Текст книги "Святой Антоний Падуанский"

Свет в светильнике

В день Пятидесятницы торжественно звонили над Умбрией[26]26
  Умбрия – область в Центральной Италии.


[Закрыть] колокола церквей. С долин плыл аромат роз, а жаворонки, взлетая над свежевспаханной землёй, возносили к небу утреннюю песнь.

На широком лугу у храма Ангельской Божией Матери братья собрались вокруг отца Франциска. Он начал петь гимн Святому Духу, и все подхватили пение. Затем, обратившись к своим сыновьям с просветлённым лицом, Франциск сказал:

– Благословен Господь, укрепляющий сердца, – его чистый голос проникал в души братьев.

Антоний стоял среди братьев из Мессины и, затаив дыхание, внимал речам серафического[27]27
  Франциска называют Серафическим патриархом, потому что его любовь к Богу можно сравнить с любовью Серафимов – самых близких к Богу небесных созданий.


[Закрыть] мужа. А тот с радостью в сердце излагал новые правила ордена и говорил о величии трёх обетов: бедности, целомудрия и послушания.

За удивительно короткое время, всего лишь за несколько лет, из двенадцати учеников Франциска выросло многочисленное воинство. Из всех южных стран прибывали люди с чистыми сердцами, готовые к наивысшим жертвам. Они готовы были с решимостью нести всему миру Благую Весть.

С почтением указали недавно вступившему в орден португальцу самых выдающихся братьев: друга юных лет Франциска – Бернарда из Квинтавалле, раздавшего бедным своё огромное состояние; пламенного проповедника брата Массео; священника брата Льва, от которого не было никаких тайн у Франциска и которого называл он Овечкой Божьей; брата Джинепро, обладавшего могучими кулаками и весёлым нравом. Был здесь и брат Илия Кортонский[28]28
  Илия Кортонский († 1253 г.) – один из первых учеников и сподвижников Франциска Ассизского.


[Закрыть], которому Франциск доверил управление орденом как генеральному викарию. Были здесь и настоятели двенадцати провинций[29]29
  Провинция – структурная единица в ордене, объединение ряда монастырей на определенной территории.


[Закрыть], и участники похода Франциска к сарацинам. Были и миссионеры, вернувшиеся из дальних стран.

Но были и те, кто причинял основателю ордена немало тяжких страданий, ибо не хватало им истинного монашеского духа. Ведь присоединились они к братьям лишь из любви к бродяжничеству; были и такие, кто в своей гордыне считали себя святыми и возносили себя превыше своих духовных отцов и превыше Церкви. Франциск знал их. Он читал в их сердцах, и тревога слышалась в его словах, когда напоминал он своим сыновьям о том, что они должны подчиняться Преемнику святого апостола Петра с наивысшим почтением.

– Братья мои! Святая Церковь – наша матерь! Она выше всех орденов. К ней я взываю и под её опеку жажду отдать своих братьев. Церковь оградит от тех, кто мог бы навредить братьям моим, она сохранит свободу детей Божьих. Сама святая Церковь будет стоять на страже нашей бедности; тем более она не потерпит, чтобы тень гордыни омрачила величие нашего смирения. Она сурово покарает тех, кто разрушает братское единство. Она укрепит узы взаимной любви между братьями. Под её опекой наступит расцвет ордена и разольётся благоухание добродетели. Пусть же все дети Церкви умеют быть благодарными за все благодеяния своей святой матери. Пусть они с сыновним почтением припадут к её стопам и всегда хранят ей верность в любви.

* * *

Эту встречу братьев-францисканцев в шутку называли «капитулом рогожек», поскольку такое количество людей нельзя было разместить в крохотных кельях монастыря и пришлось поместить их в шатрах, сделанных из рогожи.

К концу капитула Франциск был настолько измучен, что едва мог говорить. Поэтому он сидел рядом с братом Илией, генеральным викарием, руководившим собранием, и если Илия забывал о чём-нибудь, Франциск слегка дотрагивался до его рясы и что-то шептал ему на ухо.

Решено было распространить орден и на территории северных стран, прежде всего в Германии. Были назначены братья, способные выполнить эту миссию.

Во время совещаний Антоний держался в стороне. Он совершенно растворился в этой толпе братьев и слушал, что говорили другие. Никто не обращал внимания на этого монаха, скромно хранившего молчание, лицо которого, изнурённое длительной болезнью, не позволяло даже допустить, что этот несчастный брат способен на великие свершения.

Наконец на него обратил внимание провинциал[30]30
  Провинциал – настоятель провинции ордена, избираемый, как правило, на провинциальном капитуле.


[Закрыть] Романьи[31]31
  Романья – область в Центральной Италии.


[Закрыть], отец Грациан, и спросил, есть ли у него сан.

– Да, у меня есть сан, – ответил Антоний на латинском языке, поскольку он ещё очень плохо владел итальянским, хотя и понимал этот язык.

– В монастыре Монте-Паоло нет священника. Это очень бедный и отдалённый монастырь[32]32
  Монте-Паоло – монастырь, расположенный в 15 км от города Форли.


[Закрыть].

– Это как раз то, чего я желал всеми силами души, – ответил Антоний.

– Отче, – отозвался брат Филипп, качая головой. – Я думаю, для тебя нашлось бы какое-нибудь иное поле деятельности, а не эта глухая дыра.

– Ничего лучшего я и не желаю, – с улыбкой ответил Антоний, а потом сердечно попрощался со своим верным товарищем, которого уже определили в один из самых значительных монастырей, учитывая его физическую силу и прекрасное здоровье.

Под конец капитула настоятель монастыря в Мессине представил Антония Франциску, рассказав о его неудавшейся миссии в Марокко.

– Друг мой, – сказал Франциск, обращаясь к португальцу. – Не печалься, что Бог не дал тебе стать мучеником. И мне Он не позволил удостоиться этой чести.

Узнав, что Антоний раньше был в монастыре в Коимбре и что он был знаком с пятерыми славными мучениками, Франциск воскликнул, сияя от радости:

– О святая обитель, из которой вышли мученики! О благословенный монастырь! Ты взрастил и пожертвовал Владыке Небес пять прекрасных пурпурных цветов, источавших столь сладостный аромат. Отныне лишь святые могут обитать в твоих стенах.

Потом он возложил руку на голову Антония и отпустил его с отеческим благословением.

* * *

Недалеко от города Форли, среди горных ущелий Монте-Паоло, был расположен маленький монастырь, который и должен был стать обителью Антония.

Настоятель был человеком исключительной доброты и при этом по-детски наивным. Он и не желал для своего прихода никого лучше, чем этот португалец, который хотя и плоховато говорил по-итальянски, зато был для всех примером истинного благочестия.

– Правда, он не слишком умён, – доверительно говаривал он кому-нибудь из братьев, – но сердце его исполнено благочестия и любви к Богу. Я очень доволен им.

Тишина этого уединённого места благотворно повлияла на Антония. Он обрёл здесь безмолвие и покой, столь необходимые его измученной душе. Лишь иногда, когда он видел братьев, занятых тяжёлой работой, ему казалось, что он лишний в этой обители и не заслуживает той пищи, которую ежедневно получал.

Настоятель, которому он поверил свои сомнения, посмотрел на его хрупкую фигуру и озабоченно покачал головой:

– Но что же ты можешь делать, брат? Может быть, ты знаешь какое-нибудь ремесло?

– Нет, ни одного.

– А мог бы ты пахать землю или выращивать скот?

– Увы! Кажется, нет, – со стыдом признался Антоний. – Но я мог бы мыть посуду на кухне, подметать двор, убирать кельи или, например, чистить хлев.

– Ну, хорошо. Пусть будет так! Я поговорю с братом-поваром.

С тех пор ежедневно Антоний повязывал фартук поверх рясы и старался помогать брату-повару. Но он был настолько неловок, что брат-повар не мог удержаться от упрёков.

– С тех пор как я приставлен к этим горшкам, впервые мне приходится встречать такого недотёпу.

Но когда Антоний смиренно просил прощения, брат-повар сразу же успокаивался и старался ободрить своего помощника.

– Ну, ну! Не беспокойся, брат-увалень. Ты вовсе не виноват в том, что Господь сотворил тебя таким. Сходи-ка к колодцу. Принеси два ведра воды.

Не больше везло Антонию и при выполнении других обязанностей, и не раз братья смеялись до упаду при виде того, как свиной навоз валился у него с вил.

Антоний не обижался, он первым начинал смеяться и просил братьев быть снисходительными.

В свободные минуты брат-увалень скрывался от людских глаз в одном из гротов, расположенных недалеко от монастыря, чтобы быть там наедине с Богом, погружаясь сердцем в Его Вечную любовь. В своем одиночестве он предавался также столь суровой аскезе, что в конце концов один его вид стал возбуждать жалость. Настоятель, заметив, что происходит, запретил ему это.

Однако иногда в этом уединённом гроте к нему приходили печальные мысли. Куда подевались благородные мечтания его юности? Сначала любовь к приключениям толкала его в дальние странствия; потом он хотел совершать великие подвиги во имя Царства Божьего на земле, искал венца мученика. И что же осталось от всего этого? Вот сидит он сейчас в этом глухом месте, неспособный к исполнению простейших обязанностей. Любой из братьев приносит в тысячу раз больше пользы, чем он.

Но Бог уже протянул руку, чтобы зажечь в этом светильнике огонь, который долгое время был глубоко сокрыт.

* * *

В кафедральном соборе Форли епископ рукоположил в священный сан нескольких монахов[33]33
  Согласно древнейшему житию св. Антония («Assidua», ок. 1234 г.), в Пасху 1222 г. Антоний присутствовал на рукоположении священников из орденов доминиканцев и францисканцев, состоявшемся в Форли. По этому случаю собравшимся было предложено прочитать проповедь, так как приглашенный проповедник по каким-то причинам не приехал. Но доминиканцы отказались от приглашения, сославшись на то, что они не подготовили текст проповеди. И тогда настоятель францисканцев обратился к Антонию. Когда Антоний начал свою проповедь, всем присутствующим стало ясно, что на горизонте взошло новое францисканское светило. Глубина его знания Священного Писания, а также тонкость аллегорического толкования священных текстов ошеломили всех, кто слушал проповедь. Так для Антония кончилось время безвестности, и его слава как ученого и проповедника начала расти с каждым днем («Assidua», III).


[Закрыть].

Чтобы достойно отметить это торжественное событие, доминиканцы и францисканцы собрались на общую трапезу в монастыре братьев-францисканцев.

– Друзья мои! – обратился к братьям отец Грациан, провинциал Романьи, после окончания обеда. – Давайте скрестим мечи красноречия в мирном поединке. Для сыновей Ордена проповедников это не составит особого труда, а мы укрепим сердца свои в смирении, когда будем вынуждены признать, насколько они превосходят нас в живости ума и красноречии. Выберем тему, близкую для нас в эту минуту: величие священства.

– Хорошо! Мы согласны, – сказал настоятель доминиканцев. – Но, поскольку предложение исходит от вас, вы имеете право первыми начать поединок.

Доминиканцы многозначительно переглянулись. Результат этого состязания нетрудно было предугадать – среди них были выдающиеся проповедники.

Провинциал францисканцев обратил взор к группе своих монахов, каждый из которых старался не встретиться с ним глазами. Лишь Антоний, уверенный в том, что на него не падёт выбор, спокойно и невозмутимо встретил взгляд провинциала.

– Брат Антоний из монастыря Монте-Паоло постарается защитить честь нашего ордена, – сказал отец Грациан после минутного размышления.

– Брат Антоний? – ропот разочарования пробежал по рядам францисканцев.

Кто когда-нибудь слышал хоть что-нибудь лестное в адрес этого португальца? Где он проповедовал Слово Божие? Разве что простолюдинам в своём монастыре. Это, наверное, шутка!

Скорее всего, провинциал Романьи хочет подвергнуть серьёзному испытанию смирение своих сыновей, доверяя столь ответственное задание наименее способному из них?

Монахи из Монте-Паоло тоже поглядывали друг на друга в замешательстве. Настоятель обеспокоенно вздохнул:

– Ох! Это слишком трудная задача для нашего брата-увальня.

Антоний и сам решил, что он ослышался. Очевидно, провинциал пошутил. Ведь этого не может быть.

– Отче! Я слишком плохо говорю по-итальянски, – сказал он тихо.

– Ну, тогда говори на латыни, – ответил отец Грациан. – Это язык святой нашей матери Церкви.

– На латыни?! Но это немыслимо! – раздался шум в рядах францисканцев.

– Надо у него спросить, понимает ли он хотя бы «Gloria Patri»[34]34
  «Gloria Patri» – молитва «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу».


[Закрыть], – усмехнулся один из монахов-францисканцев.

– Отче! Я не справлюсь, – отказывался Антоний.

– Я приказываю тебе во имя святого послушания, – неумолимо ответил провинциал.

Во имя святого послушания! Дольше отпираться невозможно. Даже если бы провинциал приказал ему отправиться на поиски философского камня, он без промедления тронулся бы в путь.

Антоний, явно очень взволнованный, приблизился к амвону и начал говорить, но так неуверенно и с такими паузами, с усилием подыскивая нужные слова, что некоторые францисканцы смотрели на него с жалостью, а иные – с неприязнью. Настоятель Монте-Паоло тяжело вздыхал. Доминиканцы торжествовали. Нетрудно будет затмить такое красноречие.

Но постепенно голос Антония приобретал уверенность, речь потекла свободнее. Мысль о величии священства волновала его всё сильнее и сильнее. Он забыл о том, где находится, и весь отдался во власть охвативших его чувств, выразившихся в пламенном красноречии, блиставшем богатством образов и сравнений. Голос стал звонким и мелодичным.

Огонь Святого Духа зажигал сердца потрясённых слушателей, которые были не в состоянии противостоять очарованию этого удивительного ораторского мастерства. Казалось, могучий вихрь исходил от этой озарённой высшим светом души и увлекал за собой всех собравшихся.

Как будто пробуждаясь от сна, сошёл Антоний с кафедры и возвратился на своё место. В зале воцарилась тишина.

– Теперь ваша очередь, – обратился отец Грациан к доминиканцам.

– У нас нет никого, кто мог бы сравниться с вашим проповедником.

– Здесь что-то не так, – перешёптывались некоторые из доминиканцев. – Это выступление, очевидно, было подготовлено заранее.

– Уверяю вас, этого не было, – ответил с улыбкой провинциал Братьев Меньших[35]35
  Официальное название Ордена Францисканцев: Ordo Fratram Minorum (лат.) – Орден Меньших Братьев.


[Закрыть]. – Тема проповеди пришла мне в голову в последнюю минуту, а брат Антоний наверняка не ожидал, что это задание будет поручено именно ему.

– Но тогда совершенно непонятно, почему вы держите такого проповедника в безлюдном монастыре Монте-Паоло, – сказал провинциал доминиканцев, покачав головой. – Если бы у нас был такой оратор, мы направили бы его проповедовать в самом большом кафедральном соборе.

– Кто бы мог подумать, что брат-увалень… – бормотал настоятель монастыря Монте-Паоло. – А мы поручали ему мыть посуду и чистить хлев!

Глубоко опечаленный и озабоченный, он вытирал рукавом слёзы волнения.

Провинциал тоже был неимоверно удивлён открытием такого таланта у никому не известного португальца. Нет! И в самом деле нельзя его дольше держать в Монте-Паоло. Ведь это свет, который должен гореть в самом высоком светильнике.

Отныне Антония приглашали проповедовать во все города Романьи. Весть о его славе дошла до Франциска и до генерального министра ордена.

– Антоний – это человек, который силой Святого Духа и мощью своего красноречия совершит великие подвиги во имя Царства Божьего! – воскликнул Франциск, услышав в первый раз его проповедь.

И, поскольку в молодом францисканском ордене не было учёных мужей, духовные наставники решили, что Антоний станет первым профессором богословия для Братьев Меньших.

Антоний со всей присущей ему скромностью отказывался от такой чести, объясняя, что он не располагает соответствующими знаниями и способностями. Перейдя из монастыря регулярных каноников в Коимбре в Орден францисканцев, он прекратил своё обучение.

– Поверь мне, отче, – говорил он Франциску. – С тех пор я не держал в руках ни одной книги, кроме бревиария[36]36
  Бревиарий – книга, содержащая тексты суточного круга богослужений (канонических часов).


[Закрыть].

– Хорошо! Тогда ты сначала поедешь на учёбу к величайшему из учителей, которые есть в Италии! Твоим наставником будет Фома Галлон[37]37
  Фома Галлон († 1246 г.) – монах-августинец из аббатства Сен-Виктор, в 1219 г. приехал в Верчелли, где с ним и познакомился Антоний.


[Закрыть], настоятель августинцев в Верчелли.

Ученик и учитель

Золотые лучи весеннего солнца проникали в окна монастыря регулярных каноников святого Августина в Верчелли, наполняя блеском строгий зал. Фома Галлон, в прошлом профессор парижского аббатства Сен-Виктор[38]38
  Сен-Виктор – августинское аббатство в Париже, при котором в XII в. была создана богословская школа, славившаяся выдающимися учеными.


[Закрыть], обращался к ученикам. Любопытная это была группа, сидевшая перед славным учителем и внимавшая его речам: недавно принятые в монастырь послушники, нищие странствующие студенты, юноши из знатных семей, белое духовенство, монахи – доминиканцы и францисканцы, – все слушали его с напряжённым вниманием, пытаясь записать как можно больше из услышанного.

Лишь Антоний, пристально вглядываясь в бледное лицо настоятеля, глаза которого горели таинственным огнём, отложив перо, позволял словам учителя проникать до самой глубины души.

– Всё сущее есть зеркало Бога, – говорил Фома Галлон. – Оно отражает лик Господа. Об этом говорит и святой Павел: «Господа незримого можно познать и увидеть в Его творениях»[39]39
  Ср. Рим 1, 20.


[Закрыть]. Мы подобны путникам, которые стремятся к далёким странам и озарены светом той цели, к которой они идут. Горе нам, если путь заставит нас забыть о цели, если мы, искушённые красотой мира, потеряем ориентиры, которые должны привести нас к Богу, если забудем, что на смену сияющим на небе звёздам восходит солнце.

… Мир прекрасен, но горе тому, чьи стремления не выходят за границы этого мира. Над каждым творением возносится дыхание смерти. Весенние цветы завянут, умолкнет пение птиц, померкнут звёзды, исчезнет свет солнца. Всё сотворенное жаждет искупления. Создания, отражающие лик Господа, жаждут вернуться к тому прообразу, который Бог носит в Своём сердце. Тот, кто хочет лишь срывать цветы удовольствия по пути, никогда не дойдёт до цели. Наша жизнь состоит не в наслаждении земными благами. Мы пришли в этот мир во имя Бога, истинного света, извечной чистоты, Первопричины всего сущего.

… Все творения Божий – это ступени, по которым мы поднимаемся, чтобы дойти до Того, Кто создал всё. Это лишь путь к цели, а не сама цель. Человеческое тело, созданное Творцом, прекрасно, оно наполнено светом, а ведь это всего лишь тень души. Только благодаря свету души мы можем обрести путь к Тому, Кто является светом вечным. Как же ужасна ошибка катаров, которые считают сотворение мира делом рук сатаны, хотя сатана и в самом деле использует мир для того, чтобы поймать в свои сети нашу душу и отвратить её от Бога.

…За время нашего земного странствия мы должны очистить свою душу, чтобы она не была ослеплена блеском земных благ, не забывая ни на минуту о вечном Источнике света. В этом – суть всякой аскезы. Вот в чём состоит нищета духа, которую Господь наш называл блаженством.

…Человек, стремящийся к совершенству, любит мир как отражение Божественной сущности, но отрекается от обладания чем бы то ни было, дабы, освободясь от груза, как можно скорее и вернее достичь своей цели. Красота творений подобна светильнику, освещающему путь в ночи. Но тот, кто поглощён лишь его созерцанием, идёт вслепую и может сбиться с пути.

* * *

Эти лекции были для Антония источником глубоких размышлений. Часто он говорил об этом с английским священником, Адамом де Марико, который тоже входил в число слушателей.

– То, чему учит нас магистр Фома, воплощает в жизнь отец наш Франциск, – говорил Антоний. – Теперь я понимаю, почему он истинной братской любовью любит всё сущее, но в то же время так далёк от него. Он подобен путнику, озарённому сиянием света. Он радуется этому сиянию, но не останавливается, чтобы насладиться им, поскольку истинная цель зовёт его дальше.

– Расскажи мне ещё что-нибудь об основателе вашего ордена, – просил Адам де Марико.

Антоний с воодушевлением рассказывал своему новому другу об Ассизском Бедняке.

Однажды Адам де Марико принёс Антонию из монастырской библиотеки труды святого Августина.

– Почитай эти книги, и ты глубже проникнешь в суть лекций нашего профессора. Прочти этот отрывок, – указал он на одну из страниц толстого фолианта.

Антоний прочёл: «Целью нашей жизни является забота об очах нашей души, которыми мы созерцаем Бога. В этом состоит смысл существования».

* * *

Адам де Марико и Антоний удивительно дополняли друг друга. Но в то время как англичанин изучал богословие лишь ради самой науки, целью Антония было апостольское служение в будущем.

– Мы должны учиться не только ради того, чтобы обрести знания и мудрость, но также для того, чтобы передавать другим тот свет, который есть в нас, – повторял он неустанно. – Ведь из-за того, что в наше время пастыри Церкви не обладают светом знаний и при этом им часто не хватает и добродетелей, воры крадут души для себя.

– О каких ворах ты говоришь? – спросил Адам.

– О еретиках! Они не могли бы обманывать стольких людей, если бы служители Церкви поступали, как должно, и показывали народу свет истинной веры.

Учитель Фома прощался с Антонием с искренним сожалением: благочестивый францисканец был его любимым учеником, поскольку понимал его лучше, чем остальные.

– Он был мне ближе, чем все другие, – говорил Фома Галлон. – Чистота его сердца способствовала страстному увлечению мистическим богословием, и он стал его знатоком. Об Антонии можно сказать то же, что сказано в Евангелии об Иоанне Крестителе: «Он был светильник горящий и светящий»[40]40
  Ин 5, 35.


[Закрыть]. Поскольку сердце его ярко горело любовью, он излучал её свет и вокруг себя.

* * *

По воле настоятелей Антоний был направлен в монастырь в Болонье, чтобы преподавать там богословие юным Братьям Меньшим[41]41
  Имя святого Антония открывает длинный ряд францисканских ученых. Св. Антоний был преподавателем во францисканских школах, предназначавшихся для обучения молодых монахов. Первой школой, где он начал преподавать, была школа в Болонье – городе, прославившемся своими факультетами свободных искусств и права.


[Закрыть].

Ему не пришлось прощаться с Адамом де Марико, поскольку тот отправился вместе с ним в Болонью. Англичанин шёл в монастырь францисканцев, чтобы просить настоятеля принять его в орден. Таким образом, и он стал истинным сыном Ассизского Бедняка.

* * *

Два священника восхищённо смотрели на прекрасный город, представший перед их взорами.

Около двухсот башен венчали мощные крепостные стены Болоньи. Из многочисленных церквей раздавался перезвон колоколов к молитве «Ангел Господень».

На улицах теснились толпы студентов, прибывших со всех концов света, чтобы послушать лекции, – прежде всего лекции по праву в знаменитом университете, который был первым в Италии[42]42
  В начале XIII в. в Болонском университете обучалось около 10 тыс. студентов.


[Закрыть].

«Болонья учит», – такая надпись была не только над воротами университета, но и на монетах, которые чеканила молодая республика.

Лекционные залы были наполнены преимущественно духовными лицами. Многих из них привело сюда честолюбивое желание получить какой-нибудь влиятельный пост, ведь звание доктора Болонского университета высоко ценилось на Западе. Получив его, можно было рассчитывать на прекрасную карьеру, как на службе у императора, так и в Церкви.

Антоний знал о чрезмерно светском духе, царящем в сердцах многих студентов, облачённых в церковное одеяние.

– Мне кажется, что они ищут своей выгоды, а не Бога и не знаний, – говорил монах-францисканец своему товарищу.

Но каково же было его изумление, когда он посетил монастырь францисканцев. Вместо бедной обители из дерева и глины он обнаружил великолепное каменное здание, ни в чём не уступающее соседним домам, в которых жила городская знать.

– А где же нищета? – был первый вопрос, заданный настоятелю, отцу Пьетро Стахиа.

– О! У нас уже было столько неприятностей из-за этого, – ответил настоятель с улыбкой. – Отец наш Франциск уже выгнал нас однажды из этого здания, считая, что оно несовместимо с духом нищеты, который мы должны блюсти. Но кардинал Уголино, его друг и покровитель, заявил, что здание принадлежит Церкви, а не Братьям Меньшим, которые лишь живут в нём, и лишь тогда отец позволил нам вернуться. Но мы вовсе не уверены в том, что он снова не выгонит нас отсюда.

– Но зачем же вы построили столь великолепный дом из камня? – удивился Антоний.

– Посуди сам, разве в таком городе, как Болонья, могло найтись место для убогой глиняной хижины?

– Я видел у городских стен множество убогих мазанок, и я убеждён, что здесь, как и всюду, живут бедняки. Было бы гораздо лучше, если бы вы построили хижину, следуя уставу ордена, чтобы беднейший среди нищих мог видеть в вас братьев.

– Ты слишком строго судишь, – сказал в ответ настоятель, слегка задетый. – Можно проповедовать бедность, живя при этом в каменном доме.

– Болонские нищие, глядя на великолепный фасад монастыря, не слишком будут этому верить.

– Есть много братьев, которые считают, что сыновьям Франциска необходимы основательно построенные обители, – ответил настоятель. – К ним принадлежит и заместитель нашего основателя, брат Илия.

– В этом вопросе решающее слово остаётся за нашим отцом, Франциском, – сказал на это Антоний. – И если такова будет его воля, я с радостью покину обитель, дабы вновь поселиться в убогой хижине.

Несмотря на эти споры, Антоний был очень обрадован, обнаружив в монастыре прекрасную библиотеку с трудами святого Бернарда и Отцов Церкви.

– Обладание этими книгами тоже противоречит обету бедности, – сказал настоятель. – Если бы Франциск не почитал столь высоко святых, то наверняка он запретил бы нам иметь эти книги.

– Они тоже принадлежат святой Церкви, – заметил Антоний. – Я хочу пользоваться ими так, как если бы я взял их у кого-то на время.

– Это весьма мудрый ответ, – похвалил его Пьетро Стахиа, который до вступления в орден францисканцев был юристом. – Но, честно говоря, наш добрый отец питает тайное недоверие к науке. Кардинал Уголино сумел объяснить ему, что знания необходимы для того, чтобы служители ордена глубже постигали богословие.

– Наш отец написал мне письмо, в котором просит меня обучать богословию монахов, недавно вступивших в орден. Он ни в коей мере не является противником науки, он боится лишь того, что она может заглушить дух молитвы и благочестия.

– Да, брат, наш отец доверяет тебе столь трудное задание, поскольку ты являешь собой образец удачного соединения того и другого – знаний и благочестия.

– Я постараюсь оправдать его доверие, – торжественно сказал Антоний, – хотя я бы хотел, чтобы меня направили в какое-нибудь другое место, а не в лекционный зал. Я всегда мечтал проповедовать слово Божие бедному люду, несчастному и погрязшему в грехах.

– У тебя ещё будет для этого возможность, когда настанет твой час, – заверил его настоятель.

Тем временем Антоний с воодушевлением посвятил себя выполнению нового задания.

В юных францисканцах он обрёл прилежных учеников и благодарных слушателей.

Присутствие Адама де Марико, старого друга, ставшего теперь магистром, придавало ему сил. Неоднократно поверял он ему жгучее стремление своего сердца, рвавшегося к апостольскому служению ради спасения душ.

– Ты только подумай, – отвечал ему англичанин, – о величии твоей жатвы. Сейчас ты наполняешь драгоценным зерном руки твоих юных братьев, которые в недалёком будущем станут сеятелями на ниве Господней.

– Да, но в это время сатана сеет семена ереси, которые разрастаются слишком быстро.

Поэтому Антоний не мог скрыть своей радости, когда в следующем году, на генеральном капитуле в Ассизи, Франциск поручил ему проповедовать слово Божие в Северной Италии и поднять знамя веры Господней в святой борьбе с ложью и ересью.

Наконец-то он обрёл своё истинное призвание. Он должен был стать носителем света Господня в это тёмное время, и его переполняло желание как можно лучше исполнить свою миссию.