Текст книги "Сагарис. Путь к трону"

В латифундию неожиданно прибыли сам хозяин Гай Рабирий Постум и негоциант Валерий Плавтий Сильван Страбон. С некоторых пор они сильно сдружились и часто вели совместные торговые дела. День выдался жарким, и они расположились в искусственной пещере, созданной каким-то безвестным гением архитектуры.

Пещера была сложена из огромных мраморных глыб, местами шлифованных и полированных, что создавало неповторимый эффект. Пещеру увивал плющ, а по задней стене струилась вода, местами превращаясь в крохотные водопады. Источник воды находился в большом пруду, выкопанном трудами многих рабов. Он наполнялся в осенне-зимний период, когда шли проливные дожди. Воду из пруда расходовали экономно и в пещеру пускали лишь тогда, когда хозяин изъявлял желание отдохнуть от жары, обычно в компании друзей или клиентов. Влажная прохлада, неумолчное журчание водяных струй и прекрасный вид на долину, особенно во время цветения деревьев или когда созревали плоды, навевали приятные мысли и способствовали пищеварению. Что было отнюдь немаловажно, так как Гай Рабирий был далеко не молод и обильные застолья уже не так радовали его, как прежде.

– Как твой новый вилик? – осторожно поинтересовался Валерий, когда они покончили с закусками – свежими устрицами – и принялись за мульс.

– Выше всяких похвал! – воскликнул Гай Рабирий. – Амазонка блестяще справляется со своими обязанностями. У меня нет к ней никаких претензий.

«Не ожидал»… – мысленно удивился Валерий.

Он хорошо знал строптивый характер Сагарис и предполагал, что она может принести немало неприятностей своему новому хозяину. Это была, конечно, уже не его проблема, но Валерий хотел, чтобы Гай Рабирий не сетовал на то, что он всучил ему не покорную во всех отношениях рабыню, а дикую степную кошку, готовую пустить кровь, не задумываясь.

Негоциант не раз наблюдал хищный блеск в глазах девушки и старался быть с ней весьма любезным. То, как она расправилась с лучшими воинами из фракийской спиры, говорило о многом. А еще у него постоянно стоял перед глазами ее поединок с нубийцем.

Но, кроме опасения, Валерий вдруг начал испытывать к девушке другое чувство. В ней было что-то привлекательное, какая-то неотразимая женская сила, которая буквально рвалась наружу. Сагарис была совсем не похожа на его наложниц-рабынь, а свою любимую жену Валерий уже и не помнил – она умерла при родах.

С какого-то времени его начало тянуть на виллу Гая Рабирия со страшной силой, хотя он не признавался в этом даже самому себе. Валерий старался использовать любой удобный момент, чтобы погостить у своего нового компаньона. Гаю Рабирию нравилось общение с острым на язык Валерием, и он с удовольствием скрашивал свое пребывание в родных пенатах в его компании.

Иногда выразительные взгляды, которые Валерий бросал на Сагарис, вызывали ее ответную реакцию, хотя обычно она была холодна и бесстрастна. В такие моменты глаза амазонки теплели, и в них появлялось нечто такое, от чего у Валерия замирало сердце.

Знал бы он, что девушка испытывает к нему всего лишь благодарность. Ведь, попади она к другому римлянину, ее судьба могла быть и вовсе незавидной. А так она стала виликом, почти свободным человеком, к тому же Гай Рабирий после испытательного срока начал доверять ей гораздо больше, нежели Нисею.

– Боюсь, что я продешевил, – через силу рассмеявшись, сказал Валерий.

– Несомненно, – подтвердил Гай Рабирий. – Ей просто цены нет. Рабы слушаются ее, как родную мать. Благодаря Сагарис латифундия получает большие прибыли. Это меня радует.

– Отлично… – Валерий немного помедлил и решил сменить тему разговора, в этот момент он горько посетовал на свою глупость и недальновидность – зачем он продал амазонку Гаю Рабирию. – Мне хотелось бы узнать обстоятельства смерти Нерона. Ты вращаешься в высшем свете и тебе должны быть известны все подробности. Надеюсь, это не государственный секрет?

– Ни в коей мере! – воскликнул Гай Рабирий. – Этот сумасброд погубил тьму выдающихся личностей. И сам подох, как пес. Поэтому граждане Рима должны накрепко усвоить, что даже император, погрязший в грехах и гордыне, будет обязательно наказан.

– Мне известно лишь то, что Гай Софоний Тигеллин и преторианцы7575
  Преторианцы – личные телохранители императоров Римской империи. Особый статус преторианской гвардии подчеркивался и ее внешним видом. Помимо императора и его семьи, только гвардия имела право использовать «императорский пурпур» в качестве отличительного цвета одежды и аксессуаров экипировки.


[Закрыть] присягнули Гальбе…

Гай Рабирий презрительно поморщился.

– Нерон сделал Тигеллина префектом претория вопреки мнению большинства, – сказал Гай Рабирий. – Как можно было доверить столь высокий пост грязному греку?! Во время правления Калигулы он был изгнан из Рима за развратную связь с сестрами императора, Агриппой и Юлией. Вернувшись в Рим, он стал играть на пороках Нерона и своими интригами погубил массу людей. Смерть Петрония тоже на его совести. Да и в поджоге Рима подозревают Тигеллина. Ему простили дружбу с Нероном лишь потому, что за этого сукиного сына вступилась дочь Гальбы. Он осыпал ее богатыми дарами, а какая женщина устоит перед блеском золота?

– Я хорошо знаю Тигеллина, – мрачно молвил Валерий. – Несколько лет назад благодаря ему я оказался на мели. Казна не полностью расплатилась со мной за зерно, которое я доставил из Таврики. По моим сведениям, остальные деньги оказались в сундуках Тигеллина. Он не только развратник и подлый убийца, но еще и гнусный вор, мздоимец!

– Когда второй префект Гай Нимфидий Сабин встал на сторону Гальбы, Нерон вернулся в Рим, в свой дворец на Палатине. Охрана разбежалась, и он провел во дворце вечер в одиночестве. Затем лег спать, а проснувшись около полуночи, отправил приглашение во дворец всем, кто обычно участвовал с ним в оргиях. Но никто не откликнулся. Один из дворцовых прислужников рассказывал, что во дворце остались только рабы. Бежать им было просто некуда, да и опасно. Тогда Нерон, этот неисправимый позер, начал искать легионера или гладиатора, чтобы опытный убийца заколол его мечом как можно безболезненней. Увы, даже для этого богоугодного дела никого не нашлось. Тогда Нерон вскричал: «У меня нет ни друзей, ни врагов!» – и бросился к Тибру. Он решил утопиться, но у него не хватило силы воли покончить с собой…

– Трусость – мать жестокости. Чудовищная, бесчеловечная жестокость в Нероне прекрасно сочеталась с женской чувствительностью. У него легко было вызвать слезы, и он мог плакать по пустякам. Александр7676
  Александр Ферский – тиран города Феры в Фессалии, Центральная Греция. Правил в 369—358 гг. до н.э. Правление Александра для Фер было тираническим в полном смысле слова.


[Закрыть], тиран города Феры, не мог спокойно сидеть в театре и смотреть трагедию из опасения, как бы его сограждане не услышали его вздохов по поводу страданий Гекубы или Андромахи в то время, как сам он, не зная жалости, казнил ежедневно множество людей. – Валерий не преминул блеснуть своей начитанностью. – По-моему, таких людей, как Александр и Нерон, заставляет бросаться из одной крайности в другую душевная слабость.

– Возможно, – согласился Гай Рабирий. – Но я продолжу. Вернувшись во дворец, Нерон нашел там своего вольноотпущенника, весьма неглупого грека, который посоветовал императору отправиться на загородную виллу неподалеку от Рима – от греха подальше. В сопровождении четверых преданных слуг Нерон добрался туда и, понимая, что вся эта история добром для него не закончится, приказал выкопать ему могилу в саду. Он лично выбрал для нее место, в самом живописном уголке. Вскоре прибыл курьер, сообщивший, что Сенат объявил Нерона врагом народа и намеревается предать его публичной казни. Нерон приготовился к самоубийству, но воли для этого ему вновь не хватило, и он стал упрашивать одного из слуг заколоть его кинжалом. Однако испуганный раб не осмелился поднять руку на господина.

– Да-а… – мечтательно протянул Валерий. – Многие из высокородных полжизни отдали бы за возможность зарезать этого порфироносного негодяя. Как иногда важно – оказаться в нужное время в нужном месте!

– Слова сожаления по этому поводу мне уже довелось услышать из уст весьма уважаемых патрициев… Так вот, спустя некоторое время император услышал стук копыт. Поняв, что едут его арестовывать, Нерон собрался с силами, произнес строфу из «Илиады» (и здесь он не удержался от театральных фокусов!): «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает» – и с помощью своего секретаря Эпафродита перерезал себе горло. При этом он выспренно изрек: «Какой великий артист погибает!» Когда всадники въехали на виллу, тот был еще жив. Один из прибывших попытался остановить кровотечение, однако Нерон все же умер. Его последними словами были: «Вот она – верность».

– Нерон всегда хотел остаться в истории. Не тушкой, так чучелом.

Гай Рабирий рассмеялся.

– Именно так, – сказал он и отхлебнул изрядный глоток мульса из золотого кубка, чтобы промочить горло. – Дозволение на погребение тела императора было дано Икелом, вольноотпущенником и клиентом Гальбы. Но никто не хотел заниматься похоронами Нерона. Узнав об этом, его бывшая возлюбленная Акта, а также кормилицы Эклога и Александрия завернули останки императора в белые одежды и предали огню. Прах его поместили в родовой усыпальнице Домициев на Садовом холме.

– Боги отправят Нерона в самый дальний конец Аида!

– Об этом никому знать не дано. У богов свои резоны. Но эпоха этого жестокосердного глупца и фигляра канула в Лету. Надеюсь, что Сервий Сульпиций Гальба окажется достойным императорских полномочий. Сенат уже утвердил его на правление.

– Гальба принадлежит к старой республиканской аристократии. Опыта ему не занимать. При Тиберии он был легатом и консулом Аквитании, при Калигуле – легатом Верхней Германии, при Клавдии участвовал в завоевании Британии…

– Поживем – увидим, – философски сказал Гай Рабирий и сменил тему разговора – повел речь о совместных торговых делах.

Тем временем Сагарис пребывала в странном волнении. Несмотря на то, что у Гая Рабирия не было к ней никаких претензий, она металась по территории виллы, как волчица, которая потеряла своих волчат. Девушка замечала взгляды Валерия, они были ей приятны, мало того, Сагарис понимала, что они таят в себе, и от этого ей становилось немного не по себе. Но не более того – ее сердце было занято другим. Да и на что могла рассчитывать рабыня в семье богатого негоцианта? Разве что Валерий мог дать ей свободу. А быть наложницей Сагарис не желала. Тем более что на вилле Гая Рабирия она и так была более-менее свободна; мало того, господин в разговорах уже намекал отметить ее успешные труды в качестве вилика актом милосердия.

Хитрый богач хорошо знал, что от вольноотпущенников толку гораздо больше, нежели от бесправных рабов. Но возвратиться домой он, конечно же, ей не разрешил бы. Сагарис обошлась ему слишком дорого, почти как учитель-грек; греческие педотрибы в Риме всегда были в цене. А Гай Рабирий умел считать деньги…

Какое-то время Сагарис стояла, отрешенно глядя на рабов, проявляющих огромное рвение к работе (хозяин приехал!), а затем вдруг приняла решение и быстрым шагом отправилась к заветному уголку в дальнем конце сада. Бренн в это время был занят другими делами, поэтому встреча с ним исключалась. Но ей хотелось побыть наедине со своими мыслями, тем более что она уже отчиталась перед Гаем Рабирием о текущих делах в латифундии и до конца дня вряд ли ему понадобится. К тому же хозяин собирался переночевать на вилле, а значит, его посиделки с Валерием будут длиться до позднего вечера.

Занятия с Галлом дали ей очень многое. Теперь она владела мечом вполне сносно, и они сражались почти на равных. Конечно, будь у них в руках не деревяшки, а настоящее оружие, неизвестно, чем обернулись бы ее смелые выпады. Одно дело – знать, что в худшем случае ты просто получишь болезненный удар по ребрам, а совсем иное – ощутить в своем теле острую сталь. Сагарис была слишком опытным воином, чтобы не понимать этой разницы.

Мысли о Бренне в последнее время не покидали ее. Когда они тренировались, Галл буквально пожирал девушку глазами. Однако вольностей себе он не позволял. Сагарис была с ним по-прежнему строга и умело держала дистанцию. И только по ночам, когда она укладывалась на свое ложе, в ее тело вступала странная истома и просыпалось неистовое желание. Ей до душевной боли хотелось позвать Галла, чтобы очутиться в его объятиях, но холодный рассудок превозмогал этот порыв, и Сагарис, до скрежета стиснув зубы, мысленно повторяла: «Нельзя! Нельзя опуститься до уровня Клиты! Терпи!»

И она терпела…

Очутившись возле оливкового дерева, Сагарис достала топор из тайника и с остервенением принялась рубить и так изрядно взлохмаченные соломенные маты, которые окутывали древесный ствол. В этот момент девушка в очередной раз прокручивала в памяти свой последний бой с фракийцами, и ею начинало овладевать неистовство. Как она могла так глупо оказаться в петле аркана?! Ведь девы-воительницы мастерски владели арканами, мало того, их с детства учили освобождаться от этого бесхитростного, но весьма грозного оружия степных наездников. А она попалась, словно глупая птичка в силки…

Неожиданно Сагарис резко остановила свои упражнения. Она услышала какой-то подозрительный шум, доносившийся со стороны дороги, которая вела в соседнюю латифундию. Многочисленные людские голоса сначала звучали тихо, но затем раздались крики и, как ей почудилось, звуки сражения. Сагарис прислушалась.

И впрямь, неподалеку от виллы Гая Рабирия шел настоящий бой. Теперь уже она ясно различала звон оружия и стоны раненых. Гай Рабирий всегда приезжал на свою виллу в сопровождении небольшого отряда телохранителей, и, похоже, они вели с кем-то бой. Но с кем?

Прихватив топор, Сагарис помчалась к вилле. То, что она увидела, поразило ее до глубины души. У ворот латифундии, которые защищали телохранители хозяина, собралась огромная толпа рабов. И все они были чужаками.

Присмотревшись, девушка узнала одного из нападавших. Это был детина огромного роста, с лицом, сплошь покрытым шрамами. Сагарис знала, что он работает на соседней латифундии и находится в дружеских отношениях с Бренном. Похоже, рабы восстали!

Телохранители Гая Рабирия сражались отчаянно, однако слишком большим был численный перевес. К тому же рабы захватили оружие, и многие из них владели им неплохо. Вскоре кучка телохранителей растаяла, и восставшие с дикими воплями ринулись на территорию виллы. Таившаяся в зарослях Сагарис размышляла недолго. Валерий! Рабы убьют его! Что касается Гая Рабирия, то он был ей безразличен, хотя она и испытывала к нему некую привязанность, ведь хозяин всегда относился к ней по-доброму. Но Валерий – это совсем другое дело. Только благодаря Валерию она не влачила жизнь бесправной рабыни, с которой хозяин мог сделать все, что ему заблагорассудится.

Приняв решение, Сагарис побежала к гроту, где пировали Валерий и Гай Рабирий. Грот находился в некотором отдалении от виллы, поэтому они не слышали шума сражения. Завидев Сагарис, Валерий от удивления икнул. Он уже изрядно нагрузился вином, тем не менее сразу сообразил, что случилось нечто серьезное. Что касается Гая Рабирия, то он немного струхнул, увидев разгоряченное бегом лицо амазонки. К тому же она держала в руках топор.

– Уходите! – вскричала Сагарис. – Немедленно уходите!

– Чт-то… что случилось?! – заплетающимся языком спросил Гай Рабирий.

– Виллу захватили восставшие рабы из соседней латифундии!

Гай Рабирий помертвел. Ему уже доводилось бывать в подобной передряге, поэтому он прекрасно понимал, чем грозит ему и Валерию встреча с разъяренными рабами.

– К-куда уходить? – Гай Рабирий попытался встать, однако ноги его не держали, и он рухнул на свой дифр7777
  Дифр – легкий табурет у древних греков и римлян (римляне называли его просто sella – стул). Выполнялся с четырьмя ножками, расположенными вертикально или крестообразно; в последнем случае мог быть складным.


[Закрыть].

– Помоги ему! – приказала Сагарис Валерю, и тот безропотно повиновался. – Идите за мной!

Она нырнула в заросли орешника, а Валерий, пребывая в большом сомнении, – кто знает, что на уме у амазонки? – потащил за собой Гая Рабирия, который с трудом переставлял непослушные ноги. Вскоре они оказались возле летнего выгона, где обычно паслись рабочие лошади, большей частью старые клячи, которых держали только из жалости.

Поймав двух одров, Сагарис быстро смастерила недоуздки, помогла Гаю Рабирию забраться на одного из них (Валерий, уже полностью освободившийся от винных паров и приобретший необходимую живость, буквально взлетел на второго) и хлестнула клячу лозиной. Конь с укоризной глянул на нее (за что?! – вопрошали его большие выпуклые глаза) – и потрусил вниз, в долину. Острый, как топор, хребет одра больно впивался в ягодицы патриция, но что такое временные неудобства по сравнению со спасением от неминуемой смерти?

– Благодарю! – проникновенно сказал Валерий, заглядывая в глаза Сагарис. – От всей души благодарю! Я твой должник!

С этими словами он стегнул коня веткой, и одр потрусил вслед за Гаем Рабирием, кляча которого оказалась неожиданно резвой.

Подождав, пока Валерий и хозяин скроются с глаз, немного успокоенная, Сагарис начала усиленно размышлять. Ей-то что делать? Может, последовать за Валерием?

Она с сомнение посмотрела на оставшуюся лошадь и лишь тяжело вздохнула. Изрядно уморенная работой старая коняга и так едва держалась на ногах, поэтому любой груз для нее будет неподъемным. Но и возвращаться на виллу у Сагарис не было никакого желания. Она хорошо знала, чем заканчиваются восстания рабов в Риме. К тому же для побега, мысль о котором никогда не покидала девушку, восставшие рабы только помехой. За ними обязательно будет погоня.

Ее размышления прервал шум за спиной. Она резко обернулась и увидела толпу мужчин разбойной наружности. Судя по обветшалой одежде и разнообразному вооружению, которое большей частью представляло собой различные инструменты, сельскохозяйственные орудия и кухонную утварь, кузнечные молотки, топоры, серпы, заступы, мотыги, длинные кухонные ножи, острые вертела и прочая, это были восставшие рабы. Лишь несколько человек держали в руках римские мечи-гладиусы и копья. Видимо, это оружие они отняли у телохранителей Гая Рабирия, потому что кожаные ножны мечей были украшены золотыми накладками.

Богатый патриций считал, что нужно подчеркивать свой высокий статус, поэтому одежда, защитное снаряжение и оружие его телохранителей блистали красивой и дорогой отделкой. Собственно, как и лектика7878
  Лектика – носилки, употреблявшиеся в Греции, Риме и Азии и состоявшие из деревянного станка с крышей, на который клались матрац и подушки, а также двух длинных поперечных жердей, посредством которых носили лектики. Подобно паланкину, лектики имели занавеси. У богатых и знатных римлян были собственные носильщики, сильные выносливые рабы, во времена империи носившие одежду красного цвета. В дороге пользовались носилками все, но в городе сначала только женщины и больные, а позже, при императорах, и мужчины.


[Закрыть]. Престарелый богач предпочитал путешествовать не верхом на лошади, а в носилках с мягкими подушками. Носилки, сделанные из ценных пород дерева и блиставшие искусной резьбой и позолотой, тащили восемь крепких рабов.

«Каково ему теперь трястись на костлявой спине одра?» – с нервной улыбкой вдруг подумала Сагарис. А сама в это время неторопливым движением взялась поудобней за рукоять топора. Дурное предчувствие охватило девушку, и она напряглась. Злобные взгляды рабов не предвещали ей ничего хорошего.

– Эта расфуфыренная сука – наш новый вилик! – проскрипел чей-то до боли знакомый голос.

Из толпы в передний ряд пробился горбун, которого Сагарис не без основания считала проклятием латифундии. Звали горбуна Гавий. Он родился в неволе, его отцом был раб-самнит, а мать – шлюха неизвестного роду-племени. Гай Рабирий почему-то утвердился во мнении, что горбун приносит ему удачу в торговых делах. Во время посещения виллы он всегда призывал к себе Гавия и гладил уродца по горбу. Как утверждал патриций, после этого «ритуала» его предприятия, даже самые рисковые, всегда были чрезвычайно успешными.

Гавий обладал злокозненным характером и постоянно заводил ссоры с рабами. Мало того, пользуясь своим положением живого талисмана, он еще и дерзил Сагарис. Однажды она не выдержала и самолично отстегала его плетью. Конечно же, Гавий пожаловался хозяину латифундии, но Гай Рабирий лишь пожурил Сагарис и строго наказал не трогать горбуна. Девушка не сомневалась, что злопамятный Гавий затаил на нее злобу и ждет лишь удобного момента, чтобы свести счеты, поэтому всегда была с ним настороже.

Горбун назвал девушку «расфуфыренной» не зря. Сагарис была одета довольно прилично, в чистую, хорошо пошитую одежду из добротного материала, благо на вилле работали ткачихи и швеи, производившие одежду, которая продавалась в соседних городках.

Сагарис даже не заметила, как в руках горбуна появился дротик. Он метнул его молниеносно. Будь на месте Сагарис обычная женщина, дротик вонзился бы ей в грудь, но деве-воительнице с ее потрясающей реакцией удалось уклониться. Горбун завыл, как бешеный пес, и снова заорал:

– Смерть ей! Изрубите эту стерву на куски!

– Кто это здесь раскомандовался? – раздался грубый, басовитый голос, и вперед вышел предводитель восставших, приятель Бренна.

Его звали Атти – Медведь, вспомнила Сагарис. Какого он роду-племени, девушка не ведала. Но сила у Атти и впрямь была медвежья.

При появлении предводителя восставших рабов горбун утратил свой пыл и спрятался в толпе. Атти присмотрелся к Сагарис и сказал:

– Я знаю тебя. Ты главная надсмотрщица над рабами латифундии. И заслуживаешь смерти, как все верные хозяйские псы. Говорят, что ты была добра к рабам, поэтому я окажу тебе честь – убью своей рукой.

С этими словами Атти угрожающе двинулся к Сагарис, загребая землю мощными кривоватыми ногами. В руках у него был гладиус, но по тому, как он держал меч, девушка поняла, что Атти не очень ловок в обращении с этим грозным оружием римских легионеров. Похоже, вожак восставших рабов давно не держал меч в руках. Сагарис не испугалась Атти. Она боялась другого – что убьет его. Тогда рабы набросятся на нее скопом и точно не оставят в живых. Их было слишком много. Но выбирать не приходилось, и Сагарис несколько раз с вызовом взмахнула топором, готовясь продать свою жизнь как можно дороже. Атти лишь едко ухмыльнулся, заметив ее приготовления к схватке. Перед ним стоял не опытный воин, а всего лишь хрупкая с виду девушка, которая, конечно же, не сможет выдержать его напор. Лицо предводителя восставших рабов вдруг налилось кровью, оттенив белые полоски шрамов, Атти взревел, и впрямь как медведь, и набросился на Сагарис. Он хотел сразу подавить ее своей мощью.

Сагарис приняла первый удар на окованную металлическими полосами рукоять топора и едва не выронила свое оружие. У нее даже рука онемела, настолько мощно атаковал ее Атти. Мигом отскочив на безопасное расстояние, Сагарис решила поменять тактику. Теперь она начала избегать контакта с противником, и гладиус Атти в основном разил пустоту. В конечном итоге предводитель восставших рабов совсем озверел и потерял осмотрительность. Именно этого Сагарис и добивалась.

В какой-то момент она вдруг подцепила меч Атти топором, резко крутанулась, и гладиус, сверкнув в воздухе рыбиной, выброшенной на берег, улетел в кусты. А затем немыслимо изящным и быстрым движением Сагарис оказалась позади громилы, сделала резкую подсечку, после которой Атти невольно упал на колени, и в следующий миг остро отточенное лезвие топора оказалось у его горла.

– Остановись! – раздался зычный крик, и к сражающимся подбежал Галл. – Оставь его! – сказал он приказным тоном.

– А я и не думала убивать… – Сагарис криво улыбнулась и отпустила Атти.

Верзила поднялся на ноги, с диким удивлением посмотрел на девушку и вдруг расхохотался.

– Это же надо так! – воскликнул он с восхищением. – Кому сказать, что меня победила эта пигалица, ведь не поверят же.

– Тем не менее это так, – сухо молвил Бренн. – Ко всему прочему Сагарис еще и мастер боя на мечах. А ты поблагодари своих богов, что она не отправила тебя в Аид.

– Но что нам делать с ней?

– Она такая же рабыня, как все мы, – сказал Галл. – И это правда, что она была добра к нам и справедлива. Поэтому предложим ей выбор – или пусть идет с нами, станет нашим боевым товарищем, или…

Дальше можно было не объяснять. Сагарис колебалась недолго. Отсалютовав Атти и стоявшему рядом с ним Бренну топором, она резко выкрикнула:

– Язата!

Рабы не знали имени богини амазонок, но поняли, что девушка присоединяется к восставшим. Раздались приветственные крики, которые заглушили горестный стон, похожий на вопль. Это сквозь зубы стенал горбун. От ненависти к Сагарис он едва не откусил себе нижнюю губу, чтобы не разразиться проклятиями.