Текст книги "По законам ненависти"

Глава 4
Арджан Хайдарага. Принцип этнического права

Так, со знакомства с дядей Эрвином, и началась новая жизнь Арджана. Весь вечер и последующий после первой встречи день он пытался выяснить у матери, где был все эти годы неожиданно появившийся родственник, чем занимался, что делает теперь…

– Не знаю, сынок, – пожимала плечами мать. – Ничего не знаю… – и, словно оправдываясь, пояснила: – Эрвин всю жизнь такой. Шуточки да хаханьки, а если что серьёзное, так из него клещами не вытянуть.

Она устало опустилась на стул, сложила на коленях натруженные руки.

– Мы ведь и о том, что он в студенческих волнениях участвовал, только от следователя узнали… – горько вздохнула, потом улыбнулась, словно что-то вспомнила: – И друзья у брата такие же – болтать не любящие, но люди умные, серьёзные, знающие, что делают. А Эрвина они уважали, это я помню, – подняла голову, внимательно посмотрела на сына. – Ты, Арджан, дядю слушайся, он плохого не посоветует. Тем более тебе. Родная кровь в нашей семье всегда почиталась. Да и мне спокойней будет. Ты уже вырос, должен на ноги становиться, а что я, старуха, тебе присоветую, если и сама не знаю, как жить дальше?..

День клонился к закату. Дядя запаздывал – об этом предупредил страшно вежливый, щеголеватый парень, назвавшийся Кендримом. Он же принёс большую коробку, набитую деликатесами и несколько бутылок французского вина и коньяка – похоже, дядя Эрвин не привык отказывать себе в напитках и еде.

Мать посматривала на часы, то и дело поправляя что-то на тщательно сервированном столе. Арджан с Далматом открыто курили на балконе – впервые в жизни. Линдита глядя на них, неодобрительно покачивала головой, но ничего не говорила.

Наконец возле дома притормозила чёрная щегольская машина. Дядя, выбравшись из неё, приветливо махнул рукой стоявшим на балконе племяннику и Далмату. Его сопровождал давешний мрачный тип, допрашивавший Арджана, куда тот идёт. В квартиру верзила не вошёл, видно, опять остался караулить лестничную клетку.

– Голоден, как волк! – объявил дядя с порога.

– Руки мыть будешь? – спросила мать. Немного сварливо, как и полагается старшей сестре, давно поджидающей непутёвого брата, который загулял невесть где.

– Обязательно! – весело откликнулся Эрвин, целуя её.

Устроившись за столом, он азартно потёр руки и принялся за еду. Изредка дядя поглядывал на парней, но не произносил ни слова. Молчали и они – кто же отвлекает болтовнёй голодного человека? Наконец дядя удовлетворённо откинулся на спинку стула, пододвинул поближе пепельницу, извлёк из новой пачки сигарету, закурил и глубоко затянулся.

Арджан пристально смотрел на улетающую к форточке тонкую струю дыма (как у него так получается?), поэтому не сразу понял, что дядин вопрос адресован ему с Далматом.

– Ну-с, молодые люди, и что вы сделали для нашей родины?

В голосе дяди чувствовалась смешинка, но глаза его смотрели строго и испытующе.

– В каком смысле? – осторожно спросил Арджан.

Далмат промолчал.

– Вот… – дядя посмотрел на сестру. – И что прикажешь делать, дорогая Линдита? – он задумчиво посмотрел на огонёк, тлеющий на кончике сигареты, перевёл взгляд на племянника. – В прямом смысле, в самом прямом, милый юноша. Верю, что вам надоела болтовня, коей заполнены все газеты. Самому весь этот трёп опротивел, хотя и понимаю, что журналистам тоже хочется заработать на кусок хлеба с маслом. Но нельзя же, как говорится, за деревьями леса не видеть. Нравится это кому-то или нет, но Косово сегодня действительно стоит перед серьёзным выбором, ищет ответ на вопрос: как жить дальше? Всем, заметьте, жить, – каждому косовару. И вам – в том числе. Ты, племянник, давеча говорил, что хочешь за границей поработать. Без профессии, без знания языка…

Дядя вновь затянулся горьким дымом. Арджану показалось, что в глубине его глаз мелькнуло что-то похожее на брезгливость, и он, не понимая почему, внутренне сжался.

– В Европе таких немало… – снова заговорил Эрвин. – В основном из Африки: из Марокко, Судана, всяких там нигеров и нигерий. Только я не хочу, чтобы мои земляки, а тем более родственники пополняли эту армию нищебродов.

– Вот! – Далмат радостно встрепенулся. – Поэтому я и говорю Арджану: нужно учиться дальше.

– Верно, – дядя благосклонно посмотрел на него. – Учиться, создавать свой бизнес, становиться хозяином жизни, а не приживалкой при богатеньком олухе-иностранце. А для этого нужно прежде всего навести порядок в собственном доме.

– Не понимаю я тебя что-то, Эрвин, – призналась мать, напряжённо прислушивавшаяся к словам брата.

– Ну что же здесь сложного? – дядя с улыбкой посмотрел на неё. – По-моему, всё предельно ясно. Югославия и сербы ищут свой путь в объединённую Европу? Бога ради! Но – без нас. У албанцев свои головы на плечах, и мы сумеем обустроить жизнь в нашем родном Косово сами. Тот, кто с этим не согласен, должен убраться с нашей земли. Куда? Вот это уже его проблемы.

– «Косово без сербов»? – криво усмехнулся Далмат. – Слышали… По-моему, отдаёт от этого лозунга какой-то дикостью, Средневековьем…

– Да-а? – нехорошо прищурился дядя. – Скажите, пожалуйста! И чем же мой уважаемый оппонент может подкрепить столь резкое заявление?

– Ну… – растерялся на мгновение Папакристи. – Обратимся хотя бы к историческим данным…

– Смелее! – подбодрил его дядя.

– Вы же не будете оспаривать факт, что Косово вошло в состав сербского государства аж восемьсот лет назад… – неуверенно начал Далмат.

– Не буду, – согласно кивнул дядя. – Произошло это в конце двенадцатого века при Стефане Немане.

– Ну вот, – приободрился Папакристи. – Вскоре независимость Сербского королевства была общепризнана, а город Печ стал резиденцией митрополита Сербии. Да и вообще Косово превратилось в политический, культурный и религиозный центр сербского государства. Наша Приштина служила королю Стефану Урошу Второму Милутину резиденцией. Это в самом начале четырнадцатого века…

– В первой четверти, – уточнил дядя. – Вот только несколько десятилетий спустя войска Османской империи в пух и прах разбили сербов на Косовом поле. Напомню, что после этого сербское население драпануло из Косова, а в тысяча шестьсот девяностом году печский патриарх и вовсе призвал сербов к великому переселению с этих земель.

– Ну да, – согласился Далмат. – Это после того, как турецкие войска разбили австрийцев…

– Какая разница, кто кого бил? – пожал плечами дядя Эрвин. – Главное, что на земли, с которых сербы убежали, не побоялись прийти албанцы. Именно наши предки начали борьбу с турками, они в итоге и добились победы.

– Да, но по итогам Балканских войн большая часть Косова вошла в состав Сербии…

– Выражаясь точнее, – была включена. Хотим мы быть в составе Сербии и Черногории или жить в едином Албанском государстве, независимость которого была провозглашена по итогам всё тех же Балканских войн, нас никто не спрашивал. А потом албанцев стали вытеснять с этой благословенной земли – с нашей земли! Сильные духом развернули партизанскую войну, не щадили своих жизней за то, чтобы Косово стало частью Албании.

– Что и было осуществлено в годы Второй мировой войны, – подхватил Далмат. – Вот только о независимости приходилось лишь мечтать. Косово стало частью независимого итальянского протектората Албания. Теперь отсюда изгоняли уже сербов. А после войны Косово вошло в состав Югославии.

– Социалистический автономный край Косово и Метохия в составе Социалистической республики Сербия в составе Социалистической Федеративной Республики Югославия, – усмехнулся дядя. – Сам чёрт ногу сломит! Ответь мне лучше на такой вопрос: почему к тысяча девятьсот шестидесятому году соотношение долей албанцев и сербов в нашем крае составляло девять к одному?

– Это же общеизвестно, – развёл руками Папакристи. – Тито всячески поощрял переселение в Косово албанцев, рассчитывал создать здесь пятую колонну, надеясь, что ему удастся включить в состав Югославии Албанию Энвера Ходжи.

– Может быть, может быть… – раздумчиво покачал головой дядя. – Я с Броз Тито не общался, мне он ничего подобного не говорил. Тебе, думаю, тоже. Логичнее предположить, что на протяжении последнего полутысячелетия албанцы делали всё, чтобы обжить и благоустроить эти земли, а сербы… Сербы ждали, что им преподнесут Косово на блюдечке в награду за какие-то мифические заслуги в дремучем прошлом.

– Но вы же не станете отрицать принцип исторического права? – спросил Далмат.

– Стану! – решительно качнул головой дядя Эрвин. – Вот именно: стану! Вдумайтесь только: что это за глупость! «Историческое право»… Если следовать ему, североамериканцам следует выметаться из Америки, а жителям Австралии – с Зелёного континента. Ведь там исконные места проживания индейцев и папуасов-аборигенов! Все долой! Так, что ли?

Арджан, до этого не раскрывавший рта, весело расхохотался. История всегда казалась ему наукой скучнейшей, и относился он к ней по принципу «сдал – забыл».

– Вы преувеличиваете… – зарделся Папакристи, обиженный смехом приятеля.

– Отнюдь!.. – прервал его дядя. – Просто я вычленяю суть, отбрасывая шелуху пустословия, которую так ценят нынешние политболтуны. – Кстати, – он пристально посмотрел на Далмата. – Если ты так ценишь факты седой истории, скажи мне, пожалуйста, откуда есть пошёл наш албанский язык?

– Имеется несколько теорий… – замялся Папакристи.

– Например, та, что в основе нашей речи лежит этрусский язык. А этруски, как общеизвестно, владели и Апеннинским полуостровом – нынешней Италией, и близлежащими землями задолго до создания великих цивилизаций Афин и Рима.

– Знаком я с этой гипотезой, – поморщился Далмат, – но… Несерьёзно это как-то всё.

– Зато я её полностью разделяю, – сухо произнёс дядя Эрвин. – Учтём при этом, что племена иллирийского происхождения населяли косовские земли издревле, что ещё во втором веке Птолемей сообщал, что в горах Дардании и Македонии обитают альбаны, что именно на наших землях находился римский город Ульпиана… Славяне же начали проникать сюда только в шестом веке. По-моему, подтверждение нашего исторического права на Косово налицо. Так, племянник?

– Ага! – кивнул Арджан.

– Впрочем, как я уже говорил, принцип исторического права – это глупость. За нами право этническое, право большинства выбирать устраивающий народ путь. И от этого права мы не откажемся. Ну а историки, если им это хочется, могут подтвердить справедливость наших действий и поступков ссылками на времена и события оны. Хотя… Сказав, «если им хочется», я погорячился. История всегда обслуживала современность. Для этого она, собственно, и нужна.

– Не знаю, не знаю… – с сомнением покачал головой Папакристи.

Арджан посмотрел на друга с осуждением. Дядя всё буквально по полочкам разложил, в чём же ещё сомневаться? Впрочем, сам Эрвин с Далматом спорить не стал.

– Подумай, – равнодушно предложил он. Прошёл в прихожую, открыл аккуратно поставленный у стены портфель. – Должны же ещё быть сигареты… – ни к кому не обращаясь, бормотал он. – Ага, вот они!

– Очень уж ты много куришь, Эрвин, – недовольно произнесла мать.

– Жизнь такая, – скупо улыбнулся дядя. – Нервотрёпка с утра до вечера. А табак, вроде как, успокаивает. Знаю, что это глупость, знаю, что курить вредно, но ничего с собой не могу поделать. Ничего, Линдита, обустроится всё понемногу, и брошу. Честное слово, брошу!

Он вернулся к столу, аккуратно налил в свою рюмку коньяк, не спеша выцедил его, опять закурил.

– Ладно… – Эрвин прищурился. – Экскурсы в прошлое – штука и полезная, и занятная, но жить нужно сегодняшним. Хочу я вам, молодые люди, дело предложить. Реальное дело, на долгие годы. Польза от него будет и родине, и вам лично... – он помолчал, внимательно глядя на парней. – Одна беда: толку от вас сегодня немного. Делать ничего не умеете, от знаний, полученных, но непрочувствованных и непродуманных, в головах у вас каша. А дело, о котором я говорю, требует соответствующей подготовки. Таких, как вы, в нашем крае немало, вот и решили мы создать для вас что-то типа учебных лагерей. Там вам и мозги просветлят, и мужчинами сделают, способными за себя, за своих близких да и за родину постоять. Ну, как?

– Я согласен! – не задумываясь, выпалил Арджан.

– Подумать нужно, – неохотно выдавил Далмат и опустил глаза, не выдержав пристального взгляда дяди Эрвина.

– Это как же? – испуганно вскинулась мать. – Я ж тогда совсем одна останусь!.. Тяжело мне, да и молод он ещё. Куда ж ему из дома?

Арджан обиженно дёрнулся было, но сказать ничего не успел.

– Молодость – порок, который проходит сам, причём очень быстро, – улыбнулся Эрвин. – Меня вон молодым давно уже никто не называет. Созрел, наверное. Так что, смогу и о тебе, сестра, позаботиться, и об Арджане. Да и не завтра наш парень уезжает, успеешь ещё привыкнуть к этой мысли, подготовиться. Ну вот, уже и глаза на мокром месте…

На улице, воспользовавшись тем, что дядя Эрвин отвлёкся на разговор со всхлипывающей сестрой, Далмат быстро прошептал:

– Ты с ума сошёл! Знаешь, что это за лагеря?

– Ну? – недоумевающе посмотрел на друга Арджан.

– В них учекистов готовят. Боевиков! Тебе что, воевать охота?

Хайдарага поморщился.

– Вечно ты всё преувеличиваешь… Подучат, подтянут. А если даже с оружием научат обращаться, это что, плохо? Коли и правда какая-нибудь серьёзная заварушка начнётся, лишним не будет. Мужчина должен уметь за себя постоять.

– Ну, как знаешь… – Далмат помолчал, потом протянул Арджану ладонь. – Пока! Пойду я.

– Я думал, погуляем ещё, – удивился Хайдарага.

– Нет… Поздно уже.

Он, не оборачиваясь, побрёл прочь. Арджан поглядел другу вслед, пожал плечами и повернулся к машине. Он успел заметить, как дядя сказал что-то мрачному верзиле, который весь вечер простоял под дверью их квартиры. Тот кивнул и уставился на Далмата.

Хайдараге запомнился этот взгляд – холодный, внимательный, оценивающий…

Глава 5
Сергей Комов. Поездка в Таково

Сергей решил сделать несколько вылазок из Белграда. В Министерстве информации он узнавал о результатах натовских налётов за минувшую ночь, выбирал, что снять, и тут же получал разрешение на ту или иную поездку (по «жёлтому папирусу» снимать было можно лишь в столице). Выбор был богатым. Челночные рейсы Белград – место съёмки – Белград, занимавшие целый день, стали теперь постоянными, и они с Игорем исколесили остатки Югославии из конца в конец.

Далеко не всегда уничтоженные объекты относились к стратегическим. К таковым, пожалуй, можно было отнести нефтехранилища в Нови-Саде. Огромные цилиндрические ёмкости, в которых хранилась нефть, югославские пожарные не могли потушить несколько дней. Зарево пожара было видно за много-много километров. Поначалу пламя даже не пытались гасить, потому что это невозможно, как невозможно потушить загоревшийся танкер, до бортов залитый нефтью. Его просто оттаскивают подальше от берега и ждут, когда нефть выгорит. Но куда оттащишь гигантские цилиндрические баки?

Небо потемнело от дыма. Он вспухал, как огромные кукурузные зёрна, которые бросили на сковородку, чтобы приготовить из них попкорн.

Пожарные, когда огонь чуть поутих, стали заливать его тоннами пены, они ведь не могли простаивать без дела и смотреть просто так на разгулявшуюся стихию, но пламя всё не унималось, у него было слишком много «съестного». Вблизи от хранилища можно было находиться разве что в жаростойких скафандрах, так там было горячо. Полицейские растянули заграждения, но Игорь умудрился за них пробраться. Прикрывая рукой лоб, он всё хотел подобраться поближе к этому чудовищному пожару, стиснув зубы, делал короткие шажки, а в это время горячий воздух лизал кожу на его лице и руках, врывался в лёгкие, обжигая их. Зубцов не хотел сдаваться и, наверное, вскоре у него прямо на теле задымилась бы футболка.

– Брось! – кричал Сергей, надеясь, что оператор его услышит.

Теперь ёмкости, которые давно уже покорёжились и почернели, просто горели, а не взрывались, как бомбы, начинённые взрывчаткой. Даже от маленького газового баллона при пожаре получается такой взрыв, что он выносит панели в домах и рушит межэтажные перекрытия, что уж говорить, когда взрывается ёмкость, в которой несколько десятков тонн нефти? Такой пожар угаснет, только когда сгорит всё, что может сгореть. Частично нефть впиталась в землю и выжгла её на глубину десятка сантиметров. На этом месте будет только пепел, в который превратились трава и почва. Странно, но активисты «Гринпис» страшного урона экологии и природе Сербии не замечали, предпочитали привязываться к китобойным судам, а не ставить палки в колёса натовским воякам…

Комов мог согласиться с мнением «демократических» стратегов, что и сигаретная фабрика (от которой не оставили камня на камне) тоже – объект военного значения. Речь даже не о том, что без сигарет солдатам, привыкшим к куреву, придётся туго. Просто в военное время производство сигарет частенько перепрофилируется на изготовление патронов, потому что и у тех, и у других одинаковый диаметр.

Но Сергей никак не мог понять, сколько не ломал над этим вопросом голову, зачем нужно было бомбить фабрику по производству сока? То ли её приняли за какой-то другой объект, то ли натовцы решили стереть с лица земли все предприятия Югославии? На следующем этапе они, видимо, примутся за фабрики детского питания…

Прикинув по карте расстояние до Таково, Комов решил, что ехать придётся не больше часа. Вот только карта его катастрофически устаревала, большинство мостов через реки можно было с неё стирать или зачёркивать, чем Сергей и занялся по дороге.

Переправ почти не осталось. Приходилось по старинке искать брод и таким образом преодолевать водные преграды, моля господа бога (или кто там сидит на небесах?), чтобы вода не залила двигатель, и он не заглох посреди речки. Что они вымокнут до нитки при этом – не страшно. Страшно то, что сами они ни за что не вытянут из реки заглохшую машину. Придётся выходить на большую дорогу за помощью, падать в ножки беженцам из южных районов, которые пожитки свои везут на тракторах с прицепами.

Чего только в этих прицепах не навалено! Рядышком теснятся и люди, и животные – мычащие, хрюкающие, блеющие. На таких средствах передвижения обездоленные колесят по всей стране, таская с собой весь свой «дом», как улитка, да и скорость схожая…

Таких тракторов и маленьких грузовиков они встречали множество. Сергей видел, что Игорь ёрзает на заднем сидении, не оттого, что сидеть там неудобно или он захотел выйти из машины по нужде (чай, не постеснялся бы попросить). Оператор провожал взглядом караваны беженцев, и чувствовалось, что он очень хочет включить свою камеру.

И вправду, почему они пропускают этих людей мимо и не снимают? На это совсем мало времени уйдёт. Зато вот оно – доказательство того, что именно сербы подвергаются геноциду, бегут из веками обживаемых мест, а то ведь натовцы бомбардировки Югославии объясняли тем, что якобы в Косово геноциду подвергались албанцы… На самом-то деле, сербы остались в числе немногих, кто не прогнулся под северо-атлантическим катком, за рулём которого сидели американцы. Вот и надо их было под любым предлогом изничтожить.

Завидев очередной караван, Комов попросил Радко остановиться. Машина съехала на обочину. Мотор на всякий случай глушить не стали, а то вдруг придётся быстро покидать это место? Тогда секунды, которые потребуются, чтобы двигатель завести, могут стоить им жизни…

– Эти точно из Косова едут, – сказал Радко, посмотрев на приближающийся трактор.

С чего он это взял? Что у тамошних жителей есть какие-то остро выраженные этнические особенности? Вот Сергей никогда бы не определил, кто из Тульской области, а кто – из Воронежской. Разве что по номерам машин. Но ведь на тракторе, который осмотрел Радко, не было никаких номеров.

Игорь быстро вытащил камеру и стал снимать с плеча. Трактор, кашлянув тучей дыма, затих, но на обочину не съехал, загородив всю левую часть дороги.

Радко вежливо сказал что-то напоминающее «доброго пути вам», а то ведь в прицепе сидели люди угрюмые, в возрасте, в руках у кого – автомат Калашникова, а у кого – берданки, старые, времён Первой мировой, с ними ещё предки этих людей, наверное, входили восемь с половиной десятилетий назад в Косово, отбив его у турок. Там было некогда их Куликово поле, битву на котором сербы и их союзники проиграли, и более чем на полтысячелетия на этих землях воцарилась Османская империя.

Сергею врезался в память рисунок из учебника истории. Там изображалось, как во время Косовской битвы Милош Обилич вонзает свой меч в грудь турецкого султана. Удивительно, но Комов запомнил и имя этого героя, и то, что он сделал, хотя очень многое из того, чему учили в школе, давным-давно забылось.

Судя по тому, как держали беженцы своё оружие, дело это для них привычное, да и то – мало ли кто на дороге встречается. Комов даже подумал: не ровен час, начнут стрелять… Радко старался изо всех сил, пытаясь разговорить сидевших в прицепе, но это у него совсем плохо получалось.

– Чего тебе надо? – наконец спросил угрюмый старик. У него было сухое морщинистое лицо и такие же сухие и морщинистые руки.

– Узнать хочу, что на дороге творится. Куда направляетесь?

– А сам-то куда едешь?

– В Таково, – сказал Радко и, прикинув, что вряд ли эти люди будут припоминать россиянам, что те не поставили зенитные комплексы в Югославию и страна оказалась точно раздета, сообщил, что вместе с ним едут два русских журналиста.

– На дороге стреляют… – нахмурился старик и замолчал.

Молчали, стиснув губы, и мужчины, недовольные тем, что их остановили. Судя по всему, это были ополченцы. Если покопаться в их судьбах, то за спиной у каждого много чего найти можно. Но судить об их делах по законам мирного времени было нельзя. Как поступать, если в дом тебе ломится вооруженная толпа? Они тебя не просто выгонят, сначала у тебя же на глазах убьют всех твоих родственников, а потом и твоя очередь подойдёт. Толпа опытная, сразу умереть не даст, ей ведь развлечения нужны. Вот и будешь ты, умирая, мучиться ей на потеху…

Беженцы походили на караван поселенцев с Дикого Запада, которые в случае нападения спрячутся за своей повозкой и дадут врагам достойный отпор, причем стрелять будут все – и женщины, и дети, и старики.

Сергей слушал причитания женщин: о брошенных домах и хозяйствах, о том, что албанцы бесчинствуют, убивают сербов, как скотину. Это напоминало ужасы, которые творились в европейских городах, когда католики охотились на ведьм и сжигали всех подвернувшихся под руку, лицемерно говоря при этом, что на небесах разберутся, кто есть кто. Война же, будь она проклята, всегда умеет принять самую жестокую форму…

В Косово по такому же трактору с прицепом натовский пилот выпустил ракету. Потом, когда кадры с убитыми албанскими крестьянами, валяющимися возле сгоревшего трактора, стали широко известны, командование альянса распространило сообщение, что пилот принял трактор за сербский танк…

Наконец женщины выговорились, а мужчины всё нетерпеливее поглядывали на часы. Да и журналистам нужно было двигаться дальше. Пожелав друг другу спокойной дороги, они отправились каждый в свою сторону.

Миновал час, другой, а Таково, похоже, было так же далеко, как в самом начале пути. Сергей всё поглядывал по сторонам, на тот случай, если в небесах появится натовский самолёт. Он ведь за неимением более соблазнительной цели запросто может обстрелять одинокую машину. На этот случай двери в «мерседесе» не захлопывали, только прикрывали, пусть на повороте они могли и открыться – поймать их, высунувшись из салона, не составит труда. И на дорогу не выпадешь, ремни безопасности удержат. Лучше уж так ехать, зато в случае опасности можно сразу сигануть в придорожный кювет и там переждать налёт. Куда неприятнее оказаться при обстреле в закрытом автомобиле, как в закатанной консервной банке. Хорошо ещё, что машина была старой, не напичкали её новейшей электроникой. Пищала бы она тогда из-за незакрытой двери всю дорогу, действуя на нервы.

На следующей повозке, которую остановили журналисты, ехали цыгане, правда, не такие весёлые, как в фильмах Кустурицы. Были на них не пёстрые национальные костюмы, а давно не стиранные рубашки, майки и джинсы. В глазах таилась какая-то застарелая боль, которую цыгане пытались развеять, слушая баяниста. Тот вяло наигрывал что-то, но когда увидел, что его снимают, оживился, точно проснулся, пальцы резво пробежали по клавишам, руки разошлись, растягивая баян, цыган запел с воодушевлением, как и полагается артисту. Рот сверкнул двумя рядами золотых зубов.

– Вы куда едете? – спросил Сергей.

– В Белград к родственникам, а может, и подальше – в Нови Сад, у нас там тоже родственники, у нас везде родственники! – отвечали цыгане, перекрикивая друг друга. – Нужда заставит, и дальше поедем.

«Но дальше уже Венгрия, – подумал Комов. – Разрешат ли им пересечь границу без виз? Скорее всего, у них и паспортов нет, вообще никаких, ни югославских, ни заграничных».

– Вы-то куда? – полюбопытствовали цыгане.

Сергей подумал вдруг, что у них должен быть ручной медведь, который сейчас спит в повозке, напившись сливовицы, заваленный пёстрыми тюками. В этих тюках хранится кричащая одежда, без которой цыган – не цыган. Комов был уверен, что обязательно найдёт в повозке медведя, которого показывают на ярмарочных представлениях. От таких мыслей ему стало одновременно смешно и грустно.

– Мы в Таково, – ответил на вопрос беженцев Радко.

После таких слов, будь время мирное, цыгане замахали бы руками, поясняя, что машина сбилась с дороги и едет совсем не туда, но теперь частенько приходилось ездить окольными путями.

– Ой, не надо! – воскликнул баянист. – Народ нехороший повсюду. Нападут ещё, ладно если только деньги отберут, а то ведь и убить могут. Жизнь сейчас ничего не стоит! Поэтому мы из Косова и уехали.

– А что, цыганам там тоже жить стало плохо, как и сербам?

– Албанцы всех решили вырезать: и сербов, и цыган. Вот мы и уехали.

– Возвращаться-то думаете?

– Мы не самоубийцы…

И опять Сергей подумал о том, что западные европейцы на словах всегда выступали за защиту прав национальных меньшинств, однако в Косове национальным меньшинством уже стали и сербы, и цыгане, но вместо защиты натовцы несут им на своих самолётах бомбы…

Дорога до города заняла добрую половину дня. Комов стал понимать, отчего Радко предлагал выезжать, как можно раньше.

В воздухе витала едкая пыль, лезла в ноздри, от неё хотелось чихать. В Таково вместе с фабрикой натовцы разбомбили несколько жилых домов, стоявших неподалеку. Всех, кого убило на улице, уже увезли. Чтобы снять трупы, пришлось бы ехать в морг. Возле развалин дежурило несколько машин «скорой помощи»: вдруг кого удастся живым извлечь из-под развалин? Пока попадались только мертвецы.

В соседних домах выбило стёкла, по квартирам гулял ветер, жильцы уже начали заделывать проёмы фанерой. Никто ведь не думал, что надо будет столько стекол вставлять. Чтобы выполнить эту работу за день или два – во всём городе не найдётся столько стекольщиков. Наверное, неделю ждать придётся, пока до тебя очередь дойдёт. Хорошо, что лето, а не зима, вот зимой бы все умерли в таком доме от холода. А ещё на лицах людей читалось: самое хорошее, как не кощунственно это звучит, что ракеты попали не в их дом...

Пожарные добивали последние очаги огня в развалинах, вода, вытекая из-под разрушенных камней, вымывала песчинки цемента, грязи и, стекая в сливные отверстия, оставляла на дороге следы, похожие на русло высохшей реки.

За работу принимались спасатели, пока ещё действуя вручную. Ведь ещё оставалась надежда, что под завалами есть живые. Тяжелую технику пригонят позднее, когда надежд уже не будет, а трупы начнут разлагаться, и надо будет тогда их быстрее похоронить, чтобы не разразилась эпидемия.

Полицейский, точно археолог на раскопках, осторожно выковыривал из груды камней обгоревшую человеческую руку. Кожа на ней запеклась чёрной коркой, кисть скрючилась, стала совсем маленькой, точно это и не человеческая рука, а лапка какой-то курицы-переростка.

Повсюду валялись яркие картонки, точно с натовского самолёта бросали не только бомбы и ракеты, а ещё и рекламные плакаты с надписью наподобие: «Сербы, сдавайтесь! Всем, кто покорится, гарантируются жизнь, масло, хлеб и колбаса».

Сергей нагнулся, чтобы разглядеть то, что было написано на картонке. Как на картинах Энди Уортхола, где многократно воспроизводится один и тот же сюжет, здесь повторялось по горизонтали и вертикали изображение виноградной грозди, а рядышком – надпись, о том, что это стопроцентный виноградный сок, изготовленный из натуральных продуктов. На этой фабрике не разводили водой химический порошок, выдавая его за сок, а яблоки и виноград везли с юга – из Косова. Теперь благодаря «помощи Запада» косовским крестьянам трудно будет сбыть свой урожай. Европе он не нужен, там поставщики с Иберийского полуострова обеспечивают весь спрос.

Игорь, как робот, снимал всё происходящее. Он был ошарашен, хотя должен был бы уже привыкнуть к виду смерти. К оператору подбежали две женщины, плача, стали кричать: «За что? За что нам всё это? Косово – это наша земля! Мы боремся с инородцами, а нам на головы бомбы сыплют…»

Глупо требовать объяснения у натовских генералов – отчего они не бомбят Мадрид, ведь тот не отпускает басков на вольные хлеба, отчего не бомбят Тбилиси, который не признаёт независимость Абхазии и Южной Осетии? Таких примеров легко можно отыскать не один десяток, но бомбёжкам подверглась только Югославия…

Как же не хотелось Сергею задавать этим женщинам глупые вопросы о том, не погиб ли кто-нибудь из их близких во время налёта, не разрушили ли бомбы дом, в котором они жили. Он знал, что на эти вопросы будет звучать: «Да! Да! Да!» – а из-за него женщины с новой силой почувствуют боль утрат. Как не любил в такие секунды Комов свою профессию! Ему ведь надо писать о том, в каком из разрушенных домов эти женщины жили, расспрашивать, почему они остались в живых. Наверное, в гости пошли, там и заночевали, а когда вернулись, от их дома остались только дымящиеся развалины…

Сергей записал только их имена.

Полицейский наконец-то раскопал труп, спасатели переложили обугленное тело на носилки, укрыли его простынёй с ног до головы, а то вид этого мертвеца даже у людей с непробиваемой психикой мог вызвать нервную дрожь. Игорь подошёл поближе и заснял всё: и то, как труп доставали из развалин, как положили его на носилки, как запихнули в медицинскую машину. Уезжая, сирену на ней не включили. Действительно, куда торопиться? Мертвецов оживлять врачи ещё не научились…