Текст книги "Звезда по имени Виктор Цой"

На следующее утро я проснулся достаточно рано. Поезд на Питер уходил около девяти часов вечера, то есть у нас еще был впереди целый день общения.

Первым делом я рванул в гостиницу. Встретившись в фойе с „киношниками“, я увидел, что все они в прекрасном настроении. Весело, перебивая друг друга, они стали делиться впечатлениями от номеров, интересной сантехники, „всяких забавных кнопочек“ и отличном завтраке в стиле „шведский стол“.

Видимо, для них это тоже был первый в жизни визит в подобное „несоветское пространство и сервис“ и увиденное не оставило их равнодушными.

Вообще, если говорить о Таллине, тогда там было финское телевидение – два канала. Тогда весь город просто замирал, когда по тем каналам шло кино, к примеру, „Эммануэль“ показывали. Это было просто круто…

Я помог ребятам собрать вещи, и помахав ручкой „Виру“, мы двинулись в Дом офицеров за Наташей.

Ее мы встретили невероятно возбужденной, сразу было видно, что с ней произошло что-то очень из ряда вон выходящее.

А произошло вот что: Наташа для отдыха выбрала софу, первоначально предназначенную для Вити Цоя. Проснувшись утром, Наташа присела на кровати и уже пыталась сойти с нее, но контрабас, что висел над ее софой, вдруг дрогнул и с сухим скрипом обрушился на место, где полминуты назад лежала Наташа.

Когда я потом рассказал об этом капитан-лейтенанту, он был несказанно изумлен, ведь, как я уже упоминал, контрабас висел абсолютно неподвижно на своем месте больше двух десятков лет. Какое счастье, что ни Виктор, ни Наташа в эту минуту не лежали на той пресловутой софе, ведь веса этой махины и высоты, на которой он висел, хватило бы, чтобы, возможно, история советского/российского рока стала намного короче и беднее.

Обменявшись впечатлениями, коих было предостаточно, мы собрались и пошли гулять в город.

У нас, вернее, у Вити была запланирована встреча с Николаем Мейнертом. Это был очень серьезный человек, социолог, закончил философский факультет МГУ, работал на Эстонском гостелерадио и иногда в газете с незамысловатым названием „Реклама“ печатал заметки о группах русского рока.

Его часто приглашали в жюри фестивалей Ленинградского рок-клуба, и он повсюду передвигался в сопровождении своей жены. Когда-то ему была передана кассета с новыми песнями „Кино“, теми, что стали основой замечательных альбомов „Группа крови“ и последующих, пришедших на смену рок-примитивизму раннего творчества „Кино“. Цою не терпелось узнать мнение о своих новых, совершенно не похожих на старые, песнях.

Мы зашли в какой-то находившийся в подвале ресторан в центре Старого города и (гулять так гулять) скинулись – и всем вышло по чашке кофе и порции яблочного пирога. А самыми богатыми оказались Витя с Марьяной, они вообще шиканули, заказали порцию свиного карбоната на двоих.

Вскоре появился Мейнерт с женой. Видно было, что Витя с уважением стал внимать словам Николая, выслушал его мнение о концерте. Но в заключение Мейнерт заявил (в вежливой форме, конечно), что новые песни Цоя ему не по душе, вот старые – это да. То есть этот человек по своему складу мышления и жизни привык, „научно“ препарировав какое-то либо явление, разобравшись, наклеить на него определенный ярлык и удовлетворенно отложить в сторону. Любые изменения мешали внутренней системе, и поэтому немудрено, что глобальные метаморфозы творчества Виктора Цоя и „Кино“ выходили за рамки его уже устоявшегося мнения, а стало быть, находились в дисгармонии с ним.

Хотя Витя не показал виду, мимолетное разочарование мелькнуло в его глазах, и он свернул разговор с четой Мейнертов, переведя его на какую-то постороннюю тему.

До самого отхода поезда мы бродили по Старому городу, поднимались в Вышгород, спускались к морю, болтали, дурачились, Наташа иногда фотографировала… Расставание было теплым и очень дружественным. Договорились созвониться и продолжать общение.

Я человек стеснительный, поэтому просто так не звонил, никого не беспокоил. Встречались мы очень редко, опять же по вышеупомянутой причине. Хотя теперь думаю, зря я стеснялся, ведь люди чувствуют, кто им искренне радуется, кто способствует реализации их творчества.

Помню, была большая разношерстная толпа у входа в рок-клуб, что на Рубинштейна, 13: концерт-презентация (хотя подобное определение тогда не употреблялось) новой программы группы „Патриархальная выставка“, а после них запланированный сет „Кино“.

Где-то за полчаса появляется Витя и своей знаменитой походкой, глядя вперед, рулит к входу в еще закрытый зал, чтобы пройти внутрь. Взгляды всех устремлены на него, народ молча расступается перед ним, как льды перед атомоходом „Арктика“, и каково было мое удивление, когда Виктор краем глаза уловил меня, тут же остановился, поздоровался и, взяв за руку, провел в зал. А я заодно прихватил и пару своих друзей…

Позже появился еще повод встретиться с Цоями: моя свадьба. Мы с Оксаной решили, что будет здорово, если среди гостей на нашей свадьбе будут Виктор с Марьяной. Я позвонил Марьяне, но, к сожалению, „Кино“ с концертом выступали в Выборге, а одна без мужа Марьяна приезжать не хотела. Зато согласился приехать и активно поучаствовать в свадьбе Игорь Семенов – некоторым образом реинкарнация Роберта Планта в питерской среде, красавец-раскрасавец, высоченный, с копной длинных волос, один из лучших в питерском роке вокалистов, певец хард-роковой группы „Присутствие“, а позже – лидер и автор своей группы „Рок-штат“.

Игорек приехал за два дня до свадьбы к нам в Таллин в компании с моими извечными питерскими друзьями: Сашкой Кудряшовым, Лешкой Фроловым, Вовкой Марковым и Димой Алешиным, который по совместительству был менеджером группы „Присутствие“.

На пятом этаже ПТУ, где я обитал, было сколько-то свободных комнат, я и договорился, что мне их одолжат на несколько суток „под гостей“.

Мои гости, аналогично словам из песни Владимира Высоцкого „нам сказали расходиться, ну мы и разошлися“, тут же сделали вылазку в ближайший магазин и стали вовсю праздновать грядущую свадьбу, пугая моих соседей.

Помню, как утром, накануне выезда в ЗАГС, дверь своей комнаты открывает мой будущий тесть и видит аккурат перед дверью клубок из двух длинноволосых дерущихся и не сильно трезвых персонажей: это Игорь Семенов с Димой Алехиным решили подраться.

Тесть окинул взглядом эту живописную картину, молча переступил дерущихся товарищей и, проходя мимо моей невесты-жены, обронил: „Ничего страшного, в крайнем случае, сможешь и развестись“.

Кто бы знал, что эти слова тестя были пророческими…

Тесть подарил нам на свадьбу часы с кукушкой и хотел оплатить счет за свадебный ужин в кафе, а я, переполненный амбициями, наотрез отказался. А зря, с деньгами в то время была тоска зеленая. Еще помню очень прикольный, на мой взгляд, момент свадьбы.

В то время в каждом кафе исправно „служил“ какой-нибудь ансамбль лабухов, вечер за вечером услаждавших слух публики, в то время до отказа переполняющей любое питейное заведение, всякими шлягерами типа „Мадонна“ Серова, „Лаванда“ Ротару, „Листья желтые“ Паулса и т. д.

Такие же лабухи и то же самое играли и в вечер нашей свадьбы. Возбужденный веселым времяпровождением Игорь Семенов в какой-то момент встал, тряхнул своей львиной гривой и подошел к лабухам. О чем-то они пошептались, после чего лицо главного лабуха надменно вытянулось, губы скривились в мерзкой усмешке, но тем не менее он кивнул своим подельникам по группе, и они, отложив инструменты, отошли в сторону.

Игорь сел за рояль, придвинул к себе вокальный микрофон и с пылом-жаром грянул восхитительным голосом один из своих патетических рок-гимнов.

Во всем кабаке немедленно стихло. Мы находились на втором этаже, тишина установилась и на этаже внизу, все изумленно уставились на поющего монстра Игоря Семенова.

Игорь спел, грянул гром аплодисментов, а какая-та девушка подбежала к Игорю и вручила ему букетик цветов – полагаю, вытащенный из вазочек, кои украшали каждый столик.

И это еще не все! Все вокруг встали и стали рукоплескать. Игорек сразу растаял и уже приготовился дать полновесный акустический концерт, но местные лабухи, осознав, что им после этого уже будет не пережить унижения, резко вскочили, подбежали к Игорю, оттеснили его от рояля, схватили свои инструменты и уже через несколько секунд в зале загремело: „Позади крутой поворот, позади обманчивый лед…“ в любительской интерпретации.

Читатель, которому хватило терпения дочитать до этого места, логично спросит: а какое все это отношение имеет к Виктору Цою? Имеет. Несмотря на то что ребята не смогли приехать ко мне на свадьбу, мы договорились, что они навестят и поздравят нас в Питере, куда мы с женой и моими питерскими друзьями уже на следующий день отправились на поезде.

По приезду в Ленинград мы созвонились с Марьяной и Виктором и договорились о встрече. Наш друг Володька Марков великодушно предоставил для встречи свою роскошную квартиру на набережной Мойки, где он проживал с мамой и папой. Я из Таллина привез несколько „вкусненьких“ бутылочек: эстонских наливочек, что-то типа бренди, ликер „Вана Таллинн“ – и в назначенный день приволок все к Володе. Туда же пришли и остальные питерские друзья, бывшие у нас на свадьбе.

Моя жена Оксана красиво порезала и разложила нехитрую закуску, расставила бутылочки… До прихода высоких гостей оставалось еще около 40 минут. Мои друзья голодными и страждущими взглядами окидывали закуску и выпивку, но я очень строго отгонял их от стола: „Это для Цоев!“

За 15 минут воспаленный мозг Дмитрия выдал тезис, против которого я не устоял: „Так ведь им будет самим неловко, когда они придут и увидят, что их так официально ждут. Надо создать неформальную атмосферу!“ – и с этими словами он стянул со стола бутылку коньяка.

Не успел я возмущенно высказать все, что я думаю, как в дверь позвонили и на пороге появились наши гости: Виктор и Марьяна Цой, а также, к большой радости, прекрасный человек, гитарист группы Юра Каспарян.

Мы прошли в комнату, расселись за столом, и, кстати, я получил очень ценный по тем временам подарок: прекрасный постер двойного альбома Red Wave („Красная волна“), который на днях выпустила Джоанна Стрингрей, американка, которая сначала потеряла голову от русского языка, а потом из-за Юры Каспаряна, став его женой.

Постер был шикарный, с массой интересных фото, любой фанат русского рока душу отдал бы за такой раритет. Оксана очень красиво оформила этот постер в деревянный багет, и он долгие годы висел на стенах по местам моего жительства.

И вот, если мы уже упомянули Джоанну, то в момент нашей посиделки оказалось, что Юра договорился с Джоанной о свидании и встреча должна была произойти очень скоро, совсем рядом от Вовкиной квартиры, на популярном месте для „стрелок“ – выходе из метро „Канал Грибоедова“. Тем не менее Юрий опаздывал, и поэтому он взял и позвонил Джоанне, что, мол, задерживается…

Несмотря на свою внешнюю незначительность, Каспарян, сам того не желая, совершил судьбоносный поступок в жизни Володи Маркова. Чтобы это понять, необходимо небольшое авторское отступление. Вообще-то фамилия Володи по отцу Вольфсон. Ну, Вы сами понимаете, что в застойные времена с подобной фамилией ни о какой юридической карьере, да и о чем-либо другом можно было только мечтать.

Володя одолжил фамилию у своей замечательной мамы и зазвучал вполне благонадежно: Владимир Марков – студент последнего курса знаменитой Юридической академии города Ленинграда. Мама – Марина Николаевна – больше всех на свете любила Володьку и поэтому поддерживала его во всем, уважала, терпела и привечала всех его друзей, включая самых непутевых и сомнительных.

Квартира у Вовки всегда была открыта для них, дом – хлебосольный и просторный и, как всякая квартира интеллигентных людей, забит книгами.

Кроме того, мама Володи была одним из самых чтимых, знаменитых и уважаемых преподавателей этой самой академии. В ее учениках были и Димка Медведь – будущий президент России Дмитрий Медведев, юрист и космонавт, депутат Юрий Батурин и многие другие известные люди.

Володькиного отца, фамилия которого не вызывала сомнения в его благородном происхождении, я за все годы никогда не видел. Он был суперзасекреченным конструктором каких-то не менее суперпуперновых подводных лодок и поэтому все свое время проводил в командировке, почему-то на Иссык-Куле.

Разумеется, домашний телефон суперзасекреченного конструктора суперзасекреченных подводных лодок прослушивался КГБ. И звонок по этому телефону американской гражданке, да еще с весьма сомнительной, по мнению совковых спецслужб, репутацией сразу же был зафиксирован и вызвал неадекватную реакцию.

Буквально через три дня Вовик отправился на распределение. Место в прокуратуре было давно за ним зарезервировано. Однако Вовке дали от ворот поворот, и он не получил в Питере места обычного юрисконсульта на каком-нибудь заводе.

Вовка с горя напился и махнул рукой на честолюбивые планы в отношении юридической карьеры. Вскоре он эмигрировал в Израиль, вернул себе отцовскую фамилию, но в конце 1990-х вернулся в Россию, в свой родной город на Неве, и ныне достойно продолжает семейные традиции: является известным специалистом в области гражданского и римского права, доцентом на кафедре одного из престижнейших питерских вузов, а также основателем Интернет-форума для самостоятельных путешественников, отец троих детей. Такое вот влияние оказала на судьбу Володи Маркова-Вольфсона, казалось бы, мимолетная вечеринка с группой „Кино“».[79]79
  Из воспоминаний Марка Шлямовича.


[Закрыть]

Николай Мейнерт:

«Не так давно Наташа Васильева-Халл прислала мне изданный альбом фотографий „Кино“. Я вообще не знал о существовании фотографий „Кино“ у нас в Таллине, пока не увидел их в альбоме Наташи. Некоторые из них сделаны в Таллине, насколько помню, после концерта, организованного Марком Шлямовичем – 6 октября 1986 года. Очень хорошо, что фотографии сохранились, потому что в памяти осталось не так уж и много. Мне так вообще сложно что-то вспомнить, поскольку концерты Цоя („Кино“ и сольные) я видел многократно, и, к сожалению, конкретного мало помню. Помню, „Кино“ выступало в доме Братства Черноголовых. Шведское посольство рядом с ним, в соседнем здании, а этот зал-клуб действовал до недавнего времени. В силу некоторой оторванности от таллинских реалий я не знаю его статуса ныне, но еще недавно читал о дебатах по поводу возможной приватизации этого исторического здания. А концертов в то время там проходило много всяких, преимущественно камерных. И кое-кто из рок-групп тоже изредка появлялся… Где-то в моих архивах есть – по меньшей мере одно – письмо Виктора ко мне, когда он присылал свои записи для моей на тот момент в СССР уникальной радиопрограммы на Эстонском радио „Ритм-студия“. В Эстонии у нас все было проще…»[80]80
  Из интервью автору – 2015 год.


[Закрыть]

Эдвард Литвинов:

«Я помню концерт Цоя, в Доме Братства Черноголовых… Меня тогда Коля Мейнерт туда пригласил. Помню, что сидел в первом ряду благодаря протекции. „Кино“ было явно необычно и непривычно для меня в смысле музыки… Это был первый и последний раз, когда я видел Цоя. Сейчас там шведское посольство. А что там тогда было, не помню. Но был маленький такой зальчик…»[81]81
  Из интервью автору – 2014 год.


[Закрыть]

Георгий Гурьянов:

«Я не помню само выступление, сам концерт, но помню, как мы проводили там время, гуляли по Таллину. Я помню все, кроме момента выступления… Мне везде нравилось с ребятами. Даже в Киеве после Чернобыля. Как бы я там ни противился, но я получил большое удовольствие».[82]82
  Из интервью автору – 2012 год.


[Закрыть]

Дмитрий Конрадт, фотограф Ленинградского рок-клуба:

«Я был фотографом ЛРК, фотографировал „Кино“ на концертах и в жизни, Цой часто обращался ко мне с просьбой сфотографировать группу, мы с ним встречались, я делал фотографии… Я ездил с „Кино“ на гастроли в Таллин, правда, фотографии оттуда получились не очень хорошими, было довольно темно, мы бродили по городу просто, и я фотографировал. Света тогда вообще было довольно мало и на концертах, поэтому получить качественные фото было очень сложно. К примеру, в рок-клубе был свой свет. Но он был очень плохой, и я пытался при съемке использовать свой».[83]83
  Из интервью автору – 2012 год.


[Закрыть]

Николай Краснопевцев, в прошлом поклонник «Кино»:

«Мне было 17 лет, ездил я в Таллин, на концерт „Кино“, „писчал“ и „вересчал“ на этом концерте, фотоаппаратом „Зенит“ размахивал, за кулисы ходил и т. д. Я сейчас совсем не фанат „Кино“, но вспомнить-то об этом мне очень приятно… Но, надо сказать, что лично с Виктором я знаком не был, мелкий тогда еще был, только фотографировал немного, на концертах был на нескольких».[84]84
  Из интервью автору – 2012 год.


[Закрыть]

О самом концерте в Таллине и его организации выше уже рассказано словами самого Марка, но можно кое-что добавить.

Например, фотограф Наташа Васильева вспоминала, как Цой едва не подрался с каким-то местным гопником в одном из пивбаров Таллина. Наташа особенно отметила в своих воспоминаниях, как смело и решительно (а главное – молча) Виктор осадил агрессивного персонажа. Кстати, восточное умение Цоя мгновенно превращаться из кажущейся совершенно безобидной бабочки в ядовитого скорпиона отмечали многие, очевидно, это было одной из черт, которые достались Виктору в наследство с корейскими корнями…

20 июня 1986 года. Киев. Концерт в Доме ученых. «Счетчик Гейгера»

Роман Альтер, музыкальный консультант фильма «Конец каникул», организатор почти всех последующих концертов «Кино» на Украине:

«Концерт в Доме ученых организовывал Шериф. Но привезли Цоя в Киев мы, а он только помог организовать сам концерт. Как раз это было в день рождения Цоя. Есть фотографии даже, где он с ромашками сидит… Мне они нравились больше всего, поэтому мы их и выбрали. „Кино“ в смысле.

Саша Шериф как-то узнал, что в Доме ученых можно провести какое-то мероприятие. Разумеется, ни о какой группе „Кино“ никто ничего не знал, и он как-то умудрился легко убедить директора пригласить перспективную молодежную группу. Зал Дома ученых забит был до отказа просто. Ученые, пришедшие на концерт, просто отвязались, размахивали галстуками и пиджаками… Была полная импровизация.

Шерифу тогда досталось. Во время концерта в зал ворвалась директор Дома ученых и, вытащив его за руку в коридор, потребовала немедленно прекратить „это безобразие“. Она сочла группу „Кино“ фашистами и назвала их песню „Перемен!“ настоящей диверсией… Шериф смог протянуть время в разборках с директрисой, и концерт благополучно был завершен».[85]85
  Из интервью автору – 2012 год.


[Закрыть]

28–29 сентября 1986 года. Квартирный концерт в Ленинграде

28–29 сентября 1986 года в Ленинграде Виктор Цой вместе с Юрием Каспаряном сыграли небольшой квартирный концерт для немецких студентов, на улице Подводника Кузьмина. Сохранилось несколько не очень отчетливых фотографий, сделанных Виктором Морозовым, и небольшое воспоминание очевидца.

Из воспоминаний:

«Концерт проходил у меня на квартире в Ленинграде на улице Подводника Кузьмина, дом 1/2, осенью 1986 года, за день или за два до концерта в „Красном Октябре“. Играли Цой и Юра Каспарян, еще была Марина Смирнова, которая потом снималась в „Игле“, были какие-то немцы. Играли полтора часа, потом пили. Вход был 1 рубль и бутылка – кто что принесет. Фотограф на квартирнике был Виктор Морозов (он умер). После концерта, когда расходились, Цой продал несколько контрамарок на концерт по 50 копеек, у Юры было две, и он так отдал…»[86]86
  Из воспоминаний поклонника «Кино»


[Закрыть]

30 сентября 1986 года. «Кино» в Ленинграде. ДК «Красный Октябрь»

Дмитрий Защеринский:

«Первый концерт, на который я попал в моей жизни, был осенью. В петербургской осени есть время, период, когда достаточно рано темнеет (по сравнению с белыми ночами, когда не темнеет вообще), но еще достаточно тепло и комфортно, температура кружится вокруг 10 градусов. Концерт начинался в семь или восемь вечера. Место также было мне не известно. Это был ДК „Красный Октябрь“ на площади Добролюбова (города я тогда не знал, так как жил в Пушкине). Мы доехали до станции метро „Невский проспект“ и дальше ехали на троллейбусе несколько остановок, затем вышли и шли пешком, петляя по малознакомым узким улицам… Подошли к площади, на которой стоял Дом культуры. Уже на подходе стало понятно, что что-то изменилось: с нами, видимо, к той же цели шли другие молодые люди группами, парами и поодиночке, но все они отличались от обычных людей на улице, как строй солдат отличается от пешеходов… Все были веселыми, позитивными и необычно одетыми (потом это станет называться термином „неформально“). Одежда преобладала черных цветов и нетривиального дизайна разных стилей (учтите, что в моде того времени все было как на телевидении и в политической жизни). При подходе к ДК концентрация групп нарастала, а у самого входа в ДК творилось невообразимое: была толпа и давка на вход. С такой концентрацией людей можно было встретиться в те времена только в торговле, когда продавали какой-нибудь дефицит: бананы, сгущенку, гречневую кашу… Или в железнодорожных и авиакассах, где также не хватало билетов на юг и еще куда-нибудь. Мы отстояли давку, протолкались в двери в ДК (двустворчатой, но открытой только на одну створку – так, чтобы мог протиснуться только один человек). Позже я узнал, что это традиция. В дверях нас встретил кордон, состоявший из двух пожилых билетерш ДК, которые были насмерть перепуганы таким ажиотажным спросом на их помещение и видом прибывающих посетителей, каких-то администраторов зала, дружинников (была такая форма народной полиции), людей такого же вида, как и прибывающие, но с ответственными взглядами, относящимися к менеджменту концерта…

Мы вошли в фойе ДК, которое было заполнено такими же молодыми, энергичными, общающимися людьми, похожими, как на подбор, и главное, что бросалось в глаза, – живыми и органичными. Далее мы прошли в зал. Наши билеты были на 10 или 11 ряду прямо по центру, плотность людей в зале также была неестественной. Люди стояли и сидели на чем только можно (кроме самих кресел зала): на ступенях лестницы, амфитеатра, стояли у стен, стояли у сцены, перед первыми рядами… (Только потом я узнал, что на любой концерт того времени разными путями набивалось в 2–3 раза больше публики, чем сидячих мест в зале.) Но пока они все стояли вдоль стен либо сидели на ступенях. Среди этой публики (в основном молодой и разношерстно одетой) выделялась группа людей другого возраста – старше в среднем на 10–20 лет, классически одетых и сидевших прямо перед нашими местами. Время от времени к ним кто-то подходил или подбегал, что-то спрашивал, уточнял и уходил. Они были центром какого-то административного поклонения.

Как называется группа, на которую мы идем, и что она играет, я не знал (точнее, название мне приятель сказал, но оно для меня ничего не значило, просто слово, как слово банан, или морковь… Без ассоциаций…) Но атмосфера приближающегося действа на 180 градусов отличалась от атмосферы той жизни, в которой я жил и жило общество. Это завораживало. Начался концерт, при первом виде выходивших на сцену людей зал пришел в неистовство: крики, свист и выражение эмоций зашкаливали все виденное и слышанное ранее. Вышли солист, два гитариста и два ударника (что странно). С первыми аккордами зал стал подпевать, энергия свистков и шума приобрела направленный характер, каждую новую песню зал встречал овациями и овациями провожал, в зале творилось неистовство. Так начался первый концерт Ленинградского рок-клуба, на который я попал. На сцене была группа „Кино“.

Концерт продолжался, энергия зала пульсировала по нарастающей… Большая часть зала стояла, это было следствием того, что стояли люди перед сценой, они загораживали вид первым рядам, вставали те и так далее. Стояли в проходах. Группа играла все более любимые песни, темп и энергия которых нарастали. Группа стояла, как и зал, что придавало своеобразный визуальный дизайн. Дело в том, что „Кино“ выступало не только с двумя ударными установками (на второй, как выяснилось потом, играл Сергей Бугаев “Африка”), но и ударники стояли, это не встречалось больше ни у кого, однако придавало ритмам большую динамику, и „вертикальную архитектуру“.

Солист Виктор Цой пел без гитары, его движения были подчинены своеобразной пластике, одет он был также своеобразно: в черный комбинезон, перетянутый снаружи ремнем электросварщика, который имел два ряда застежек. В какой-то момент у соло-гитариста (Каспаряна) порвалась струна, и группа была вынуждена сделать перерыв. Музыканты ушли со сцены, в зале повисло безмолвие. Пауза продолжалась и затягивалась… Из-за кулис на сцену вышел солист, уже с гитарой. Его встретили овациями. Он немногословно сказал в микрофон, что порвалась струна и нужна пауза для ее замены, а пока он сыграет один. Он начал играть, зал стал подпевать каждое слово мелодичной песни. Так я в первый и единственный раз услышал исполнение песни, ставшей культовым произведением – „Алюминиевые огурцы“. Позже оказалось, что ни один концерт рок-клуба не был похож ни на какой другой, двух одинаковых не было, даже если группа давала концерты два дня подряд. Затем вышли музыканты, и концерт продолжился. В одном из ударников я узнал человека, несколько раз подходившего к нашим впереди сидящим соседям и говорившего, видимо, с самым главным человеком в возрасте из этой группы. Позже, через несколько лет, я узнал в этом человеке известного советского режиссера Сергея Соловьева, выпустившего фильм „Асса“, а в тот вечер так же, как и мы, первый раз пришедшего на концерт „Кино“ со своей творческой группой. Концерт закончился несколькими бисами, группа уходила, но ее вновь вызывали, весь зал стоял. Музыканты были мокрые от пота, такими же мокрыми были первые ряды стоящих и все, кто двигался в ритм. Овации и рукоплескания были неподдельными и живыми, сильно отличавшимися от оваций партийных съездов и пленумов, транслируемых в тот период по Центральному телевидению…»[87]87
  Из интервью автору – 2013 год.


[Закрыть]