Текст книги "Сто великих речей"

Речь Лисия «Об убийстве Эратосфена» (IV в. до н. э.)

Выдающийся греческий оратор Лисий (ок. 459–380 гг. до н. э.), прозванный одним из «отцов судебного красноречия», прославился как логограф – сочинитель речей для других. По афинским законам истец и ответчик должны были в суде обвинять и защищаться лично. Поскольку не все участники судебного процесса обладали даром слова, на логографов был повышенный спрос. Из 400 судебных, политических и торжественных речей, произнесенных самим Лисием и написанных им для других, сохранилось 34. «Об убийстве Эратосфена» стала образцом не только судебной речи, но и греческой художественной прозы (рассказа) и прообразом бытовой комедии.

Логографы составляли судебные речи по заказу, иногда по внутреннему побуждению, как это было с Лисием, когда он написал защитительную речь для Сократа, огульно обвиненного в развращении юношества. Сократ поблагодарил друга, но произнес собственную речь – не по ничтожности Лисиевой, а по своим убеждениям.

Написать судебную речь таким образом, чтобы в устах произносившего ее скотовода, моряка, олигарха она выглядела естественной, отвечающей характеру и манере человека, его социальному положению, возрасту, образованию, профессии – было не так-то просто. Надо было изложить ее ясным и понятным языком, который мог бы понравиться большинству присяжных (а их было 501), представлявших весь спектр граждан Афин. Порой одна неудачная шутка играла с оратором шутку злую – суд отвергал его доводы и признавал виновным. Логограф должен был тщательно изложить суть дела, вписаться в контекст прежних подобных процессов, учесть нюансы афинских законов и множественность их трактовок. Написать такую речь было настоящее искусство. «Лисий заложил основу жанра судебной речи, создав своеобразный эталон стиля, композиции и самой аргументации – последующие поколения ораторов во многом ему следовали» (В.Г. Борухович). Одной из лучших стала речь Лисия, составленная им для незнатного земледельца средней руки, простодушного, но сурового Евфилета, обвиненного в умышленном убийстве любовника своей жены – Эратосфена. Эратосфен был хорошо знаком Лисию. Судьба не раз сводила его с ним.

Лисий был уроженцем Афин, но без гражданства, т. к. по отцу-сиракузцу считался «метеком» (иностранцем, живущим в Афинах). Со своим братом Палемархом он владел мастерской по выделке щитов, в которой трудились 120 рабов. С юности Лисий примыкал к демократическому лагерю, из-за чего вынужден был после окончания Пелопонесской войны в 404 г. до н. э. покинуть Афины, когда к власти пришла группа проспартанских правителей-олигархов – 30 тиранов, установивших политику террора, в первую очередь к бесправным элементам афинского общества. Крупная собственность Лисия и его брата (мастерская, рабы, 3 дома, золото, серебро и проч.) была лакомым куском для олигархов. Палемарха схватили на улице и без суда и следствия принудили выпить яд, Лисий сумел сбежать. Состояние реквизировали.

С восстановлением демократии Лисий вернулся в город и застал в нем Эратосфена, одного из 30 тиранов, амнистированного новыми властями. Первой судебной речью, произнесенной самим Лисием в 403 г. до н. э., стала его «Речь против Эратосфена», в которой он предъявил иск бывшему члену коллегии тридцати. Оратор обвинил Эратосфена в злодеяниях, совершенных им против Афин и афинян, в т. ч. в убийстве Палемарха и присвоении имущества братьев. Речь Лисия, раскрывшая преступления Эратосфена, не могла не иметь успеха (к сожалению, сведений о том не осталось), однако известно, что бывшего тирана всё же оправдали. Иного исхода ожидать не следовало, т. к. в очной схватке со знатным афинянином метек априори был в проигрыше.

За заслуги перед Афинами Лисию намеревались предоставить гражданство, но так и не предоставили, из-за чего оратор не мог регулярно выступать в суде, и вынужден был в возрасте 47 лет заняться писанием речей по заказу клиентов и преподавать красноречие.

Лисий

В последний раз Лисий столкнулся уже заочно с Эратосфеном в деле по убийству бывшего тирана. Убийцу Евфилета родственники жертвы обвинили в преднамеренном убийстве, за что тому грозила казнь.

Подготовленную Лисием речь Евфилет выучил наизусть и произнес с уверенностью в своей правоте (это высоко ценилось в афинском суде). Обвиняемый особо напирал на закон Драконта (621 г. до н. э.), позволявший убить любовника жены на месте преступления. Не станем излагать перипетии этого воистину захватывающего дела. Вот несколько выдержек.

«…Отрицать свою вину он даже не пытался и только слезно умолял не убивать его, а предлагал откупиться деньгами. На это я отвечал: «Не я тебя убью, но закон, который ты преступил, поставив его ниже своих удовольствий. Ты сам предпочел совершить тяжкое преступление против моей жены, моих детей и меня самого, вместо того чтобы соблюдать законы и быть честным гражданином». Итак, судьи, он претерпел именно то, что велит делать с такими преступниками закон… Я… покарал его той карой, которую установили вы сами и которую вы сочли справедливой для такого рода преступников… Меня же, судьи, законы не только оправдывают, но даже обязывают привести в исполнение положенный приговор, а уж от вас зависит, оставаться этим законам в силе или потерять всякое значение. Я думаю, что для того государства и устанавливают законы, чтобы к ним обращаться в спорных случаях и выяснять, как следует поступить… Я считаю, судьи, что покарал его не только за себя, но и за все государство. Если вы согласитесь со мной, подобные люди поостерегутся вредить своему ближнему, видя, какая награда их ждет за такого рода подвиги. А если вы не согласны со мной, то отмените существующие законы и введите новые, которые будут карать тех, кто держит жен в строгости, а соблазнителей оправдывать. Так, по крайней мере, будет честнее, чем теперь, когда законы гражданам ставят ловушку, глася, что поймавший прелюбодея может сделать с ним что угодно, а суд потом грозит приговором скорее потерпевшему, чем тому, кто, попирая законы, позорит чужих жен. Именно в таком положении я теперь и оказался: под угрозу поставлены моя жизнь и имущество только за то, что я повиновался законам».

Исследователи уверены, что суд оправдал Евфилета.

P.S. Некоторые историки предполагают, что речь идет об убийстве не бывшего тирана, а другого человека. Но всё сходится к тому, что это был «тот самый» Эратосфен – падкий до чужого добра, в т. ч. и до чужих жен. Бывшая любовница Эратосфена сказала Евфилету, что «Эратосфен… соблазнил не только твою жену, но и многих других. Это уж его специальность». Так что узнал специалист, в конце концов, что в чужом таится смерть.

Олинфские речи Демосфена (349 г. до н. э.)

Афинский оратор Демосфен (384–322 гг. до н. э.) прославился тем, что в годы экспансии мекадонского царя Филиппа, направленной на завоевание Греции, призывал разобщенные полисы противостоять агрессору. Шедеврами красноречия считаются обличительные речи против Филиппа, породившие целую категорию речей – «филиппики» и три «Олинфские речи» (349 г. до н. э.), в которых Демосфен укорял афинян в вялости и безволии, и призывал оказать финансовыую и военную помощь городу Олинфу, взятие которого открывало Македонии путь к захвату всей Эллады.

Самым энергичным противником установления власти Филиппа Македонского над Грецией в 359–338 гг. до н. э. был Демосфен, верно и бескорыстно служивший Афинам в качестве оратора, политика, дипломата, главы государства, простого воина. Антагонисты Филипп и Демосфен стоили друг друга. Разница между ними заключалась в том, что Филипп с помощью македонцев укрепил Македонское государство, которое потом прославил его преемник – сын Александр, а Демосфен при попустительстве и предательстве многих греков практически в одиночку пытался удержать от разрушения древнее здание Эллады с центром в Афинах.

За 10 лет Филипп покорил леонийцев, иллирийцев, фокидян, фессалийцев, фракийцев, пеонийцев, взял города Амфиполь, Пидну, Потидею, Кренид, Абдеру. Маронею, Мефону, Феры, Пегасы, Магнесию, и в 349 г. до н. э. нацелился на захват Олинфа и других городов полуострова Халкидики (Северная Греция). Осуществлению агрессивных планов македонского царя была на руку разобщенность греческих полисов и нерешительность их властей. Он точечно захватывал полисы один за другим. Некоторые города сами спешили вступить в союз с Македонией, после чего Филипп усаживал там на престол своих ставленников.

Биографию Демосфена можно найти у Плутарха, Диогена Лаэртского и др. античных авторов, но лучше всего этот государственный деятель раскрылся в своих речах. В них нет ни одной фальшивой ноты, лицемерия, умолчания или заискивания перед афинским народом или правителями Афин.

О Демосфене, как ни о каком другом ораторе, можно сказать, что он стал трибуном не благодаря чему-то, а вопреки всему. В 7 лет мальчик остался сиротой. От отца-оружейника ему досталось наследство, которое растранжирили дядья-опекуны. Повзрослев, Демосфен потребовал через суд взыскать с них ущерб. Суд длился 5 лет. Потерпевшему вернули лишь крохи. Благо природа наделила будущего оратора тягой к самосовершенствованию. От рождения он был болезнен и косноязычен (чуть ли не заика), имел слабый голос, короткое дыхание, невыразительную внешность, привычку подергивать плечом, нелюдимость и угрюмость. Только страстное желание овладеть красноречием (это была мечта многих греческих мальчиков), изнурительные годы тренировок по постановке голоса (под шум прибоя с камнями во рту), выработке дыхания, овладению искусством составления и произнесения речей, преодолению насмешок первых слушателей сделали из него великого златоуста.

Демосфен. Скульптура III в. до н. э.

Речи Демосфена (всего их сохранилось 65) обладали несокрушимой «нравственной силой, благородством мысли, любовью к родине, её чести, её славе и её прошлому». Обличительные речи были едкими и желчными, за что он получил прозвище арга (змеи) (Плутарх). Оратор призывал афинян не злоупотреблять привелегиями, соблюдать «любовь к миру, но не к миру, купленному любой ценой». Около 15 лет Демосфен указывал согражданам на будущего объединителя Греции – Филиппа Македонского, который силой, обманом и подкупом отнимет у Афин этот высокий титул. Оратор детально расписывал, как македонский царь станет это делать: обещая и не исполняя обещаний, разделяя своих противников и натравливая их друг на друга, и всё это ради того, чтобы поразить Афины, как связующий центр всех греков. Тщетно. Это был глас вопиющего в пустыне. Тем не менее Демосфен своему великому делу – защите Афин – был верен до конца, и принял смерть от яда, не предав себя в руки победивших македонян.

Три Олинфские речи были произнесены осенью 349 г. до н. э. Фактически это был один отчаянный призыв к народу, с возрастающим раз от раза эмоциональным напряжением, в котором повторяются, усиливаясь в попытке достучаться до большего числа сердец, две главные темы: разоблачение агрессивных планов Филиппа, а также призыв к афинянам перестать быть беспечными и сытыми, и как можно скорее помочь Олинфу деньгами и войсками – да не наемными, а самим идти в бой. Если сравнивать выступления ораторов с музыкальными произведениями, Олинфские речи Демосфена – прообраз «Болеро» Равеля.

Быть может, в этих речах было спасение Греции. Откликнись на них должным образом правители Афин и афинский народ, может, и не случилось бы того, что случилось… Не откликнулись. Вернее, откликнулись вяло, посылая отряды наемников, справиться с которыми македонянам не составило болшьшого труда. В 348 г. до н. э. Олинф был взят и разрушен. Жители проданы в рабство. Эллада оказалась лицом к лицу с набравшим силу врагом, и ее также ожидал впереди крах.

А что нам, современникам, Олинфские речи, покрытые пылью веков? Может, это пустой звук? А может, в лихую годину и помогут… Вот один лишь отрывок, из концовки третьей речи – разве он не современен?

«А как идут у нас дела теперь под руководством нынешних честных людей? – вопрошает Демосфен. – Так же ли, как прежде, или хоть приблизительно так?.. Поглядите-ка на людей, ведущих… политику: из них одни сделались из нищих богачами, другие – из неизвестных уважаемыми, а некоторые соорудили себе частные дома такие, что они великолепнее общественных зданий. А в общем, насколько упало благосостояние государства, настолько же возросли богатства у них.

В чем же причина всего этого и почему тогда все было хорошо, а теперь во всем непорядок? Все дело в том, что тогда народ имел смелость сам заниматься делами… и вследствие этого был господином над политическими деятелями и сам хозяином всех благ, и каждому из граждан было лестно получить от народа свою долю в почете, в управлении и вообще в чем-нибудь хорошем. А сейчас, наоборот, всеми благами распоряжаются политические деятели, и через их посредство ведутся все дела, а вы, народ, обессиленные и лишенные денег и союзников, оказались в положении слуги и какого-то придатка, довольные тем, если эти люди уделяют вам что-нибудь из зрелищных денег или если устроят праздничное шествие… и вот – верх доблести! – за свое же собственное вы должны еще их благодарить… Но никогда нельзя… людям приобрести великий и юношеский смелый образ мыслей, если они занимаются мелкими и ничтожными делами: ведь каковы у людей привычки, таков необходимо бывает у них и образ мыслей».

Речь Аппия Клавдия Цека (Слепого) в сенате против мирного договора с Пирром (280 г. до н. э.)

Древнеримский государственный деятель и военачальник из патрицианского рода Клавдиев – Аппий Клавдий Цек (ок. 360/350 – после 280 гг. до н. э.) много раз занимал выборные либо назначаемые сенатом государственные должности в Римской республике: военного трибуна (командира легиона), цензора (надзирателя за нравами и финансами государства), консула (одного из двух представителей верховной власти), претора (главного судьи), диктатора (единоличного властителя), квестора (помощника консула), эдила (надзирателя за городом, помощника трибуна) и др. Прославился речью, произнесённой в сенате в 280 г. до н. э. против мирного договора с царем Эпира Пирром.

Авторы работ по ораторскому искусству в Древнем Риме сходятся в том, что «по античным понятиям Аппий Клавдий представлял собой тот образец римского гражданина-аристократа, к которому как нельзя более подходит катоновское определение «vir bonus, dicendi peritus» – «муж честный, опытный в красноречии». Искусство красноречия не было главным в деятельности Аппия. Он исполнял еще массу других обязанностей – военных, политических, юридических, финансовых, строительных, филологических и т. д., за что его прозвали Сторуким. Аппий Клавдий одержал ряд побед в Третьей самнитской войне (самниты – италийский народ), провел важные политические реформы. Как хозяйственник, построил первый римский водопровод и знаменитую дорогу, связавшую Рим с Капуей, позднее получившую его имя, воздвиг храм Беллоны (богиня войны) и всячески содействовал преобразованию внешнего облика Рима, как столицы государства. Аппий является одним из основателей римской юриспруденции, литературы и философии, собирателем фольклора, автором кратких изречений нравоучительного характера – сентенций, создателем первого религиозного календаря и др. Стал он и первым римским государственным деятелем, чья речь в сенате оказалась причисленной к сокровищнице мирового ораторского искусства, хотя она и не вписывается в установленный Цицероном канон публичной речи. (Во времена Аппия в Риме особых требований к речам еще не существовало.) Это вдвойне примечательное событие, т. к. само выступление Аппия в сенате было спонтанным, а речь вышла не по возрасту оратора – юношески пламенной. Это был душевный порыв государственного мужа, венчавший его многолетнюю службу Риму. К тому времени Аппий отошел от государственных дел, но глубоко переживал удачи и неудачи Рима на внешней арене. Как пишут, его, немощного слепого седого старика, принесли на носилках рабы, а в курию он вошел, опираясь на сыновей и зятьев. Речь перед сенаторами стала его триумфом, после которого он через недолгое время скончался.

Восхищенный этим поступком Аппия, древнеримский политик Марк Порций Катон Старший в своем труде «О старости» написал. «Старость отрывает людей от дел. От каких? От тех, которые требуют молодости и сил? Но разве нет дел по плечу старикам, таких, для которых нужен разум, а не крепость тела?.. Старость Аппия Клавдия была отягощена еще и слепотой; тем не менее, когда сенат склонялся к заключению мирного договора с Пирром, Анний Клавдий, не колеблясь, высказал то, что Энний передал стихами: «Где же ваши умы, что шли путями прямыми / В годы былые? Куда, обезумев, они уклонились?» – и все прочее, сказанное так убедительно!»

Что же привело бывшего сенатора и трибуна в сенат?

Один из сильнейших противников Рима, царь Эпира и Македонии, эпирский полководец Пирр (319–272 гг. до н. э.), расширяя свои владения, в 280 г. до н. э. вторгся на территорию республики. В кровопролитном сражении его воинство одержала решительную победу над римлянами, но и само оно понесло непомерно тяжелые потери. Хотя Пирр и оккупировал юг Италии, бойцов для продолжения войны у него почти не осталось. Отсюда и произошло знаменитое ныне во всём мире выражение «пиррова победа», когда победитель добивается победы ценой огромных невосполнимых потерь.

Дальнейшее продвижение греков на север встречало яростное сопротивление римлян. Пирр, не желая вести затяжную войну, послал в сенат своего парламентёра, блестящего оратора Кинея с предложением о мире. Киней огласил условия мирного договора: «Установление мира, дружбы и заключение союза с Пирром; заключение союза между Римом и Тарентом, по которому все греки Южной Италии должны были получить автономию; возвращение того, что римляне захватили у самнитов, луканов и бруттиев; возвращение Пирром пленных римлян без выкупа» (Л.П. Кучеренко).

Апий Клавдий Цек в сопровождении сенаторов.

Художник Ч. Маккари. 1880-е гг.

Большая часть сенаторов, опасаясь захвата Рима войсками Пирра, уже склонялась к тому, чтобы пойти на эти кабальные условия. Об этом узнал Аппий, велел отнести его в курию и произнес там речь.

«Сенаторы Рима! Я слеп и привык считать свою слепоту несчастьем, однако сейчас, слепец, я жалею, что еще и не глух, ибо тогда я не слышал бы постыдных советов и решений, губящих славу моего города. Вы забыли, как похвалялись, когда Александр Великий начинал свои завоевания. Вы говорили, что, если он поведет свои войска не на восток, в Персию, а на Италию и Рим, мы никогда не покоримся ему. Что он никогда не завоюет славу непобедимого, если нападет на нас, и если он вторгнется в наши владения, то своим поражением лишь восславит римлян. Эта похвальба была столь громкой, что эхо ее разнеслось по всему миру. Но вот явился на наши земли неизвестный искатель приключений, враг и захватчик, и после его мелких успехов вы принялись решать, следует ли заключить с ним позорный мир и позволить ему остаться. Каким глупым и смешным кажется ваш хвастливый вызов Александру теперь, когда вы дрожите при имени Пирра, человека, который всю свою жизнь подчинялся какому-то из самых незначительных полководцев Александра; человека, который с огромным трудом завладел собственной страной; который не сумел сохранить ни частички завоеванной им Македонии и был изгнан оттуда с позором; который явился в Италию скорее изгнанником, чем завоевателем; который ищет власти здесь, так как не может защитить свою власть на родине! Предупреждаю вас: не ждите, что добьетесь чего-то, принимая его условия. Такой мир не искупит прошлого и не обеспечит безопасность в будущем. Напротив, он открывает дверь другим захватчикам, которые обязательно явятся, воодушевленные успехом Пирра и тем презрением, кое вы сами навлечете на себя, если безропотно снесете оскорбление».

Речь Аппия была выслушана в глубоком молчании. «Речь Аппия подняла дух присутствующих, и сенат принял решение: если Пирр желает заключить с римлянами договор, то вначале он должен покинуть Италию, а затем уже можно будет говорить об отправке посольства. По причине столь длительного пребывания Пирра на италийской земле его статус следует рассматривать как вражеский и, следовательно, переговоры с ним на территории Италии невозможны. Решение сената, принятое по предложению Аппия Клавдия Цека, впоследствии было возведено в ранг принципа государственной политики Рима. Суть его заключалась в том, что переговоры с врагом всегда должны вестись на территории противника» (Фронтин Секст Юлий).

P.S. Наиболее известная сентенция Аппия Клавдия: «Faber suae quisque fortunae» – «Каждый сам кузнец своей судьбы». К этому изречению остается добавить: «И лучшим кузнецом может стать речь о спасении Отечества».