Текст книги "100 великих зарубежных писателей"

Виорель Михайлович Ломов
100 великих зарубежных писателей

ОСТАВШИЕСЯ В ЛИТЕРАТУРЕ

Задержаться в литературе удается немногим, но остаться – почти никому.

К.И. Чуковский

Выбрать «100 великих зарубежных писателей», т. е. в таблицу вроде Менделеевской вставить сто имен, – все равно что решить уравнение из трех неизвестных. Слова «великий – превосходящий общий уровень», «зарубежный – заграничный», «писатель – человек, который занимается литературным трудом» – ни о чем не говорят. Они расплывчаты, как вообще всё, что имеет отношение к искусству и литературе в частности. Несогласных со мной прошу ответить на три вопроса. Насколько «общий уровень» времен Эзопа или Монтеня отличается от «общего уровня» времен Флобера или Акутагавы, и можно ли сравнивать этот уровень в Древнем Риме с уровнем современной Колумбии? Известен ли вам хоть один зарубежный представитель какой угодно профессии республики Зимбабве или Островов Зеленого Мыса? А ведь их там не мало. Тьма. И, наконец, является ли писателем раб Эзоп, сочинявший всякие побасенки; математик Хайям, в минуты отдыха «царапающий» на полях своих трудов несколько строк рубай; градоначальник Монтень, разработавший жанр эссе; шутник и выпивоха Гашек, смешавший юморески с чешским пивом и породивший бессмертного Швейка? Да даже число 100, казалось бы вполне достойная величина, – на самом деле бесконечно малая в континууме национальных литератур. И каков он, этот континуум мировой Литературы? Сегодня в мире занимаются литературным трудом десятки, если не сотни тысяч человек. А если оценить их количество еще и во времени – то будет под миллион.

В первую очередь меня интересовали авторы, чье творчество определило пути развития не только национальной, но и мировой литературы. Рассказать удалось не обо всех, но о многих. Увы, в «золотую» сотню не попали многие достойные писатели: Ж. Расин, Д. Мильтон, Ж.Ж. Руссо, А. Стриндберг, А. Линдгрен, М. Пруст, А. Камю, Я. Кавабата, Т. Уильямс, У. Эко…

Сразу же, для ясности, договоримся – коли книга предназначена для российского читателя, в книге рассказано о тех, чьи имена он слышал хотя бы раз в жизни, а представителей Зимбабве или Островов Зеленого Мыса нет. Так же как и некоторых казалось бы достойнейших лауреатов Нобелевской премии по литературе, а также тысяч других не менее достойных премий, забытых из-за невостребованности.

Очень кратко, я бы сказал, болезненно кратко (поскольку стеснен рамками проекта) я говорю о жизни и судьбе каждого из избранных и его ближайшего окружения (семья, друзья, враги) в контексте исторических событий. Анализ же творчества оставляю за скобками рассказа, в лучшем случае он идет неким фоном.

Сразу же успокою недовольных выбором персоналий: в книгу вошли писатели, уже закончившие свой земной путь, т. к. основной критерий выбора имен, как и вообще всего на свете, – это время. Несколько десятилетий – достаточный срок, чтобы все встало на свои места и места достойных заняли достойные. Исключение составили двое ныне живущих авторов – Р. Брэдбери и Г.Г. Маркес – их имена известны во всем мире и не связаны с популистской шумихой.

Большинство авторов приходится на последние два века. От прошлых столетий осталось не так уж и много имен. Что характерно, через два века, а может, даже и раньше, из предлагаемого перечня в лучшем случае также останется десяток имен. Хотя, может, я и ошибаюсь, и к ним прибавится кто-то, кого сегодня не знают даже специалисты. Пожалуй, тут стоит прислушаться к мнению известного критика Валентина Курбатова: «Книга может "вырасти", как из "пустяка" вырос стерновский "Тристрам Шенди" или из "светской хроники" Прустовское «Утраченное время». А может и провалиться в забвение, как недавний роман Гроссмана «Жизнь и судьба», принятый было за «Войну и мир». Посмотрите на одного Толстого – каких хлопот наделал читателю – вот уж где "великое" с "невеликим" сцеплено – не разорвать». Можно добавить: а Петрарка – всю жизнь он гордился своей книгой о географии, а мир взял лишь его сонеты; Кэррол, писавший Алису для забавы девочек, а им зачитываются все – от первоклашек до академиков. Оставим же нашим внукам и правнукам право выбора «великих» из дней вчерашних и дней сегодняшних. Если им, конечно, будет до этого хоть какое-то дело.

Если же все-таки кто-то не одобрит наш выбор и воскликнет: «Кого выбрали – чё попало!», ответим словами несравненного Сервантеса: «Совершенно невозможно написать произведение, которое удовлетворило бы всех читателей!»

Выражаю искреннюю благодарность за бескорыстную помощь в подготовке данного издания Виктору Еремину, Сергею Дмитриеву, Валентине Ластовкиной, а также моей жене и дочери Наиле и Анне – тем, без кого этой книги просто не было бы.

ДРЕВНИЙ МИР

ГОМЕР
(VIII в. до н. э.)

Хотя Гомер и первый в сотне «великих», он вне этой системы счисления. Ему место в пантеоне богов, да еще и на троне. Ведь он не просто богоравный, он победил само Время.

Гомер открыл Европе и всему человечеству Литературу. Достаточно прочитать несколько его строк, чтобы почувствовать мощь времени и героев, мощь поэта, говорящего с богами на равных.

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына» – этой строкой «Илиада» начинается. «Так воителя Гектора Трои сыны погребали» – этой заканчивается. А между ними еще 15 691 строка, каждая являющаяся самостоятельным, часто пронзительным стихом. Да хоть эти:

 
С громом упал он, копье упадавшему в сердце воткнулось,
Сердце его, трепеща, потрясло и копейное древко!..
 

Исследователи его творчества отмечают, что описать, как колеблется торчащее из тела копье в ритме проколотого им умирающего сердца, за всю историю поэзии на такое оказался способным один лишь великий Гомер, но для этого он просто должен был видеть. И не в своем воображении, а наяву. Это идет в разрез с традицией считать поэта слепым. Когда читаешь Гомера, будто смотришь кинохронику. Гомер – зрелище, в лучшем смысле этого слова. И если вспомнить слова Ивана Карамазова, бросаемые им в зале суда: «Хлеба и зрелищ!», которыми он (и Ф.М. Достоевский) подводит черту под двумя вечными ненасытными желаниями человечества, то грек вполне удовлетворяет одно из них.

Поэма, воспевающая ратные подвиги, стала своеобразным воинским уставом многих полководцев и воинов. Недаром Александр Македонский всегда имел при себе список «Илиады», который хранил под подушкой вместе с кинжалом.

Другая поэма, «Одиссея» (12 110 строк), повествует о странствиях царя Одиссея по пути на родину.

В античности было известно девять жизнеописаний Гомера. Ни места, ни времени рождения Гомера античная традиция не знала. «Спорили семь городов о рождении мудром Гомера.» – так начинается одна из античных эпиграмм (посвятительных надписей); далее называются эти города. В разных источниках они разные. Всего набирается около двух десятков городов, претендовавших называться родиной Гомера. Раньше и чаще всего встречается Эолийская Смирна, расположенная на берегу Малой Азии на Элейском заливе и остров Хиос, на котором и поныне существует род Гомеридов. Время жизни Гомера одни греческие писатели относили к эпохе Троянской войны (1194–1184 гг. до н. э.), другие датировали от 1130 до 910 г. до н. э., третьи называли эпоху спартанского легендарного законодателя Ликурга или время вторжения киммерийцев (VII в. до н. э.). Критики новейшего времени относят гомеровскую поэзию к VIII или к середине IX в. до н. э. Согласно смирнскому сказанию, отцом Гомера был бог реки Мелет, матерью – нимфа Кретеида, воспитателем – смирнский рапсод Фемий.

Как бы то ни было, где-то в ионийских колониях традиционное искусство аэда усвоил юноша, наделенный от природы поэтическим гением, какой не проявлялся до того и проявился с тех пор всего несколько раз на протяжении всей истории человечества. Имя его – Гомер. Поскольку греки той поры не проявляли особого интереса к личности и к обстоятельствам жизни даже популярных авторов, это имя, скорее всего, подлинное, хотя многие исследователи высказывали сомнения на этот счет. Оно не принадлежит к числу греческих имен; греки толковали его то как «заложник», то как «слепец», а то и как «сказитель», «рапсод», «поэт» и даже одержимый божеством «прорицатель, колдун и паяц». Судя по имени, гениальный поэт мог быть даже и не греком по происхождению, а «варваром» или «полуварваром», но разве так это важно, когда он стал мировым достоянием?

Короче, ничего не знаем ни о рождении, ни о жизни, ни о смерти великого поэта. Разве что строку Аполлодора: «Богоравного Гомера голод тяжкий уморил».

Критическое отношение к авторству Гомера возникло уже в Античности. Одни считали, что «Илиада» и «Одиссея» принадлежат двум различным поэтам, а другие, что обе поэмы принадлежат Гомеру. В 1795 г. с появлением исследования немецкого филолога Вольфа этот «гомеровский вопрос» расколол филологов на два лагеря: сторонников Вольфа и их противников, доказывавших единоличное творчество Гомера. Много сломано копий, но и по сей день этот спор так и не решен в пользу какой-либо одной версии.

Гомеру в древности приписывались также «эпический цикл», поэма «Взятие Ойхалии», 34 гимна, шуточные поэмы «Маргит» и «Война мышей и лягушек», эпиграммы и эпиталамии. До наших дней из них дошли гимны, эпиграммы и поэма «Война мышей и лягушек».

До середины XIX в. в науке господствовало мнение, что «Илиада» и «Одиссея» неисторичны. Однако в результате раскопок, начатых Генрихом Шлиманом, были открыты руины большого города, в том самом месте, где в соответствии с описаниями Гомера должна была лежать Троя-Илион, на холме, носящем ныне название Гиссарлык.

Успех гомеровских поэм сразу после их создания был колоссален. Их знали всюду (многие наизусть), где только звучала эллинская речь. Влияние гомеровских поэм можно усматривать практически во всех произведениях античной литературы. Многие поэты пытались развить главные темы поэм, однако никто и не думал серьезно соперничать с Гомером. Даже Эсхил, «отец трагедии», именовал свои произведения «крохами от великих пиров Гомера».

История переводов гомеровских поэм насчитывает более двух тысяч лет. Открывает ее латинское переложение «Одиссеи», сделанное в III в. до н. э. римским поэтом Ливием Андроником. В Византии Гомер был хорошо известен и тщательно изучался. Эпоха Возрождения заново открывает для себя Гомера. Первое его издание было выпущено в 1488 г. В XVIII в. он вновь был признан непревзойденным гением.

В России Гомера переводили М.В. Ломоносов и Ермил Костров. Перевод «Илиады» Николая Гнедича (1828) был выполнен с оригинала с особенной тщательностью и, по отзывам Пушкина и Белинского, очень талантливо.

Не менее восторженно говорил Н.В. Гоголь о переводе «Одиссеи», законченном В.А. Жуковским в 1849 г. «Это не перевод, но скорей воссоздание, восстановленье, воскресенье Гомера». В 30—40-е гг. XX в. переводы «Илиады» и «Одиссеи» делает выдающийся русский писатель и переводчик В.В. Вересаев.

Гомеровские поэмы предвосхитили основные направления в жанровом развитии всей европейской литературы от гривуазного анекдота до военно-исторического романа. Причем Гомер задал сразу такой высокий уровень мастерства, который дался иным литературам лишь после многовекового развития.

Воздействие Гомера на мировую культуру огромно. Он вдохновляет скульпторов, художников и композиторов на создание образов, служащих каноном красоты и совершенства человеческого тела, но самое сильное влияние оказал на поэзию и на прозу. За Гомером следовали Вергилий, Катулл, Гораций, Овидий, Данте, Лессинг, Гёрдер, Гёте. Лев Толстой явно учитывал опыт Гомера, создавая «Войну и мир», а Джеймс Джойс – роман «Улисс».

Гомер самый здоровый поэт мировой литературы, и если человечество не потеряет интереса к его поэмам, то именно этот интерес должен рассматриваться как надежный признак здоровья всей человеческой культуры.

ГЕСИОД
(ок. 730 – начало VII в. до н. э.)

Гомер дал людям зрелища, ну а хлеба им дал другой великий эпический поэт архаического периода – Гесиод. От его стихов, по признанию многих, исходил запах земли и хлеба.

 
Если священную почву засеешь при солновороте, —
Жать тебе сидя придется, помалу горстями хватая;
Пылью покрытый, не очень-то радуясь, свяжешь колосья
И понесешь их в корзине; никто на тебя и не взглянет[1]1
  Перевод В.В. Вересаева.


[Закрыть].
 

Из подобных строк поэт вязал сноп своей лучшей поэмы «Труды и дни».

Гесиод – первая достоверно известная личность в европейской литературе. Биография Гесиода – в его трудах, и в первую очередь в этой поэме. В ней он выступает как простой крестьянин, рассказывающий таким же крестьянам о том, как надо жить и в чем, на его взгляд, истина.

Отец Гесиода был купцом в Киме в Малой Азии, разъезжал «в поисках добрых доходов на легких судах», доходов не обрел, забросил свое пустое занятие и осел близ Геликона «в деревне нерадостной Аскре, тягостной летом, зимою плохой, никогда не приятной». Занялся земледелием, а перед смертью завещал свое имение сыновьям Гесиоду и Персу.

Корыстолюбивый Перс подкупил судей-«дароядцев» (читай: дармоедов) и втянул брата в дорогостоящий судебный процесс за новый раздел имущества, и таки оттягал у Гесиода большую часть имущества. Гесиод едва не умер от голода, какое-то время жил вдали от родного дома, в Навпакте, потом вернулся на родину и вновь стал пастухом и земледельцем. Когда Перс промотал свою долю, то пришел к брату за вспомоществованием. Гесиод не дал ему ничего, зато преподнес поэму «Труды и дни». Знал бы Перс, что брат тем самым обессмертил его! В ней Гесиод преподал своему непутевому брату и заодно всем крестьянам урок, как надо вести хозяйство, чтобы прожить жизнь безбедно и честно. В заглавии поэмы, собственно, вся жизнь поэта.

Всю жизнь Гесиод провел в трудах и, как говорят сейчас, «в качестве хобби» выступая перед народом как поэт. Только однажды он ездил на поэтическое состязание в Халкиду на Эвбее, где, по его словам, «гимном победу стяжав, получил… ушатый треножник». Этот бронзовый треножник он принес в дар Музам Геликона, когда-то обучившим его «звонкому пенью». Он и умер в Аскре. Был похоронен на агоре в беотийском городе Орхомены.

Гесиод был первым и, вероятно, единственным греческим поэтом-земледельцем, на удивление профессионально усвоившим дактилический гекзаметр и гомеровский диалект, а также поэтическую технику бродячих рапсодов, а с тем и само поэтическое мастерство. Сам поэт рассказывает, что однажды он пас овец на склонах Геликона и узрел сходящих к нему Муз. Музы вырезали из пышного лавра жезл (знак отличия рапсода), вручили его и объявили Гесиода поэтом. В напутственном слове они приказали прославлять богов и петь о том, «что было и что еще будет». О себе же Музы поведали, что они говорят много лжи, похожей на правду, но если захотят, то могут открыть и истину, скрывающуюся не в героическом эпосе, а в чем-то ином. И благодарный Гесиод создает это иное: новый дидактический эпос и его разновидность – эпос генеалогический.

Первым по времени произведением Гесиода считается «Теогония», своеобразная «родословная богов», в которой Гесиод попытался собрать воедино и упорядочить все греческие представления о сотворении мира, богах и героях. В то время греки воспринимали эти истории, как документальные, хотя через несколько веков они рассматривали эту поэму уже как предвестие древнегреческой философии, первую попытку греков систематизировать не только родословную богов, но и историю происхождения мира.

В «Трудах и днях» поэт дает убедительную картину деградации человеческого рода, для чего рассказывает миф о смене пяти веков: золотого, серебряного, медного, века героев и, наконец, железного, о котором с горечью восклицает, что уж лучше умереть, чем жить в нем, когда: «Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью. Скорей наглецу и злодею станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право. Стыд пропадет. К вечным богам вознесутся. Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет».

Гесиод апологет труда. Он изобретает даже вторую Эриду – богиню трудового соревнования (у Гомера Эрида – богиня раздора). Обязанностью человека является добросовестный труд. Не труд позорит человека, но бездеятельность. Таков ведущий принцип Гесиода, названный в более поздние времена нравственным императивом труда. Эти поучения дополняет календарь земледельческих работ. Основываясь на собственном опыте, Гесиод перечисляет работы, устанавливая их порядок и время, когда их надо производить.

От Гесиода греки узнали о Прометее, подарившем людям огонь, похищенный им у 3евса, и о Пандоре, первой женщине, «всеми одаренной» – прелестной, но с двуличной, лживой душой. От нее произошел не только «женщин губительный род», но и все человеческие несчастья. Любопытная Пандора заглянула в сосуд, где были заключены беды, и выпустила их на волю. Захлопнув крышку, она удержала в сосуде одну лишь Надежду. С тех пор Надежда и служит людям маяком в безбрежном море бед.

О неправедных царях-судьях Гесиодом написана первая в европейской литературе басня о животных (ястреб и соловей), предостерегающая неправедных судей справедливым возмездием Зевса, наказывающего злых и дарящего благосклонность честным. Она входит в текст «Трудов и дней».

В древности Гесиоду приписывались и другие поэмы (почти полностью утраченные), в том числе «Каталог женщин»; «Наставления Хирона»; «Большие труды» (продолжение «Трудов и дней»); «Орнитомантия» («Птицгадание») и «Меланподия» (перечисление ясновидцев и прорицателей). Приписывается Гесиоду и сочинение «Щит Геракла», изображавшее борьбу Геркулеса с Кикном.

Древние ставили Гесиода рядом с Гомером и считали обоих поэтов учителями эллинов. В анонимном произведении «Состязание Гомера и Гесиода» Гомер и Гесиод встретились на Эвбее на состязании рапсодов в честь погибшего царя Амфидема. Брат покойного Амфидема царь Панид присудил награду Гесиоду за описание труда земледельца, говоря, что поощрения заслуживает тот, кого влечет труд, а не тот, кто восхваляет войну. Аристократическая аудитория, однако, высказалась за Гомера, который представил боевую сцену из «Илиады». Они высмеяли мнение брата Амфидема, и отсюда выражение «голос Панида» стало означать глупое решение. В Спарте тоже считали Гесиода поэтом, который хорош лишь для илотов (рабов). Однако позднее Гесиод был популярен всегда и везде.

Гесиод нашел ряд последователей и продолжателей в области как «каталогического», так и чисто «наставительного» эпоса, и его дидактика является предшественницей наставительной лирики и философской поэзии VII–VI вв. до н. э. Цепную композицию его поэм унаследовали александрийские поэты, на него ориентировались и авторы дидактических поэм, как например Вергилий. В новейшее время Гесиод стал символом реалистического взгляда на античный мир, растущего интереса к повседневной жизни простых людей. Этот альтернативный образ античности получил название «гесиодов аспект древности».

Первое собрание сочинений Гесиода вышло в Милане в 1493 г. На русском языке в 1807 г. вышли «Творения Гесиода» в переводе П.И. Голенищева-Кутузова, в 1885 г. «Гесиод. Вступление и примечания» в переводе Г.К. Властова. В XX в. поэмы Гесиода перевел В.В. Вересаев.

ЭЗОП
(ок. 620 – ок. 560 г. до н. э.)

Говорят же: «страшён, да умён». По описаниям сочинитель басен Эзоп (или Эсоп) был урод: голова как котел, лицо обезьяны, нос курносый, губы толстые, руки короткие, ноги разные, спина горбатая, кожа темная, брюхо вспученное. К тому же еще и неуч. Собственно, таким и должен быть во мнении древних греков варвар и раб. Вот только в голове его был такой острый ум, а с языка слетало такое острое словцо, которое и не снилось записным умникам и острякам. (Похоже, только Кола Брюньон был такой же шутник и острослов.) Сколько Эзоп сочинил басен – сегодня точно не скажет никто. Может, все, которые известны нам под именами Лафонтена, Крылова и иже с ними. А сколько их просто разошлось на пословицы и поговорки, на шутки и прибаутки. Разумеется, Эзоп не записывал свои историйки. Его трудно представить с горящими глазами раздумывающим над словом. Порой кажется, что и изъяснялся-то он одними только баснями, что для его положения было вполне естественно. Вообще-то говоря, он сам – басенный персонаж. Во всяком случае, ему приписывались все побасенки, которых в народе, понятно, неисчерпаемый запас.

Да и когда какой-нибудь серьезный писатель брался за сочинение басен, он свое имя ставил вслед за Эзопом: «Эзоповы басни писателя имя рек». Читатель открывал книгу, и на страницах оживала вся фауна и начинала вдруг говорить человечьим языком – да еще как остроумно!

Басенные традиции возникли задолго до Эзопа, и, очевидно, он начал не с сочинения басен, а с их собирания, что помогло ему, в конце концов, стать самым изощренным баснописцем из когда-либо живших на земле. Не исключено, что и все басни, автором которых он считается, в течение долгого времени передавались изустно. Он не искал славы, слава сама нашла его. Басни Эзопа и их персонажи принадлежат уже не ему, но всему человечеству.

Да хоть вот эти две, пересказанные на сотни ладов: «Голодная лисица заметила на одной лозе висящие гроздья винограда. Она захотела их достать, но не смогла и ушла, сказав про себя: они еще зелены».

«Волк увидел однажды, как пастухи в шалаше едят овцу. Он подошел близко и сказал: "Какой шум поднялся бы у вас, если бы это делал я!"»

Рассказывая увлекательную, зачастую комическую историю, Эзоп преподает читателю серьезный нравственный урок. В чем же сила басен? Прежде всего в том, что человек учится простым и великим истинам на простых и сильных существах – героях басен. Как заметил Честертон: «Учится тому, что текущая река не может загрязнить свой собственный источник и что всякий, кто утверждает это, – деспот и лжец».

Эзоп был родом из малоазийской Фригии, родины сатира Марсия, с которого победивший его в музыкальном состязании Аполлон ободрал кожу, и прекрасного виночерпия на божественном Олимпе Ганимеда, сияющего ныне с небосвода созвездием Водолея. Судьба Эзопа не была столь ужасна и столь прекрасна, но ему в жизни также перепало немало и плохого, и хорошего. Это можно утверждать и без всяких доказательств, так как Эзоп был раб априори – Фригия была одним из поставщиков рабов для Греции. Правда, на право называться родиной Эзопа помимо Котиэя во Фригии претендовали также Самос, Сарды и Месембрия во Фракии.

Версий, кто он таков, много.

Согласно Геродоту – главному, хоть и скудному источнику сведений об Эзопе, – баснописец жил во времена египетского царя Амасиса (570–526 гг. до н. э.) и был рабом некоего Иадмона, жителя Самоса, который дал ему свободу. Сто с лишним лет спустя Гераклид Понтийский утверждал, что первого его хозяина звали Ксанф. Плутарх, Алексид и Лисипп приводят Эзопа в Сарды, ко двору лидийского Креза, у которого он был советником и якобы участвовал в пире семи мудрецов, а затем в Афины, в период правления тирана Писистрата. Один из египетских биографов I в. н. э. утверждает, что Эзоп в Вавилоне встретился с легендарным спартанским законодателем Ликургом и загадывал ему загадки. Аристофан сообщает подробности о смерти Эзопа в Дельфах. Можно найти сведения и о посмертных перевоплощениях души Эзопа. Все эти мотивы стали звеньями последующей эзоповской легенды, получившей название «Жизнеописание Эзопа», или «Повесть о Ксанфе-философе и Эзопе, его рабе, или Похождения Эзопа».

В средние века была сочинена в Византии анекдотическая биография Эзопа – перифраз одной из древнееврейских легенд времен царя Соломона, которая долго принималась за источник достоверных сведений о нём. Эзоп в ней раб, постоянно обижаемый и товарищами-рабами, и надсмотрщиками, и хозяевами, умеющий удачно мстить своим обидчикам, а зачастую отпускающий просто удачную шутку. Вот, например, когда Эзоп был в Самосе рабом у «философа» Ксанфа, тот послал его за покупками. Навстречу самосский градоначальник. «Куда идешь, Эзоп?» – «Не знаю!» – «Как так не знаешь? Говори!» – «Не знаю!» Рассердился градоначальник: «В тюрьму упрямца!» Повели Эзопа, а он оборачивается и говорит: «Видишь, начальник, я тебе правду сказал: разве я знал, что в тюрьму иду?» Рассмеялся начальник и отпустил Эзопа.

Со страниц этой книги шагнул в мир Европы краснобай, иносказательно поносивший сильных мира сего, человек сварливый и злобный, только не «отрицательный», а «положительный» герой.

Увы, не все истории закончились для Эзопа благополучно. Находясь в Дельфах, он обличал жрецов в том, что они не сеют, не жнут, а тунеядствуют от приносимых эллинами жертв. Все это, может, и сошло бы ему с рук, но он вдруг вздумал заняться богоборчеством: принес жертву Музам и посвятил им храм, где были их статуи, а посредине – статуя Мнемозины, а не Аполлона. Жрецы объявили всем, что Аполлон разгневался на Эзопа, как некогда на Марсия, а сами тем временем подбросили ему в котомку золотую чашу из храмовой утвари, а затем схватили «вора». Как святотатца, его побили камнями (по другой версии, сбросили в пропасть). Перед смертью Эзоп обратился к жрецам: «Не к добру вы обидели Муз! – и рассказал им последнюю свою басню, а в конце призвал: – Не обижайте слабых, дельфийцы!»

Недальновидные дельфийцы не послушались Эзопа, за что их город по божественному провидению вскоре постигла чума, а через много лет вдруг оказалось, что Эзоп невиновен, и потомки его убийц были вынуждены уплатить виру, за получением которой явился внук того Иадмона, который был его господином.

Эзоп сам себе напророчил, когда сказал: «Если тебе не спастись от смерти, умри по крайней мере со славой».

Под именем Эзопа сохранился сборник из 426 басен. В конце V в. до н. э. в Афинах был известен письменный сборник Эзоповых басен, по которому учили детей в школе. «Ты невежда и лентяй, даже Эзопа не выучил», – говорит у Аристофана одно действующее лицо. Это были прозаические пересказы, без художественной отделки.

Позднее имя Эзопа стало символом. Деметрий Фарерский (ок. 350 – ок. 283 г. до н. э.) составил собрание басен в 10 книгах, утраченное после IX в. н. э. В эпоху Августа Федр осуществил переложение этих басен латинским ямбическим стихом, а Флавий Авиан (IV в.) переложил 42 басни латинским элегическим дистихом. Около 200 г. н. э. свои басни (на сюжеты Эзопа) о животных на холиямбе слагал по-гречески Бабрий. Его сочинения включил в свою коллекцию монах Максим Плануд (XIV в.), предпослав им жизнеописание Эзопа. Эта коллекция оказала значительное влияние на всех позднейших баснописцев.

Если древность не сомневалась в историчности Эзопа, то уже начиная с эпохи Возрождения этот вопрос был поставлен под сомнение (впервые великим немецким церковным реформатором Лютером в XVI в.) и только XX в. стал вновь склоняться к допущению исторического прототипа образа Эзопа.

Басни Эзопа были переведены (часто переработаны) на многие языки мира, в том числе знаменитыми баснописцами Лафонтеном, Лессингом и Крыловым. М.Е. Салтыков-Щедрин блестяще перенял мастерство древнегреческого баснописца. Его сказки «Премудрый пескарь», «Карась-идеалист», «Орел-меценат», «Медведь на воеводстве» и другие – прекрасный образец Эзопова мастерства.

На русском языке полный перевод всех басен Эзопа, около 500 греческих и латинских, был опубликован в серии «Литературные памятники» в 1968 г. (перевод и комментарии филолога-классика М.Л. Гаспарова).