Текст книги "Великая Скифия"

3

Неаполь стал крепостью, готовящейся к осаде. Улицы кишмя кишели вооруженными людьми. В ворота въезжали караваны с хлебом, брели гурты скота. Сооружение дополнительной стены двигалось медленно, хотя на земляных работах трудились сотни людей. Палак лично объезжал с князьями вокруг города. Ему показалось, что крестьяне, пригнанные сюда со всех окрестных и многих дальних селений, мало вынимают земли лопатами, слабо бьют кирками.

– Сейчас надо работать до упаду! – заметил он в сердцах:– Эй, Дуланак!

– Я здесь, государь!

– Рабочие не голодны?

– Нет, Палак-сай, они получают ежедневно ячменные лепешки, просо, даже мясо.

– Почему же они так лениво шевелятся? Ведь они сколоты, и война с чужеземцами должна их так же волновать, как и меня. Понтийцы хотят отнять у нас свободу и независимость. Митридат протягивает руку к нашим землям. Могилы предков в опасности. Каждый сколот-хлебороб должен трудом помочь мне одолеть врага!

– Истина в твоих словах, государь!

– Так почему же медленно проводятся работы? Не все же крестьяне тайком метят стать на сторону врага, как это хотели сделать презренные оргокенцы под Херсонесом!.. Кстати – Оргокены наказаны?

– Наказаны, Палак-сай! – ответил Дуланак. – А оргокенцы вон, работают!

Он указал нагайкой. Царь повернулся в седле. Оргокенцы работали не хуже других, но Палак бросил в их сторону взгляд, полный надменности, сказал досадливо:

– С этими, Дуланак, нужно обращаться со строгостью!.. Погляди, они не работают, а еле двигаются, как сонные!

– Слушаюсь, государь!

Дуланак поотстал от царской кавалькады. Рыжий конь плясал под ним и пытался вставать на дыбы. Подбежал Сорак со стражами, готовый подержать лошадь за повод, если князь вздумает спрыгнуть с седла. Дуланак в сердцах ударил его плетью. Неуклюжий Гатак, отставший от других, остановился. Видя немилость на лице князя, оба надсмотрщика, а за ними все стражники упали на колени в ожидании своей участи.

– Из-за вашего нерадения царь мною недоволен! Я вас самих заставлю рыть землю!

– Скажи, в чем вина наша, мы искупим ее.

– Вам ведомо, что оргокенцы – рабы? Рабством наказаны за измену!

– Ведомо, князь.

– Почему же они работают плохо? Или вас нужно учить, как рабов заставляют работать?

Лица подчиненных сразу прояснели. Они поняли, что их проделки с женами и дочерьми заключенных не дошли до ушей князя.

– Не гневайся, князь, – повеселевшими голосами заявили они, – больше этого не будет! Мы заставим их не ходить, а бегать! Они узнают, что значит быть царскими рабами!

– Смотрите, чтобы мне не пришлось повторять!

Князь с места поднял коня в галоп и, обдав грязью надсмотрщиков, помчался догонять царя.

Те посмотрели один на другого, словно уговариваясь в чем-то. Потом враз повернулись к нерадивым рабам и решительно стали разматывать сыромятные бичи.

4

В Херсонесе было голодно по-прежнему. Жители бродили по окрестностям в поисках дохлых скифских коней, охотились за козами в предгорьях Таврских гор. Пробовали пробраться на Равнину к хлеборобам, но нарвались на засаду тавров. Возвратились с двумя убитыми.

Понтийские матросы исподтишка торговали своим пайком, но уже остерегались брать громоздкие вещи, которые начальство могло легко обнаружить, а требовали за сухари и солонину звонкую монету. Жители торговали между собою кусками дохлятины, ссорились и обманывали друг друга.

– Скоро ли Диофант пришлет нам хлеб?

– Когда же наши дети перестанут умирать от истощения?

– Хлеба! Хлеба!

На площади толпился голодный, озлобленный люд. Здесь обсуждали новости, передавали слухи о походе Диофанта, от которого зависела жизнь полиса. Одни говорили, что понтийцы окружены скифами, другие – что рать Диофанта разгромлена и бежит обратно.

А ночи становились холоднее, чаще бушевали снежные бури. Печально, по-кладбищенски, выглядел древний город.

Сторожевые заметили приближающихся всадников. Поднялся переполох. Отцы семейств выбегали из дверей своих домов, поспешно, на ходу, пристегивая к поясам мечи.

Всадники оказались гонцами от Диофанта. Их возглавлял сотник Дорилай. После короткого совещания Дорилая с членами совета была объявлена экклезия.

На трибуну вслед за отцами города взошел высокий сухощавый Дорилай. Его сплюснутое с боков лицо и большой нос напоминали острие боевого топора. На его плохо выбритом подбородке виднелись старые рубцы – отметки былых сражений. Он выглядел настоящим солдатом, твердым как кремень, верным как сторожевой пес, и не признавал ничего выше своего долга. Диофант остановил свой выбор именно на нем, когда перед ним возник вопрос о том, кому ехать в Херсонес. Стратег знал, что Дорилай немногословен, но на своем настоит и не смутится ни от каких доводов, которые могут быть приведены словоохотливыми херсонесцами.

Сотник еще до собрания изложил архонтам цель своего приезда, а сейчас бесстрастным тоном, шевеля одними губами, повторил на площади требования Диофанта.

Горожане затаив дыхание слушали ломаную речь понтийца, стараясь не упустить ни одного слова.

Дорилай говорил, что преславный воевода царя Митридата Диофант, не щадя сил своих, стремится защитить Херсонес и его граждан от натиска варварских орд царя Палака. Но на подмогу скифам движутся многие тысячи роксоланских всадников, возглавленные царем Тасием. Варвары поклялись вновь осадить город, разрушить его, а его жителей перебить или продать в рабство… Сипловатый от простуды голос сотника разносился по площади, силой и монотонностью напоминая лязг и скрежет заржавленной якорной цепи. Казалось, каждое его слово приближает тот миг, когда Священный город, подобно кораблю, покидающему спасительную гавань, поднимет двузубые якоря и попадет во власть безжалостной стихии. Куда занесут его изменчивые ветры и непреодолимые морские течения?… Лица херсонесцев становились все более строгими и сосредоточенными. Архонты стояли на виду у народа, молчаливые и непроницаемые, уставив взоры в настил трибуны.

Оратор коротко рассказал, как бесстрашно отразили варваров понтийские войска, но затем из-за снежной метели свернули с первоначального направления на Неаполь и обратили острия своих копий против Керкинитиды. Он намекнул, что в Керкинитиде – хлеб, и если божественной Фемиде будет угодно сказать последнее слово в пользу Диофанта, херсонесцы скоро получат продовольствие. Диофант полон решимости защитить и накормить граждан священного полиса, но он требует решительного участия города в войне.

Волна невнятного говора прокатилась по человеческому морю.

– Какого еще участия ему нужно?… Мы три месяца отбивались от скифов! – крикнул кто-то.

– Разве наши сыны не участвовали в походе?

– Синопеец, видно, испугался!

– Он требует, – пояснил Миний, – чтобы мы выдали ему все средние и легкие катапульты с достаточным запасом ядер и погрузили их на корабли, готовящиеся немедленно отплыть в Керкинитиду.

– Это ослабит город! Если тавры нападут, чем отбиваться?

– Ему что, он погрузит войско на корабли да и уплывет. А мы?…

Более рассудительные возражали:

– Куда он уплывет среди зимы?… Никуда не уплывет!

– Говори, Миний: что еще?

– Еще он требует, чтобы все боеспособные мужчины и рабы в полном вооружении и в панцирях также отплыли на этих кораблях. Для обороны города от горцев он считает достаточными отряды из престарелых граждан, части рабов и группы эфебов первого года учения…

– Это невозможно! – послышались возмущенные голоса. – Тавры спустятся с гор, разграбят город и вырежут наши семьи!

– Подождите с возражениями, потом решать будете!.. Еще стратег требует присылки теплой одежды и обуви на все войско!..

– Он хочет, чтобы мы весь город перевезли в Керкинитиду!

– Слушайте далее, – повысил голос Миний, – не дерите глотки без нужды! Это не все. Диофант требует также направить к нему на корабле нашу святую Деву!.. Она своим присутствием на поле боя будет вдохновлять воинов!..

Наступило мертвое молчание. Многим показалось, что они ослышались. Граждане переспрашивали друг друга: «Повтори, что он сказал?» Наиболее робким почудилось, что земля заколебалась под их ногами. И тут же, как по сигналу, тысячи ртов раскрылись и по площади прокатилось оглушительное:

– Отказать!..

– Отказать!..

Херсонесцы в этом единодушном крике выразили свое крайнее возмущение наглым требованием понтийского полководца. Отдать ему ксоан Девы, который уже сотни лет не покидал город!..

– Отказать! – подтвердило собрание свое решение.

Эхо голосов многотысячной толпы отозвалось на северной стороне залива.

Решение было окончательное и пересмотру не подлежало.

Когда крики утихли, Миний опять выступил.

– Вопрос решен, – торжественно провозгласил он, – ибо слово народа воплощает в себе великий священный закон нашей демократии!.. Итак, мы отказали Диофанту в его просьбе!.. Теперь я напомню вам, что воины Митри-дата воюют в степи ради нашей свободы, имея перед собою страшного врага – скифов – и ожидая еще более страшного – роксоланов! Если варвары соединятся, то могут и одолеть Диофанта. Благо им помогают холода и метели. Южные народы плохо переносят наши вьюги, да и одеты они не по времени года. В случае поражения понтийской рати варвары, подобно стае голодных волков, кинутся на Херсонес и разрушат его до основания. Мы не сможем долго сопротивляться: мы изнурены осадой, голодом, среди нас много больных и раненых. Хлеба у нас нет… Скажите: можем ли мы выдержать еще одну многомесячную осаду, да еще без всякой надежды получить помощь извне?

– Нет, не можем!

– Не можем. И я так думаю. И совет тоже. Мы пожалели теплые вещи, отказали Диофанту в помощи людьми… Придут враги – возьмут все это без нашего согласия. Нас перебьют, а детей и жен наших продадут в рабство… Может так случиться?

– Может, – соглашались херсонесцы. – Но богиню из города вывозить нельзя!

– Нельзя, говорите? Да если варвары возьмут город, так они и богиню похитят и возвратят ее таврам!

Крики возмущения были ему ответом. Кто-то задорно крикнул эпистату:

– Почему нарушаешь демократию, Миний? Ты же не тиран, чтобы идти против решения народа!

– Решение состоялось, – поддержали другие. – Чего еще надо?

– А то, – спокойно ответил Миний, – что мы должны положить все силы, но обеспечить Диофанту победу!.. Стратег велел передать вам, всему народу херсонесскому, что, если его просьбу не уважите, если не согласитесь выполнить всех его требований или выполните их плохо, он, Диофант, ничего плохого вам не сделает, ибо уважает демократию и независимость полиса, но зато не пришлет вам ни одного мешка хлеба, умирайте с голоду!.. Если же выполните, хлеб сразу же будет направлен из Керкинитиды на кораблях в Херсонес!.. Вот его последнее слово… Я кончил.

Миний поклонился и, подобрав полы гиматия, стал спускаться с трибуны. За ним последовали все члены совета.

– Постой, подожди, эпистат!

– За такое Митридату следует пожаловаться! Как смеет Диофант морить голодом херсонесцев?

Миний остановился на лесенке и, не выпуская из рук складок гиматия, ответил:

– Диофант – стратег понтийского войска. Он имеет повеление царя разбить скифов и готовится к этому. Но кормить полис не входит в его обязанности, наоборот, мы должны кормить освободителя, а не просить у него хлеба. И Митридат на нашу жалобу скорее разгневается, чем поможет.

Стрела попала в цель.

После короткой паузы площадь вновь забурлила, зашумела. Все заговорили разом, стали спорить, размахивать руками.

– Нужно спросить Деву – захочет ли она ехать из города?

Выступила Мата и заявила, что Дева имеет лик ясный и утром улыбнулась.

– О великая Заступница, как она добра! Она не страшится опасностей, когда хочет помочь своему народу!

Многие прослезились.

Решение было пересмотрено, экклезия согласилась удовлетворить все требования Диофанта. Сохранение ксоана было поручено стратегу Орику. Ораторы говорили:

– Тебе, Орик, вручаем сокровище наше! Душу и жизнь нашего полиса! Смотри, чтобы састер был возвращен на свое место в храме, ибо нет Херсонеса без састера! Без Девы нет счастья и удачи для нас!.. Со слезами и душевной болью мы отправляем богиню в дальний путь и со страхом и надеждой будем ожидать ее возвращения. А вы, воины-херсонесцы, сплотитесь вокруг богини, окружите ее, как пчелы окружают матку, и пусть все варвары гиперборейские атакуют вас – вы не должны дрогнуть и, если надо, ляжете костьми, как спартанские мужи легли в битве с персами вместе с их царем Леонидом!.. Тогда совет и народ поставят на месте вашей доблестной смерти колонну с надписью: «Спите, мужи херсонесцы!.. Путник, пройди, поклонясь! Спят здесь сном вечным бесстрашные, с честью исполнив закон!»

– Привести гоплитов к присяге!

Дорилай удовлетворенно прищурился. На его деревянном лике появилось нечто напоминающее улыбку. Именно этого и хотел Диофант, когда требовал доставить ему Деву и прислать херсонесское войско. Только обороняя свою богиню, херсонесцы будут биться как полагается.

Город ожил. Отовсюду несли теплые вещи, плащи, скифские шапки и мягкую обувь. Жены снаряжали мужей. Рабы с грохотом волокли в порт катапульты.

Деву бережно вынесли из храма, закутали в меховой плащ и с песнопением проводили на корабль, привязали ремнями к мачте.

До сих пор Дева никогда не покидала город.

Не выезжала из города ранее и Мата с молодыми жрицами-воспитанницами. Для них центром и главным содержанием всего мира был Херсонес. Все, что находилось за его стенами, представлялось им как нечто туманное, неуютное, вроде пустыни, полной страхов и опасностей.

И вот настал день, когда три жрицы должны были вверить свои жизни бурному зимнему морю и отплыть из родной гавани к западному берегу Тавриды, туда, где шла война.

Побледневшая от волнения Мата, придерживая свои одежды, с трепетом ступила на палубу корабля и сразу почувствовала, что судно качает.

– Ах! – воскликнула она в страхе. – Какой неустойчивый корабль!

Гедия и Лаудика поддерживали свою наставницу под локти. Первая сказала шепотом:

– Корабль не может быть устойчивым, ведь он не стоит на земле, как дом, а плывет по волнам.

– Как мы рискуем! Как это опасно!

– Мужчины каждый день рискуют, а сейчас еще и воюют! Мы должны ободрить их!

– А потом, – добавила Лаудика, – Дева с нами, в ее власти укротить стихию. Она сделает наше плавание успешным и безопасным.

– Да, да, дочки мои, мы должны ободрить наших храбрых защитников. Но в море хозяин – старик Посейдон. Он сварлив, и угодить ему трудно. Но он должен помнить: я всегда уважала его и приносила ему жертвы.

Последние слова жрица произнесла нарочито громко, обратив взор к серо-оловянным волнам, словно рассчитывая, что сказанное будет услышано грозным морским дедом. Она даже представила себе его – мокрого, зеленобородого. Но этот образ сразу же был загорожен другим, более знакомым и более желанным, – одутловатой физиономией Бабона, обрамленной кудрявой варварской бородой. «Он там… он защитит», – мелькнула мысль.

На берегу стоял Херемон и, подняв руки, благословлял дочь. Рабы внесли на судно вслед за Гедией плотные узлы с провизией и теплой одеждой.

– Больше кушай, дочь моя, – хрипел старик, – не студись. Сейчас легко получить сырость в груди, кашель и лихорадку.

– Береги и ты себя, отец! – крикнула дочь. – Да увижу я тебя по возвращении бодрым и веселым, как раньше!..

– Увы, дочь моя, я стар, и сама Медея не смогла бы омолодить меня. Теперь я подобен журавлю, который, перелезая через Понт, забыл взять камень в клюв и не смог сохранить равновесия… Я буду рад, если еще увижу тебя!..

Устроили жриц с удобством в рубке, как раз против мачты, к которой была привязана Дева. Матросы-понтийцы помогали жрицам устроиться, нагло осматривали их и что-то говорили на незнакомом языке, скаля зубы. Около Девы поставили караул из херсонесцев. Первыми стали Скимн и Бион, неразлучные во все время осады, как и обычно.

Кряхтя и кашляя, оба закутались в теплые меховые плащи и уселись на палубе у ног Девы.

– Эх, плохо без хозяйки, – сетовал архитектор. – Я на работе или с луком на стенах, Гекатей почти совсем не бывает дома, вот малыши и живут совсем одни, как сироты.

– Керкет верен тебе, как пес, он не даст детей в обиду и голодными не оставит. Да и моя жена будет заглядывать. Не печалься, друг мой. Пока полис жив и нерушимы его законы, наши дети будут иметь очаг, где можно обогреться и быть сытым.

– Это верно, но не всегда. Вон дети Агафона!

– И они не все погибли. Одного я воспитываю и сделаю из него достойного гражданина полиса. Многие сироты тоже разобраны по бездетным семьям по моему предложению, внесенному в совет!

– Разве заменишь детям отца и мать?

– Полис заменит, Скимн! Мы же не варвары какие-нибудь!

Когда корабли стали отплывать, голодные херсонесцы провожали их криками и пожеланиями скорее вернуться с победой и, разумеется, с хлебом. Херсонес совсем опустел. В гавани осталось несколько триер под охраной понтийцев. На стенах города прогуливались старики с копьями, луками и колчанами, полными стрел. Юный Левкий нес дозорную службу на башне. Нахмурив безбровый лоб, он смотрел в сторону Таврских гор. Тут же в уголке, около бойницы, Филения укладывала куклу спать. Керкет что-то промышлял и варил варево из скифского корня.

5

Расчет Диофанта был прост и построен на стремительном продвижении в глубь Скифии. Он хотел одним ударом занять Неаполь и сделать его своей штаб-квартирой. Но скифы своими действиями показали, что их сопротивление стало более решительным, чем в прошлом году. Кроме того, полководца беспокоил союз Палака с Тасием и предстоящее соединение их сил. Если бы оба царя ударили по понтийскому войску немедленно, они одержали бы победу. Но Тасий медлил, и решительное сражение оттягивалось на некоторое время.

Смелый и мужественный полководец сознавал опасность, ему угрожающую, он верил в стойкость и выучку своих войск, надеялся искусным маневром обмануть не искушенных в воинских хитростях варваров.

Он решил, что Керкинитида должна стать исходным пунктом его встречного наступления против соединенных сил двух царей. В Керкинитиде он рассчитывал обогреть свои войска, усилить их херсонесским ополчением и запастись продовольствием.

Счастливая мысль заполучить херсонесскую Деву в боевой лагерь пришла ему внезапно, когда он отправлял в Херсонес Дорилая.

Присутствие Девы не только заставило бы лучше драться херсонесских ополченцев, но ободрило бы и понтийские войска. Слава о херсонесской Деве давно перелетела через море, достигла Понта и прокатилась дальше – в Ассирию, Египет и в страны античного Запада. Неплохо иметь поддержку таинственного божества, некогда сошедшего с неба верхом на молнии и долго служившего таким головорезам, как таврские пираты.

В последующем марш Диофанта на Керкинитиду был объяснен сильными морозами и метелями, к которым южане были непривычны, а также похвальным стремлением полководца скорее обеспечить зерном голодающий Херсонес.

Когда-то Дарий, царь персидский, получивший должный отпор со стороны скифского народа, также потом ссылался на скифские холода и снежные бури, на утомление воинов и отсутствие в скифских степях многолюдных и богатых городов.

Но не морозы заставили Диофанта отказаться от прямого марша на Неаполь. В его голове стояла страшная картина атаки панцирной конницы Раданфира.

Конечно, пустые сумки у солдат и их недостаточно теплая одежда имели немалое значение в решении полководца, но это было не главным.

Озябшие воины брели с мокрыми носами, громко кашляли, многие не могли держать оружие в обмороженных руках. Но раненых было больше, чем обмороженных.

Скифия показалась южанам ледяным адом, страною враждебных сверхъестественных сил. Солдаты так объясняли все, что переживали:

– Духи скифских степей сильнее наших. Этот климат делает суровыми и сильными здешних богов.

– Наши боги тоже сильны, но они далеко за морем. Нашим жрецам и магам следует попытаться склонить к себе благоволение местных богов: Папая, Апи, Табити… Дать им богатые жертвы.

– Не послушают они нас и не примут наших жертвоприношений. Ведь скифы и их царь – потомки Папая! Ясно, что их богам приятнее получить жертвы от своих детей, чем от нас. Да и боги к тому же сразу догадались бы, что мы хотим обмануть их.

Сообщение, что скоро привезут из Херсонеса знаменитый ксоан Артемиды Таврополы, несколько подняло дух воинства.

После ночевки возы с катапультами так вмерзли в землю, что их невозможно стало сдвинуть с места. Смола на осях затвердела, как камень гагат.

Опять появились разъезды скифских лучников, запели стрелы.

Диофант приказал Бабону отогнать врагов силами вновь созданного конного лоха из мардов и херсонесцев.

– Стратег, – ответил ему хабеец, – ты видишь на севере эту белую полосу с черной каймой?… Это опять близятся метель и холод. Боюсь, что твоим воинам будет тяжело бороться с холодом.

Диофант вспылил.

– А кто виноват в этом? Не ваш ли полис?… Уж очень скупы херсонесцы! А что ты предлагаешь?

– С обозами оставить часть солдат, они понемногу будут продвигаться к Керкинитиде. А главные силы, лучшую рать, заставь бежать вперед и как можно скорее захватить порт… В Керкинитиде мы найдем кров и пищу!

Диофант обратился к Мазею:

– Вышел ли из херсонесской гавани наш флот и везет ли он все, что я требовал?

– Дорилай только что вернулся и хочет доложить тебе, что флот выйдет завтра.

– Завтра? Это лучше. Там наварх Неоптолем, он поймет, что, если флот не прибудет в керкинитидский порт до вечера, ночью его потопит буря!.. Повелеваю: продовольствие с возов переложить на плечи воинов, всех раненых и больных посадить на крупы лошадей наших конников и верхом на быков, что везли телеги, телеги же вместе с катапультами оставить и сжечь!.. На Керкинитиду пойдем без передышек. Ты, Бабон, будешь проводником. Смотри, не сбейся с пути, иначе не сносить тебе головы своей!

Обоз вспыхнул ярким пламенем. Войско двинулось на запад. Диофант тревожно поглядывал на хмурый север. Вскоре пошел мокрый снег пополам с дождем. Эта холодная каша падала на землю, на плащи воинов, все покрывая ледяным скользким панцирем.

Ночью завыла вьюга, земля совсем окаменела. Понтийцы продолжали идти вперед, закрыв глаза и держась один за другого. С передовыми поддерживали связь криками. Каждый понимал, что остановка означает гибель, и старался не отстать от товарищей.

Это был марш отчаяния.