Текст книги "Письма"

Но чего мне не хватает, так это практики, мне нужно написать штук пятьдесят таких этюдов; и тогда, возможно, у меня получится кое-что. Нанесение краски требует больших усилий, потому что я все же недостаточно погружаюсь в эту рутину, проводя слишком много времени в поисках и работая на износ. Но все зависит от постоянной и упорной работы, сейчас многое приходится пока еще держать в голове, но настанет время, когда мазки будут ложиться быстро, точно и произвольно.

Некоторые люди уже видели мои рисунки. Один из них посещает натурный класс [в Академии изящных искусств, где Винсент брал уроки живописи], вдохновленный моими крестьянскими фигурами, он тут же принялся рисовать модель, мощно моделируя и энергично накладывая тени. Он разрешил мне посмотреть его рисунок, и мы обсудили его; это был рисунок, полный жизни, и лучший из тех, что я видел здесь у других студентов. Что, как ты думаешь, они сказали о нем? Зиберт, преподаватель, подозвал его к себе и сказал, что если он осмелится еще раз сделать что-либо подобным образом, он, Зиберт, будет считать это насмешкой над ним, его учителем. И я говорю тебе, это был единственный рисунок, который был сделан смело, в манере Тассара или Говарни. Так что сам видишь, что из этого получилось. Но в этом, однако, нет ничего серьезного, а потому не стоит огорчаться, нужно только симулировать невежество и делать вид, что всеми силами пытаешь разучиться делать неправильно, но, к несчастью, не можешь с этим справиться и все время ошибаешься. Фигуры, которые здесь рисуют, почти все непропорционально тяжелы сверху, они будто бы опрокидывают головы вниз и ни одна из них не стоит на ногах.

Февраль 1886

448

Сейчас я рисую еще и в дневное время. И преподаватель [в академии], который в настоящее время делает портреты и берет за них высокую цену, уже не раз спрашивал меня, не рисовал ли я до этого классические модели и не учился ли я рисовать самостоятельно.

Он говорит: «Я вижу, что вы упорно трудились» и «Скоро вы сделаете успехи и не за горами то время, когда вы достигнете заметного прогресса; это займет у вас год, но год мало что значит, не так ли?»

Что касается портретов, на работу над ними остается недостаточно времени, поскольку я хочу сделать многое и успеть все. Вот так обстоят дела.

Тем не менее, существует еще много того, что я хотел бы изменить. Я очень отличаюсь от других людей, в сравнении с ними я замкнутый, угловатый и неуклюжий, словно я провел десять лет в полной изоляции. И причина этого кроется прежде всего в том, что фактически предыдущие десять лет моей жизни были трудные и беспокойные, полные лишений и потрясений. Это были десять лет полного одиночества.

Но что касается моих работ, то качество их, вне всякого сомнения, лучше, сейчас я могу больше, я знаю больше. И, как я сказал, мы на пути, чтобы создать нечто звучное. Не сомневайся в этом, единственный способ преуспеть – это не падать духом, проявлять терпение и упорно работать. А что касается личного, то для меня сейчас очень важно изменить собственный образ.

Февраль 1886

452

Нужно признаться, что мне значительно легче от мысли, что ты согласишься со мной, что мне необходимо приехать в Париж раньше, чем в июне или в июле. Чем больше я об этом думаю, тем больше страстно желаю этого.

Должен признаться, что хотя я и продолжаю посещать занятия, придирки преподавателей зачастую невыносимы для меня, поскольку они унизительны. Тем не менее я упорно избегаю ссор и иду собственным путем. Мне кажется, что я уже напал на след того, что я ищу, и, возможно, нашел бы его быстрее, если бы я мог изучать классические модели по-своему. И все же я рад, что пошел в Академию, поскольку увидел множество примеров того, как не нужно работать и то, к чему приводит prendre par le contour – концентрация только лишь на контуре.

Контуром здесь занимаются систематически, и то, как делаю это я, вызывает множество придирок: «Сначала делайте контур, ваш контур неправильный, я не стану поправлять рисунок, если вы начнете моделировать прежде, чем зафиксируете рисунок». Как видишь, все зависит от контура. Какие плоские, безжизненные и скучные результаты дает эта система! О, скажу тебе, я очень рад, что не придаю этому значения!

Февраль 1886

454

Вы не в состоянии прогнозировать безошибочно на такой большой площади. Так что лучше оставить эту затею. Но если вглядеться, то поймешь, что самые великие и динамичные люди своего века всегда работали против течения, и работают именно так по собственной инициативе. Такие примеры можно наблюдать и в живописи, и в литературе (я мало знаю о музыке, но могу предположить, что и там то же самое). Начать с малого, упорно продолжать, несмотря ни на что, сделать из малого нечто значительное; обладать характером, а не деньгами; дерзостью, а не всеобщим доверием. Так появились Милле, Сенсье, Бальзак, Золя, де Гонкур и Делакруа.

Создать студию в Париже, вероятно, неплохая идея, но для этого нужно год поучиться как тебе, так и мне.

Когда я приеду в Париже, более разумным будет подождать год и посмотреть, как пойдут дела. И в течение этого года мы смогли бы ближе узнать друг друга; этот год может многое изменить, и затем мы сможем продвигаться вперед с меньшим беспокойством, потому что к этому времени мы одержим верх над всеми слабыми точками, над всем, что нам мешает.

Март 1886

459

Не сердись за мой неожиданный приезд. Я очень много об этом думал и уверен, что именно так мы сэкономим время. Я буду в Лувре после полудня, или, если хочешь, и раньше.

Лето 1886

462

Что до меня, то я чувствую, как страстное желание жениться и стать отцом семейства постепенно покидает меня. Печально испытывать подобные чувства в моем возрасте, когда тебе тридцать пять и когда более подобает мыслить по-иному.

Случается и такое, когда я ощущаю себя старым и сломленным, не только недостаточно влюбленным, но даже недостаточно одержимым работой. Чтобы преуспеть в чем-либо, нужны амбиции, а их у меня нет. Чем это все закончится, мне неведомо, но прежде всего я хотел бы перестать быть тебе обузой. И в будущем мне не кажется это совершенно невозможным – я все же надеюсь продвинуться до той точки, когда ты сможешь показать людям то, что я делаю, не ставя при этом себя в неловкое положение. И тогда я уеду куда-нибудь на юг, чтобы быть подальше от всех этих художников, которые как люди так чужды мне.

Лето-осень 1886

сестре В1

Что я думаю о моей работе, так это то, что полотно с крестьянами, едящими картофель, которых я написал в Нюэнене, – лучшее из того, что я сделал до сих пор. После этого у меня не было возможности найти моделей, но, с другой стороны, я использовал их отсутствие как благоприятную возможность для изучения законов цвета.

И если когда-нибудь позднее я снова смогу найти подходящие модели для моих фигур, надеюсь показать, что я по-прежнему способен на нечто большее, чем зеленые пейзажи и цветы. И если в прошлом году я едва писал что-либо, за исключением цветов, то только для того, чтоб научиться работать иными красками, кроме серой, а именно: розовой, мягкой и яркой зеленой, светло-голубой, фиолетовой, желтой, оранжевой, очень красивой красной.

Часть V. 1888

В конце 1887 года Винсент, уставший от шумной парижской действительности и трений с Тео, которые все возрастали в условиях совместной жизни, начал задумываться о переезде на юг Франции. В конце февраля 1888 года он поселился в Арле, небольшом городке в Провансе. Красочные пейзажи, буквально растворяющиеся в лучах яркого солнца, произвели столь сильное впечатление на Ван Гога, что он немедленно принялся агитировать своих приятелей-художников Эмиля Бернара и Поля Гогена присоединиться к нему.

Несмотря на мистраль, который доставлял ему дискомфорт, а временами по-настоящему терзал его, Винсент погрузился в работу. Как всегда, вдохновленный сельской жизнью, художник начал необычайно плодотворный период, который продлился, с некоторыми перерывами, вплоть до его смерти.

Этой весной он написал серию изображений цветущих деревьев, используя для этого яркую палитру, от которой отказался, работая в Париже. В июне он провел некоторое время на побережье Средиземного моря, создавая марины и виды рыбацких деревушек. У него даже появлялись друзья из числа местных жителей, портреты которых он часто писал: семья почтальона, владелец кафе и зуав по имени Мелье.

Этим летом большую оформленность обрела художественная манера Ван Гога, которую сам художник определил так: «грубая, даже кричащая». И он продолжил поиски в работе над композицией и цветом: в его палитре летом 1888 года преобладал желтый, а в произведениях прочитываются мотивы японских гравюр, которыми Ван Гог увлекался в этот период. Картина Милле «Сеятель» не покидала воображения Ван Гога и стала прообразом его картины «Звездная ночь».

Неистовство в работе чередовалось с нервным истощением. По-прежнему пишущий только с натуры, Ван Гог, извлекая пользу из своего вынужденного отдыха, работал лежа в постели. В конце октября Поль Гоген, который сам испытывал проблемы со здоровьем, поддавшись уговорам Винсента и других своих знакомых, приехал в Арль.

Гоген жил и работал в Арле всего лишь девять недель. Несмотря на приятельские отношения, два живописца спорили по любому поводу. Их последний конфликт, произошедший накануне Рождества, привел к окончательному разрыву. Результатом этой ссоры стало то, что Ван Гог в припадке безумия отрезал себе мочку уха, а шокированный Гоген спешно покинул Арль.

21 февраля 1888

463

Итак, начну с того, что здесь все занесено снегом высотою примерно на два фута, и снегопад продолжается. Арль – маленький городок, не больше Бреды или Монса.

Незадолго до приезда в Тараскон я обнаружил великолепный вид с частично обрушившимися, гигантскими желтыми скалами самой что ни на есть выразительной формы.

В расщелинах между ними рядами росли небольшие круглые деревца с оливково-зеленой и серо-зеленой листвой, это, возможно, лимонные деревья.

Но здесь, в окрестностях Арля, повсюду плоская земля, я нашел здесь несколько великолепных мест с виноградниками на фоне гор нежнейшего лилового цвета.

Здешний зимний пейзаж с горными вершинами, покрытыми снегом, сияющем на ярком солнце, напоминают пейзажи, написанные японцами.

9 марта 1888

467

Наконец этим утром погода изменилась и стала чуть мягче – у меня уже была возможность узнать, что такое мистраль.

Я вышел из номера на прогулку, но ветер был таким сильным, что невозможно было что-либо делать на улице.

Небо было пронзительно голубого цвета, под ярким солнцем снег почти растаял, но ветер был такой силы, что моя кожа вмиг покрылась мурашками и стала напоминать гусиную.

И снова я обнаружил несколько прекрасных объектов – руины аббатства на холме, сплошь покрытом падубом, соснами и серыми оливами.

Надеюсь, что скоро побываю там.

Только что закончил этюд наподобие того, что я делал ранее и который хранится у Люсьена Писсарро, но на этот раз с апельсиновыми деревьями.

У меня в работе до сих пор восемь этюдов, и они пока не закончены; причина этого проста: у меня все еще нет возможности работать в комфортабельных условиях, к тому же пока все еще очень холодно.

30 марта 1888

472

Я был занят работой над холстом размером в 20. Работал непосредственно на месте: это фруктовый сад с куском возделанной земли лилового цвета, тростниковым забором и двумя розовыми персиковыми деревьями на фоне голубого неба, местами покрытого белыми перистыми облаками. Возможно, это лучший пейзаж из тех, что я сделал.

Из-за ветра мне сложно писать на воздухе, но я закрепил мой мольберт с помощью колышек, вбив их в землю, и теперь работается довольно-таки сносно. Здесь слишком красиво, чтобы не делать этого.

14 марта 1888

469

Что касается работы, то сегодня я вернулся домой с холстом размером в 15 – это этюд подъемного моста с проезжающей по нему маленькой повозкой на фоне голубого неба. Вода в реке тоже голубая; берега оранжевые, покрытые зеленой растительностью; у воды группа женщин в корсажах и ярких чепцах, стирающих белье.

Вот другой пейзаж – с небольшим деревенским мостиком и женщинами, занятыми стиркой.

И, наконец, аллея ровно подстриженных деревьев у городского вокзала. Всего я написал двенадцать этюдов с того дня, как приехал сюда.

Погода здесь постоянно меняется, часто дует ветер и небо затянуто облаками, но то тут, то там уже начинает цвести миндаль.

18 марта 1888

Бернару Б2

Эти места напоминают мне Японию по прозрачности воздуха и сочетанию ярких красок. Вода в здешних пейзажах образует пятна изумрудно-зеленого и насыщенного голубого цвета – такое мы видим на японских гравюрах. Оранжевые закаты окрашивают здешнюю почву в синий цвет. Желтое солнце слепит глаза! И я еще не видел эти места в их обычном летнем роскошном убранстве. Женщины одеты здесь очаровательно, и особенно по воскресеньям на бульварах ты можешь наблюдать очень простые, но тщательно подобранные сочетания цветов. И я представляю, каким веселым это зрелище будет летом.

В начале этого письма я сделал для тебя небольшой набросок с этюда на сюжет, который меня увлекает и из которого, надеюсь, получится что-то дельное: это матросы, возвращающиеся со своими подружками в город; странный силуэт подъемного моста вырисовывается на фоне гигантского желтого солнца. У меня есть и другой этюд с этим же самым мостом и женщинами, стирающими белье.

9 апреля 1888

474

Воздух здесь действует на меня благотворно; желаю и тебе вдохнуть его полной грудью. Я обнаружил один забавный эффект: одной маленькой рюмки коньяка теперь достаточно, чтоб я опьянел; здесь я не нуждаюсь в средствах, поддерживающих циркуляцию крови, а значит, организм мой подвергается меньшим нагрузкам.

Месяц будет тяжелым и для тебя, и для меня, и если ты справишься с этим, у нас будет благоприятная возможность написать как можно больше цветущих садов. Сейчас я уже хорошо подготовлен, но все же еще этюдов десять мне необходимо написать на этот сюжет.

Ты знаешь, каким переменчивым я могу быть в работе и что моя страсть к изображению садов не будет длиться вечно. После садов это может быть бой быков. Затем мне необходимо сделать еще очень много рисунков, если я хочу делать рисунки в стиле японских гравюр. У меня нет выбора, и значит, нужно ковать железо, пока оно горячо.

Я должен также написать звездную ночь с кипарисами или, возможно, пшеничным полем; ночь здесь поистине прекрасна; и я продолжаю лихорадочно работать.

9 апреля 1888

Бернару Б3

Сейчас я увлечен написанием фруктовых деревьев в цвету – розовыми персиками, бело-желтыми грушами. Я наношу мазки без какой бы то ни было системы. Неравномерно прохожусь кистью по холсту и оставляю все как есть.

Кое-где краска ложится густыми пятнами, местами холст остается непокрытым ею вовсе, местами незаконченным, где-то я поправлял, где-то даже не делал попыток. Результат, как мне кажется, получился настолько беспокойным и раздражающим, что вряд ли доставит удовольствие людям предвзятым и имеющим устойчивые представления о технике.

Я работаю всегда непосредственно на месте и в моем рисунке всегда стараюсь схватить главное; потом я стараюсь вместить это в плоскости и облечь в контуры, экспрессивные или же нет, но в любом случае зримые. Я наполняю пространство контуров красками, они тоже предельно просты: все, что является почвой, было выдержано в одном фиолетовом тоне все, что является небом, было голубым по тону; растительность была бы зелено-голубой или еще зелено-желтой, с преувеличенным в этом случае содержанием желтого или голубого.

13 апреля 1888

Хочу сказать тебе, что работаю над двумя картинами, с которых потом я хотел бы сделать копии. Персиковое дерево доставляет мне массу трудностей.

Ты можешь убедиться, что сады на трех рисунках на обороте листа гармонируют между собой. У меня теперь есть также небольшое грушевое дерево вертикального формата холст, помещенное между двумя холстами горизонтального формата. Итого шесть холстов с цветущими деревьями. Каждый день я работаю понемногу над каждым из них, чтобы придать этим изображениям некое единство.

Я надеюсь сделать еще три подобных, чтобы пополнить серию, но они пока еще в заточном состоянии.

Одним словом, мне хочется, чтобы серия состояла из девяти картин.

Вот другая, срединная картина, размером в 12.

Земля фиолетовая; на заднем плане стена с высокими тополями и очень синее небо. Небольшое грушевое дерево с фиолетовым стволом и белыми цветами, на одном из них – большая желтая бабочка. Слева, в углу, небольшой садик с тростниковой изгородью, зеленым кустарником и клумбой. Небольшой розовый домик. Вот и все схематические детали сюжета серии изображений с цветущими деревьями, которую я задумал для тебя.

Еще три холста существуют пока только в замысле, на них будет большой фруктовый сад, окруженный кипарисовыми деревьями с грушами и яблонями внутри.

21 апреля 1888

478

Вот этюд фруктового сада, который я сделал специально для тебя к 1 мая [день рождения Тео]. Он предельно прост и сделан за один присест. Крутые вихреобразные мазки с небольшим количеством желтого и лилового на дереве, похожем на белый ком.

Вероятно, сейчас ты в Голландии, и, возможно, в это время там цветут точно такие же деревья.

Апрель 1888

Сестре В3

К этому моменту у меня уже есть три этюда маслом, на которых я изобразил цветущие деревья. И, возможно, один из них, который я принес сегодня домой, тебе особенно понравится: фруктовый сад с полосой возделанной земли, тростниковый забор и два персиковых дерева, полностью покрытых цветами. Розовый на фоне сверкающего неба, местами подернутого белыми полупрозрачными облаками, и ярко сияющее солнце.

12 мая 1888

487

У меня готовы два новых этюда, рисунок к одному из которых я тебе уже высылал: ферма, стоящая в стороне от главной дороги, окруженная полями спелой пшеницы. Луг, покрытый желтыми лютиками канава, где растут ирисы с сочными, зелеными и пурпурными цветами на заднем плане городок, несколько серых ив и полоска голубого неба.

Если луг не скосят, я напишу такой этюд снова – этот сюжет действительно прекрасен, хотя мне пришлось потрудиться, чтобы определиться с правильной композицией.

Представь себе городок, окруженный желтыми полями и пурпурными цветами – это настоящий японский сон!

14 мая 1888

481

Здесь очень ветрено, по крайней мере три дня из четырех дует мистраль, и хотя и солнечно, но в таких условиях работать на воздухе очень трудно.

Думаю, здесь отличные возможности для работы над портретом. Хотя местные жители не имеют представления, что такое живопись, но во всем, что касается внешности и образа жизни, они значительно более артистичные, чем жители северных районов. Я видел здесь фигуры, такие же прекрасные, как модели Гойи или Веласкеса. Они знают, как добавить розовый к черному, как одеться в белое, желтое, розовое, или зеленое с розовым, или в голубое с желтым таким образом, чтобы не было необходимости что-либо изменить. Сёра нашел бы здесь очень живописные мужские типы, несмотря на их современную одежду.

15 мая 1888

488

Сделал два новых этюда – мост и обочину главной дороги. Многие здешние сюжеты по своему характеру точно такие же, как в Голландии, разница только в цвете. Все, куда попадает солнце, окрашено в цвет желтой серы.

Помнишь, мы видели великолепный розовый сад Ренуара? Я представлял себе, что найду здесь что-то подобное, и действительно нашел, когда зацвели сады. Теперь все вокруг изменилось и приняло более суровый вид. Но все же какая зелень и какой синий! Должен сказать, пейзажи Сезанна предельно точно воспроизводят все это, и я сожалею о том, что мало видел их. В один из дней я обнаружил вид, в точности напоминающий прекрасный пейзаж с тополями Монтичелли, который мы видели у Рида.

Нужно отправиться в Ниццу, чтобы найти еще больше садов, как у Ренуара. Я видел здесь мало роз, хотя они и здесь есть, включая большие красные розы, известные как розы Прованса.

20 мая 1888

489

На этой неделе выполнил два натюрморта.

Синий эмалированный кофейник, чашка (слева) королевского синего с золотом, бледный, бело-голубой в клетку молочник, чашка (справа) белая с голубым и оранжевым декором на серо-желтом глиняном блюдце; голубой с красными, зелеными и коричневыми разводами кувшин из керамики или майолики и, наконец, два апельсина и три лимона. Стол покрыт голубой скатертью, фон желто-зеленый. Таким образом, шесть различных оттенков синего и четыре-пять желтого и оранжевого.

Второй натюрморт – майоликовый кувшин с полевыми цветами.

20 мая 1888

Эмилю Бернару Б5

Сделал натюрморт с синим металлическим эмалированным кофейником, чашкой королевского синего цвета, блюдцем и молочником в клетку из бледного кобальта и белого, чашкой с оранжевым и синим рисунком на белом фоне, синим майоликовым кувшином с зелеными, коричневыми и розовыми цветами и листьями. Все это – на синей скатерти и желтом фоне, с двумя апельсинами и тремя лимонами.

Таким образом, это вариации синего цвета, оживленного оттенками от желтого до оранжевого.

У меня есть еще один натюрморт – лимоны в корзине на желтом фоне.

Затем вид Арля. Все, что можно увидеть, – это несколько красных крыш и башен, все остальное находится далеко на заднем плане и полностью скрыто в листве фиговых деревьев, сверху узенькая полоска синего неба. Город окружен бескрайними лугами, сплошь покрытыми лютиками – море желтого. На переднем плане эти луга перерезает канава, заросшая фиолетовыми ирисами. Траву скосили, пока я писал, так что это всего лишь этюд, а не законченная картина, которую я собирался сделать. Но какой сюжет! Желтое море с островками фиолетовых ирисов и вдалеке очаровательный городок с хорошенькими женщинами! Затем два этюда окрестностей дороги, сделанных позже, когда дул сильный мистраль.

26 мая 1888

490

Сегодня я выслал тебе несколько рисунков, к которым добавил два новых. Все это виды окрестностей с гор, куда мы взбирались с тобой тогда, когда ты был здесь в прошлый раз. Отсюда видны Кро (долина с виноградниками, где делают отличное вино), Арль и Фонтвилль. Это удивительное зрелище – контраст между безлюдным и романтичным передним планом и горизонтальными линиями широкой и величественной перспективы, уходящей вглубь Альпийских гор, прославленных героическими восхождениями Тартарена.

Я добавил два рисунка, идея которых возникла у меня позднее – на них я запечатлел развалины на вершинах скал.

Что неизменно важно, так это потребность рисовать – кистью или используя что-либо иное, как например, ручку – одной всегда недостаточно.

Сейчас я пробую несколько преувеличить то, что вижу вокруг, и придать некой таинственности самым обычным предметам и явлениям.

28 мая 1888

492

Я хотел бы, чтобы каждый, подобно мне, смог приехать сюда, на юг.

Недавно, в один из вечеров, я увидел на Монмажуре необычную картину: красное солнце клонилось к горизонту, его лучи проникали сквозь ветви и стволы сосен, растущих на скалах, среди каменных глыб. Ветви и стволы, залитые солнцем, окрасились в огненно-оранжевый цвет, а другие деревья, стоящие в тени, были словно бы выкрашены в прусский синий, контрастирующий с лазурным, зелено-голубым небом. Эффект тот же самый, что у Моне, и это было прекрасно! Белый песок и ряды белых скал были слегка подтонированы голубым. Что я намереваюсь сделать, так это написать этюд окрестностей, которые я уже несколько раз зарисовал. Это будет широкая панорама не выцветшая, не серая, а зеленая на всем протяжении до линии горизонта, с линией голубых холмов.

4 июня 1888

499

Наконец-то пишу тебе из Сен-Мари, что на берегу Средиземного моря. Вода здесь цвета макрели, и ее цвета и оттенки находятся в постоянном движении. Не могу сказать тебе даже, что она голубая, потому как голубой цвет здесь под воздействием палящего солнца принимает то розовый, то серый оттенок.

Однажды поздно вечером я отправился прогуляться вдоль берега по пустынному пляжу. Море не было ни радостным, ни грустным, оно было прекрасным! Небо глубокого синего цвета было затянуто еще более темными кобальтовыми облаками, другие облака более светлого оттенка напоминали голубоватую белизну Млечного Пути. В синей бесконечности небесного пространства сияли звезды – зеленоватые, желтые, белые, розовые. Эти звезды были не такие, как дома, и даже не такие, как в Париже. Они были ярче, блестели сильнее и переливались, словно драгоценные камни – опалы, изумруды, лазуриты, рубины и сапфиры.

Море глубокого ультрамаринового цвета, а берег, как мне казалось, был фиолетовым и местами бледно-рыжим, а на дюнах (они здесь около пяти метров в высоту) – кустарники, окрашенные в прусский синий.

5 июня 1888

500

Теперь, когда я увидел здесь море, я понимаю, как важно оставаться здесь, на юге, и преувеличивать колорит еще более – Африка недалеко отсюда.

Я хотел бы, чтоб ты смог провести какое-то время здесь. Ты бы вскоре почувствовал, как и я, что здесь начинаешь видеть вещи по-другому: ты смотришь на вещи все более глазами японца и совсем по-другому чувствуешь цвет.

Фактически я убежден, что мне необходимо остаться здесь на какое-то время, чтобы понять собственную индивидуальность.

Японские художники работают быстро, очень быстро, как молния, потому что они более тонко устроены, а чувства их проще.

Я здесь всего несколько месяцев, но, как ты думаешь, разве в Париже я мог бы сделать рисунок с лодками всего за час? Даже не воспользовавшись моей перспективной рамкой, потому как я делал это без каких-либо измерений, а просто дал волю моему перу.

21 июня 1888

501

Неделю я интенсивно работал в пшеничных полях под раскаленным солнцем. Итог этого – несколько этюдов пшеничных полей, пейзажи и набросок человека, засевающего поле.

На вспаханном поле, с большими фиолетовыми комьями земли, идущий по направлению к горизонту человек в бело-голубом, засевающий поле. На горизонте – поле с невысокой спелой пшеницей. Над всем этим – желтое небо с желтым солнцем.

Как ты можешь судить из каталога моих цветов, в этой композиции колорит играет чрезвычайно важную роль.

Этот набросок, холст размером в 25, не выходит у меня из головы, и я все время задаюсь вопросом, не принять ли его всерьез и не превратить ли его в какую-нибудь колоссальную картину. Господи! Как же я хочу этого! Но не могу знать, хватить ли у меня сил на это.

Так что я откладываю набросок в сторону и едва осмеливаюсь о нем думать. Я длительное время вынашивал эту идею с сеятелем, но такие мечты, которые лелеешь столь долго, далеко не всегда осуществляются. Так что я почти боюсь этого. Но что остается сделать после Милле и Лермитта… сеятеля в цвете и большого формата.

А теперь сменим тему: у меня наконец появилась модель – зуав – парень с небольшим лицом, шеей быка и глазами тигра. Я начал писать его портрет, а затем другой. На портрете я изобразил его суровым, в униформе такого же синего цвета, какой бывает у эмалированных кастрюль, шнуры на мундире блеклого красно-оранжевого оттенка, на груди две лимонно-желтые звезды; очень простой синий цвет, который чрезвычайно трудно передать.

Я поместил его так, чтобы его выдубленная на палящем солнце, похожая на кошачью головка в красной феске вырисовывалась на фоне зеленой двери и оранжевой кирпичной стене. Получилось резкое сочетание разрозненных тонов, которое необычайно сложно передать.

Этот этюд был очень трудным для меня, однако мне по-прежнему хотелось бы и дальше работать над столь же вульгарными и даже кричащими портретами, как этот. На них я учусь и такие портреты большее, чем что-либо из того, что я жду от моей работы. На втором портрете я изображу Милье в полный рост на фоне белой стены.

6-11 июня 1888

Эмилю Бернару Б6

Технический вопрос. Скажи мне в следующем письме, что думаешь об этом. Я решил класть черную и белую краски такими, какими мы их покупаем у торговца и какими мы кладем их на палитру, одним словом, использовать их в чистом виде. Предположим – и заметь, что я говорю об упрощении цвета в японском духе – я вижу в зеленом саду с розовыми дорожками господина в черном, по профессии мирового судью (арабский еврей в «Тартарене» Доде называет этого достопочтенного чиновника «зудой»), читающим «L’Intransigeant». Над ним и садами небо чистого кобальтового цвета. Тогда почему бы не написать «зуду» простой черной краской, а газету простой белой? Отказываются же японцы от оттенков, плоско накладывая цветовые пятна одно рядом с другим и при помощи линий и контуров определяя движение и формы.

И другой ход мысли, когда компонуется сюжет при помощи колористический выразительности, например: желтое вечернее небо, свежий и звучный белый цвет стены на фоне неба может быть выражен, если нужно, необычным способом – использованием сырого белого цвета, смягченного нейтральным тоном, поскольку небо само по себе оттеняет эту белизну прекрасным лиловым оттенком. Или в самом простом пейзаже с покрашенным в белый цвет домиком (включая крышу) и стоящим, естественно, на оранжевой земле, потому что южное небо и синий цвет Средиземного моря усиливают интенсивность оранжевого цвета, как одновременно усиливается насыщенность синего тона; черная нота двери, оконного стекла и маленького креста на крыше создает одновременный контраст между белым и черным, столь же приятный для глаза, как синий и оранжевый.

Чтобы показать более занимательный пример, давай представим женщину в черно-белом клетчатом платье среди очень простого пейзажа с синим небом и оранжевой почвой. Это будет довольно интересно вообразить. Но в Арле женщины часто носят платья в черную с белым клетку.

Необходимо, чтобы черный и белый мыслились как самостоятельные цвета, потому что во многих случаях их можно рассматривать как таковые; одновременный контраст между ними такой же звучный, как, например, контраст зеленого и красного.

Такой контраст использовали японцы. Они выражали бледный, матовый цвет лица молодой девушки, звучно контрастирующий с ее черными волосами с помощью белой бумаги и четырех штрихов, сделанных пером. Не говоря уже о кустах черного терновника, усеянного тысячами белых цветов.

Наконец-то я увидел Средиземное море, которое ты, наверное, пересечешь раньше меня. Я провел неделю в Сен-Мари и исходил вдоль и поперек Камарг с его виноградниками, вересковыми пустошами и полями, такими же плоскими, как в Голландии. Девушки в Сен-Мари вызывают в памяти образы Чимабуэ и Джотто – худенькие, прямые, чуть печальные и загадочные. На плоском и песчаном берегу маленькие зеленые, красные, синие лодки, столь очаровательные по форме и цвету, что напоминают цветы. В них умещается только лишь один человек. Они не выходят в открытое море. В безветренную погоду они плавают недалеко от берега и возвращаются, как только ветер усиливается.