Текст книги "Холодное сердце"

Тут оба накинулись на Петера и вышвырнули его на улицу.

Уныло побрёл Петер домой. В небе не светило ни звёздочки. И всё же он различил высокую фигуру, молча шагавшую рядом.

– С тобой всё кончено, Петер! – сказал великан. – Я знал это ещё тогда, когда ты бегал к глупому карлику. Попытай-ка счастья со мной. Ты не пожалеешь об этом. Если помнишь дорогу и не боишься, то приходи завтра. Я буду на холме весь день. Позови меня…

Петер, конечно, сразу узнал великана Михеля. Но ему стало так страшно, что он ничего не ответил и побежал прямо к дому…

В понедельник утром Петер отправился на завод. Там его ждал начальник округа. Он пожелал Петеру доброго утра и спросил его строгим голосом:

– Можете вы оплатить свои долги?

Петер поник головой. Он признался, что у него ничего нет, и предоставил начальнику описывать имущество, свой дом, и двор, и завод, и конюшню, и лошадей с коляской. Всё это должно было быть продано, если Петер не заплатит долгов.

И пока начальник с судейскими обходили завод и всё записывали и оценивали, Петер подумал о том, что до леса не так уж далеко. Если ему не повезло с Маленьким, то можно попытать счастья у Большого…

И Петер побежал в лес.

Побежал так быстро, будто сам судья гнался за ним по пятам.

Когда он пробегал место, где впервые разговаривал с гномом, ему показалось, что какая-то невидимая рука пытается его остановить. Но он вырвался и побежал дальше.

Так он бежал до самой границы владений маленького гнома – до небольшого оврага, – и едва он перепрыгнул овраг и крикнул: «Михель!» – огромный сплавщик уже стоял перед ним с шестом в руках.

– Пришёл? – спросил Михель смеясь. – Ну ладно, успокойся! Все твои несчастья от этого Стеклянного карлика! Если уж дарить, то надо дарить щедро, а не как этот скряга! Идём ко мне, в мой дом! Там посмотрим, договоримся ли мы… Сойдёмся ли в цене…

«Сойдёмся ли в цене? Что я могу ему предложить? Ведь я гол как сокол! Чего он хочет?» – думал Петер, подходя к дому Михеля.

Дом этот ничем не отличался от обычных крестьянских домов. Они вошли в комнату.

Петер увидел деревянные стенные часы, огромную изразцовую печь, широкие лавки вдоль стен и кухонную утварь на полках. Михель указал ему место за просторным столом, вышел и вскоре вернулся с кувшином вина и двумя стаканами.

– Если бы у тебя и хватило сил на что-либо в жизни решиться, – сказал Михель, – твоё глупое сердце задрожало бы от страха! Во всём тебе мешает сердце, Петер. А все обиды и несчастья земли, – опять-таки сердце от них болит! Скажи, почувствовала ли что-нибудь твоя голова, когда тебя называли обманщиком и негодяем? Что у тебя, желудок, что ли, заболел, когда начальник у тебя дом отнимал? Отвечай!

– Сердце болело, – грустно сказал Петер, приложив к груди руку.

– Что заставляло тебя лезть в карман за деньгами, когда какой-нибудь нищий снимал перед тобой свою шляпу? – продолжал Михель. – Опять-таки сердце! Не глаза и не язык! Не руки и не ноги заставляли тебя это делать, а сердце! Как говорится: ты всё принимал близко к сердцу!

– Но что же делать, чтобы сердце не волновалось? – спросил Петер. – Я изо всех сил стараюсь заглушить его голос, а оно стучит и стучит и причиняет мне боль!

– Сам ты ничего не сделаешь! – рассмеялся Михель. – Отдай его мне, отдай мне этот трепещущий комочек, и ты увидишь, как тебе станет хорошо!

– Вам? Моё сердце? – в ужасе воскликнул Петер. – А сам я должен умереть? Никогда!

– А ну-ка взгляни вот сюда! – С этими словами Михель открыл дверь небольшой кладовки.

Сердце у Петера судорожно сжалось, но он не обратил на это внимания, потому что зрелище, открывшееся ему, было слишком странным и неожиданным.

На полках в кладовке стояло множество стеклянных банок. На банках были наклеены этикетки с именами. Петер с любопытством прочёл их…

Здесь было сердце судьи, сердце Толстого Езехиля, сердце Короля Танцев и Главного лесничего… Здесь было шесть сердец скупщиков хлеба и три сердца ростовщиков – короче, это была коллекция самых почтенных сердец округи!

– Смотри! – говорил Михель. – Все эти люди отбросили свои страхи и заботы! Ни одно из этих сердец не волнует больше своих хозяев. Они спровадили из дому беспокойного гостя и чувствуют себя прекрасно!

– Что же они носят в груди вместо сердца? – дрожащим голосом спросил Петер: у него просто голова закружилась от всего этого.

– Вот что, – сказал Михель, выдвинул ящик в шкафу и протянул Петеру… каменное сердце!

У Петера по спине забегали мурашки.

– Та-ак, – пробормотал бедняк, – мраморное сердце! Должно быть, холодно от него в груди!

– Конечно! Этакий приятный холодок… Да и зачем сердцу быть горячим? Зимой от этого тепла всё равно толку мало – лучше выпить вишнёвой наливки, – а летом, когда жарко и душно, такое сердце отлично холодит! И, как говорится, ни жалости, ни страха. Никаких глупых страданий!

– И это всё, что вы мне предлагаете? – недовольно спросил Петер. – Я-то думал получить деньги, золото, а вы мне сулите камень!

– Полагаю, что для начала тебе хватит ста тысяч гульденов? – спросил Михель. – Пустишь их удачно в оборот – станешь миллионером!

– Сто тысяч?! – радостно воскликнул Петер. – Глупое сердце! Да не колотись ты, не колотись! Сейчас я с тобой разделаюсь! – И, повернувшись к Михелю, он сказал: – Идёт! Давай камень и деньги! Забирай сердце!

– Я знал, что ты умный парень, – довольно рассмеялся Михель. – Пойдём выпьем ещё, а потом я отсчитаю тебе деньги…

И опять они сели в комнате за стол и пили, пили, пили, пока Петер не погрузился в глубокий сон…

С изумлением проснулся Петер от весёлых звуков почтового рожка.

Он увидел, что сидит в прекрасном экипаже, который катится по широкой дороге.

И когда он перегнулся через край коляски и посмотрел назад, он увидел вдали подёрнутый голубоватой дымкой густой лес Шварцвальда.

Петера охватило странное чувство: что он – это не он, а кто-то совсем другой…

Но он так ясно помнил всё, что произошло вчера… Поэтому он отбросил раздумья и крикнул:

– Я – Петер-угольщик! Я это, и никто другой! И этим всё сказано!

Но всё-таки он дивился на самого себя, дивился, что ему совсем не грустно покидать свою тихую родину, эти леса, где он родился и так долго жил.

Даже когда он вспомнил мать, которая осталась дома беспомощной и одинокой, ни одной слезинки не повисло на его ресницах! Он даже не вздохнул – так было ему всё безразлично.

«Ах, конечно! – подумал он. – Слёзы и вздохи, и тоска по родине, и всё такое прочее – всё происходит от сердца! Спасибо Голландцу-Михелю – моё новое сердце сделано из камня!»

Он положил руку на грудь – там было тихо и спокойно.

«Если Михель так же хорошо сдержал своё слово, говоря о ста тысячах, – тогда всё в порядке», – подумал Петер и стал обыскивать коляску.

Он нашёл в чемоданах много разной одежды – какую только можно себе пожелать, – но денег не было. Наконец он натолкнулся на тяжёлую кожаную сумку: в ней было много золотых монет.

– Теперь у меня есть всё, о чём я мечтал, – пробормотал он себе под нос, уселся в коляске поудобнее и покатил дальше.

Два года странствовал Петер по свету, ел, пил и спал. Время от времени он вспоминал годы, когда был бедным и ему приходилось работать.

В те далёкие дни он чувствовал себя счастливее. Ему даже бывало весело! Любой красивый вид, или музыка, или танцы доставляли ему наслаждение. Самая простая еда, которую мать приносила ему в лес, к костру, радовала его. Раньше он хохотал над каждой пустяковой шуткой. А теперь, когда смеялись другие, он только вежливо растягивал в улыбке свой рот, но сердце – его сердце – смеяться не умело! И ещё он чувствовал, что был в высшей степени спокоен и вместе с тем недоволен. Это чувство не было тоской по родине.

Это была какая-то пустота. И это ощущение в конце концов погнало его назад – на родину.

Когда он миновал город Страсбург и увидел вдали тёмный шварцвальдский лес, а потом знакомые рослые фигуры своих земляков и услышал родную речь – сильные, глубокие, благородные звуки, – он схватился за сердце, потому что кровь побежала быстрее, и он подумал, что вот сейчас обрадуется и заплачет, но – увы! – как мог он забыть, что его сердце из камня! А камни мертвы – они не смеются и не плачут!

Его первый визит был Голландцу-Михелю, который принял его с прежней любезностью.

– Михель! – сказал ему Петер. – Постранствовал я всласть и всё видел. Вообще-то эта каменная штука, которую я ношу в груди, кое от чего меня защищает. Я никогда не грущу. Но я и не радуюсь! У меня такое чувство, будто я живу только наполовину. Не могли бы вы сделать этот камень более поворотливым. Немного оживить его, что ли… или лучше верните-ка мне моё старое сердце! За двадцать пять лет я к нему очень привык! Если оно и делало иногда глупости, зато было добрым, весёлым сердцем…

Лесной дух злобно рассмеялся:

– Нет, Петер! Здесь, на земле, ты его больше не получишь! Но я дам тебе совет: дело в том, что ты неправильно жил. Поселись-ка ты где-нибудь в лесу, построй дом, женись! Умножай своё богатство! Ты скучал от безделья! А обвиняешь во всём своё сердце!

Петер признал, что Михель прав: он действительно бездельничал. Он решил теперь наверстать упущенное. Михель подарил ему ещё сто тысяч гульденов, и они расстались по-дружески.

Вскоре разнёсся слух, что Петер-угольщик, или Петер-Игрок, опять здесь, в Шварцвальде. Что он ещё богаче, чем прежде.

На этот раз Петер занялся торговлей лесом, но всего лишь для отвода глаз. На самом деле он торговал хлебом и давал деньги взаймы – давал их в рост. Он стал ростовщиком. Постепенно половина Шварцвальда залезла к нему в долги. И ещё он продавал хлеб бедным людям, которые не могли заплатить за него сразу, – продавал в долг, втридорога. С начальником округа Петер был теперь в тесной дружбе. И если кто-нибудь не отдавал Петеру вовремя деньги, начальник с помощником тотчас выезжали на место и описывали дом и двор должника. Они продавали всё с молотка и выгоняли на улицу отца, мать и детей.

Поначалу всё это причиняло Петеру некоторые неприятности, потому что бедняки обычно осаждали его дом: отцы униженно просили его, матери пытались его разжалобить, дети клянчили хлеба. Но когда он завёл себе двух свирепых псов, все эти кошачьи концерты, как он их называл, прекратились.

Он попросту науськивал на просителей собак, и бедняки разбегались с громкими воплями.

Больше всего хлопот доставляла ему «старуха» – его собственная мать. Когда продали с молотка её дом и двор, она осталась совсем нищей. Никто о ней больше не заботился, и жила она подаянием.

Сын о ней тоже забыл. Время от времени появлялась она перед его домом – старая и немощная, опираясь на палку. Войти она не решалась – однажды её уже выгнали. Но ей больно было жить благодеяниями чужих, и она возвращалась.

Каждую субботу, когда она появлялась под окнами, Петер ворчливо доставал из кармана монету, заворачивал её в бумажку и передавал матери через слуг.

Он слышал её дрожащий голос, когда она благодарила и желала Петеру счастья. Слышал, как она, кашляя, прокрадывалась мимо двери. Но думал он при этом только о том, что вот опять даром выбросил деньги.

Наконец ему пришла в голову мысль жениться. Петер знал, что любой отец с удовольствием отдаст за него свою дочь.

Как-то он услышал, что самая красивая и добропорядочная девушка во всей округе – это дочь одного бедного дровосека. Живёт, мол, она тихо, ловко и прилежно хозяйничает в доме отца, и никогда не показывается на танцах, даже по большим праздникам.

Когда Петер услышал об этом чуде Шварцвальда, он решил посвататься и поехал верхом к хижине, которую ему указали.

Отец прекрасной Лизбе´т очень удивился, когда узнал, что это тот самый богач Петер Мунк и что он хочет стать его зятем. Старик не стал долго раздумывать – он решил, что все его заботы и бедность разом окончатся, – и дал согласие, даже не спросив об этом у дочери.

Бедной девочке стало в замужестве вовсе не так хорошо, как это ей когда-то снилось. Она понимала толк в хозяйстве, но никак не могла угодить мужу. Лизбет сочувствовала бедным, а так как её муж был богачом, она подумала, что не грешно подать грош бедной нищенке или поднести старику рюмку вина. Но Петер, заметивший это, пригрозил ей:

– Разбрасываешься, словно княгиня! Если я ещё раз такое замечу, познакомишься с моим кулаком!

Теперь, когда Лизбет сидела на крыльце и мимо проходил какой-нибудь нищий, приподнимая рваную шляпу и обращаясь к ней с просьбой, она зажмуривалась, чтобы никого не видеть, и сжимала руку в кулак, чтобы не полезть невзначай в карман за мелочью.

И пошла по всему краю дурная слава о ней: будто красавица Лизбет ещё жаднее Петера.

Один раз сидела она так днём перед домом, пряла и мурлыкала себе под нос песенку. Она была весела, потому что пригревало солнышко, а господин Петер ускакал в поле на своей лошади.

Она радовалась, что сидит дома одна…

Как вдруг она видит бредущего по дороге старичка. Он несёт на плече тяжёлый мешок, и ещё издали слышит она его прерывистое дыхание.

Сочувственно глядит на него фрау Лизбет и думает о том, что тяжело ему, бедному, нести свою кладь.

Старичок кряхтит всё ближе и ближе и, поравнявшись с фрау Лизбет, чуть не падает под тяжестью мешка.

– О, имейте сострадание, госпожа! Дайте мне всего лишь глоточек воды! – говорит старичок. – Я совсем выдохся и не могу идти дальше…

– Но в вашем возрасте нельзя таскать такие тяжести, – отвечает фрау Лизбет.

– Да, если бы я не должен был просить милостыню, чтобы продлить свою жизнь… Ах, такая богатая, знатная госпожа, как вы, не поймёт, как тяжко быть нищим! И что значит глоток свежей воды в такую жару!

Услышав эти слова, побежала она в дом, схватила на подоконнике кружку и наполнила её водой.

Но, подойдя к старику и увидев, как он безнадёжно сидит на своём мешке, она почувствовала к нему острую жалость. Фрау Лизбет вернулась, наполнила кружку вином, положила сверху большой ломоть хлеба и вынесла старику.

– Вот, – сказала она с улыбкой, – глоток вина полезнее воды, ведь вы такой старый. Пейте не спеша и закусывайте хлебом…

Старик с удивлением смотрел на неё, пока его глаза не наполнились слезами. Он выпил и сказал:

– Давно уже я постарел, но мало видел людей, которые так чистосердечно дарят! Ваше сердце не останется без награды…

– Награду она получит сейчас, не сходя с места! – раздался рядом страшный голос, и оба увидели Петера с красным от злости лицом. – Моё лучшее вино ты выливаешь нищим! Даёшь пригубить мою кружку бродягам! На! Получай награду! – И он с размаху ударил её по голове кнутовищем…

Каменное сердце не знало сострадания!

Но когда Петер увидел, как Лизбет упала, он, казалось, пожалел о случившемся и наклонился, чтобы посмотреть, жива ли она.

И тут старичок сказал хорошо знакомым Петеру глухим голосом:

– Не тронь её! Ты растоптал лучшую розу Шварцвальда! Никогда она больше не расцветёт…

Петер побледнел как снег:

– Ах, это вы, господин гном! Ну что ж! Так, видно, должно было случиться! Надеюсь, вы не донесёте на меня в суд?

– Несчастный! – сказал гном. – Другой суд, более страшный, ждёт тебя! Суд твоей совести! Ты продал своё сердце злу!

– Если я его и продал, то никто в этом не виноват, кроме тебя, старый скряга! Ты заставил меня искать помощи у другого!

Едва произнёс Петер последние слова, как маленький Стеклянный гном стал расти и раздуваться: глаза стали величиной с тарелки, а рот превратился в раскалённую печь, в которой бушевало пламя. Как подкошенный упал Петер на колени! Даже каменное сердце не спасло его от страха. Железными когтями вцепился ему лесной гном в затылок, поднял, перевернул в воздухе, как кружит ветер сухие листья, и так швырнул его оземь, что затрещали рёбра.

– Земляной червь! – загрохотал гном. – Ради этой бедной женщины, которая тебя любила и которая накормила меня, я даю тебе ещё восемь дней сроку! Если ты не обратишься к добру, я приду и сотру тебя в порошок…

Был уже вечер, когда прохожие увидели Петера Мунка, ничком лежащего на земле.

Они перевернули его с боку на бок, стараясь узнать, жив ли он, дышит ли. Наконец кто-то принёс воды и брызнул ему в лицо.

Петер глубоко вздохнул, застонал и открыл глаза.

Долго молча смотрел он вокруг, а потом спросил про фрау Лизбет.

Но никто не знал, где она.

Петер поблагодарил соседей за помощь.

Он вошёл в дом и огляделся: но и дома жены не было. Не было её ни в погребе, ни на чердаке.

То, что он считал страшным сном, оказалось правдой.

Он сел и задумался.

И когда он так сидел – одинокий и покинутый, – странные мысли стали приходить ему в голову.

Он опять ничего не боялся – сердце-то было каменным! – но когда он вспоминал Лизбет, он невольно думал о собственной смерти, о том, как тяжело ему будет умирать, обременённому слезами всех бедняков, которых он обидел, воплями нищих, на которых натравливал собак, и безмолвным осуждением матери…

Что бы он ответил старику – отцу Лизбет, – если бы тот спросил его: «Где моя дочь, жена твоя?»

Всё это продолжало его мучить и ночью, во сне. То и дело просыпался он от нежного голоса, который призывал его:

«Петер! Верни себе горячее сердце!»

Проснувшись, Петер опять быстро закрывал глаза… Он узнавал голос жены!

На другой день Петер отправился в трактир. Там он, конечно, встретил Толстого Езехиля. Петер подсел к нему. Они стали говорить о том о сём: о хорошей погоде, о войне, о налогах и, наконец, о смерти – о том, как внезапно то тут, то там умирают люди.

И Петер спросил Толстого, что он думает о смерти и что будет с человеком, когда он умрёт.

– Закопают, – усмехнулся Езехиль.

– Значит, сердце тоже закопают? – напряжённо спросил Петер.

– Конечно, – сказал Толстый, – тоже закопают.

– А если у человека нет сердца? – спросил Петер. Езехиль страшно взглянул на него:

– Что ты хочешь этим сказать? Ты меня разыгрываешь? Ты думаешь, у меня нет сердца?

– О, у тебя прекрасное сердце, – ехидно сказал Петер, – крепкое, как камень!

Толстый Езехиль с удивлением посмотрел на него, потом огляделся, нет ли кого поблизости, и прошептал:

– Откуда ты это знаешь? Или твоё тоже… того: не бьётся больше?

– Не бьётся! Во всяком случае, не у меня в груди! – ответил Петер. – Но скажи мне – поскольку ты теперь знаешь, о чём я говорю, – что будет с нашими сердцами после смерти?

– Что нам об этом заботиться! – рассмеялся Езехиль. – На земле нам везёт, и дело с концом! Это-то и хорошо, что наши сердца не пугаются таких мыслей.

– Так-то оно так, – возразил Петер, – и всё-таки об этом невольно думаешь. Что-то с нами будет?

Так они разговаривали. Но этим не кончилось.

На следующую ночь Петер опять услышал знакомый голос:

«Петер, верни себе горячее сердце! Петер, верни себе горячее сердце!» И так пять раз.

Это опять была она – его жена Лизбет.

Так он провёл шесть долгих ночей, и каждую ночь слышал этот голос, и всё время думал о лесном духе и его страшной угрозе.

На седьмое утро Петер нетерпеливо вскочил с кровати.

– Посмотрим, смогу ли я добыть себе горячее сердце! – воскликнул он. – Камень в груди делает мою жизнь невыносимо скучной!

Быстро надел он праздничное платье, вскочил на лошадь и поскакал к Еловому Холму.

В гуще леса, где тесно стояли деревья, Петер спешился, привязал лошадь и поспешил к верхушке Холма. Остановившись перед огромной елью, начал он читать заклинание:

 
Добрый гном в лесу еловом,
Клад хранящий под корнями,
Отзовись хотя бы словом,
Появись перед глазами!
 

И сейчас же появился Стеклянный человечек, но не любезный и доверчивый, как прежде, а мрачный и грустный. На нём был кафтан из чёрного стекла, длинный траурный креп спускался со шляпы. Петер, конечно, знал, по ком этот траур.

– Чего тебе, Петер Мунк? – спросил гном глухим голосом.

– У меня осталось ещё одно желание, – пробормотал Петер, опуская глаза.

– Разве каменные сердца умеют желать? – спросил гном. – У тебя есть всё, что твоему злому уму угодно, и… и мне трудно будет исполнить ещё одно твоё желание!

– Но вы говорили о трёх желаниях! Одно ещё остаётся за мной.

– Я могу тебе в нём отказать, если оно будет глупым, – сказал гном. – Но говори, я слушаю!

– Выньте у меня из груди камень и вставьте мне живое сердце! – быстро проговорил Петер.

– Разве эту сделку заключил с тобой я? – горько спросил гном. – Разве я Михель, который вставляет каменные сердца? Там – у него – должен ты искать своё сердце!

– Ах! Он никогда не вернёт мне его! – в отчаянье вздохнул Петер.

– Мне жаль тебя, хоть ты и плохой, Петер, – сказал гном после некоторого раздумья. – Но твоё желание разумно. Поэтому я постараюсь тебе хотя бы помочь… Слушай! Силой ты своё сердце не вернёшь! Только хитростью! Ибо Михель остаётся глупым Михелем, хоть и считает себя очень умным. Так что иди прямо к нему и делай, что я тебе скажу… – Гном объяснил Петеру всё, что ему нужно делать, и дал ему тоненькую стеклянную палочку. – Когда ты своё вернёшь, – сказал гном, – приходи опять сюда, на это же место.

Петер Мунк сунул палочку в карман, крепко запомнил всё, что наказал ему гном, и отправился во владения Голландца-Михеля.

Трижды позвал Петер – и великан появился.

Михель встретил его страшным смехом.

– Небось пришёл за деньгами? – спросил он.

– Ты угадал! – улыбнулся Петер. – И на этот раз мне нужно много денег, потому что я еду в Америку.

Михель молча пошёл вперёд и ввёл Петера в дом. Там он открыл сундук, полный денег, и вынул огромные свёртки золота.

Пока он считал на столе монеты, Петер сказал:

– Ну и болтун же ты, Михель! Говоришь, что в груди у меня камень! А сердце вроде у тебя! Ловко, ничего не скажешь…

– А разве это не так? – удивился Михель. – Разве ты чувствуешь в груди своё сердце? Или оно не холодно как лёд?

– Ты просто остановил моё сердце, но оно у меня в груди! Как и раньше! И у Езехиля оно тоже в груди! Он тоже говорит, что ты обманщик! Не тот ты человек, чтобы вынуть сердце! Для этого нужно быть колдуном!

– И у тебя, и у Езехиля, и у всех людей, имевших дело со мной, сердца из камня! – воскликнул Михель. – Настоящие у меня в кладовке!

– Ловко же ты врёшь! – рассмеялся Петер. – Или ты думаешь, что во время моих странствий я не видел подобных фокусов? Из воска сделаны твои сердца в кладовке! Из воска! Ты богач – это я допускаю, – но колдовать ты не умеешь!

Тут Михель рассвирепел.

Он распахнул дверь в кладовку.

– Зайди и прочти надписи на банках! – заорал он. – И вон ту, в углу, тоже прочти – это сердце Петера Мунка, твоё сердце! Видишь, как оно бьётся? Разве такое сделаешь из воска?

– И всё-таки оно из воска! – не унимался Петер. – Настоящее сердце бьётся не так! Моё у меня в груди… Нет, колдун из тебя плохой!

– Но я докажу тебе, какой я колдун! – вскипел Михель. – Ты сам почувствуешь, где твоё сердце!

Колдун выхватил сердце из банки, распахнул куртку Петера, вынул из груди камень и показал его Петеру. Потом он дохнул на сердце и осторожно вставил его на место… Петер сразу почувствовал, как оно забилось в груди. Он опять мог радоваться!

– Ну, каково тебе теперь? – посмеиваясь, спросил Михель.

– Действительно! Ты был прав! – ответил Петер, незаметно доставая из кармана стеклянную палочку. – Мне просто не верилось, что такое возможно.

– Не правда ли? – обрадовался Михель. – Колдовать я умею, это ты теперь видишь! Но давай, я опять вставлю тебе камень…

– Тише, господин Михель! – торжественно сказал Петер и, отступив на шаг, протянул навстречу Михелю стеклянную палочку. – На этот раз в дураках останешься ты!

Михель стал вдруг таять на глазах: он становился всё меньше и меньше, потом с криком упал и стал кататься по полу.

А все сердца вокруг загудели и застучали, как часы в мастерской часовщика…

Петер задрожал. Он выскочил из кладовки и кинулся из дома. Небо затянуло чёрными тучами, и началась страшная гроза.

Молнии ударяли в землю то справа, то слева, расщепляя могучие деревья, но Петер счастливо добежал до владений Стеклянного гнома.

Его сердце билось и радовалось тому, что билось! Мысленно оглянулся Петер на свою жизнь и ужаснулся, как ужасался грозе, которая бушевала вокруг. Он подумал о фрау Лизбет, о своей дорогой жене, которую погубил из-за жадности. Самому себе представился он страшным извергом и горько заплакал…

Стеклянный гном уже сидел под елью с трубкой в зубах. Он выглядел более приветливым.

– Что ты плачешь, угольщик? – спросил он. – Разве ты не вернул своё сердце? Или в груди твоей камень?

– О господин! – вздохнул Петер. – Когда в моей груди был камень, я никогда не плакал! А сейчас у меня просто сердце разрывается! Что я наделал! Своих должников я сделал нищими, на больных и бедных натравливал собак, и – вы это сами видели – как я ударил жену…

– Ты очень плохо вёл себя, Петер! – сказал человечек. – Деньги и безделье испортили тебя. Твоё сердце стало каменным, оно не знало более ни радости, ни боли, ни сострадания! Но раскаянье очищает! Если бы я убедился, что ты искренне сожалеешь о прошедшем, я бы мог ещё кое-что для тебя сделать, – добавил гном.

– Ничего мне больше не надо, – сказал Петер и опустил голову. – Всё кончено, жизнь меня больше не радует. Что мне делать на свете одному? Мать меня никогда не простит. Может, она уже умерла… А Лизбет, моя бедная жена! Лучше убейте меня, господин гном, пусть всё кончится вместе со мной!

– Хорошо, – сказал гном. – Пусть будет по-твоему. Топор у меня под рукой. – Гном спокойно вынул изо рта трубку, выбил пепел о дерево и вложил трубку в карман. Потом он медленно встал и скрылся за елями.

Плача, опустился Петер на траву.

Через мгновение услышал он позади себя тихие шаги.

– Оглянись ещё раз, Петер Мунк! – тихо сказал гном.

Петер вытер слёзы, оглянулся – и вдруг увидел мать и Лизбет, ласково глядевших на него…

– Ты здесь, Лизбет! – вскочил Петер, – И вы, матушка! Вы простили меня!

– Они простили тебя, потому что ты искренне раскаялся. Всё будет забыто, – сказал гном. – Отправляйся же в дом отца своего и будь угольщиком, каким был твой отец. Будь честен и трудолюбив, и соседи будут уважать тебя больше, чем если бы у тебя было десять мешков золота!

Так сказал Стеклянный человечек и простился с ними. Все трое пошли домой.

Великолепного дома, в котором Петер жил последнее время, больше не существовало: в него ударила молния и сожгла дотла вместе со всеми сокровищами. Но никакая потеря не могла уже их огорчить.

Как же они удивились, когда пришли к своей старой хижине! Она превратилась в богатый крестьянский дом! Всё в нём было хорошо и чисто.

– Это сделал добрый Стеклянный гном! – сказал Петер.

– Как уютно! – сказала фрау Лизбет. – Уютнее, чем в большом доме с многими слугами!

С тех самых пор стал Петер достойным и трудолюбивым человеком.

Он довольствовался тем, что имел, неутомимо занимался своим ремеслом и вскоре стал хорошо жить. Его любили и уважали. С фрау Лизбет он больше не ссорился, чтил свою мать и всегда подавал бедным. Когда у него родился мальчик, пошёл Петер в лес и прочёл заклинание. Но Стеклянный гном не показался.

– Господин гном, послушайте! – крикнул Петер. – Я ведь ничего не прошу! Я просто хотел позвать вас в крёстные отцы к моему сыну!

Но ответа не последовало.

Только резкий порыв ветра прошумел в елях и сбросил в траву несколько шишек.

– Возьму их на память, раз вы не показываетесь! – сказал Петер, положил шишки в карман и пошёл домой.

Дома, когда он снял праздничное платье и мать вытряхнула карманы, чтобы спрятать платье в сундук, на пол упало четыре тяжёлых свёртка. Петер развернул их – там оказались деньги! Новенькие баденские талеры, и среди них ни одного фальшивого! Это был подарок Стеклянного гнома своему крестнику – сыну Петера Мунка.

И стали они себе жить тихо и весело. И часто после этого, когда Петер Мунк уже стал седым стариком, любил он повторять, покачивая головой:

– Всё-таки лучше довольствоваться малым, чем иметь много денег и холодное сердце!