Текст книги "Языковой вкус эпохи"

Лишь немногие связывают происходящее с социальной и сексуальной раскрепощенностью, с распространением массовой культуры и ее эротизацией как неизбежными спутниками «шоковой капитализации» свободного рынка. Следствием опробования нового, прежде всего ранее запрещавшегося на публике низменного, и служит шокирующая лексика, огрубевший язык. «Эмансипация мата – прискорбные издержки раскрепощения общества», как выразился автор статьи «Мат как зеркало нашей жизни» (АиФ, 1994, 4); матерщиной эпатируют окружающих, создают себе репутацию человека без предрассудков.

Яркой иллюстрацией меткости такого анализа может служить популярная телепередача «Воскресение с Дмитрием Дибровым», первым «нашенским», прорвавшимся на экран. По словам критика, в отличие от официального Кириллова, который «говорил так правильно, что аж противно», разболтанный Дима «практически ни одного высказывания из трех длинноватеньких фраз не может закончить, не запутавшись в падежах, придаточных предложениях или хотя бы ударениях. Он говорит не просто плохо, а воинствующе плохо – утверждая свое (и легиона поклонников) право говорить именно так» (АиФ, 1994, 22). Но понять явление не значит его одобрить, а агрессивное наплевательство на язык опасно, оно нарушает культурную традицию, насаждает безнравственность.

В самом деле, какую благородную цель мог преследовать еженедельник «Новый взгляд» (номера 84, 85, 86, 89, 90, 91 за 1990–91 годы), прилежно публикуя словарик «Феня»?! Конечно же, фактом публикации в широко читаемом органе как-то узаконивались блатные слова и выражения, откровенная матерщина. Литературный обиход, включая и печатный, письменный язык, «обогащался» не только новейшими жаргонизмами, вроде оттягивать (пытаться оттянуться на полную катушку – 89; бизнесмены оттягиваются – которые на Канарах, которые на Ямайке – 90), но и такими перлами, как малина, мусор, клевый или кочет, что значит педераст, или женатая дурь – анаша с табаком…

Из многочисленного хора голосов, возмущенных языковой всеядностью, терпимостью кинодеятелей, авторов и редакторов к арго, укажем заметку И. Овчинниковой «Свобода не отменяет приличий», вызвавшую, кстати, и возражения (например, в реплике упомянутого ею лица – Изв., 4.2.93), которая видит в этом утрату инстинкта самосохранения и заботы о здоровье нации:

«Само понятие “приличия”, кажется, того и гляди, попадет в разряд неприличных. Еще недавно непечатные слова потому и числились таковыми, что писали их только на заборах. Нынче Станислав Куняев… выносит в заголовок глагол, каковой моя рука отказывается повторить, а известинские линотиписты наверняка отказались бы набирать… Виктор Астафьев… воспроизводит солдатскую лексику без отступлений от жизненной правды. Разумеется, ругательства, в том числе и самые грязные, знают все, потому что они, повторю, написаны на всех заборах. Но любой из нас точно так же знает, что слова эти запретны. А вот когда площадная брань звучит со сцены, с экрана, тиражируется (да еще в серьезных изданиях вроде «Нового мира»), они как бы узакониваются, приобретают права гражданства. И ребенок, усвоивший, что слова, которые выкрикивает в подворотне пьяный дядя, невозможны в стенах его дома, при маме и сестре, начинает сомневаться: а почему, собственно, нельзя… И не надо ссылаться на Пушкина, который тоже в молодую свою пору баловался подобным образом. Во-первых, ему и в голову не приходило, что плоды таких забав могут быть напечатаны. Во-вторых, никто у него не спросил, хотел ли он, чтобы они попали в круг чтения Наталии Николаевны или дочерей. Надо ли говорить, что, будучи профессиональным газетчиком, я ненавижу всяческую цензуру. Но что делать с пишущими или вещающими людьми, если освобождение от таковой оборачивается разнузданностью, выворачиванием наизнанку того самого нутра, которое и нутром-то оставалось не в силу естественной стыдливости, а исключительно “страха ради иудейска”. И раз не умеют иные творческие натуры сами себя ограничить, удержать в установленных веками пределах, значит, надо власть употребить, чтобы защитить глаз и ухо тех, кому не хочется, чтобы вся жизнь превращалась в привокзальный сортир» (Изв., 23.1.93).

Безусловно, соглашаясь с мнением превосходной и авторитетной журналистки, нельзя все же не увидеть и некоторой справедливости такого, например, высказывания: «Россия до сих пор живет по законам средневековья. Так держать, ребята, выше планку общественной морали и нравственности, выше знамя советского образа жизни! Ну не хочешь ты читать – не читай, твою мать! Нет, все прочтут по десять раз, всем друзьям перескажут, потом в редакцию названивать примутся и матом ругать автора за этот самый мат! Страна стукачей! Что, вы этих слов не знаете, не слышали их никогда?» (Могутин Я. Грязные концы. Дубль. «Новый взгляд», 1993, 38). В самом деле, мало что у нас находится в таком плачевном состоянии, как толерантность, терпимость, и насаждавшийся пуризм в речи был следствием общего лицемерия. Таких ханжества и псевдопуританизма, какие были в тоталитарном СССР, давно уже нет, видимо, нигде.

Этот же журналист, отвечая на угрозу возбудить против него судебное дело за использование «цветистого мата», не без основания пишет: «У нас нет юридического определения абсцентной (обсценной? – В. К.), ненормативной, нецензурной, табуированной лексики, равно как и прецедента осуждения только по обвинению в использовании таковой… Подумайте, ребята из прокуратуры, прежде чем возбуждать (слово-то какое матерное!) уголовное дело». Надо сказать, что рассуждение это не было теоретическим: Ярослав Могутин и главный редактор еженедельника Евгений Додолев были привлечены к суду по статье «хулиганство» – за использование матерных слов. По данным газеты «Iностранец» от 20.4.94, первый был арестован, а второй «свалил» в США. Дело было затем прекращено в связи с думской амнистией. Хуже пришлось деятелям из еженедельника «Собеседник», арестованным за выпуск апрельского приложения «Мать», пестревшего матерщиной (Центр-plus, 1995, 48)…

В статье «Арго и культура», заключающей его уже упомянутый словарь, В. С. Елистратов остроумно называет арготизацию и варваризацию – не «порчей языка, не паразитическим наростом, а смеховой лабораторией языка». Он развивает мысль Б. А. Ларина о том, что «историческая эволюция любого литературного языка может быть представлена как ряд последовательных “снижений”, варваризаций, но лучше сказать – как ряд концентрических развертываний» (О лингвистическом изучении города. «Избранные работы». М., 1977, с. 176). Рассматривая арго как единицу взаимодействия языка и культуры, автор видит в нем «черновик будущей культуры», каковым был, по его мысли, язык Пушкина по отношению к литературному языку, ибо являлся варваризацией языка Ломоносова или Хераскова. Нормативный язык, по его определению, – не что иное, как арго интеллигенции, которая взяла на себя смелость нормировать язык. Мощные витки культурно-языковых снижений происходили и после Пушкина: разночинная варваризация середины XIX в., опрощение языка в связи с революцией 1917 года, перестроечная и постгорбачевская варваризация 80–90-х гг. XX в. (В. С. Елистратов. Сниженный язык и национальный характер. «Вопросы философии», 1998, № 10).

Несмотря на очевидные перехлесты и преувеличения, здесь есть и рациональное зерно живого отношения к жаргонам, которые способны, на самом деле, обогащать литературно-нормативный стандарт, хотя, несомненно, в безудержном потоке могут его и калечить.

В защиту мата выступили в 1993–1994 годах многие, в частности Ю. Рюриков в ярком памфлете «Русский “любострой” и русский мат». Разобравшись в происхождении “ломового духа”, к которому гораздо терпимее относились во времена Баркова и Пушкина, видя в нем “здоровое русское лихое озорство”, он считает, что «мат, вкупе с полуматом» приживается в литературе как речевой портрет персонажа, как сатирическое остроумие и, возможно, в других нужных для искусства целях. Однако в большинстве случаев “матопись” не может быть эстетически оправдана» (Книжное обозрение, 1993, 25).

Во всяком случае, видеть в использовании ненормативной лексики главную и единственную беду русского языка наивно и совершенно неправомерно. К сожалению, такая позиция встречается часто и, будучи бескомпромиссной, затмевает иные опасности. В передаче В. Листьева «Тема» 4 мая 1994 г. один довольно известный писатель, яростно защищая чистоту русской речи и ополчаясь на ругательства, допустил ряд ошибочных ударений, в частности сказал верова́ния. Когда аудитория вздрогнула, он ничтоже сумняшеся бросил: не до ударений, когда надо спасаться от мата!

Каковы бы ни были индивидуальные оценки, ясно, что в речи изменились, так сказать, пороги смелости, мера допустимости; норма стала более свободной – как в политике, торговле, одежде, танце, поведении и других сферах социальной жизни, так и в общении, в языке. В рассмотренных же примерах можно видеть доведение ориентации на разговорность до крайности моды (см. 0.4.); известная детабуизация очевидна.

2.3. Разрушение необходимого водораздела между «серьезными» стилями и устно-бытовыми типами речи, столь характерное сегодня для газетной практики, является лишь рефлексом происходящего в речи общества в целом или в речи некоторых его влиятельных слоев. Любопытно, что первыми ощутили и отразили изменение речевого вкуса, когда оно еще только зарождалось, поэты и писатели, а не журналисты, подчинившиеся новому вкусу, когда он обратился в крайности моды. Исследователи прозы и поэзии 60–70-х годов увидели в ориентированности на бытовую речь зарождающуюся и перспективную тенденцию всего развития речи и языка (см. упомянутые сборники: «Языковые процессы современной русской художественной литературы»).

Почти одновременно лингвисты (прежде всего, как уже отмечено, О. А. Лаптева) описали устно-разговорное влияние на научную и «радиотелевизионную» речь; была поставлена проблема нормативности некодифицированной литературной речи с призывом «признать существование особых разговорных норм наряду с привычными всем книжно-письменными нормами» (О. А. Лаптева. Говорят с телеэкрана. РР, 1993, 5, с. 49), утверждая их таким образом достаточно смело законной чертой и языка масс-медиа, и литературного языка в целом.

Любопытным проявлением тенденции к неограниченной свободе самовыражения, связанной с глубокой неудовлетворенностью жизнью и пессимистическим показным безразличием, может служить новая этикетная формула. Она выражает общее вкусовое настроение, моду на какую-то отчаянную печальную откровенность: на вопрос Как дела? отвечают – Как у всех, произнося эти слова со вздохом, нередко прямо-таки трагически. Ходячим выражением нынешних дней, возводящимся к западным иноязычным образцам, стало – Нет проблем! Интересной ситуацией его употребления может быть уличная встреча с ищущей приключений компанией: Ребята, нет проблем…, то есть своеобразная просьба встречного оставить его в покое, выражение покорности и нежелания развертывать конфликт.

Крайнюю популярность приобрела просторечная частица аж (а иной раз и ажно, ажник: Ажно жалко: мы в который раз упускаем инициативу. ЛГ, 1992, 50), прямо-таки вытесняющая литературные способы выражения усиления, интенсивности и важности следующего сообщения: Правительство Украины располагает аж 7 миллионами долларов (Изв., 12.10.92). За решетку увезли ученого аж через год (!) после «разглашения» гостайны (Изв., 30.10.92). Он был директором аж в пяти местах (Поиск, 1992, 43). Но тогда нужно увеличить и доходную часть местных бюджетов. И ее нам увеличивают – в среднем аж на 0,7 % (Изв., 5.1.93). Требования? Выплатить вэфовцам и так похудевшую от инфляции вполовину задержанную аж с августа зарплату (Изв., 24.12.92). С грехом пополам депутаты договорились о проведении в среду тайного голосования аж по четырем проектам решения (Куранты, 1993, 5). Сегодня в Москве ожидается аж до 8 градусов тепла (Коммерсант, 12.1.93). Взять хотя бы бывшее Министерство промышленности, вместо которого сейчас создано аж пять комитетов! (Куранты, 1993, 14). Император Александр II стал целью аж шести покушений (Куранты, 1993, 22). От Кутафьевой башни аж до старого здания МГУ (АиФ, 1995, 24).

Наблюдается экспансия и некоторых других просторечных частиц, являющихся строевыми элементами разговорного синтаксиса и влекущих за собой его рефлексы в письменных текстах: В узбекской истории присутствует еще и тревожный признак возврата к замашкам, которые, хотелось верить, навсегда похоронены. Ан нет. Их благородие, госпожа цензура, живет и благоденствует (Изв., 12.11.92). Логичнее было бы прекратить производство по этому делу. Ан нет (Куранты, 1993, 35). Маргарита как женщина «слабая» явно надеется на безнаказанность. Ан не тут-то было (Куранты, 1993, 38). Так будь честен: или застрелись… уйди в монастырь… Ан нет, снял погоны, нацепил крестик и давай Россию спасать (Изв., 1993, 38). Ну очень нежный шоколад со склада в Москве (Экстра-М, 1994, 1). Сам он вполне категорично утверждал, что внимание своему имиджу не уделяет ну абсолютно никакого (Пр., 15.1.94). Воров привлекают ну очень богатые занавески (Экстра-М, 1994, 9). Эвон, стало быть, где теперь пролегает граница (ЛГ, 1992, 50). И не только абы продать, а заключая подобные контракты (АиФ, 1993, 8). Последний пример, впрочем, можно скорее интерпретировать как возрождение архаики – вместе с ибо, дабы, доколе.

В общественной дискуссии о языке в начале 60-х годов центром оказался вопрос о правомерности употребления стилистически сниженных разговорных слов вроде загодя, давеча, градусник вместо заранее или заблаговременно, недавно, термометр. В 70-х годах в менее, правда, острой дискуссии споры сосредоточились вокруг проблемы, допустимо ли в литературном обиходе профессиональное слово проран. Сегодня (кстати, использование наречия сегодня в значении «сейчас, теперь, в настоящее время», а не только в значении «не вчера и не завтра» тоже вызывало тогда протест) ни одно из подобных слов не привлечет, видимо, особого внимания читателей газет.

Еще совсем недавно редакторы и корректоры вряд ли пропустили бы на газетную полосу глагол пахать в просторечно-шутливом значении «действовать, трудиться», синонимично ишачить и под., особенно без очевидной шутливости. Сегодня же это употребление совершенно нормально и в книге, и в прессе: Чем более придирчиво Любимов обижает нашего брата, тем быстрее растет ответный счет – у братьев на отца: мы столько лет на него пашем, мы для него… он бы без нас… (В. Смехов. Таганка. М., Поликом, 1992, с. 72). Теперь, когда демократия пошла вверх, ему бы пахать – работать засучив рукава (Труд, 5.12.91). Им еще «пахать» до Нового года (про артисток-проституток, завербовавшихся на работу в Японию. Изв., 3.9.92).

На страницах газет как сеть замелькали (в «извинительных» кавычках или все чаще без них) глаголы схожей семантики и экспрессии: выкачивать, отмывать, отстегнуть деньги, выбить товар, перелопатить информацию и т. д.:

В торговле боятся приватизации не только потому, что не хотят «крутиться» (АиФ, 1991, 49). Нашлись и такие, кто клюнул на эту злобную фальшивку (Пр., 8.4.91). Таможенники США побрыкались, не сразу приняли новые документы (КП, 18.4.91). И за что же нам такое наказание, сахара к чаю даже по талонам не купишь. Куда же он «уплывает»? (Пр., 25.10.91). Мидовское опровержение заместителя главы правительства, стало быть, объясняется тем, что тот в своих высказываниях «напорол» (Изв., 1.12.92). Вице-президент обрушил на зал такую прорву цифр и фактов, что вскоре слушатели потеряли всякую возможность следить за ходом доказательств (Изв., 3.12.92).

Рассматриваемые слова разговорно-просторечной принадлежности часто не отделимы от жаргонизмов, среди них все больше заимствований и калек. Вот выписки из репортажа об Арбате начала 90-х годов: По словам арбатских «брокеров», покупатель приходит сюда за воинской атрибутикой, матрешками и еще кое-каким «стаффом» (товар, который иностранцы стремятся купить в России, – часы-хронограф, икра, «палех» и т. д.). Иерархия здесь немудреная: продавцы, кто взирает на вас умильными глазами, сидя за столиками, хозяева, которые нанимают продавцов и владеют товаром на этих столах, утюги (фарцовщики), валютчики, бандиты, грабящие или защищающие «хозяев» в зависимости от количества уплаченных денег. Степень крутизны здешней публики определяется финансовым состоянием. Матрешечники-продавцы считаются просто «лохами»: и в английском они не секут, и зарабатывают только рублей по 500 в день… Самым благодатным периодом считается лето, поскольку «фирмы» (иностранцев) много… «Хозяева» получают больше, но и крутиться им, конечно, приходится поактивней… в 4 часа ночи встать да сгонять на вернисаж за товаром, потом на Арбат, чтобы поставить цены… Валютчики помогают народу избавиться от давления «конторы» (органов МВД)… Главное для современного «утюга» – «пробить» фирмача на дружбу… (АиФ, 1991, 51).

В целом, рассматриваемые приемы демократизации языка можно приветствовать, ибо они несут свежую струю ярких, истинно народных, насыщенных экспрессией элементов, разнообразящих речь. Вероятно, еще важнее, что они позволяют индивидуализировать, выявлять личность, ценить своеобычность и нестандартность высказываний, ведут к откровенности, открытости общения. Но в то же время на торжествующем вкусовом фоне, смешиваясь с маложелательными жаргонными элементами, они могут притуплять эстетическое ощущение чистоты и красоты языка – тонкое чувство, которое трудно приобрести и легко потерять.

Это наглядно показал в блестящей шутке «История отделения Нидерландов от Испании» Л. Н. Гумилев; вот этот текст, опубликованный в журнале «Даугава» (1989, 3), в сокращенном виде.

В 1565 году во всей Голландии пошла параша, что папа – антихрист. Голландцы начали шипеть на папу и раскурочивать монастыри. Римская курия, обиженная за пахана, подначила испанское правительство. Испанцы стали качать права… Тогда работяга Вильгельм Оранский поднял в стране шухер. Его поддержали гезы (урки, одетые в третий срок). Мадридская малина послала своим наместником герцога Альбу. Альба был тот герцог! Когда он прихилял в Нидерланды, голландцам пришла хана… В это время в Англии погорела Мария Стюарт. Машке сунули лиловый букет и пустили на луну. Доходяга Филипп послал на Англию непобедимую армаду, но здорово фраернулся… Голландцы обратно зашуровались и вусмерть покатились, когда дотыркали про армаду. Голландцы лепили от фонаря про победу, но им не посветило – осученных становилось меньше, чесноки шерудили рогами. Голландцы восстали по новой… Так владычество испанцев в Голландии накрылось.

Просторечие, жаргонизмы, иные нелитературные средства выражения, получая доступ в широкий образованный обиход, открывают ворота для общей безответственной неряшливости, порождающей ошибочные или пошлые словоупотребления, в которых слова выступают в несвойственных им значениях и в таких сочетаниях, которые коробят слух и оскорбляют здравый смысл, что сопрягается уже с оскудением логических понятий. И сегодня можно наблюдать многочисленные издержки, так сказать, безоглядной демократизации, излишней терпимости.

Подобное употребление имеет, поскольку звучит из уст высших и авторитетных лиц страны, известную воспитательную силу, разумеется, в отрицательном смысле. Оно, несомненно, служит одним из факторов наблюдаемого расшатывания нормативности литературного стандарта. Ведь вообще в природе вещей, что хорошие привычки требуют упражнения, а дурные развиваются сами.

2.4. Приемы либерализации речи и языка хорошо иллюстрируют слова разборка и тусовка, модная популярность которых удивительна. Жаргонное значение конфликта, сведения счетов развивается у глагола разобраться, как бы вытесняя исконный для этого смысла глагол рассудить с акцентом на оттенке рассчитаться: А о том, что скоро придется с нами (с журналистами «Московского комсомольца». – В. К.) «разобраться», они (налетчики из «Памяти». – В. К.) говорили без тени сомнения, поскольку «такая власть, как сейчас, долго не держится» (Изв., 14.10.92). Недавно мы положили «лицом в асфальт» группу из 60 человек, вздумавших разбираться в центре города (Изв., 19.5.93). В середине 1992 года он «разобрался» со своими конкурентами: одного убил на месте, другого смертельно ранил (Сегодня, 25.5.93).

Но еще употребительнее слово разборка, поразительно принятое литературным обиходом: Сценарий разборки с «Известиями»… (Изв., 4.9.92). Покупателю в случае отказа от сделки грозит уплата штрафа… Такие неприятные разборки с Фондом имуществ ожидают виновников в срыве аукциона (Изв., 28.9.92). Накануне омоновского рейда в Сигулде была получена оперативная информация о готовящейся крупной «разборке» между местными и приезжими (Изв., 29.9.92). Немецкое благотворительное общество… обвиняет главного редактора в присвоении дачи… «Разборка» в СЖ РФ не имела результатом какой-либо конкретный вердикт (Россия, 1992, 40). В отравленном промышленными выбросами Усть-Каменогорске произошел выброс очень опасного для всех яда межнациональной «разборки»… Приняты все меры для нераспространения межнационального конфликта (о столкновении казахов с чеченцами. Изв., 19.10.92). Такие разборки проходят по иному сценарию. Скорее всего, здесь имеет место конфликт между законным бизнесом и структурами, которые стремятся узурпировать экономическую и политическую власть (а не между криминальными группировками – речь идет об убийстве президента товарной биржи. Век, 1992, 11). Пока шли разборки между Комитетом по науке и народному образованию Верховного Совета РФ, Министерством образования и руководством будущей РАО, сотрудники академических НИИ начинали слегка дрожать от беспокойства… Специалисты из «Пролога», увы, не смогли дождаться окончания разборок с дирекцией (Поиск, 1992, 43). Среди группировок начались разборки… Сход подмосковных воров в конце сентября решил в разборки не влезать (Коммерсант, 29.10.92). «Разборки» не получилось. Операцию по предотвращению вооруженного столкновения между кавказцами и одной из московских банд… провели уголовный розыск, ОМОН и МБ России (МП, 17.12.92). Российское руководство в Москве чрезмерно занято взаимными разборками (АиФ, 1993, 2). Не могу себе представить мотивы убийства, возможно, это их внутренние разборки (Коммерсантъ-daily, 1993, 10). Происшедшее никак нельзя расценивать как мафиозную разборку. То, что пострадавшими оказались «лица кавказской национальности», оказалось чистой случайностью… Убийство может быть связано с «разборками» в сфере шоу-бизнеса (Коммерсант, 1993, 13). Она просто пообещала сопернице «крутую разборку» (Куранты, 1993, 31). Именно к России чаще всего обращают свои надежды многие тысячи тех, кто страдал и страдает от кровавых межэтнических разборок (Изв., 4.3.93). В разборке приняли участие с обеих сторон около десяти человек. Гости были расстреляны в упор… Преступники наглеют, позволяют себе устраивать разборки среди бела дня в самом центре города – с автоматами, гранатами (Изв., 19.5.93. № 92). Напоминает разборку мафиозных группировок с элементами партсобраний эпохи застоя (Новый взгляд, 1993, 35).

Сходных примеров, может быть, менее ярких и менее частотных, много; распространенность таких слов можно сравнить разве только с некоторыми насекомыми: Идет непомерных размеров растащиловка оцениваемого в несколько миллиардов рублей армейского имущества, которое попадает в руки теневых структур (Изв., 13.10.92).

Громадную активность в речи самых различных слоев общества приобрели слова неясного происхождения тусоваться, тусовка. Может быть, это результат искажения корня (переход а в у вполне возможен) в тасовать, тасовка (ср., впрочем, потасовка), актуализированных карточной терминологией? Даль регистрирует также в тискать значение «толпиться» и в тесать значение «продираться»; ср. затесаться. Современный журналист свидетельствует: «Этимология слова “тусовка”, кажется, восходит к карточному термину “тасовать”. Производные от этого понятия нагружены иронически-сниженными ассоциациями – “тусовщик”, “тусоваться” – и придают оттенок праздного времяпрепровождения. Но искусство – порождение праздного ума даже тогда, когда оно драпируется в прозодежду общественной пользы и в бархатные блузы Вечности. Романтические фигуры Ван Гогов, “одиноких гениев”, реализовались в историческом социуме лишь путем “протусовывания”» (Сегодня, 4.6.93).

Глагол тасоваться не чужд образцовым русским писателям: С тобою тасуюсь без чинов, Люблю тебя душою, Наполни кружку до краев… (А. С. Пушкин. Пирующие студенты, 1814 г.). И рикша подхватил оглобли и понесся вперед, поминутно пощелкивая звонком, прикрепленным на конце оглобли, и тасуясь с пешеходами, арбами и другими рикшами, бегущими взад и вперед (А. И. Бунин. Братья).

В форме тусоваться этот глагол приобрел сейчас весьма широкое значение «быть среди кого-чего-либо, проводить время, развлекаться, общаться, дружить, быть заодно» (ср. якшаться и под.) и удивительное распространение: Тысячи людей… день-деньской тусуются на площадке размером меньше гектара (о рынке автодеталей. Изв., 7.7.92). Хорошенько запомни всех этих взрослых в лицо, они все время тусуются по «ящику»… Они украли твою страну (МН, 1992, 5). В любое время дня и ночи можно видеть скопление людей, то обсуждающих какие-то проблемы, то тусующихся мелкими группами (Изв., 21.7.92). Он сейчас «тусуется» с Жириновским – это потребность рекламы: обратить на себя внимание любой ценой (В. Токарева о Э. Лимонове. АиФ, 1993, 7). Тусовалось человек 40, пили пиво, танцевали… Чужому в их тусовке делать нечего (Садовое кольцо, 1994, 12). Ср. также: На подступах к рынку каждый выходной кучкуются «лица кавказских национальностей» (Куранты, 1993, 24). По маркам автомобилей, кучкующихся у парадного подъезда, сразу видно, что хозяевам есть на чем прокатиться с ветерком (АиФ, 1993, 18). Кучкуются здесь мелкими стайками «ночные бабочки» (Изв., 15.4.94). Мы выходим из «Паласа» и видим активно гуртующихся девиц всех мастей (ВМ, 28.1.95).

Неизвестное же литературному словарю существительное тусовка распространилось еще более широко – так, что самый глагол тусоваться воспринимается как новейшее образование, так сказать «вторичного» происхождения. Оно имеет еще более очевидный жаргонный характер, но в последние два-три года выходит в общий обиход из артистической жеманно-грубой, «искусственной» речи (ср. модные слова недавнего учительско-школьного обихода: массовка, текстовка, речёвка). Семантика его достаточно эластична, как то свойственно всякому сверхмодному слову.

Значит опять «тусовка» между правящими структурами? (Изв., 30.8.91) Как одевается тусовка? (о молодежной моде. АиФ, 1991, 42). О следующей рок-тусовке будет объявлено дополнительно (о концерте трэш-металлического рока. Изв., 2.6.92). Руцкой лишь недавно стал посещать черносотенные тусовки и, видимо, лишь начал знакомство с Бердяевым: взял «Судьбу России», глянул в оглавление, запомнил броское название. «О вечно-бабьем в русской душе». Читать, похоже, не стал – и напрасно, ибо Бердяев писал нечто прямо противоположное сказанному Руцким (Куранты, 1.7.92). В конце января в Институте философии Российской АН прошла крупная интеллектуальная тусовка «Россия в поисках идентичности» – что такое современное русское самосознание. Такого научно-практического караван-сарая не было давно (МН, 1992, 2). Интенсивные репетиции останкинского демарша неоднократно проводили на Манежной площади, в тусовках у музея Владимира Ленина (Изв., 24.9.92). Я знаю отдельных людей, каждый из которых сам по себе удивителен и прекрасен, но, когда нас собирают вместе, это же просто кошмар! Тусовка, как говорят сейчас даже профессиональные журналисты (АиФ, 1993, 4). Он единственный человек из всей «тусовки», который стал знаменитым практически в 18 лет (Изв., 23.1.93). Андрей Вознесенский, завсегдатай тех древних поэтических «тусовок», уверен: стихи нужны на все времена (Куранты, 1993, 18). Марку 52 года, по образованию философ, вхож во все светские столичные салоны и в так называемую московскую тусовку, т. е. группу личностей, которые «бывают везде» (ЧС, 1993, 4).

Через ту же артистическую речь, красующуюся, как и всякая богемность, напускной хамоватостью, заразительной экстравагантностью, в литературный обиход приходит украинско-белорусское слово халява. Оно вполне литературно в украинском языке: …прятал Шевченко стихи за халявою. «Захалявна книжка» – Малая книжка стихов 1847–1850 гг, т. е. периода ссылки (Т. Шевченко. Мала книжка. К., Наукова думка, 1989, с. 25).

Газета «Поиск» (1993, 28) сообщила об употреблении этого слова в ритуале, выполняемом белорусскими студентами: Разносятся дикие крики «Халява, залетай!»… После троекратного призыва халявы с открытой зачеткой зачетку закрывают, чтобы халява не вылетела, и закрытой отдают преподавателю – он должен сам выпустить халяву на волю. Если все сделано правильно, даже при минимуме знаний получишь положительную оценку. Вот типичные примеры современного русского употребления этого слова: Можно ведь и на халяву поучаствовать… (Изв., 10.8.91). Тусовка на халяву (ТВ, 17.7.91; в устах известного кинодеятеля о дружеских встречах на дому во время кинофестиваля). Это как прежняя райкомовская халява, как поездки в загородные бани (МН, 1991, 29). Похоже, русское слово «халява» наряду со столь уважаемыми терминами, как «спутник» или «перестройка», входит в международный лексикон. «Прощай, Jaliava!» – такой заголовок одна из столичных мексиканских газет предпослала репортажу о начавшейся в стране кампании борьбы с расточительством государственных средств (статья озаглавлена «Прощай, халява!» – говорят мексиканцы. Изв., 26.11.92). Все делается «на халяву», задарма (РГ, 16.6.95). Обычно-то особенно не разгуляешься, но если фирма платит – это сладкое слово «халява» (С. Иванов, Л. Котюков. Смерть двойника. «Форум», 1993, 4, с. 105).

О значительном укоренении слова свидетельствуют производные: «Мать и дитя – не халявщики, а партнеры государства (Центр-plus, 1994, 39). Не для всех здесь благоприятный климат: халявщиков не любят (Московские окна, 1994, 2). Бастующие горняки в окружении политических холявщиков (написание через «о» – очевидная «гиперкорректная» ошибка; Изв., 4.2.95). Да они все мелкие халявщики! Чего их жалеть? Всю жизнь ловчили, выгадывали (ВМ, 25.2.95). Я понес свои кровные (а не халявные) деньги в этот банк (Изв., 1994, 207). Натиск лоббистов, живущих от «халявных денег», сводил на нет любые попытки (Изв., 10.3.95).