Текст книги "Виктор Цой. Последний герой современного мифа"

Сначала появились молодожены – клоун Феликс Агаджанян со своей швейцаркой Аней. Были Олег Котельников, Андрюша Медведев… В половине двенадцатого раздался длинный настырный, как вой сирены, звонок. Я бросился к дверям и сразу был сбит с ног. С диким криком на меня обрушился Витька. То, что это он, я узнал по развевающемуся черному пальто. На лице маска с огромными ушами и выпученными глазами. За ним, улюлюкая, Джоанна с поросячьим пятачком в пол-лица. Потом Юрик. Замыкала шествие величавая Марьяна в разноцветном парике…

Джоанна принесла какую-то специальную краску для волос, и через несколько минут все прически были в рыже-зелено-красных пятнах… Это единственная фотка, на которой Цой с рыжими волосами. Выпивать стали, не дождавшись двенадцати… К столу почему-то садились лишь фотографироваться.

Пространства казалось мало, и я орал ”УРА!” прямо в открытую форточку на всю Садовую…

Мы иногда забывали про Джоанну и говорили без примеси английских слов. Она смотрела вокруг обалдело и, казалось, все понимала…

Всю ночь мы гуляли на Невском… Это был единственный год, когда мы верили, что все будет за…сь: и у нас, и в стране, в которой живем… Всю ночь ”Лицедеи“ у Казанского блистали… И Борька Юхананов стихи читал на паперти лютеранского собора… Помню еще, что Джоанну потеряли в толпе на Невском… Юрик (пардон – ныне Георгий) весьма сокрушался… Под утро ее нашли. Это были самые святые и чистые годы… Они прошли…».

В конце 1986 года произошло важное событие в жизни Цоя: он дал согласие сняться в фильме Сергея Соловьева «Асса». Это предложение поступило в ходе московских концертов «КИНО».

С творчеством Цоя Соловьев познакомился весной 1985 года на постановке студента своей мастерской Рашида Нугманова «Маленькие голландцы», которая почти полностью шла под песни «Аквариума» и «КИНО».

По словам Нугманова, Сергей Александрович тогда впервые увидел «живьем» реальных представителей «альтернативной культуры» и всерьез увлекся ими, поэтому к моменту завершения монтажа фильма Нугманова «Йя-Хха!» уже знал, кто такой Цой.

По совету Рашида Нугманова Соловьев поехал в Ленинград, где познакомился лично с героями питерской тусовки. Понимая, что в определенном смысле за этими людьми будущее, Соловьев решил использовать их в своем фильме. Интересно, но, если верить словам Соловьева, – поначалу Цоя не было в списке «избранных». Только после просмотра «Йя-Ххи!» Соловьев оценил, какую мощь Виктор придал финалу ленты Нугманова, и понял, что песня «Мы ждем перемен» – абсолютно беспроигрышный билет. Поэтому эпизоды с участием Виктора были вписаны в фильм уже по ходу производства и остались, по мнению самого Цоя, «вставным зубом».

«Асса» снималась в Ялте с января по март 1987 года. Досъемки проходили в Питере в мае того же года.

Марьяна Цой:

«Цой с большим энтузиазмом вписался в это дело, у него начались поездки в Ялту, где шли съемки, а по возвращении он отрабатывал в ”Камчатке“ пропущенные смены, которые ”в долг“ отрабатывали без него друзья».

Еще в процессе подготовки к съемкам в декабре 1986 года на «Мосфильме» Цой познакомился с Наталией Разлоговой. В своей повести «Точка отсчета» Марьяна Цой напишет, что все происходившее между Виктором и Наталией «было очень серьезно».

Георгий Гурьянов:

«Наташа работала на этом фильме ”Асса“. Очаровательная Наташа… Я приехал раньше, тусовался там, со всеми познакомился, и уже потом приехал Витя. Он же в финальной сцене только участвовал. И вот, значит, я сразу ему рекомендовал Наташу как очаровательную девушку, с которой можно общаться здесь, в Ялте…».

Юрий Каспарян:

«Наташа – светская дама, хорошо образованная. Работала переводчицей-синхронисткой – фильмы с французского языка переводила. С ней всегда было интересно, весело. Они познакомились на съемках фильма ”Асса“. Виктор влюбился… Я видел, что что-то у них там происходит, но не считал возможным задавать какие-то вопросы».

Марьяна Цой:

«Последний раз мы изображали с Цоем семейную пару на свадьбе Джоанны и Юрика. Знакомые для поддержания беседы что-то спрашивали меня про Витины планы, но, поскольку мы уже ничего не знали о планах друг друга, ответить мне было нечего».

Джоанна Стингрей:

«Я любила Марианну, она была в числе самых веселых людей, которых я встретила в России. Она всегда говорила то, что думала, часто шутила и смеялась над обстоятельствами, людьми и собой, при этом обладая очень мягким характером…

Я люблю Наташу, но она была совсем другой, не такой, как Марианна. Сначала она казалась немного более сдержанной, но когда я с ней познакомилась, она оказалась очень умной, и с ней очень интересно было общаться. Очень культурная, она, казалось, была частью высшего света, что производило впечатление на друзей Виктора и Марианны в Ленинграде».

Инна Николаевна Голубева:

«Сперва Цой от родителей как от чумы бежал… Потом он и от Марьяны убежал как от чумы, поскольку это тоже была другая среда совершенно, тоже мешала ему.

Есть такая даосская легенда: монах жил в уединении, ему приносили еду, а воду он пил, черпая ладонями из ручья. Мимо ехал крестьянин, пришел к монаху и принес ему выдолбленную тыкву. Говорит монаху: ”Ты такой умный и бедный, вот тебе тыква, пей из нее, пожалуйста“. Тот поблагодарил, принял подарок. Прошло время, монах сам приходит к крестьянину и возвращает тыкву. ”Зачем же ты ее мне возвращаешь? Она тебе не нужна?” – ”Она нужна мне только тогда, когда я пью воду. Когда она мне не нужна, я вешаю ее на дерево. Но в ней шумит ветер и мешает мне сосредоточиться”.

Витя тогда, осенью, перед своим уходом очень интенсивно творил. Очень плодотворный период был. ”Группа крови“ как раз. Потом у него больше пошло про грусть”.

По воспоминаниям Наталии Разлоговой, в январе – феврале 1987 года, в ходе съемок ”Ассы“ в Ялте, Цой спел ей две песни, ”Группу крови“ и ”Легенду“, добавив, что еще не показывал их никому. ”Киношники“ точных дат появления этих песен не помнят, но считают, что ”Группа крови“ была написана Цоем гораздо раньше.

Александр Баширов, актер:

«У меня была куртка танковая, черная такая, а на рукаве ромб. Увидев меня, Цой спросил, что это, а я пошутил: ”Группа крови!”, но ему этого было достаточно. Наверное, каким-то образом я к созданию великой песни причастен, но что это я Витю вдохновил, не считаю. Источником его вдохновения было совершенно другое, а не конкретно кто-то или что-то. Думаю, у него спросить надо. Когда-нибудь…».

Никто не знает, откуда у Цоя родился такой необычный героический текст, тематически в корне отличавшийся от предшествующих песен группы: в то время у солдат советской армии не было нашивок, указывающих группу крови, и вообще – Цой был далек от подобных тем. Андрей Крисанов впоследствии вспоминал, что это именно он сподвиг Виктора к написанию подобных героических песен, но так ли это на самом деле и что именно его сподвигло, – знал только сам Цой.

Всеволод Гаккель:

«Я помню, что само словосочетание ”группа крови“ я подбросил Цою в каком-то компанейском разговоре как название некой группы. Вероятно, это словосочетание где-то у него в подкорке отложилось. А потом всплыло в песне…».

С 1987 года начинается постепенное отдаление Цоя от Питера, и вскоре он переезжает в Москву насовсем. Теперь в Питере проходит минимум концертов «КИНО». А после шумной премьеры «Ассы» и выхода фильма в прокат Цой становится всенародно популярным. «Асса» быстро стала культовой картиной, потому что это была первая игровая лента в советском прокате о необычных и чумазых обитателях андеграунда. Сам Цой в картине появляется ровно в одном эпизоде – финальном, но именно его участие в фильме и исполненная им песня «Перемен!» сделали «Ассу» тем, чем она стала. Глядя на Цоя, молодежь поверила, что «если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день», можно сажать «алюминиевые огурцы на брезентовом поле» и ждать урожая.

 
Вместо тепла – зелень стекла,
Вместо огня – дым,
Из сетки календаря выхвачен день.
Красное солнце сгорает дотла,
День догорает с ним,
На пылающий город падает тень.
 
 
«Перемен!» – требуют наши сердца.
«Перемен!» – требуют наши глаза.
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен:
«Перемен! Мы ждем перемен!»
 
 
Электрический свет продолжает наш день,
И коробка от спичек пуста,
Но на кухне синим цветком горит газ.
Сигареты в руках, чай на столе – эта схема проста,
И больше нет ничего, все находится в нас…
 

Что же касается рассказов Соловьева о том, что ему якобы на пробах не понравился Цой и он его сначала выгнал, то это не более чем фантазия – ничего подобного не было.

Рашид Нугманов:

«Это обезоруживающая, веселая фантазия Сергея Александровича. Не могу себе представить, чтобы Соловьев выгнал Цоя, а тот потом опять влез к нему. Совершенно другой человек Виктор: он никогда бы не вернулся туда, откуда его выгнали. Могу засвидетельствовать, что Соловьев благоговел перед Цоем. Какое там ”выгнал“… Наверняка сказано для красного словца, ведь Соловьев великолепный, захватывающий рассказчик, а увлекательный рассказ требует творческой фантазии».

То же самое можно сказать относительно слов Сергея Александровича о том, что Цой впервые в Ялте увидел настоящее море. Простите, а кто же тогда, как не Цой, отдыхал с Рыбой в Морском?? Причем задолго до какой бы то ни было «Ассы». Хотя, очевидно, Соловьеву гораздо приятнее считать, что это именно он показал Цою настоящее море, научил его кататься на мотороллере по пляжу, и прочее, и прочее…

Если анализировать события, произошедшие с Цоем в течение двух лет, с 1986 по 1988 год, можно увидеть, как стремительно развивалась его жизнь. Съемки в кино, концерты в разных городах, новые встречи, фестивали – и в то же время работа в котельной (нужно было на что-то жить и кормить семью, а концерты и съемки практически никаких денег не приносили). О чем он думал, когда кидал лопатой уголь в печь? Может, о том, как просто подобным образом дать тепло людям, и о том, будет ли такой же эффект от творчества? Сохранились записи его тогдашних «квартирников» в Москве: Цой исполняет все свои лучшие песни, написанные довольно давно, но голос его звучит как-то печально, и песни словно меняются от этого, приобретая вкус скорби, который затем так отчетливо проявится в последних альбомах группы «КИНО». Рок-музыка пробивалась в официальный мир, становилась коммерческим продуктом. Фильм Сергея Соловьева «Асса», собравший, помимо актеров, питерских рок-н-ролльщиков, – Сергея «Африку» Бугаева, «Аквариум», «КИНО» и «Браво», – был презентован в Москве с огромным размахом. Это была безоговорочная победа – вчерашний андеграунд вышел на «большой экран», и миллионы зрителей во всех концах огромной страны воочию увидели героя нового времени. Затянутый в черное, киногеничный Цой стремительно шагал в развевающемся плаще по нескончаемому коридору под начальный рифф песни – и вдруг врывался на сцену огромного зала, забитого молодежью. В этот момент Виктор олицетворял собой победу – под новый хит «КИНО» «Мы ждем перемен» (по просьбе Соловьева «КИНО» не исполняло эту песню на концертах, «придерживая» до выхода фильма) в зале зажигались свечи, и все вместе рождало ощущение пьянящего духа свободы и уверенности в скорой победе несбыточных надежд. Сам же Цой хорошо знал себе цену и иронично подстебывался в кругу друзей: «Правда, я похож на звезду?»

Георгий Гурьянов:

«По поводу песни ”Перемен“. В ней нет никакой политики. Совершенно. Абсолютно философский трактат, чисто внутренний мир. Но после смерти Виктора, буквально через год-два, эта песня стала как знамя… Каждый понимает как хочет, по-своему, но нужно знать и понимать немножко, о чем именно идет речь…».

Юрий Каспарян:

Песня ”Перемен“ – это романтический взгляд Цоя на мир… Не более того. Никаких политических призывов в ней нет.

Виктор Цой:

«Я подразумевал под ”переменами“ освобождение сознания от всяческих догм, от стереотипа маленького, никчемного, равнодушного человека, постоянно посматривающего ”наверх“. Перемен в сознании я ждал, а не конкретных там законов, указов, обращений, пленумов, съездов».

Анатолий Соколков, кочегар котельной «Камчатка»:

«Цоя больше интересовал творческий процесс. Остальное придумали. Многие ведь политизируют песню ”Перемен“. На самом деле она о внутренних решениях человека. Виктор вообще аполитичным был. С системой на самом деле не боролись, нам просто хотелось делать то, что мы делали. И чтоб никто не мешал. И потом, не забывайте, что при всей серьезности Виктор Робертович говорил иронически. Когда вокруг ”КИНО“ уже ажиотаж поднялся, он как-то отловил меня, встал в позу, скорчил серьезное лицо и поинтересовался: ”Правда я похож на звезду?“ Если честно, Цой всегда знал себе цену. Вряд ли бы он сейчас занимался рок-н-роллом. Его тянуло в разные стороны, очень любил кино».

Сергей Жегло, журналист:

«У Соловьева однажды возникло сомнение относительно Африки, и он решил в этой роли снять меня. Я в результате посмотрел хренову кучу фильмов французского кинематографа новой волны в директорском просмотровом зале ”Мосфильма“ – часть просранного материала с Африкой Соловьев мне в университете на Манежной показывал. Речь шла о том, что я поеду в Ялту развлекаться зимой. Я тогда в художественно-техническом училище учился на столяра (таким образом можно было статью по тунеядке обойти – не послали бы на выселки за сто первый километр с принудительным участием в земляных работах). Заходил иногда во ВГИК в красивых одеждах. Помню (это без всякой связи с Соловьевым, естественно), выхожу однажды отмороженный, лыка не вяжу вовсе, спускаюсь в метро, захожу в вагон, а там такой пижон сидит: справа от него торт в коробке, слева – шляпа широкополая. Я над ним нависаю с прущим из меня остервенением, и он убирает то ли торт, то ли шляпу, я падаю рядом. А вечером прихожу в гости и вижу этот дурацкий торт. И узнаю, что это Георгий Гурьянов был, барабанщик ”КИНО“. Ну и остальная группа, само собой, туда пришла тоже. Я им быстренько поставил сборник ремиксов Yello, и они были благодарны мне. Потом, правда, пришел какой-то сученыш вгиковский, который стал рассказывать, как фашистские идеи уже овладели всеми, и все, включая Цоя, заметно приуныли. Обычная была ложь… С Башлачевым я примерно так же, как с Цоем, дружил – странным образом, и тот, и другой мне песни в полумраке пели наедине. Типа, сидя напротив и нахмурившись серьезно. Башлачев пел ”Время колокольчиков“, как сейчас помню, и еще что-то… Но с Цоем я чаще встречался».

Мы не будем особо заострять внимание на фильме «Асса». Этой теме посвящено немало телепередач, есть масса свидетельств, рассказов, включая воспоминания самого Соловьева, который неизменно красочно, хоть и не всегда правдиво, описывает события тех дней.

Дмитрий Шумилов, музыкант группы «Вежливый отказ»:

«Я не сразу понял весь масштаб фигуры Цоя. Наверно, это тот случай, когда нет пророка в своем отечестве. Проще говоря, трудно трезво оценить того, с кем выпиваешь. Тем более Цой всегда говорил, что он поп-музыкой занимается. ”Чем занимаешься?” – ”Поп-Музыкой“. Я помню, он приехал в Ялту и говорит: ”Вот, я новую песню написал“. Это была песня ”Бошетунмай“: ”Все говорят, что мы вместе, все говорят, но немногие знают в каком“. Песня всех рассмешила. Я помню, как он летал по перилам в гостинице, как ниндзя какой-то, ну Брюс Ли – самое очевидное сравнение. Он самый сильный до сих пор, никто его не превзошел. Совершенно самодостаточный человек, отдельная единица. Он как в фильме был Цой, так и вне фильма, в жизни был такой же Цой. Можно было бы сказать, что он сыграл самого себя, с единственной оговоркой – в реальной жизни он не пошел бы работать музыкантом в ресторан. Собственно, он начинает играть песню ”Мы ждем перемен“ в ресторане, и только потом появляется толпа в Зеленом театре. Меня всегда удивляла эта сцена: с одной стороны – ”Мы ждем перемен“, с другой – вот он говорит с этой теткой-администратором, потом встает и идет – а куда он идет? На ту же сцену, в тот же ресторан играть».

Юрий Шумило:

«Впервые я увидел Цоя в ”Тавриде“, где мы снимали все ресторанные сцены. Вижу: бродит по площадке такой высокий азиатский человек в черном. Посторонние на площадке – это моя зона ответственности. Подхожу, спрашиваю: ”Почто здесь?“ А он мне: ”Я к Соловьеву приехал“. Переспрашиваю Соловьева: ”К вам?“ А Соловьев: ”Ты чего, Юрик? Это же наш композитор, знакомься – Витя Цой“. Познакомились. Я увидел у него значок Шаолиня. Говорю: ”Ты чего, имеешь какое-то отношение к этой теме?“ Наверно, отсюда и взаимная симпатия возникла. Стали в перерывах всякие единоборческие темы обсуждать. Но фанатом Цоя я стал позже, когда снималось начало сцены с песней ”Мы ждем перемен“. Он встал на сцене ресторана, на площадке громко включили фонограмму (в кино ведь все под фанеру снимается), я стоял за камерой, за Павлом Тимофеевичем, и был буквально оглушен мощью, которая обрушилась из динамиков. Цой со своей кошачьей пластикой тоже впечатлил. Прямо уши к голове прижало. Павел Тимофеевич стоял, смотрел в дырочку (тогда еще камераменов никаких не было) и, когда закончился трек, повернулся ко мне и сказал: ”Ну что, Юрок, понял?“ Он-то к тому времени уже слышал это все. А меня оглушило. После этого я подсел на Цоя, для меня это было какое-то полное откровение – это ведь был тот же парень, с которым мы только сейчас болтали про Шаолинь и которого за звезду никто по большому счету не держал. Их вообще тогда никто звездами не считал. Были какие-то странные пацаны в странных одеждах, с гаджетами, которых мы тогда не видели. А у них тем временем уже была связь с заграницей, была Джоанна Стингрей – какой-то заступ за кордон, во всяком случае в виде предметов материальной культуры. Они уже были одеты иначе, чем мы, и вот эта одежда во многом отразилась в имидже Бананана. Помните этот их проезд с Крымовым в троллейбусе? Все эти очки, хламиды, большие американские ботинки – это казалось тогда странным и неожиданным. Мы понимали, что это модно, но модно как-то по-другому…

Когда на повестке дня встал вопрос съемки сцены в Зеленом театре, второй режиссер Витя Трахтенберг направил меня в парк Горького. В то время там уже проходили какие-то концерты, но были они вялые, на ползала. Когда собирались люди, я брал микрофон в будке, которая наверху амфитеатра, и довольно корявым языком вещал: ”Будет такая-то съемка, приходите тогда-то, будут те и эти…“ Доносил информацию. В версии Сергея Александровича решающими были звонки Вити Цоя по трем телефонным номерам, после которых волшебным образом собрался полный Зеленый театр. Этот поэтический образ меня тоже устраивает. Когда стали думать, откуда брать массовку, Цой сказал: ”Да не волнуйтесь вы, два телефонных звонка – и все придут“. Понятно, что для любого киношника, тем более тогдашнего, вообразить себе это невозможно. Поиск массовки, работа с ней – это самое тяжелое, что можно себе представить. И когда Соловьев все это увидел, он, естественно, был в глубоком обмороке. Поверить в это было трудно».

Андрей Самойлов, музыкальный продюсер:

«После фильма ”Асса“ приехали в Москву, надо было снять финальную сцену в парке Горького, в Зеленом театре. Соловьев говорит: ”Надо завтра дать рекламу по радио и телевидению“. Цой сидит так: ”А чего рекламу давать? Надо пацанам позвонить двоим, завтра все придут“. Соловьев говорит: ”Да нет, нужна массовка по полной программе“. Витя говорит: ”Да не надо“. Три-четыре номера набрал: ”Я буду завтра петь в Зеленом театре“. Часов с шести утра парк Горького начали заполнять. Снимали сцену вечером. Можете себе представить, что творилось в парке Горького, а уж в Зеленом театре – вызвали кучу милиции, ОМОН. Туда войти было просто невозможно. В два часа дня парк был забит полностью».

Рената Литвинова, актриса:

«У моего сокурсника Аркадия Высоцкого одно время останавливалась группа ”КИНО“ в неполном составе, но главное – впервые я увидела лежащего Виктора Цоя именно у него на диване. Это был молчаливый парень, весь в черном, высказывающийся про все весьма кратко. Например, на восторги влюбленного Аркадия по поводу его дамы сердца он отозвался двумя словами: ”Хорошая девчонка“. ”И все?” – спросила я тогда, но подруга моя, про которую он это сказал, очень гордилась этим высказыванием и находила его весьма исчерпывающим. Виктор уже тогда был кумиром, всеми обожаемым, отстраненным. Как принц, накручивал на себя шарфы, закатывал рукава на черной куртке. Но подражать ему было трудновато – он передвигался как кошка, волосы, казалось, стояли ирокезом сами по себе, по-корейски. Узкие глаза, которые он подводил, копировала даже я. Если нужна была толпа на съемки для фильма ”Асса“, он совершал всего один звонок, и в указанное время в Зеленом театре стояла огромная толпа и бесплатная массовка для финальной сцены!»

Аркадий Высоцкий, сценарист, режиссер:

«Я действительно был немного знаком с Виктором Цоем и остальными ребятами из группы ”КИНО“, но у меня нет никакого желания делиться этими воспоминаниями. Кроме того, я уже очень плохо помню все, что тогда происходило… У меня есть фотографии, но ни точной даты, когда эта пленка была снята, ни обстоятельств съемки я уже не помню. Единственное, что помню – это ВГИК, место, которое мы называли ”переход“ – остекленный коридор вел от главного корпуса к учебной студии. Не уверен, но возможно, это тот момент, когда Цой приехал озвучивать ”Йя-Хху“, учебный фильм Рашида. Но, возможно, это снято годом позже, в тот день, когда после скандала в ”Зеленом театре“ на съемках ”Ассы“ мы с Рашидом по просьбе Тани Друбич уговорили Цоя остаться в Москве и встретиться с Соловьевым во ВГИКЕ. Других эпизодов посещения Цоем ВГИКа я не помню.

Вообще-то Витя с Юрой Каспаряном у меня вдвоем были только один раз, ночевали пару ночей. У них был концерт в Дубне, они приехали, и днем мы были во ВГИКе, а вечером ездили на концерт, возможно, это все снято именно в тот приезд».

Георгий Острецов, художник, модельер:

«Сохранилась фотография – мы в коридоре ВГИКа, когда ”Йя-Хху“ готовили… Это моя единственная встреча с Цоем. Мы провели день в одной компании, но потом не общались. Цой с Каспаряном все время играли в кунг-фу, чем привлекали общее внимание, было весело, но сам Цой был уже на пике славы. Как Котельников потом сказал: ”Что ты хочешь, чувак в цепях имиджа“».

Перед съемкой финальной сцены фильма с выступлением группы «КИНО» по замыслу режиссера был устроен небольшой, разогревающий публику концерт. По многочисленным воспоминаниям, первой выступала группа «Вежливый отказ», затем «Звуки Му». Поскольку музыка «Вежливого отказа» была достаточно специфична, часто прерывалась всевозможными перфомансами, то поклонники «КИНО», ждущие Цоя, недовольно свистели и выкрикивали: «Уходи-и-и!!! Оставь телефон – и иди-и-и!!!»

Когда же выступление «Вежливого отказа» закончилось под одобрительные вопли зрителей, не очень вежливо отказавших (в большинстве своем) этой группе в уважении и понимании их музыки, на сцену вышли «Звуки Му», которые уже тогда были культовой рок-группой. Публика весьма и весьма оживилась, поскольку выступление Мамонова было очень интересным и на тот момент довольно зрелищным, и, разумеется, приняла все «на ура».

После выступления «Звуков Му» на сцене наконец появился долгожданный Виктор Цой, еще не «раскрученный» тогда по телевизору «кумир молодежи», а «широко известная в узких кругах» поклонников советского рок-андеграунда звезда. Восторженный рев зрителей достиг максимума. По воспоминаниям очевидцев, было очень забавно слышать из толпы крики типа: «Цой – отец родной!!!» Молодежь, увидев Цоя, буквально впала в экстаз, и, после того как группа «КИНО» исполнила пару песен и прекратила играть, зал просто взорвался.

Вышедший на сцену Сергей Соловьев попытался объяснить зрителям, что снимается фильм, необходимо помочь снять небольшой эпизод, но уже практически неуправляемая толпа, мало знакомая с творчеством Соловьева и вообще плохо представляющая, кто он такой, ничего не слушала. Собравшиеся громко требовали, чтобы «…толстый мужик убирался на хер и чтобы Витька продолжил свое выступление…».

Наконец часть зрителей, видя, что Цой со сцены не уходит, решила все-таки немного успокоиться и прислушаться к тому, что говорит этот странный «толстый мужик». В образовавшейся между криками паузе Соловьев, сорвав голос, сумел объяснить собравшимся, что он – режиссер, что он снимает сейчас свой новый фильм, что в данный момент ему нужно снять очень важный эпизод этого фильма, как раз с участием группы «КИНО», и что он очень просит всех зрителей ему в этом помочь.

Поняв наконец, в чем дело, толпа вновь радостно загудела, причем ее радость мало смутило даже упоминание о фонограмме, под которую будет петь Цой. Тех же, кто недовольно засвистел, Соловьев успокоил тем, что, после того, как нужный ему эпизод будет снят, выступление группы «КИНО» продолжится и все песни будут дальше опять исполняться вживую, без всяких фонограмм, поскольку под фонограмму надо только снять песню в этом эпизоде, а то вживую при киносъемке нельзя.

Появившиеся на сцене трое или четверо людей из съемочной группы начали разрывать вынесенные упаковки, доставать оттуда спичечные коробки и забрасывать эти коробки в первые ряды. Сквозь вновь усилившийся радостный рев толпы зрителей Соловьев с трудом пояснил, что горящие спички необходимы для сюжета и что поймавшие эти коробки должны перебрасывать их дальше, так, чтобы досталось всем. Коробок со спичками было очень много, так что, если судить по снятому эпизоду фильма, спички достались действительно практически всем зрителям.

Собравшиеся, проникнувшись столь высокой задачей помочь «важнейшему из искусств», вовсю принялись разбрасывать коробки со спичками во все стороны. Некоторые уже и поджигали их прежде времени и горящими бросали в своих соседей, что вызывало в толпе панику…

Наконец все было готово и началась съемка эпизода. Группа «КИНО» начала играть (под фонограмму, как и предупредил Соловьев), Цой запел. Зрители в это время вовсю продолжали зажигать спички, поднимая их горящими над своими головами и заходясь в экстазе…

После того как съемка эпизода была завершена, «КИНО» исполнило еще несколько песен, нарушив при этом все графики, поставленные режиссером. Цой просто не мог подвести собравшуюся публику…

Юрий Шумило:

«Перед съемкой ”КИНО“ был разогрев. Внутри рокерской тусовки была своя непростая жизнь, были черные и белые, кого-то там считали лабухом. Помню, что они долго препирались по поводу присутствия на сцене негра Вити – Димки Шумилова – и Сережки Рыженко. Помню, что публика ждала БГ, а БГ не было… Съемочный процесс происходит определенным образом. И пока не готовы все службы, съемку начинать нельзя. Собралась многотысячная толпа, которая ждала концерта Цоя и которой совершенно невозможно было объяснить, что не готов свет, или операторский кран, или еще что-нибудь. Ее это совершенно не волнует. Она ждет, когда все начнется. Поскольку тогда подобные события были чрезвычайно редки, набилось немыслимое количество народа, причем народа не очень договороспособного.

У меня было сто человек дружинников, те же любера в клетчатых штанах, только с повязками, и тридцать человек ментов. Я исходил из того, что у нас 990 посадочных мест и тридцати ментов из местного отделения вполне достаточно. А на место одной жопы садилось три. Скамейки ломались. Я был не готов. Это был вообще первый такой хеппенинг в Москве. Опыта не было ни у кого. Блюша, Саша Блюмин, вытащил большой короб со спичками и начал их раздавать. Пока был разогрев, пока снимали какие-то второстепенные планы, люди развлекали себя, как могли. Я как-то растерял своих сто дружинников – они сняли повязки и слились с толпой. Кому-то дали по голове. Потом, уже в конце, я видел, как один из моих стоял у сцены и бил кого-то молотком, свирепствовал, как все.

В итоге пришли тысяч 12–13 зрителей – неуправляемая толпа. Я носился с микрофоном, пытался навести какой-то порядок, но от меня ничего не зависело. Более того, любой мог дернуть меня за ногу и меня затоптали бы и не нашли. Началось буйство. Жгли дымовухи, у одной женщины загорелись волосы. Я сначала потушил ее, а потом просто взял за кадык и вырубил того, кто ее поджег. Когда был снят номер Цоя для фильма, я понял, что мы уже окончательно вывалились из светового режима, подошел к Вите и говорю: ”Все сняли, хорошо, уезжаем“. Он: ”Нет, я обещал допеть“. Я говорю: ”Вить, сейчас люди погибнут, ты видишь, что происходит?” – ”Я им обещал, я буду петь“. Я говорю: ”А если я тебе въе…у сейчас?” – ”Ну въе…и“. Я понял, что он готов драться. Скорее всего, весь разговор был слышен в микрофон, потому что, когда я обернулся назад, я понял, что все эти тысячи человек меня ненавидят. И это было так страшно – вот эта чаша с неконтролируемой толпой, с этими огнями, с этими горящими глазами. В меня полетели коробки спичек, кто-то кинул туфли, я увидел этого человека с молотком… Состояние было близко к безумию. Я подошел, выдернул какой-то шнур, кто-то меня обхватил, оторвал от земли и уволок со сцены. Это был Павел Тимофеевич Лебешев. Пока мы разбирались, на сцене спели еще пару песен и все закончилось. Потом за кулисами появился какой-то главный московский пожарник. Оказывается, люди, уходя, перевернули пожарную машину, просто уронили ее на бок…

Я до сих пор счастлив, что тогда никто не погиб, не покалечился, хотя я не уверен, может, что и было. Я оставался на передовой один, директор картины Вовка Дудин посидел в ложе дирекции и свалил. Как администратор на площадке я должен был после съемочного дня заполнять рапортички. Я с перепугу написал, что все было нормально, но рассказал, как все было на самом деле, своей подруге – диспетчеру в студии. А она на следующий день доложила главному диспетчеру, что была такая беда. И понеслось: ”Почему не доложили, были безобразия…” Помню, что тот главный пожарный чуть ли не до драки спорил с каким-то комсомольским деятелем за право меня расстрелять…

Цой сильно изменился после нашей картины. У него во время съемок образовались отношения с Наташей Разлоговой, девушкой из хорошей семьи, сестрой кинокритика Кирилла Разлогова. Наташа работала у нас помрежем, то есть бегала, меняла кадры, номера, вела всю документацию помрежа. С ее двумя иностранными языками это, конечно, не соответствовало ее уровню. У меня было такое впечатление, что она наш фильм рассматривала с прицелом на какие-то изменения в личной жизни. Когда появился Цой, она очень сильное влияние на него оказала. У него, безусловно, был какой-то нечеловеческий, животный магнетизм и специальный поэтический дар, но Наташа дала ему какую-то широту, он буквально видоизменился под ее влиянием. Она была отчасти его менеджером, и, видимо, не без ее участия он связался с Айзеншписом. Его карьера начала развиваться, он стал собирать стадионы, начался чес на его имидже, на его имени. Завистники в рокерских кругах тут же заговорили, что Цой продался. Вот и шубу купил себе волчью… Было такое. Но Наташа его реально разнообразила, расширила кругозор. Может быть, я придумываю, но в альбомах, которые выходили после ”Ассы“, я слышу Наташу, какие-то ее нотки, настроение, состояние».