Текст книги "Виктор Цой. Последний герой современного мифа"

Однако Рашид Нугманов тоже ошибается.

Андрей Машнин:

«Фирсов устроился в ”Камчатку“ 25 сентября 1986 года. Цой примерно через неделю после Фирсова. Причем устроился официально, поскольку был отправлен на курсы…

Что касается меня, то я работал в ГРСТ-1 – Городском ремонтно-строительном тресте – стропальщиком и заведовал музыкальной частью самодеятельности. Репетировали как раз в общаге на Блохина. Все это происходило в 1986–1987 гг.

Сидим как-то у моей подруги из трестовской самодеятельности. Окно во двор открыто, 4-й этаж. Подошла она к окну, говорит: ”Во, Цой с бачками. Видел?” Я тоже выглянул, действительно, Цой по двору шарахается. Говорю: ”А что вообще происходит?” Она говорит: ”Так он работает внизу, в кочегарке. Я и начальника их знаю, Толика. Давай познакомлю, споешь ему что-нибудь заодно, там все музыканты работают“. Думаю, ладно, почему нет. Так я и попал в ”Камчатку“ осенью 1987-го и в начале следующего сезона устроился туда на работу.

Топили мы женскую общагу ГРСТ-1. Работали сутки через семь. На смене должны были одновременно находиться два человека – кочегар и зольщик. Кочегар – квалифицированная специальность, а зольщик нет. Подразумевалось, что кочегар топит котлы и следит, чтобы не рвануло, а зольщик чистит их и выносит золу и шлак. Чтобы стать кочегаром, как я уже говорил, нужно было иметь удостоверение или пойти на трехмесячные курсы. Я устроился зольщиком и сразу пошел на курсы. Цой до этого немного кочегарил в другом месте, но тоже у нас учился.

У кочегаров и зольщиков была разная зарплата, оклад зольщика – 70 рублей, кочегара – 105 рублей + 10 рублей премия. Но мы делили деньги поровну, обязанностью начальника «Камчатки» было это проделывать каждый месяц.

Рабочие сутки проходили так. Заступаем в 23.00. Принимаем смену: котлы почищены, зола и шлак вынесены, пол подметен и полит из шланга, посуда помыта, мусорное ведро пусто. Обязательно переодеваемся и переобуваемся. Одежка, у каждого своя, висит на вешалке в бутербродной. Там как раз долго валялись рабочие кроссовки и прочие штаны Цоя. Все пожгли, пока он еще жив был. Потом молодежь убивалась по этому поводу. А кто ж знал.

Первым делом идем расковыривать смерзшийся уголь, который кучей лежит на улице, возле специального проема. Потом идем в угольную, там долбим пикой ту же кучу снизу, чтобы посыпалось внутрь. Потом скребком загребаем вниз как можно больше. В фильме ”Рок“ Цой как раз этим и занимался в угольной – загребал внутрь уголь через проем.

Кстати, в котельне было три котла. Если смотреть на них от входа, то слева, напротив двери, был паровой котел – как раз летний, а средний и правый назывались “водогрейные”. Их топили весь отопительный сезон. Конструкция у них была разная. Паровик работал без моторов. От него нагревались два больших бойлера в бойлерной, в которую был отдельный вход со двора. Летом по ночам не топили, только днем, и смена была примерно с 12:00 до 18:00. То есть надо было нагреть воду к приходу общежитских девиц с работы.

После смотрим, что в журнале понаписали за время нашего отсутствия. Пишем сами: смена № такая-то, число, стишок какой-нибудь, картинку, что угодно, что лезет в голову. А что там еще можно делать столько времени: компьютеров и мобильников не было. Только читать, писать, играть на гитаре, разговаривать, бухать, веселиться со знакомыми девушками. Время от времени подкидывать уголь. В конце сдать смену, то есть почистить котлы и все прибрать.

Бытовой техникой почти не пользовались. По телевизору смотреть было нечего. Радио тоже никто не слушал тоскливое, сами пели намного чаще. И было кому. Играли почти все, писали тоже, в том числе гости. Бывало, приходишь в 12, выгребаешь из паровика вчерашний шлак сверху и золу снизу, выносишь на улицу в бачках. Идешь в бойлерную, перекрываешь краники на душ и прочий внутренний водопровод. Потом растапливаешь котел дровами. Дальше – угля помаленьку, уголь разгорается, и топишь уже в полную силу углем. Следишь за давлением на манометре. Если давление слишком большое, приоткрываешь дверку топки, давление падает. Температуру в системе показывает градусник. Потихоньку ползет вверх – 40, 50, 80. В котельне начинает пахнуть паром. Как раз к 5–6 вечера два бойлера нагреваются до кипятка, идешь опять в бойлерную, открываешь краники, и горячая вода из бойлеров поступает в душ и на кухни. Прекращаешь топить и можешь вообще отправляться домой. Для страховки топку можно приоткрыть на пару сантиметров, тогда уже точно ничего не рванет, просто догорит и погаснет. Зимой (осенью – весной) топили два других котла – средний и правый. Они уже работали от насосов. Там была суточная работа, и в котельне постоянно работали моторы. Очень такой привычный характерный звук.

Привычных звуков было несколько.

1. Моторы.

2. Лязганье железа о железо.

3. Скрип открывающихся – закрывающихся заслонок.

4. Шкрябанье лопаты по углю или по полу.

5. Шурование, выгребание шлака – золы.

6. Стук в дверь с улицы.

7. Шаги за дверью комнаты – приближающиеся или удаляющиеся.

Зимой за давлением особо следить не приходилось. Опять же, можно было ориентироваться на запах. Если паром запахло, надо убавлять жар. Но это редко бывало. Держали все температуру порядка 60, если не очень холодно. А в мороз уже 80–90 надо было. Умеючи это было не так уж сложно…

Мало кто из внешнего мира знал тогда, где находится котельная и существует ли она на самом деле. В том, что существует, многие убедились, посмотрев фильм Алексея Учителя ”Рок“, но и после фильма не было к нам паломничества. Оно началось 15-го августа 1990…

С самим Цоем у меня отношений не было вообще. В ”Камчатке“ я просидел полсезона, пока он еще работал, но он тогда работал редко. Скорее всего, Толик за него и работал, пока Цой где-то снимался или выступал. Кроме собственно Толика, я из своего уголка наблюдал всех тех, кто к нему приходил в гости. Народу часто было много, и я сейчас не помню, кто именно там был. Сплошные ассушки. Я тогда плохо всех знал. Никаких записей и фотографий не осталось. В журналах тех времен хаос, ничего не понять, к какому точно времени относятся разные записи. То есть в памяти зацепиться не за что. Освоился я там уже в 88 году, перезнакомился со всеми, но Цой уже ушел на повышение. Может, заходил еще пару раз. Где, с кем и как я знакомился, я тоже толком не помню, все перемешалось в голове… Я стеснялся везде ходить за компанию, хотя были все возможности. Начальник меня водил, например, на премьеру программы ”Группа крови“, это я помню. Прошли мы на халяву, понятно, посмотрели концерт, но я ни в какие гримерки тогда еще не привык ходить, был в зале, а потом сдриснул. И это типичный пример. Мне постоянно было неловко куда-то пролезать и там торчать…».

Анатолий Соколков:

«Помню, его день рождения отмечали… 25-летие… Мы пришли в кочегарку, получили деньги и купили несколько ящиков приличного вина. Потом поехали на квартиру. Башлачев, кстати, присутствовал. Помню смешной момент: народ кругом уже пляшет, все «хорошие». А Цой подходит ко мне и хитро так говорит: «Я думал, что я самый пьяный, а ты еще хуже!» Когда бойцы попадали и разъехались, Витька с Марьяной и я с женой принялись будить прикорнувшего на стульчике Башлачева. Переложили его на кровать. А из упавшей сумки вывалились две бутылки вина. Он про них забыл в процессе дня рождения. Все долго смеялись, похмелились».

Дмитрий Шагин:

«Он очень удачно попал в ту котельную. Как раз режиссер Учитель снимал тогда фильм ”Рок“, там есть замечательные кадры, как Цой кидает в топку уголек, как набирает тачку, как сидит компания там с гитарой. Работа – не сказать чтоб очень тяжелая. Тем более что Цой был физически крепкий парень. Это довольно небольшая котельная, там стоят котлы-универсалы, тоже небольшие такие. Нормально. Даже лучше, чем когда котельная на газу. Газ имеет свойство взрываться, утекать и так далее. Опасное вообще дело. Цою в котельной нравилось. Он говорил: ”Я людей отапливаю, тепло им даю“. Отапливали они общежитие, если не ошибаюсь”».

Сергей Фирсов:

«С Цоем мы очень тесно тогда общались. Постоянно ездили с ним в Москву и обратно, и кочегарили вместе на ”Камчатке“. Я записывал его редкие акустические концерты и распространял альбомы, что писали Тропилло и Вишня. Цой вместе со своими друзьями часто посещал американское, немецкое и французские консульства, где ему дарили множество gifts – кассеты, маечки, футболки… Все это я скупал у него подчистую. Визиты и встречи были столь частыми, что какое-то время на это он мог спокойно жить. И Африка, и Гурьянов постоянно тусовались с иностранцами, я и у них скупал все подарки. Денег же было много, зарабатывал я более, чем достаточно».

Алексей Коблов:

«Видел и встречал Цоя не только на концертах, но и вне их, как говорится, задолго до того, как он стал мейнстримом. Вполне закономерно и заслуженно стал, надо сказать, да и остается по сей день. И будет и далее, не извольте сомневаться. Все остальное абсолютно не важно. Я бывал в котельной ”Камчатка“, именно в смену Цоя, причем не как фанат, а так, чисто перетусоваться, пока связь с моими питерскими родственниками и друзьями не наладится. Немногословное, правда, было общение, апокрифы не врут. Мы с ним не один раз виделись в компаниях, хоть и не были особо знакомы.

У меня была черная футболка с надписью “KINO”, из тех, что Стингрей всем участникам RED WAVE привезла, мне ее сам Виктор подарил, потом я ее передарил или поменял на что-то, не помню точно на что, помню только, что недолго у меня продержалась. Хорошие были футболки, названия групп латиницей, причем не просто напечатаны, а какой-то резиной, что ли, оттиснуты…

Была одна замечательная история, году в 1986-м или 1987-м. Я сидел в Питере, на проспекте Ветеранов, в гостях у небезызвестного Сергея Фирсова, архивариуса Ленинградского рок-клуба, и не только, переписывал там себе какую-то музыку на катушки на одном из его бесчисленных магнитофонов, что характерно – не русскоязычную, а западную. У Фирсова же не только русский рок был, само собой, а и Запад тоже. Ну и я с юных лет был таким, увлеченным слушателем самой разной музыки, начинал-то вообще с Запада, как и многие.

В это же время к Фирсову в гости пришел Цой, которому тоже надо было себе что-то переписать на кассету, в частности один из альбомов Duran Duran, с дискографией которых я к тому времени был весьма хорошо знаком, тогда вообще всякий new wave был на слуху. И я решил проявить эрудицию меломана. Говорю, мол, знаю эту пластинку, слышал, она 1982 года выпуска. Через несколько минут поступил неторопливый ответ от Цоя: да нет, 1983-го. И тут я немного растерялся: я же точно знал и помнил, какого она года. Возразил: да нет, 1982-го, точно, мол, у меня же все ходы записаны. И так мы с ним с довольно длинными интервалами и обменивались скупыми репликами, стоя каждый на своем. А когда все было уже записано, качество записи проверено, а сама кассета была извлечена из магнитофона и положена в карман, Цой, уже уходя, задержался на секунду в дверях, посмотрел куда-то мимо меня и сказал: ”А может, и 1982-го“. И пошел себе восвояси. И тут до меня наконец-то дошло, что ему было совершенно все равно, какого там года эта запись, просто надо было что-то там послушать, на тот момент его интересовавшее. Такая сцена из неснятого кино получилась, встреча музыканта и меломана. Так что все остальное действительно абсолютно не важно…».

Олег Котельников:

«Как-то сижу на Загородном у Андрея Медведева, заходит Марьяна Цой:

– О, Котельников, ты же у нас безработный, правильно? – с ходу прищучила меня Марьяша, на что я попытался отбрыкаться:

– Да, типа, я и не собираюсь… еще пока можно полгода, как минимум…

– Нет, – твердо сказала Марьяна, – у нас тут цейтнот со временем, и нам нужен восьмой. Ты должен пойти. Друг ты или не друг?

Я пожал плечами:

– Ну ладно, надо так надо, я иду.

Передал трудовую книжку и устроился в котельную.

Два года работал за семьдесят рублей. Формально должен был сутки через трое, но выходило так, что каждый из нас мог работать всего четверо суток в месяц, это было весьма удобно. Для обеспечения такого графика работать должны были стопроцентно свои – чтобы, если Цой уезжал, например, Машнин смог его подменить. А если Машнин не может, тогда Фирсов. Когда ездили все, отдувался за всех Начальник, потом деньги ему отдавали – он вел учет взаимодолгов. Часто так бывало. Работал еще Задерий, Башлачев, я, Цой, Фирик, Начальник, Машнин.

Кто кочегаром был оформлен, кто зольщиком. Кочегар должен был в паре работать с зольщиком, а работали по одному – сутки через шестеро. Никто не переламывался, поскольку у каждого из нас восьми было много друзей и очень много общих друзей, которые изо дня в день тусовались вместе в нашей котельной. Помимо них, ежедневно ватаги ушлепков-дармоедов со всего совка, самого разного этноса все время торчали в котельной или где-то рядом. Фирсов – общественный деятель и распространитель всякой фигни. Ранее он работал на железной дороге, и к нему постоянно вписывались на ночлег какие-то иногородние друзья. Всегда можно было попросить их перебросить к печи угля, что они с удовольствием исполняли. Самое плохое в нашей работе была зола. Через два года я оттуда ушел, поскольку в легких уже кверху все подступало…».

Именно в котельной «Камчатка» 19 февраля 1987 года Цой написал «Романс» – небольшой рассказ-фантасмагорию. В архиве материалов Виктора, хранящимся в архиве семьи Цой, «Романс» представлен как текст, набранный на печатной машинке, что было весьма необычно для Цоя, никогда не печатавшего свои мысли и тексты песен. Да и самой печатной машинки ни в доме Марьяны и ее матери, ни в доме родителей Виктора не было.

Рашид Нугманов:

«Дело зимой было, дату не помню. Мы сидели в кочегарке. Его смена была. Он не читал мне ”Романс“, а дал мне прочитать, свеженаписанный. Цой обычно писал от руки. Я лично никогда не видел его за печатной машинкой… Я прочитал, потом поболтали. Этот текст наверняка стеб в стиле ассовской тусовки, мистификация… Кстати, когда Виктор впервые прочитал мне ”Романс“, он предложил мне возродить подпольный журнал о роке, который я когда-то выпускал с Евгением Бычковым под названием ”Згга“. Виктор горел идеей публиковать в нем разные мистификации и небылицы о рок-группах, включая ”КИНО“, и странные рассказы типа ”Романса“ под видом фактов и репортажей с событий, которых никогда не было, или рецензии на несуществующие альбомы, концерты и записи, чтобы фаны за ними гонялись впустую. Этот стиль – неотъемлемая черта раннего Цоя, когда правда и ирония могут тесно переплетаться…».

Анатолий Соколков:

«Цой печатал этот опус на машинке у нас в кочегарке. А я редактировал страницы. Витя написал первую часть, принялся за вторую. Но Марьяна роман раскритиковала, Цой разозлился и все порвал. Но, как оказалось, не все – часть все-таки нашли, она опубликована. Веселый авангард такой…».

Как позднее стало известно, «Романсов» сохранилось два. Второй вариант предстает перед читателем несколько иным – укороченным, с менее прописанными образами, с заметной трудностью при подборе слов и мыслей. Этот вариант сохранился в одной из записных книжек Виктора. Написан он обычной синей шариковой ручкой. Кстати, довольно интересно, что Наталия Разлогова считала хранящийся у нее вариант «Романса» единственным и совершенно не знала о том, что существует другой, уже изданный в 1997 году.

Объяснение этому факту найти сложно, но можно. Из рассказа Соколкова следует, что Виктор, как известно, совершенно не дороживший черновыми материалами, написал «Романс» в Ленинграде (чуть позже напечатав его на машинке в «Камчатке») и, после критики Марьяны, уничтожил. Один вариант текста (не уничтоженный Цоем) Марьяна нашла среди других черновиков и издала в 1997 году. А что касается варианта, оставшегося в блокноте Виктора и сохранившегося в архиве Наталии, – то это, по-видимому, основной черновик «Романса», сама задумка.

Олег Котельников:

«Как мы с Владиславом Гуцевичем отучили Виктора Цоя прозу писать? Очень просто. В начале восьмидесятых все его старшие товарищи – БГ, Володя Тихомиров, Шинкарев – все как один бросились в прозу. Они все сказочниками стали. Витька тоже решил примерить на себя это одеяло и тоже занялся было литературной деятельностью. Я прихожу на работу, смотрю, Виктор Робертович пишущую машинку принес компактную, сложил аккуратно, а под ней листы. Глянули мы с кем-то из общих друзей на это чтиво и решили ответить. У нас вахтенный журнал был, в котором отмечались дежурства, и все там что-то писали, рисовали. БГ пришел, написал что-то, а Фирик это вырезал, сложил вчетверо и спрятал себе в бумажник. Пришел Гуцевич, и мы стали с ним в этот журнал роман писать про гибкость. Тогда же перестройка была, гибкими надо быть. И мы так тонко все расписали, что когда Цой прочитал, он больше никогда не пытался писать прозу».

Андрей Машнин:

«В первом тонком котельном журнале была написана поэма ”Про гибкость“. Написали ее два человека. Один из них Котельников, второй Гуцевич… Так вот. Там был такой момент, что кто-то, э-э… Кинчев, что ли, вышел на сцену и внезапно заорал: ”Менты, Шевчуки и прочие гады, во-он!!!” Дальше было, что все напряглись, Цой задергал мышцей и т. д. Очень смешное чтение было. Так что тоже своего рода поговорка. “Менты и прочие гады” – это был понятный ряд, а вставить туда Шевчука, который был тогда, совсем наоборот, очень положительный герой, да еще во множественном числе, – это было смешно, да».

* * *

В конце июня, через неделю после своего 25-летия, Цой вместе с Каспаряном и Марьяной едут в Тулу на музыкальный фестиваль, куда группу «КИНО» пригласила Лариса Фирсова, временно исполняющая обязанности директора ДК Профсоюзов. В Туле «киношники» провели 27 и 28 июня 1987 года. Вот как вспоминает Лариса события тех дней:

«Тогда слова ”рок“ в Туле еще боялись, поэтому мы задумали провести ”Фестиваль молодежной музыки“. Концерт приурочили ко Дню молодежи. На фестиваль собрали местные творческие коллективы, но самой главной задачей для меня было – привезти в Тулу Цоя! Я позвонила в Ленинградский дом творчества, там мне дали телефон Марьяны Цой, которая занималась всеми административными делами. У группы были какие-то проблемы, поэтому мне предложили акустический вариант – Витя Цой и Юра Каспарян. Договорились на два выступления, каждое – по сто рублей. Для сравнения: за выступление ”Зоопарка“ мы заплатили 700 рублей. Правда, и двести тогда найти было очень тяжело.

Я вышла на Советский райком комсомола и попросила деньги. Комсомольцы пообещали дать половину, а остальное оплатил ДК Профсоюзов. Упросила ”Тулауголь“ выделить номер в ведомственной гостинице на Первомайской…

Цой и Каспарян оказались очень простыми ребятами… Были скромно одеты в черные полукеды с белыми полосками, черные рубашки, черные штаны. Я попросила Витю посидеть в жюри фестиваля. Он сказал: ”Не вопрос! Хоть и не люблю никого судить“. Кто помнит те времена, поймет меня. Денег ни на что не было. Я дала ребятам 10 рублей на чебуречную, а сама побежала домой готовить обед. Наварила молодой картошки, нажарила котлет, завернула кастрюльки в фольгу и принесла в ДК. Помню, ели с удовольствием. Да они вообще были очень неприхотливы! Виктор спокойный, уравновешенный, воспитанный. Каспарян чуть погорячее – фамилия обязывает, но тоже очень хороший парень. Марьяна все шумела, что ”Коррозия металла“, выступающая перед ”КИНО“, навоняет на сцене дымом и Витя будет кашлять. А он успокаивал ее. Мол, бог с ними, пусть «дымят». Еще помню, Витя и Марьяна часто бегали звонить в Ленинград – их сыну Саше было тогда полтора годика и они беспокоились, как он там. Что удивительно, ребят совершенно не интересовали деньги. Они больше интересовали Марьяну. Когда я отдала им первые сто рублей, она сразу же убрала их в кошелек и спросила, где тут у нас барахолка. Я рассказала, мол, в Мяснове. Марьяна рванула туда и у какой-то бабушки прикупила винтажные туфли 40-х годов. Так они ей понравились! А я переживала – ребята работают, а денежки Марьяна тратит…

Туляки приняли ”КИНО“ на ура! Это был глоток свежего воздуха. Народ просто ошалел от того факта, что ЦОЙ В ТУЛЕ! Зрители смотрели на него как на небожителя. Многие до конца не верили, что Витя приехал в наш город.

Во второй день, в воскресенье, мы гуляли по проспекту Ленина, сидели на фонтане напротив ДК Профсоюзов, болтали. Я подарила Вите и Марьяне тульский самовар. Кто знает, может быть, из него до сих пор пьет чай их сын?..

”КИНО“ отыграли второй концерт, пора было расплачиваться. Я подхожу к лидеру райкома комсомола. Он мне: ”С деньгами сложно…” Я: ”Да вы что? Мы же обещали. Давайте сто рублей, или я про вас в газету напишу”.

Самое интересное, что Витя и Юра вели себя очень спокойно. Я работала со многими артистами, и большинство из них начинает сразу истерить по поводу денег. Здесь же было ясно: отдадите вы нам 100 рублей – хорошо, не отдадите – не страшно. Видимо, я запугала комсомольцев, потому что за несколько часов до отхода поезда они все же привезли к гостинице оставшуюся часть гонорара… Помню, как мы с чемоданами ехали на троллейбусе № 8 на Московский вокзал. Троллейбус был переполнен, мы еле-еле втиснулись на заднюю площадку. Всю дорогу Витька рассказывал мне о сыне… Я попросила Марьяну прислать мне билеты для отчетности. Мы договорились, что когда-нибудь ”КИНО“ приедет к нам в Тулу в полном составе. Вскоре я получила от Марьяны письмо. В конверте лежали билеты и записка: ”Привет! Как дела? У нас все хорошо! Привет сраным комсомольцам!”

Витю я уже больше никогда не видела. А с Юрой довелось встретиться, когда мы поехали с коллегами в Ленинград на экскурсию. Юра пригласил меня к себе домой. Мы пили кофе, слушали музыку, он рассказывал о своей невесте Джоанне Стингрей…

Я благодарна тому молодому человеку, что сделал на память фотографии. Я не предполагала, что буквально через год после фестиваля в Туле Цой станет мегазвездой и будет собирать стадионы! А после его смерти эти фотографии превратятся в раритет…».

В период с 27 по 28 июля 1987 года Цой побывал в Желтых Водах. Город Желтые Воды Днепропетровской области – урановая столица бывшего СССР, а теперь Украины. Там располагается крупный уранообогатительный комбинат, где и давал концерт Виктор.

Тогда в Желтых Водах работали много молодых специалистов-химиков, окончивших лучшие химико-технологические вузы Москвы и Ленинграда. Они приезжали на комбинат по «комсомольским путевкам». Именно в зале Желтоводского химкомбината и прошло первое выступление Виктора Цоя в Желтых Водах.

Второй концерт прошел в кинотеатре «Мир», в зале дискоклуба «Эхо». Концерты организовал знакомый Цоя – Анатолий Простаков, дома у которого и ночевал Виктор. Сохранились две неплохие записи выступлений Цоя в Желтых Водах – одна с концерта в «Мире», сделанная Владимиром Борщевым, вторая сделана в зале Желтоводского химкомбината. Дело в том, что в первый день Цой исполнил 15 песен, на второй день 14. Но получилось так, что на втором концерте он исполнил 5 новых песен по сравнению с первым концертом. Кстати, очевидцы приезда Цоя утверждают, что существует еще домашняя запись, сделанная в квартире Простакова…

Константин Бречко:

«Концертов было 2. Минут по 40–45. Практически без комментариев. И для очень маленькой аудитории. В дискозале было всего 60 кресел, плюс еще около 20 посадочных мест по бокам. Концерт почти не согласовывался с культмассовым отделом ДК (к которому мы относились), посему большинство вопросов решались на свой страх и риск.

Первый концерт Цой спел практически на свое усмотрение, кстати спев на обоих концертах ”Группу крови“, в то время еще не исполненную для народа. Сказал, что мы чуть ли не первые слушатели. В перерыве между концертами его попросили исполнить вещи, которые нам были более знакомы (записи таскали непосредственно из Ленинградского рок-клуба) – “Троллейбус”, “Алюминиевые огурцы”, “Восьмиклассница”. 87-й – время еще было тяжелое, поэтому все прошло тихо и не шумно. На следующий день он отдохнул здесь и, если мне память не изменяет, на третий Простаков отвез его на самолет».

Анатолий Простаков:

«Прилетел Цой в Кривой Рог, и провожал я его оттуда же. Ему удобней же было, летел самолет прямой из Кривого в самый Ленинград… Жил Цой у меня дома. Фотографировал все – и концерты и прогулку по городу – Юрий Холмогорский. Цоя не приглашали на фотосессии тогдашние фотопрофессионалы, а любительские черно-белые снимки, сделанные в великом множестве фанатами на концертах, были низкого качества.

Цветное фото в то время даже во многих фотостудиях было, мягко говоря, плохое. Холмогорский же сделал целый фотоальбом с Виктором. В этом альбоме тоже есть снимки среднего качества, то немного передержанные, то немного недоэкспонированные, то подсвеченные другим тоном, то не в фокусе… Но главная портретная фотография выполнена просто идеально. Даже сегодня нет ни малейшего желания ее обрабатывать фотошопом.

Я недавно обнаружил, что именно снимок Юрия Холмогорского, сделанный на фоне кирпичной стены обычной девятиэтажки, является наиболее цитируемой фотографией Виктора Цоя…».

В 1992 году Анатолий Простаков передал фотопленки из архива Юрия Холмогорского Юрию Белишкину. Позже на основе этих фото был выпущен широко известный «Случайный фотоальбом».

Во время проведения летнего Московского кинофестиваля «КИНО» выступило 9 июля 1987 года в знаменитом клубе «ПРОК» (Профессиональный клуб), который работал в Доме кино. В те дни Москва как никогда влекла иностранцев, и на фестиваль не требовалось приглашать мировых звезд по два раза. В рамках работы «ПРОКа» проходили жаркие политические дискуссии, после которых допоздна игрались рок-концерты.

Как вспоминал финский тележурналист Рейо Никкиля, они со своим напарником Кристианом Вальдесом оказались единственной телевизионной группой, снявшей концерт «КИНО». Кристиан снимал видео, а Рейо писал звук на новейшем оборудовании.

Все толпились перед сценой, прыгали, танцевали и подпевали Цою. У стен зала стояли небольшие столики, за которыми сидели мировые звезды, среди которых были Олег Янковский и Роберт де Ниро.

По воспоминаниям очевидцев, в частности Александра Липницкого, именно на этом концерте Гурьянов и «Африка» доставили залу огромное удовольствие своей энергичной, бесшабашной манерой «выделять» ритм, а самому Липницкому несколько неприятных минут доставили разборки со Стасом Наминым, которому они разорвали все пластики на ударной установке.

Сам Цой, с которым Рейо сумел пообщаться после концерта в гримерке Дома кино, был, по его словам, полной противоположностью рок-гиганту на сцене и на задаваемые ему вопросы отвечал с явной неохотой…

К большому сожалению, руководство финского гостелерадио, в архиве которого находится запись, сделанная Кристианом Вальдесом и Рейо Никкиля, решило не продавать ее, найдя какую-то объективную, по их мнению, причину. В Интернете появился лишь небольшой отрывок из фильма Вилле Хаапасалло, в котором использован фрагмент из сделанной на «ПРОКе» записи…

Юрий Каспарян:

«Концерт в Доме кино? Я помню, да, мы там играли… Запомнилось. Там столики были, вдоль стен, со зрителями. Было очень интересно… Было бы здорово увидеть видео с этого концерта…»

Георгий Гурьянов:

«Я, конечно, помню этот концерт. Это было такое немножко панк-выступление. Мы пели ”Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти“, а в зале стояли столики, и за ними сидели такие зажравшиеся насосы, осетры, у которых времени всегда в обрез, денег до фига и в гости есть куда пойти. Прямо эпатажный текст был, именно эта строчка. Еще припоминаю момент, по-моему, это как раз на этом концерте было. Вышел на сцену конферансье и объявляет: ”Сейчас перед вами выступит барабанщик групп ‘КИНО‘ и ‘Популярная механика’ “. Я, значит, млею от восторга, думаю, что вроде не собирался выступать с речью… И тут выходит Мальчик Бананан и начинает как бы от моего имени говорить… Самозванец, не умеющий играть ни на одном из музыкальных инструментов… Я в шоке был просто».

Весной 1987 года в Архангельске состоялся самоорганизованный фестиваль местных рок-групп, находящихся под патронажем городского рок-клуба. Как вспоминал Сергей Богаев, лидер группы «Облачный край»:

«Весенний фестиваль был тщательно подготовлен и прошел с большой помпой, явившись новым мощным этапом возрождения. Участие уже ставшей знаменитой ”Алисы“ и первое в истории выступление ”Облачного края“ – это был пусть маленький, провинциальный, но фурор… Нам понравилось выступать! Очень хотелось еще…».

Выступившему на этом фестивале Кинчеву весьма понравился прием архангелогородцев, и в ответ на приглашение группы «Алиса» в Архангельск, по просьбе Кинчева, ленинградский рок-клуб совместно с клубом «Фонограф» в ЛДМ пригласили «Облачный край» и «Аутодафе» сыграть концерт с «Алисой» в Ленинграде.

Когда музыканты из Архангельска приехали в Питер и добрались до ЛДМ, их всех дружно повязали менты, найдя, что нетрезвый и вызывающий вид молодых людей «противоречит нормам и морали советской молодежи». В кутузку к архангелогородцам менты отправили заодно и Кинчева, который явился было выручать своих друзей (гостей).

Сергей Богаев, лидер группы «Облачный край»:

«И тут же, откуда ни возьмись, появился Виктор Цой, он тоже был на концерте, и когда старший в штатском спросил: – А тебе-то тут какого еще надо? – тот так это спокойно, со своим цоевским пафосом и достоинством ответил: – А вот тут у меня в гостинице знакомые, делегация французских корреспондентов, они тоже, как и эти ребята, приехали по приглашению руководства города, они желают все это тут заснять и попросили меня привести их сюда. – Человек в штатском сказал ему: – Никаких иностранцев чтоб духу тут не было, пошел вон!

Виктор величаво обернулся и безмолвно удалился…

И тут менты приняли мудрое решение – передислоцировать нас в какое-нибудь отделение милиции, подальше от этой беснующейся толпы, от корреспондентов и прочих-прочих. Одного они не учли: что для того чтобы перевезти нас в другое место, им надо вывести нас из этого, что оказалось задачей не из простых, ибо народ к нам все прибывал и прибывал. Вызвали еще несколько нарядов милиции, который встал живым коридором от дверей опорного пункта до служебного входа, а там уже задом стояла машина с мигалками с открытыми дверьми. Так и повели нас по живому коридору, который с трудом сдерживал беснующийся народ, и вот идем мы – гуськом, друг за другом, я, Кинчев, Рауткин и все остальные по этому живому коридору, и тут кто-то предложил: ”А давайте мы руки за голову сделаем“… Прикололись, сделали, а Коля наш, Лысковский, вообще оказался босиком, где-то потеряв свои ботинки, представляете, какая картина – идет человек босиком, сквозь строй милиции, руки за голову, и вот в этот самый момент… засверкали вспышки фотоаппаратов. Виктор Цой сдержал обещание! Стражи бросились было отбирать фотоаппараты, а не тут-то было. Нельзя! Это же не наши граждане, у которых можно было отобрать, разбить о кафельный пол, засветить пленку – это были французско-подданные, причем официально приглашенные… В итоге нас отпустили, только чуть позже».