Текст книги "Языковой вкус эпохи"

Применяя образ всеразрушающего вируса к объяснению торжествующей моды и приводимых ею в действие процессов в русском языке, можно, прежде всего, ожидать значительного ускорения постоянно и обычно весьма незаметно действующего в речи стремления к обновлению применяемого репертуара средств выражения (смены стандартов и особенно экспрессем в языке масс-медиа, где это возвышается до конструктивного принципа).

Далее, с учетом особенностей ситуации в российском обществе, можно ожидать стремления уйти, если к тому есть малейшая возможность, от всего того, что было вчера и что воспринимается как примета эпохи, с которой расстаемся. Тоталитаризм и авторитарность создавали видимость некой нравственной однозначности и чистоты, в которой нетерпимыми признавались любые отклонения от нормы – будь то гомосексуализм или формальное искусство, эстетизм или упаднические стихи. И если в той атмосфере даже естественные колебания нормы казались нежелательными, то теперь люди склонны к подчеркнутой вариативности, если не к разрушению нормы вообще. Да и то сказать, норму, которой нет, нельзя нарушить!

Традиционные устои общества, весь прежний строй жизни большинством населения воспринимаются как устаревшие – не только идеология, общественное устройство, но все, включая одежду, питание, бытовое поведение. И, разумеется, манеру общения, речь и даже самый язык. Постиндустриальная эпоха, в которую вместе со всем миром входит Россия, требует скорости, эффективности и непостоянства, точнее – перемены, непрерывного изменения. Новая парадигма общества и личности во главу угла ставит тезис, что не все в человеке детерминировано социально (вспомним классическое «среда заела»!), важными признаются иррациональные и даже апокалипсические представления, судьба, случайность, духовность. Гипотетическая возможность стать богаче пропагандируется куда решительнее, чем культивировавшаяся в наших душах целых 70 лет жажда социального равенства.

Провозглашенная в стране демократия естественно сопрягается со свободой действий, свободой личной инициативы и предпринимательства, призванных обеспечить стремительный творческий расцвет и зрелость страны. Наряду с закономерными следствиями этого, положительными сдвигами в установках и настроениях, продиктованных прежде всего экономикой свободного рынка, перестройка общественной психологии сопровождается негативными перехлестами. Возник, например, как справедливо отмечала недавно лондонская «Санди таймс», целый класс граждан, которые, по-видимому, воспринимают демократию как возможность делать все что угодно. Результат выражается в словечке «беспредел», которое сегодня особенно часто звучит по всей России (За рубежом, 1993, 29, с. 9).

Таков фон, на котором складывается сегодняшняя мода и общественный вкус в языковых делах. Для общения людей, для использования русского языка сейчас характерна главная установка нынешних дней на свободу, сопрягаемую у нас со стихийным потаканием, с разгулом своей воли (что хочу, то и ворочу), с небрежностью, раскованностью и забвением того, что без подчинения она есть хаос. В то же время даже убежденные ревнители чистоты и неприкосновенности языковой традиции не могут не видеть, что в эпоху насаждения единомыслия масс-медиа (пропагандисты, агитаторы, организаторы) унифицировали и мумифицировали русский язык. Обдуманное и умеренное стремление вернуться к живому общению (как и вернуться в русло мировой цивилизации, что сопряжено с заимствованиями) в самом деле необходимо. Беда лишь в том, что вкус сегодня не знает края.

В моде упомянутый стиль «гранж» – желание пофрондировать, соригинальничать, как-то «переставить мебель», чтобы изменить приевшуюся обстановку, просто даже похулиганить. Журналисты, особенно в молодежных газетах, хотят «раздразнить, раздразнить всех» и сознательно культивируют «огрубевший русский язык», который «подкупает своей реалистичностью» и «раздвигает круг читателей». «Будь проще! Раскованный народ пошел, блин! Расслабляйтесь, господа-товарищи!» – таков девиз «Нового взгляда» (1993, 39). Раскрепощенность времен «шоковой капитализации» и «дикого рынка» есть разгул индивидуализма: «Чувства одиночества не было: одни верили и любили (вождя, идеологию, соратников), и это объединяло, другие ненавидели, и это тоже объединяло. Теперь каждый по себе. Наше общество – одинокий, эпатирующий от тоски ребенок» (Новый взгляд, 1993, 39). На вкус эпохи хаоса и смены ценностей воздействует также распространяющаяся масс-культура с ее эротизацией. Принятое подвергается коррозии известным вирусом разрушения, активизирующим, естественно, и защитные силы, бурное изобретательство.

Торжествующий языковой вкус с его стремлением к свежей выразительности, к обновлению во что бы то ни стало влечет за собой резкий рост вариативности средств выражения, заставляет опробовать самые различные способы и приемы вербально-коммуникативного творчества.

Это действие обнаруживается на всех ярусах и уровнях, особенно сильно в словообразовании и фразообразовании, в семантических сдвигах и перестройках и, что бросается в глаза ярче остального, в заимствованиях – внутренних (из просторечия, жаргонов, диалектов) и внешних (преимущественно из американского варианта английского языка). Наиболее рельефно новый языковой вкус иллюстрируется стилистическими явлениями.

Соответственно этому строится композиция книги, главы которой посвящаются анализу проявлений сегодняшнего речевого вкуса в общении. Примеры собраны преимущественно из газетной публицистики, которая при всей своей специфике, безусловно, отражает общеязыковые тенденции.

Здесь уместно сказать, что новый, ранее неизвестный в литературном языке материал вызывает естественный интерес иностранцев, владеющих русским языком, изучающих и преподающих его. В отличие от русских в России, которые, скорее, горячо обсуждают и обычно критикуют новшества, зарубежных коллег больше волнует значение и стилистика новых явлений. Поэтому ходовым товаром стали посвященные им заметки, словарики, книги. Например, «Mitteilungen fur Lehrer slawischer Fremdsprachen», издающиеся в Вене, из номера в номер печатают уже несколько лет объяснения того, что есть в наших газетах, но чего нет в наших словарях: принтер, дисковод, дисплей, саммит, имидж, ваучер, лизинг, брокер, баксы, рэкет, полтинник (в значении 50, а затем 50 тысяч рублей), челнок, общак, фотомодель, прикид, фанат, тусовка, кайф, лох, совок, качок и т. д.

Весьма серьезно отнеслись к сдвигам в русском литературном стандарте польские русисты, стремящиеся научно осмыслить их социальные и собственно языковые причины. Материалы ряда соответствующих конференций опубликованы; см. в частности: Jezyki slowianskie wobec wspolczesnych przemian w krajach Europy Srodkowej i Wschodniej (Opole, 1993; IV Опольские встречи проходили в 1992 г.), Literatura i slovo wczoraj i dzis (Warszawa, 1993; конференция, посвященная языку и литературе эпохи тоталитаризма, проходила в 1992 г. в Варшаве), Historia i terazniejszoso Rosji w swietle faktow jezykowych (Krakow, 1993; Всепольская лингвистическая конференция проходила в 1993 г. в Кракове), Новые российские реалии и их отражение в современном русском языке (Olsztyn, 1994; международная конференция проходила в 1994 г. в Варшаве); ср. также многочисленные публикации по данной теме в журнале «Przeglad rusycystyczny» (№№ 61–68 за 1993–1994).

Введение в рассмотрение фактического материала закончим таким принципиальным замечанием. За вкусом к беспредельной свободе выражения, за фамильярной развязностью тона, который в моде, часто скрывается духовный нигилизм, утрата исторической памяти и уважения к отечеству. Возникло примечательное явление – агрессивная некомпетентность, черпающая знания из масс-медиа, ныне крайне противоречивых, но безапелляционных в своем подчинении интересам сторон в междоусобной политической борьбе за власть. Демократизирующееся в ускоренные сроки общество допускает неистовую либерализацию, доходящую до разнузданного отрицания, с апатией и равнодушием, с которыми трудно примириться. Безучастны те, кто бы мог и должен был воздействовать на эти процессы; более того, журналисты и иные служители слова и профессионалы пера любуются разгулом стихии, даже раздувают его. Увы, не только в языке и речи!

1. Стилистика

1.1. Проще всего судить о направлении складывающегося вкуса по его влиянию на стилистику, где его проявления сплошь и рядом приобретают форму крайностей моды. Стиль сегодняшнего общения характеризуется размытостью границ между разными коммуникативными сферами, нивелировкой типов речи, в том числе и официальной. Своеобразными скрепами служат проникающие повсюду «фразы дня», различные выверты, намеки, скрытые и прямые, перефразированные и цитируемые ссылки в текущем потоке информации, требующие постоянного пополнения «фонового знания», без чего затруднено понимание ее даже после перерыва в несколько дней.

В ход идут разного качества и приличия словесные игры, шутки, каламбуры, шутливые или даже издевательские расшифровки и подмены по созвучию, присловья, пустоговорки, «покупки», макаронизмы, окказиональные образования, новые типы сочетания слов, необычные стилистические объединения и т. д. Все это серьезно деформирует существующие стилистические градации и стилевые соотношения. Особенно раскрепощенными стали полемические тексты в области политики, межпартийной борьбы, дискуссий о власти.

В пылу изобретательства нередко снимаются этические и эстетические табу. Так, популярны стали привлекающие внимание необычностью и остроумием внутренней формы разного рода наложения, вроде стервис (стерва + сервис) или стервецкая водка (стерва + «Стрелецкая»), экстазм (Непрерывный абсурд, переходящий в экстазм (студенческое словечко: экстаз + маразм)… Применяется для оценки социальных дисциплин, прямых трансляций с политических заседаний и т. д. – РВ, 21.8.93), апофегей (апофеоз + апогей: Наш «апофегей» заключается в том, что люди, которые после упорной борьбы положили, наконец, руки на рычаги власти, гораздо лучше знают, как отстранить от этих рычагов своих противников – МП, 21.12.91), стагфляция (стагнация + инфляция, т. е. падение производства и инфляция – РВ, 24.11.93), мэриози (Депутатский корпус… был превращен в бессильную декорацию «сильной исполнительной власти» в лице наших мэриози – ЛГ, 25.3.93; ср. тут же мафиекратия), фальшивоманатчик (от названия денежной единицы манат: В Азербайджане появились «фальшивоманатчики» – Изв., 23.11.93), Гурмановости (Клуб гурманов, МК, 19.4.94), «Семидесяхнутые» Афганом (ЛГ, 1994, 40). Ср., примеры из молодежного жаргона таскотека (таски «прекрасно»), тискотека, драконат (дракон + деканат) и т. д. (РР, 1993, 6, с. 43).

Ранее такие образования – «бленды» – встречались лишь как индивидуальные, обычно поэтические, окказионализмы: апрелесть у Северянина, чарльстонущий у Сельвинского, спортсмедный у Цветаевой (см.: Александрова О. И. О неповторимом в области поэтического словотворчества. «Вопросы теории, истории и методики преподавания русского языка», Куйбышев, 1972, с. 116; ср. также: Костюков В. М. Гибридные слова – средство комического. РР, 1987, 6).

Популярная сейчас настроенность на изобретательство, на поиск невиданного лучше всего ощутима в словопроизводстве; это метко отмечено в заметке о словечке кое-каки (РР, 1993, 1). Возможными оказываются самые причудливые образования: Герой нашего времени – пофигист, которого ничто не трогает (АиФ, 1993, 4). Быки, бычки, сволочи, импотенты и пофигисты. У президента и правительства есть все (Сегодня, 18.6.93). Преобладают в МГУ не жириновцы, не демократы, не коммунисты, а «пофигисты» (АиФ, 1994,4).

К группе книжно-интеллигентских каламбурных образований можно отнести ряд слов, рожденных от перестройки вроде контр-перестройка, катастройка (изобретение А. Зиновьева): Надежды рухнули, испарились в буднях катастройки (МП, 17.12.91). Президент Фредерик де Клерк, начавший «Претория-стройку», получил в ЮАР прозвище южноафриканского Горбачева (Изв., 28.9.92). Кстати, как и слово перестройка, образования по аналогии встречаются и в других языках: Salinastroika appeared to be working (по президенту Мексики Карлосу Салинасу. Harper’s magazine, 1995, April, p. 69). Ср. также: Нам предлагают новое издание «гайдарономики», принципы которой были отвергнуты российским парламентом (слова А. Руцкого; ср. широко использовавшееся нашей прессой заимствование рейганомика. РВ, 29.7.93).

Возникающие в пылу полемики затейливые образования льются бурным и мутным потоком из политических коридоров и из повседневной речи, настроенной на волну насмешливой шутки: минеральный секретарь (генеральный – во время войны с винопитием весной 1985 года), выжимание человечества, бывшевики (т. е. большевики), съездюки (или – съездокоммунисты. Изв., 5.6.93), волчеризация и чубайсер (т. е. ваучер. АиФ, 1993, 1), державники (сторонники имперской концепции и глобалистских амбиций: критика державников и атаки национал-патриотической оппозиции – Изв., 30.11.92), дерьмократы, порнократы, партократы, «Московский сексомолец» (т. е. «Московский комсомолец», РВ, 25.9.93), застойщики (…приклеивают ярлык «диктатора» или «застойщика». Пр., 24.2.90), прихватизация и прихватизатор, экспанСионистская политика, палата мордов, мЭрзкое правление, скверная пустота (где раньше был сквер – Изв., 23.7.92), Чумейко (вместо Шумейко), хасбуламент (т. е. парламент России в 1993 г. РВ, 29.7.93), ель-цинизм (нынешний «ель-цинизм» не в «горбачевизм» ли корнями уходит? Пр., 30.7.93), Кошмаровский (о гипнотизере Кашпировском), аперитивные совещания, дом бардачного типа (барачного), пивонеры (юные любители пива – ВМ, 18.8.94). Ср. также: Из рублевой зоны мы перешли в тысячерублевую, Береги природу, мать твою, не лезь в Бутырку (Пр., 11.5.94) и подобные «юморины».

Такие словесные выверты встречаются в самых различных контекстах на страницах прессы и экранах телевидения: На последнем заседании «бывшевики» вставанием проголосовали за выделение значительных выходных пособий (МП, 17.12.92). А как «секс-меньшевики» узнают друг друга в Москве (Куранты, 1993, 33). В последнее время широко распространился термин «прихватизация». Обществу навязывается мысль о том, что на разгосударствлении наживаются властные органы и структуры, а рядового человека все равно обманут (Из обращения А. Б. Чубайса. Изв., 28.9.92). С большим интересом слежу за начавшейся в России (наконец-то!) приватизацией. Много шума о «прихватизации», «волчеризации» и пр. Смешно слышать (Изв., 20.10.92). После осуществления парламентской «прихватизации» газета уже не сможет опубликовать ответ (Изв., 22.10.92). Задуманная «прихватизация» служебных квартир окончательно разоблачит парламент в глазах общественного мнения (Куранты, 23.1.93). В Москве есть много лакомых кусков для «прихватизаторов». Автостоянки – один из них (Куранты, 1993, 19). Бывший президент СССР назвал ваучеры «обманом»… Предстоящую ваучеризацию он иронично назвал «волчеризацией» и предположил, что она нужна нынешней власти, дабы оттянуть время, отвлечь людей от неудач в экономике (Изв., 30.10.92). Телевидение, которое народ прозвал тельавидением (Изв., 25.9.92. Ср. ТельАвидение – МК, 26.11.92). Объективно «памятники» являются провокаторами (о членах общества «Память». СК, 19.3.88). «Памятники» по своему обыкновению хотели именно скандала и всячески провоцировали его (Изв., 14.10.92). Украинцу, белорусу или любому другому «СеНеГальцу», подпадающему под расплывчатое определение «русскоязычного», можно искренне посочувствовать (житель СНГ. Федерация, 1992, 46). Бес паники (рубрика в ВМ, 1998).

Во многих случаях словесные игры не преследуют цель создать «речевую маску», лишены содержательного или изобразительного замысла и существуют ради балагурства. Так, в фразе Президент потерпел победу, парламент потерпел триумф (ВМ, 7.12.92) нарушение привычной словосочетаемости вряд ли создает какой-либо подтекст, но лишь слабый комический эффект.

Едва ли есть особый смысл в таких примерах использования «выдуманных» слов: Из поездов высаживают «продавантов» (раньше, помнится, их называли «покупантами») (Изв., 23.3.93. Существует мнение, что это результат телескопии: покупатель + оккупант = покупант). Кучка испитых деградантов берет власть в свои дрожащие, непослушные, шаловливые ручонки (об августовских событиях 1991 года. Новый взгляд, 1993, 30). Сочинение коллективных писем в защиту «страдалицы», большая часть подписантов под коими… реальной картины в театре просто не представляют (МП, 1993, 34). В студию, распихивая ряды его друзей, набежало много профессиональных митингантов, у которых опять появился повод для самовыражения (Изв., 4.3.95). В записках В. Аксенова «В поисках грустного беби» (New York, 1990) находим: подписанты, погружанты («изучающие язык методом погружения»), отъезжанты. Ср.: Стойких «знаменосцев» и «транспарантщиков» у здания Верховного Суда России – около сотни (Изв., 16.4.93). Подобные словоупотребления – реакция на скованную осторожно-чистую сверхправильную речь времен тоталитаризма. В них проявляется ведущая черта сегодняшней стилистической моды – и о серьезном – несерьезно!

Другой общей стилистической чертой современной речи выступает всеохватное стремление к обновлению. Активизировалось, например, своеобразное уточнение многих терминов: грузовой поезд, грузовой вагон вместо товарного (по аналогии с грузовой автомобиль), лица южной внешности (вместо маловнятного милицейского обозначения лица кавказской национальности) и т. п. Невозможно найти какие-либо причины, кроме простого стремления к смене привычного (и, видимо, приевшегося) в случаях вроде предпочтения формулы до встречи традиционной до свидания или слов вести, новости вместо известия, последние сообщения.

Во многих случаях обновительным примером для масс-медиа служат иноязычные образцы. Так, самым прочным образом входят в наш речевой обиход, все более насыщаемый рекламой и конкуренцией, пригласительно-просительные формулы Вы смотрите «Красный квадрат». Оставайтесь с нами… Мы вернемся после рекламы, будьте с нами…, со всей очевидностью отражающие Stay with us… We’ll be back after the following message. Телевизионная программа 2×2 использует на месте привычного международные известия сочетание мировые новости – явную кальку world news с прямой ссылкой на ITN – Independent Television News. Интересно прилагательное-новообразование в названии передачи, появившейся в марте 1993 года на Российском канале ТВ – Новостная программа АВС (ср. также рекламные тексты вроде посвященного новым телевизорам Toshiba – Драматическое видение).

Уже стало привычным построенное на американский лад обращение С вами «Авторадио». Пусть безопасен будет ваш путь! (в духе традиции следовало бы ожидать Вы слушаете «Авторадио». Желаем счастливого пути!). В речи телеведущих звучит и такой скопированный с американского словоупотребления обращенный к себе вопрос-связка – Что мы делаем? (русские формулы Что делать? Что нам делать? и даже Что сейчас мне надо сделать?, действительно, коммуникативно отягощены, и значения “сейчас мы перейдем к… пора включить… теперь по программе будет…” не выражают). Введена и западная практика своеобразной «подписи» корреспондента в конце радио– или телевизионного репортажа (который, кстати заметить, называют теперь сообщением под влиянием английского message или даже клипом): Иван Павлов, «Российская газета», специально для программы «Вести» (раньше только на письме и то редко применялась лишь формула ваш корреспондент сообщает).

Известные русские формулы звонить по телефону… телефон для справок… совершенно заменились калькированным выражением контактный телефон. Здесь мы имеем перед собой не просто семантический перевод английского словосочетания, распространяющийся в силу следования моде. Перед нами очевидное изменение этикетного репертуара, каким бы смешным оно многим ни казалось: Ищу автора термина «контактный телефон» и одновременно прошу назвать хотя бы один «неконтактный телефон» (АиФ, 1993, 1).

Наблюдающееся всестороннее обновление привычного репертуара языковых средств, сложившегося в литературной речи образованных людей, сейчас приобрело не только высокую активность, но и совершенно определенную одностороннюю направленность. Этот обновительный процесс определяется именно складывающимся под влиянием торжествующей моды общественным вкусом, свойственным, разумеется, в разной мере разным социальным слоям. Среди молодежи, более всего подверженной текущей моде, он ведет к крайностям, к замене литературного канона жаргоном, ставя традиционную языковую норму под самую серьезную угрозу. Но и в целом общество склонно сегодня выбирать не привычно центральное, а периферийное – незапятнанное, так сказать, минимально связанное, не ассоциируемое с недавним прошлым. Из двух возможностей обязательно выбирается то, что реже, непривычнее, что было как бы забыто.

«Смех ради смеха», как и всеохватное стремление к обновлению, приобретают особое значение в фактически отсутствовавшей в языке советской эпохи, а сейчас бурно развивающейся сфере рекламы. Здесь главное – любой ценой обратить на себя внимание, заставить запомнить (лингвистический анализ рекламы дан в серии статей и отдельной книжке Н. Н. Кохтева). И речевая изобретательность, языковая шутка оказывается важнейшим способом поразить, рассмешить, создать непринужденную обстановку и тем оставить след в памяти.

Соответственно активно опробуются – часто с утратой чувства такта и меры – возможности языка для создания остроумных выражений, при– или завлекающих уже своей формой: Связь без брака – только за валюту (реклама телефонной компании. Коммерсант, 1993, 4). Все дороги ведут в РЭМ. Фирма Сэлдом решила сделать рекламу – не простую, а очень простую. Вот такую… (на экране возникает одна лишь надпись «Сэлдом»). Даже черепаха, посланная факсом, приходит во-время. ВАЗ для Вас. И дворняга, и бульдог обожают «Alfa-dog». Совершенная форма удоVOLVствия (Коммерсант, 29.10.98). Рекламные фразы то и дело порождают шутки, например призывы покупать дорогие консервы для домашних животных фирмы Whiskas (Ваша киска купила бы Whisкas), вдохновили карикатуриста на изображение красавицы, при виде которой молодой человек думает: Для такой киски купил бы я виски!..

В этой сфере складывается принципиально новая фразеология, опирающаяся не только на языковые средства и возможности, но и на изображение и иные факторы. Являясь частью массовой коммуникации, реклама подчиняется ее коммуникативным закономерностям (О вне– и внутриязыковых способах передачи информации см.: В. Г. Костомаров. Стилистика и паралингвистика. В кн. «Слово и труд»; Киев, Наукова думка, 1976), в особенности преследующим манипуляционные цели. Им вообще подчиняется конструирование дискурса на радио и телевидении, газетного текста, публичной речи. Из многочисленных работ на эту тему укажем новейшее исследование Н. В. Костенко «Ценности и символы в массовой коммуникации» (Киев, Наукова думка, 1993), в котором читаем: «Стратегия овладевания особым языком, точнее, особым фрагментом лингвистической оснащенности культуры, публики, социального индивида предусматривает вычленение отдельных вербальных и невербальных элементов, а также регламента их организации в общении» (стр. 43).

Наряду с несомненными находками, тут наблюдается немало издержек, вызывающих общественные возражения. Так, многих, особенно живущих за чертой бедности, оскорбляют невинные вопросы вроде А вы носите вещи фирмы Ле Мо-о-онти? Изо дня в день телезрители слышат озвученные фальшивыми кукольными голосами Экора-а-амбус, Шива-а-аки, Пока еще есть на складе. Пока еще за рубли… Многих возмутила девчушка-шалунья, которую взрослые научили врать, что у нее будет вот такой миллион! И она будет вот такой миллионершей!.. Ее, впрочем, вскоре сменил мальчуган, восторженно сообщающий: Я стал миллионером – вот повезло! Разумеется, дело тут не в языке, а в общественной торгово-мещанской настроенности, выражаемой призывом рекламы «Лотто» – Играйте и выигрывайте! В то же время, как показывает опыт той же Америки, рекламные изыски оказывают сильное влияние на общий литературно-языковой обиход, и даже если не видеть в них угрозы для литературного стандарта, то во всяком случае нельзя недооценивать их роль в формировании языкового вкуса общества.

У рекламодателей, по мнению одного журналиста (заметка «Вот такой миллион! или Реклама – двигатель агрессии» – Изв., 3.11.92), нет еще вкуса к рекламе: Безвкусная реклама не может быть двигателем прогресса. А вот двигателем агрессии – сколько угодно. В «полемических заметках об издержках нынешней рекламы» другой журналист пишет: «Сырников Аверс Компани» Скромно. И семье, наверно, приятно… «Кретищенко Сникерс Банк», «Селедкин Компас Центр», «Ананасов Бройлер инкорпорейтед». Это не пародия, такие фирмы есть. В порыве ярмарочного бахвальства один из деятелей рекламного бизнеса зарифмовал рабочий девиз: «Бизнес без рекламы – как дитя без мамы». Если это так, то за дитя можно только помолиться… Наша реклама – едкий на вкус коктейль из больного воображения и отсутствия вкуса… Видимо, наша реклама собирается пройти весь путь развития фантазии и честно начала с пещерного уровня. Рекламная же невнятность ему обратно пропорциональна. Многие до сих пор гадают, есть ли разница между «Сникерсом», «Тампаксом» и «Памперсами». История про маленького мальчика, который просит у родителей купить ему «Тампакс» – из рекламы он понял, что с ним хорошо плавать в бассейне, – очень точно описывает ситуацию («Сникерс», «Тампакс» и райское наслаждение. РВ, 3.8.93).

1.2. Общественный языковой вкус сейчас таков, что диктует иные принципы выбора средств выражения вообще, а не только сознательное обновление тех, которые представляются общественному, а порой и индивидуальному авторитетному сознанию и вкусу как-то скомпрометированными или просто почему-либо не вполне адекватными. Из ряда синонимических, параллельных, соотносительных единиц выбирается как раз не то, что выбиралось в непосредственно предшествующую эпоху. Молодой да ранний супротив «благочинного общества»… Какие промеж вас отношения… – подобные примеры можно выписать из любого номера любой газеты наших дней.

И речь идет отнюдь не только о том, что приобрело содержательно иной вес или противоположную оценку, но именно о нейтральных языковых пластах. Показательна такая фраза: Это была настоящая, как принято говорить в парламенте, «шоковая терапия». И, как принято говорить в тусовке, «крыша поехала» (День, 22–28.3.92).

Кстати, это выражение, жаргонное по происхождению, стало очень популярным в образованной речи: У нас с этой демократией и перестройкой совсем «крыша поехала» (АиФ, 1993, 18). Если нормального человека посадить в психушку, то у него тоже «крыша поедет» (Куранты, 1993, 18). Что делать, если крыша поехала (речь идет о бедах психиатрической больницы, АиФ, 1994, 21). Воспользоваться услугами центра могут не только те, у кого «поехала крыша». Ведь все мы по-своему ненормальны (опять двойной подтекст. Поиск, 1994, 44). Кажется, что некоторые «поехали крышей» (АиФ, 1994, 20). Господа, у вас не едет крыша? (ЛГ, 1995, 7). У бедной гражданки просто поехала крыша (АиФ, 1995, 24). Характерно, что новейшие примеры дают написание без кавычек.

Журналисты сейчас, снимая «вето» на применение каких-либо средств языка, не избегают ни того, ни другого, но имеют явное пристрастие к тому, что раньше не допускалось. В некоторых печатных изданиях (благо цензура практически отсутствует) открыты все шлюзы для широких потоков из сфер, для которых литературный язык был ранее закрыт и которые образованному речевому обиходу чужды по своему существу. Это видно, например, из выбора слов интервьюером и сотрудником министерства в таком диалоге: А что у вас за контры с Роскомгидрометом? – Конфликт с этим ведомством начался у нас еще в 1990 году. Мы не поделили с ними программу борьбы с градом. С тех пор мы ведем с ними тихую, мирную бумажную войну (Радикал, 1992, 39).

В начале 60-х годов, в ходе полемики вокруг языка и возможной реформы орфографии, резко отвергалось слово загодя как недопустимый в литературной речи синоним заранее, заблаговременно. Сегодня же телезрителей не удивляет название программы «Намедни». Если раньше дикторша телевидения страшилась отойти от написанного и утвержденного текста, то теперь ей ничего не стоит вдруг спохватиться и с милой улыбкой заявить от себя: ох, время поджимает, надо кончать или неожиданно, без какой-либо связи с содержанием передачи и с грустным сожалением, отнюдь не празднично сообщить, что у нее сегодня день рождения. Особенно раздражают такие высказывания диктора, если он, путая себя с обозревателем, т. е. смешивая изложение новостей с их комментированием, дает оценку политических событий или государственных деятелей. И надо утратить чувство такта, чтобы начать утреннюю передачу скороговоркой: Здравствуйте, как вы себя чувствуете – спасибо – я лично хорошо («Маяк», 6.00, 14.4.95).

Прочитав метеосводку об ожидаемом антициклоне, идущем с Пиренейского полуострова и несущем дождливую погоду, диктор «Маяка» утром 30 октября 1992 года раздраженно добавил от себя: И чего ему не сидится в своей Испании! Разумеется, в принципе трудно что-либо возразить против настроя на «оживляж», на разговорно-человеческие интонации, но это требует меры. Без какой-либо деликатности диктор «Маяка» (8.30, 26.7.90), представляя певицу, радостно сообщил: Она – моя ровесница, а немного погодя, огласив сводку погоды, раздраженно бросил: Опять неприятная погода, ну просто не можем мы без дождя! Подобное навязывание своего мнения вряд ли можно приветствовать, ибо оно не считается с чувствами тех радиослушателей, кто, скажем, солидаризируется с мнением газеты «Известия», где чуть ли не накануне (23.7.90) читали: Я люблю вас, мои дожди!..

Показательна атака критика на телепрограмму «Времечко», начинающаяся с расшифровки ее символа – «гибрид таракана и игуанодонта» и заставки «Времечко собирать камушки (мол сами понимаете, что мы также сами над собой шутим)»: Программа заимела свободную для нее и нужную нишу – информацию с долей абсурда, что снимает со зрителя стресс… Передача застыла между правдой и пародией… Само название дает повод для массы разнообразных шуток и каламбуров… (АиФ, 1994. 24 – под заголовком «Времечко – впередик»).