехать от заправочной колонки, поскольку уже скопилась приличная очередь из автомобилей. Прошло минут пять, как я ждала Каталину на заправочной станции – никто не вышел.

Тогда я спросила у работников, не видели ли они девушку, никто ничего не видел. Туалета на заправке, где я думала её искать, вовсе не оказалось.

Я пробегала туда-сюда, оббежала несколько раз заправочную станцию. Прошло в итоге около часа, как вдруг я поняла, что она сбежала. Только вот почему, ответить я не могла.

Перед тем как уехать с заправки, я решила проверить багажник, чтобы до конца убедиться в побеге. Происходящее меня удивило: Каталина оставила сумку с картинами, которые мы забирали перед отъездом.

Быть может, она не забрала их, поскольку решила оставить мне на память либо даже, может быть, оставила для галереи Дейва, что совсем было бы бессмыслицей. Меня эта сумка сбила с толку, я разуверилась в своём решении ехать в сторону дома, но и стоять на заправке не имело никакого смысла. Единственное, что пришло в голову – доехать до адреса, по которому мы и направились. Я решила поставить точку в этой странной истории и рванула в сторону Монако.

***

Уже через полчаса я оказалась на месте. Улицы были настолько узкими, что добраться до финальной точки возможно было только пешком. По указанному адресу я пришла к зданию, на котором висела табличка «Ремонт автомобилей». Я стала заглядывать в окна, но открыть дверь не решилась, в итоге меня увидел какой-то парень внутри и высунувшись из форточки спросил:

– Pourquoi tu ne vas pas? – я плохо могла говорить по-французски, поэтому решила сразу предупредить:

– Говорю только на английском!

Он ухмыльнулся, нырнул в комнату и стал с кем-то громко разговаривать. Через пару минут дверь открыла девушка, сделала полшага на крыльцо и заговорила со мной на английском:

– Вам, мисс, нужно особое приглашение? Так проходите, мы Вас ждём. – она облокотилась на дверь и жеманно пригласила пройти внутрь.

Это был обычный магазин, размером в несколько квадратных метров, на стенах висели шины, колеса, рули, фары. Пахло в помещении так, как пахнет обычно в машине, которая только что выезжает с автомойки. У меня этот запах всегда вызвал тошноту, поэтому я подумала, что было бы неплохо не задерживаться здесь долго. Девушка, что сделала мне приглашение зайти, стояла теперь строго за спиной и, по-видимому, ждала, когда я обращусь за консультацией. Я протянула фотографию с адресом и спросила: – Я же правильно пришла?

– Поскольку у вас нет в адресе номера квартиры, то можно сказать, что и к нам. А вообще, так вам скажет любой, кто проживает по адресу 8, Мартир де ла Резистанс. – парень, что кричал мне из окна, стоял за прилавком и заметно огорчился, почуяв, что я не потенциальный покупатель.

Я решила подбодрить молодого человека: – Извините, не могли бы вы мне подобрать освежитель в машину и, кажется, – я в жизни ничего не покупала для машины, даже не знала, какие аксессуары существуют, поэтому ляпнула первое, что пришло в голову, – и ещё огнетушитель.

Парень посмотрел на девушку в недоумении, а та перевела ему на французский то, что он, кажется, и так понял. Он встал со стула и усердно приступил к выполнению заказа. Я же представилась и решилась наконец спросить то, зачем пришла: – Меня зовут Кейт. А вы Каталину знайте? Я везла её по этому адресу.

Девушка тоже представилась: – Шайла. Вы везли сюда… – наверное, она усомнилась в том, что правильно меня поняла, поэтому стала повторять мои слова, я прояснила: – Ну да, везла сюда девушку. А потом она сбежала.

Шайла убедившись, что всё услышала правильно, сразу же обратилась к молодому человеку. Тот, ещё больше придя в недоумение, спросил на ломанном английском: – А вам какой запах нравится? – и тут же ответил: – Девушек с таким именем я не знаю.

– Ну а гонки вы проводите, – и уточнила, – для тех, кто любит экстрим? – тут, кажется, я окончательно в глазах этих двоих предстала ненормальной, они переглянулись и оба помотали отрицательно головой.

– Может быть, вам нужно подняться выше… Квартира 31. Там что-то подобное может быть. – посоветовавшись между собой, они предложили мне вариант.

Я поднялась на третий этаж, постучалась в квартиру 31. Первое время никто не открывал, но после настойчивого звонка, дверь наконец открыла женщина лет сорока в кислотно-жёлтом костюме, обтягивающим на животе складки. Она напомнила мне гусеницу. Как только она открыла дверь, громко наперебой звучавшей в квартире музыке крикнула: – Заходите! – и тут же рванула обратно в комнату. Я ни на минуту не сомневалась, что точно пришла не по адресу, но из положения незваной гостьи нужно было как-то выходить:

– Мэм, я спросить.

Женщина повернулась назад, продолжая при этом делать упражнения с гантелями. Собранный на макушке пучок волос почти уже полностью упал на лоб, а пот просачивался сквозь эластичную широкую повязку на голове. Раскинув руки с гантелями в стороны и установив ноги на ширине плеч, она замерла и начала говорить:

– Стоимость одного занятия 90 евро, если удобно, можно платить в долларах. Первое занятие 50 евро. Советую сразу купить абонемент – десять занятий обойдутся в 500 евро, то есть каждое занятие будет по стоимости первого. Кроссовки можно взять в аренду, душ есть. В занятия включены услуги по контролю питания. Каким образом осуществляется контроль, мы обговорим заранее. Обычно клиенты любят, когда с ними пожестче. – тут она опустила руки, сделала пару шагов мне навстречу и просканировав от головы до пят спросила: – А вы сколько хотите скинуть?

– Я ищу одну девушку. Каталина? Может быть, вы её знайте?

– Конечно знаю. А что вы хотите?

Признаться, я задала вопрос, чтобы только поскорее услышать отрицательный ответ и уйти, но всё оказалось, как обычно, не так, как я ожидала.

– Она оставила у меня свои картины в машине.

– Вместо того, чтобы выполнять нормальные заказы, она опять занимается ерундой. Ей скоро за фитнес заплатить нечем будет. – женщина с грохотом бросила гантели на пол и пошла вытереться полотенцем, поскольку пот почти что затекал в рот. Она сделала тише музыку, рявкнула на кого-то, кто, видимо, был в квартире, что спинку надо держать равнее и снова вышла к дверям: – Ну, давайте картины, я передам ей, у неё занятие на следующей неделе.

Меня всё больше шокировало происходящее, было ощущение, что меня разыгрывают. Я решила уточнить: – А это тогда, получается, у вас гонки должны быть?

Женщина засмеялась и даже схватилась за складки на животе: – Пресс болит смеяться. Какие гонки – одно название! Гонки в этом городе, дорогая, один раз в год. Всё остальное – забавы.

– Как у Каталины фамилия?

– Ах, вы сомневайтесь, что мы говорим об одной и той же девушке, – дама оказалась очень находчивой, – что ж, фамилии я не знаю. Но и чужие проблемы мне не нужны. Поэтому если у вас хоть малейшее сомнение в том, что это не та Каталина, лучше вам прийти в среду на следующей неделе и поговорить с ней лично. Я крайней быть не хочу – дверь плавно начала закрываться, и я решила в последний момент до конца прояснить ситуацию. Получилось так, словно я её умоляю: – Может, вы можете мне сказать возраст или описать быстренько?

– Быстренько: лет 40, весит килограмм 80, жрёт раз по шесть в день, а на сайте знакомств выставляет фотографию десятилетней давности, нагло обманывая подписчиков. – она через маленькую щёлку стала пристально выжидать моей реакции. Мне захотелось рассмеяться от произошедшего курьеза, но мысль о том, что изначально кажущимся мне ошибочным адрес, таковым и оказался, заставил сдержаться. Я поблагодарила неизвестную и спустилась к продавцам в магазин.

– Нет, там тоже не знают. – на столе уже стоял пакет с собранным заказом.

– Вы так и не сказали, какой вам запах нравится. Положил «свежесть морского бриза».

Я выложила за покупку 40 евро и под сочувствующий взгляд молодой пары отправилась обратно.

Кажется, Каталина специально затеяла эту поездку, чтобы неожиданно улизнуть. За такую придумку я ни капли на неё не обижалась, наверное, я составляла ей не лучшую компанию, учитывая то, что она не и знала, каких ужасных подлянок я наделала и ей и её семье. Хотя мне и казалось, что полагающегося по правилам приличия прощания, я заслужила, но и этот факт не мог заставить меня быть в обиде – я ехала за картинами, я их получила, а с ней я и вовсе могла не встречаться, и лучше бы не встречалась. Эта встреча, как и расставание – нелепая случайность, глухой удар прошлого, в конце концов, кривое зеркало, поучительно отражающее деяния давно минувших дней.

***

На следующий день я проснулась почти что к вечеру, поскольку из Монако на виллу вернулась уже ближе к утру. Рейс Сэма прилетал только через сутки. Настроение снова было слегка подавленное, поэтому самое время открыть кальвадос, а вместе с ним и оставленную в машине Каталиной сумку. На вид могло показаться, что это чехол для сноуборда. Но я знала, что внутри – свёрнутые холсты. Каталина не объяснила мне, зачем мы забирали работы. В сумке оказалось четыре картины.

Первая была снова в тёмных оттенках. Фон плоский, плотный, грязно-зелёный, а на нём лёгкими масками филигранно прорисована фигура женщины: шея, грудь, бёдра, икры волнообразно сосуществовали в гармонии. Она словно точёная статуэтка сидела за столиком, поджав одну ногу под себя, а другой уверенно оперевшись в пол. Она смотрела в небольшое зеркало, стоящее впереди, но вместо своего отражения видела тяжелый, пожелтевший, беззубый череп. Он единственный было написан чётко, можно даже сказать с завидной тщательностью, остальные составляющие композиции были словно недорисованными набросками.

Я положила на диван полотно и отошла назад. Кальвадос дал в голову быстрее, чем ожидалось, видимо, из-за духоты, и я почувствовала, что неплохо было бы прилечь. Досмотреть можно с Сэмом, ведь и так слишком много времени и сил отняла у меня сумасбродная художница. Вероятно, от ветра с мансарды, край картины вдруг согнулся, сзади полотна был текст:

Если человек одинок, он заводит себе животное, если человек одинок и богат, он заводит себе животное, которое склонен баловать. Мужчины знакомятся с женщинами, потворствуют их самодурству и получают наслаждение. В таких отношениях они любят не женщину, любят лишь сделанный в неё вклад.

Выбирая максимально простых, не слишком самобытных, с горящим глазами, безудержно шепчущих в уши трогательные прилагательные к слову «любовь» – мнимо кажется, словно такие женщины дают силы. Хотя на самом деле не дают ничего.

Написано было недурно, очень актуально и смело. Хотя эта характеристика и не подходила ко всем отношениям, такие всё же встречались часто. Возможно, женщина на картине, а точнее, фигура, выдающая себя за женщину, и не видела в зеркале черепа, он мог быть виден лишь автору и зрителю и олицетворял собой её обреченность на собственную недальновидность. Эта мысль была близка к той, что однажды я прогоняла в голове сидя за завтраком. Некоторые, смотря в зеркало, видят нечто более привлекательное, чем есть на самом деле. Я подумала, что с удовольствием обсудила бы эту мысль с Каталиной, но такой возможности она мне не предоставила.

Решила взять второй сверток. На картине была изображена девочка, лет пяти. Лицо выглядело очень неестественно, словно оно срисовывалось с дурацкой куклы, оттого выглядело пугающе. При этом глаза были очень живые, в них можно было прочитать удивление, смешанное с детским разочарование. Такое обычно замечается в глазах детей, которые узнают, что Деда Мороза не существует или что, феи на самом деле никогда не приходили забирать их молочные зубы. Девочка стояла в пространстве, наполненном геометрическими фигурами. Они сплетались между собой и вызывали, если в них всматриваться, лёгкое головокружение. Будто весь мир, кроме одного персонажа – испуганной девочки лет пяти, был разложен на сотни примитивных форм. Фигуры были разного цвета, размеров, толщины линий – они были словно взрыв, разрушение устойчивости, разочарование от ожиданий. С обратной стороны снова текст:

"Когда ты маленький, ты честный. У тебя нелепый пенал и ты стесняешься его, а вместе с тем стесняешься себя, потому что чувствуешь себя виноватым в покупке дурацкого пенала. Потом ты выходишь на улицу, тебя тащит назад набитый донельзя рюкзак, а ты плетешься из последних сил в расстёгнутой куртке в холод и на лице отпечаток свежей злости. Смяв покрепче в кулак шапку, думаешь, будто выглядишь как взрослый, хотя когда вырастишь поймешь, взрослые выглядят иначе.

У них заведено не демонстрировать злость, принят маскарад безразличия и вымышленного счастья. Злость или стыд не выражается на лицах, но живёт и разъедает изнутри. От этого, ты потом станешь замечать, у них появляются морщины, они перестают расти и даже становятся ниже ростом, некоторые ещё немного горбатятся. От ветра они, наоборот, застегивают пальто и непременно перевязывают горло шарфом, который долго поправляют перед зеркалом до выхода.

Они скажут тебе, что всё надо доводить до конца, и дурацкое домашнее задание каждого предмета – священный ритуал. Когда тебе надоест его делать, ты это признаешь и оставишь недописанным сочинение со сломанным карандашом поверх тетради. Взрослые никогда не ломают нарочно карандаши от усталости. Они будут терпеть до последнего, нервно перекидывать его с пальца на палец и не признаются в том, что пора съесть любимую шоколадку. Им по-другому нельзя, точнее, они так сами решили. И вместо того, чтобы сломать карандаш, они предпочитают ломать себе жизни.

       Я дочитала и присела переосмыслить. Без текста одних образов ей было недостаточно. Непроизвольная память, которую она использовала как технику для написания сюжетов, была очень интересным подходом. Она действительно заставляла ломать построенные внутри себя самого стены, лезть в архивы своих историй, где уже давно всё покрыто пылью, от которой можно было задохнуться. На языке выступил привкус горечи и плесени, настолько далеко я зашла в своих ощущениях. Может быть, мне никогда и не было стыдно за купленный пенал в детстве, но я точно знала, что десятки карандашей, которые хотелось сломать, так и оставила не сломанными. Но не сломала ли я тем самым что-то более важное…

– Мисс Кедвтордт, к Вам пришли. Представились из полиции. – зашёл дворецкий и сбил меня с толку новостью. Последнюю фразу я не то, чтобы не расслышала, просто мне очень хотелось, чтобы она звучала как-то иначе, и на правах иностранки (хотя у него был блестящий английский) я переспросила:

– Откуда пришли?

– Из полиции. – поступил безапелляционный ответ.

– Я сейчас подойду.

Дворецкий вышел, я немедля, свернула полотна, заснула их в сумку, застегнув бросила её под кровать. Перед выходом от нервов добавила в стакан кальвадос.

***

Двое мужчин среднего возраста сидели за огромным столом в гостиной. Один был одет в чёрную полицейскую форму, другой был в штатской одежде. Ни единой мысли в голове о том, что здесь делают эти двое, у меня не было. Я поздоровалась и присела напротив. Тот, что был без формы, выглядел оробевшим, круглые очки совершенно неудачно ему подобранные, и толстый портфель, который он бережно держал на коленках, делали его похожим на работника лаборатории. Мужчина в форме был, наоборот, излишне уверен в себе: как только я присела, он тут же ткнул в нос удостоверение и начал диалог:

– Мисс Кедворд – тут он косо посмотрел на своего коллегу, и тот сразу начал шариться в портфеле. – Я майор Шервуд, это господин Вьен. Приносим извинения за беспокойство. Пожалуйста, будьте готовы ответить на несколько вопросов.

Вьен стал молча выкладывать на стол фотографии, а майор продолжил:

– Нам поступил запрос – пропала девушка. Нам нужно будет задать вам вопросы, чтобы предпринять дальнейшие действия, связанные с её поиском. Посмотрите на снимки, вы кого-нибудь из этих троих знаете?

Я опустила глаза и стала присматриваться к фотографиям. На одной из них узнала Каталину. Я показала пальцем на снимок и спросила:

– Вы сейчас будете про неё говорить?

– Каталина Акселл Эрран. Последнее место, где её видели – шоссе М6098, недалеко у заправки в районе Вьей Виль. Видели её последний раз с Вами…

Я потеряла контроль, как будто какое-то из полушарий отключили, едва могла говорить. Полицейские это почувствовали, и майор остановил допрос, тут же появился дворецкий и принёс воды. Дальше слабо помню, как о чём-то говорили между собой полицейские, их что-то спрашивал дворецкий. Только через пару минут туман рассеялся и несмотря на то, что был выпит почти весь стакан воды, когда я начала говорить, во рту жутко сохло:

– Стоит начать с того, что я познакомилась с Каталиной, когда приехала на отдых. Это случилось буквально сорок восемь часов назад. Так получилось, что она остановилась у меня на ночь. Утром попросила отвезти к друзьям на гонки. Мы заехали по дороге на заправку, и там она пропала. Я решила, что она передумала ехать со мной. Я всё равно доехала до Монако, куда должна была отвезти её. По имевшемуся у меня адресу я никого не нашла. В ночи вернулась обратно на виллу. Потом я саму себя перебила: – Скажите, вы уверены, что она именно пропала?

– Мисс Кедвордт, запрос только поступил.

Вьен, что сидел всё время почти неподвижно, вдруг томным голосом с сильным французским акцентом начал рассказывать:

– Дело в том, что нам поступила информация от матери – Каталина не выходит на связь больше суток, и от того, с кем у мадмуазель Эрран была назначена встреча…

Второй полицейский перебил и без того застенчивого Вьена:

– Вы поехали в Монако уже без Каталины. Расскажите, зачем вы хотели её там найти?

– Я остановилась на том, что мы заехали на заправку?

– Итак, вы заехали на заправку, когда Каталина попросила вас отвезти её к своим друзьям? – вопросы, звучавшие из уст этого майора, казалось, намеренно путали во времени. Он безжалостно расставляли акценты на определенные слова, оттого менялась хронология событий. Я чувствовала, что с трудом ориентируюсь в последовательности происходившего от оказываемого психологического давления, теряюсь под уловками бесчувственного жандарма. Я посмотрела на беспомощно сидящего Вьена, своей никудышностью, он вызывал у меня чувство жалости. Чтобы не выглядеть также, я собралась с силами и стала давать жандарму отпор:

– Нет, я уже сказала, она попросила утром, а заехали мы на заправку, когда уже ехали в Монако. Как только оплатила бак, я вернулась, и Каталины уже не было в машине.

– Мисс Кедвордт, когда Вы вышли из машины, Вы утверждайте, что не увидели в автомобиле вашу подругу. Какие были Ваши действия?

– Я удивилась. Спросила сотрудников, потом подождала минут сорок. Она будто канула в воду. Я уехала, когда увидела, что… – тут я остановилась, я не хотела говорить им про картины, поэтому быстро придумала: – …когда увидела, что даже туалета на заправке нет, то есть ей и прятаться негде.

– Вы поссорились?

– Нет, мы не ссорились.

– Вы приехали покупать картины?

– Откуда вы знаете?

– Один из владельцев ресторана на улице ру де Франсе сказал, что вы приехали покупать её картины.

– Да, всё так.

–Вы знали, что вы ехали с Каталиной…? – полицейский замолчал, чтобы я продолжила.

– …на гонки. Вот адрес. – я показала адрес в телефоне – полицейский даже не обратил на него внимание, зато Вьен взял телефон и начал внимательно сверять с тем, что было написано на бумажках. Тут он вдруг заговорил снова:

– Мисс Кедворд, скорее, скачки. Её утром ждали на ипподроме…

Я второй раз за короткий промежуток времени была шокирована. Дурнота от осознания собственной беспечности в миг превратилась в приступообразную боль между ребер. Заездами и гонками, оказывается, оказались лошадиные скачки в то время, как я думала о гонках на каких-нибудь полусломанных машинах.

В этот момент майор продолжил:

– Вернёмся к главному, мисс Кедвордт, вы так и не ответили: Вы поехали в Монако уже без Каталины. Расскажите, зачем хотели её найти, раз подумали, что она не хочет с вами больше ехать?

Точно я не могла сформулировать, зачем всё-таки отправилась в Монако, когда поняла, что она якобы сбежала. Я знала, что рассуждать и откровенничать не самое удачное время, но толком ничего не получалось выдавить – одна мысль сменяла другую, словно машины на широкополосной трассе они мчались наперегонки, создавая бессмысленный и раздражающий шум, довести до кульминации ни один из зарождающихся в голове ответов не удавалось. Кажется, полицейский это почувствовал:

– Мисс Кедвордт, вы вообще понимали, куда ехали?

– Признаться, я имела в виду другие гонки, я не уточнила. Приехала к какому-то магазину для автомобилистов. Оказывается, там её никто не знает. Вероятно, и не должен был знать.

Тут майор Шервуд смягчил тон, видя мою совершенную растерянность, но вопросами продолжал мучить:

– После встречи с Каталиной в ресторане вы поехали на виллу, где мы находимся сейчас?

– Да, предложила переночевать.

Расспрос, кажется, длился бесконечность. С каждым последующим вопросом, я всё более и более сокращала ответы, в конечном итоге сведя их до «да» или «нет».

Час мук был закончен рядом провокационных вопросов о том, часто ли я принимаю незнакомцев и где спала Каталина. Понимая, что больше, чем я сказала, они не услышат, допрос прекратили, предварительно взяв подписку о невыезде.

Когда полицейские ушли, я свалилась на диван без сил. Казалось, что меня поглощает невидимая сила и сопротивляться ей невозможно. Пришло осознание, что, если сейчас случится что-нибудь криминальное, я стану первой и главной подозреваемой. Очень хотелось бы, чтобы вдруг завтра Каталина вернулась и сказала, что всех нас разыгрывает.

Я не сказала полицейским про оставленные картины, потому что интуитивно понимала: чтобы ни случилось, они к происшествию никакого отношения не имеют. Я не хотела бы, чтобы куча каких-то совсем незнакомых людей под поводом следственных действий копались в её личных вещах, к которым она относилась по-особенному трепетно.

Глава IV. Среда ноября 2056

Среди постояльцев в пансионате проживало не мало ярких, известных, неординарных личностей. Друг с другом они знакомились не только тут, бывало, некоторые знали друг друга ещё с молодости. Так, например, здесь проживал дирижёр королевского колледжа музыки, а в соседней квартире, на третьем этаже, жила скрипачка лондонского симфонического оркестра, в прошлом – его однокурсница.

В отдельном домике жил один из лучших спортивных врачей-реабилитологов своего времени мистер Уокер. Он был женат дважды, и ни в одном из браков не родились дети. Развод состоялся и в первом и во втором случае лишь потому, что ему изменили женщины. В возрасте 70-ти лет он встретился с одной достаточно молодой девушкой лет тридцати, и стал женат трижды. Молодая жена убедила мистера Уокера в том, что любви покоряется абсолютно всё, а дата рождения нужна только для того, чтобы отмечать дни рождения. В течении трёх лет после свадьбы мистер Уокер стал не заботливым мужем и трепетным попечителем для молодой супруги. Однако девушке вскоре наскучило быть опекаемой, тогда она всеми правдами и неправдами убедила врачей, что у мистера Уокера что-то не так с головой, сделалась жертвой, что не может спать, когда её любимый супруг в ночи вспоминает давно умерших родственников и зовёт так и не родившихся детей, хотя сам мистер Уокер, конечно, на утро ничего этого не помнит (вероятно, потому что помнить попросту нечего). Наконец, после борьбы длинною в полгода она одержала победу, был достигнут новый статус жены-попечительницы. И в качестве награды за свои усилия, она сделала себе подарок, отправила возлюбленного в дом престарелых. Щедрость души расчётливой плутовки позволила мистеру Уокеру встречать старость в лучшем пансионате Англии, вспоминая слова «любви покоряется всё».

В связи с отвратительным стечением обстоятельств в пансионате оказалась семидесятилетняя архитекторша мисс Пасс. Всю жизнь она занималась декорацией самых лучших отелей Европы к различным праздникам, а также украшением всех главных зданий Лондона к рождественским каникулам. Она была дизайнером личных праздников самых искушённых миллиардеров.

Два года назад её семья отдыхала на частной двадцати трёхметровой прогулочной яхте близ греческих островов. В ночи из-за взрыва горючего на судне случился пожар. Пламя было настолько сильное, что из пятнадцати человек, находившихся на палубе, спастись удалось только троим. Мисс Пасс была одной из них. В роковую минуту она находилась на верхней палубе, считая звёзды и пытаясь спастись от бессонницы. Когда прогремел взрыв, буквально в эту же секунду её скинул в воду кто-то, находившейся рядом. Оказавшись выброшенной за борт в ночное холодное море, мисс Пасс долго смотрела как языки пламени пожирают оставшихся на нижней палубе деревянной посудины дочь, внуков и мужа. Оставшись без семьи, она приобрела заболевание, именуемое деперсонализацией – таковы последствия перенесённого стресса. Жить самостоятельно она стала не в состоянии. Периодически возникающая неспособность вспомнить такую информацию, как имя, место проживания, год рождения, частые ощущения остановки времени делали её почти недееспособной и подвергали каждодневной опасности. Так судьба привела её в пансионат на первый этаж главного здания в просторную квартиру, весь интерьер которой был выполнен исключительно в жёлто-бежевых тонах. Всё, что касалось тематики воды, то есть любые оттенки синего или голубого, вызывали у неё отстранённость от собственного тела, которая могла продолжаться от двух часов до суток.

Боксёр Вилл Калвер, несмотря на две перенесённые черепно-мозговые травмы в молодости, проживавший по соседству с вышеупомянутой мисс Пасс, был абсолютным примером психически здорового человека. Увидев по своим соседям, к чему приводит старость, он начал тренировать память. Каждый вечер выучивал по десять слов на французском и днём обязательно пытался повторить их по 2-3 раза. Для этого он выискивал молодых практикантов и вступал с ними в беседы, главной сутью которых было несколько раз употребить выученные слова. Нередко он вступал в уже начавшиеся диалоги постояльцев с практикантами. Так, на этот раз он перебил историю, которую рассказывала Грегу мисс Кедвордт:

– Acceptez-vous les cartes de crédit? – Вилл произнёс выученную фразу и остался собой доволен.

Мисс Кедвордт не отказала в удовольствии ответить по-русски – Ах, шарлатан! Пришёл, чтобы забрать меня поучаствовать в своих махинациях. Ну, пошли, мосьё!

В пансионате Вилл носил прозвище «крупье». Он, будучи в курсе всех основных знаковых спортивных соревнований, принимал с постояльцев ставки на футбол, теннис, скачки, бокс. В назначенное время собирал желающих в холле, все вместе смотрели соревнования, а после начиналось самое интересное – Вилл раздавал собранные деньги тем, кто угадал победителя. Нередко после таких собраний у участников подскакивало давление и те проклинали Вилла за его авантюры. Мисс Кедвордт обычно в таких мероприятиях участия не принимала, но в этот раз отчего-то соблазнилась на очередное предложение Вилла сделать ставку. Отдала 800 евро безо всякой аналитики за понравившегося ей боксёра, правда при условии, что Вилл сам будет комментировать для неё весь матч. Грега мисс Кедвордт покинула в сопровождении Вилла Калвера и в предвкушении исхода азартной ставки.

***

На следующий день интерн застал её за завтраком в ресторане, в полном одиночестве. Она отстранённо сидела в углу, не притронувшись ни к овсянке, ни к ананасам, ни к её любимому фраппе. Грег увидев это, поспешил сесть напротив:

– Мисс Кедвордт, доброе утро. Как вчерашняя ставка? Вы выиграли?

– Доброе утро, Грег. Ставка печальна. Я продула… Запала на красавица, а он, оказалось, совсем никуда не годен.

– Вы расстроились?

– Грег, я тебя хочу попросить. Зови меня просто Катерина. Мы же не в Букингемском дворце, а в простом пансионате… Хотя и стоит здесь проживание, примерно столько, сколько стоило бы во дворце – надо заметить, с возрастом к мисс Кедвордт пришла тонкость английского юмора. И в умении посмеяться над собой она не уступила бы теперь ни одному английскому аристократу.

Грег восхищался её остроумием и в ответ на пожелание называть Катерина утвердительно помотал головой. Часто в пансионате говорили "собеседники сдружились". В пожилом возрасте, как и совсем в юном, люди склоны быстро привязываться. Это происходит потому, что именно в эти периоды всё происходящее люди воспринимает с особым трепетом. Часто постояльцы искали глазами по территории своих друзей – молодых практикантов, а когда встречали, с нетерпением жаждали рассказать истории, которые, может быть, в ночи вспоминали специально, чтобы поделиться днём. Если практиканты уезжали, то постояльцы долго еще не могли мысленно их отпустить. Поэтому мистер Вильнер старался следить за тем, чтобы в коллективе было как можно меньше перемен.

Профессор Вильнер сравнивал место, где он работает, с детским садом, в самом добром смысле этого слова. Он говорил, что здесь важен уход, поддержка, такая же, как и малым детям. Однако он также отмечал, какой бы хорошей забота не была, она будет омрачаться тем фактом, что осуществляется за людьми, познавшими привлекательность и соблазн самостоятельности. Поэтому пожилые часто с трудом признают любую степень вынужденной беспомощности. Именно поэтому к капризам стариков следует относиться терпимее и снисходительнее, чем к капризам детей.