Текст книги "На переломе"

Предположение И. В. Сталина о том, что Гитлер начнёт войну из экономических соображений с Украины, было небеспочвенным. Советский Генеральный штаб, несмотря на договор с Германией о ненападении, начиная с весны 1941 года, скрытно от будущего противника и не провоцируя его на ускорение событий, принял соответствующие контрмеры. О том, как наша страна готовилась к этому факту, ещё не ставшему явью, который у всех был на уме, обстоятельно рассказал в своих воспоминаниях приступивший в это время к работе начальника оперативного отдела и одновременно заместителя начальника штаба КОВО – Киевского особого военного округа – полковник И. Х. Баграмян.

Ивану Христофоровичу срочно пришлось доделывать проект нового плана прикрытия государственной границы в масштабах округа, проект с нетерпением ожидался в войсках, готовившихся к проведению окружных командно-штабных учений. Поэтому он в деталях знал, как проводилась эта работа.

По обычаям того времени темой учения должна была стать наступательная операция. Лишь потом, во второй половине лета 1941 года, планировалось провести занятия по вопросам ведения обороны, которая в военной доктрине наступательной армии считалась делом второстепенным. Но по иронии судьбы эти – вторые – учения переросли в реальность столкновения с фашистами…

Ситуация не только неожиданная, но и неприятная, чреватая многими просчётами как для командиров, так и для солдатов-новобранцев, потому что науку обороны пришлось постигать в боях, передислоцируя воинские соединения, что неизбежно вело к путанице и неразберихе, отнимающим так нужное для продуманного отпора врагу время, которое было необходимо для пересмотра ранее принятых решений. Тем более что прошедшее в начале года совещание командного состава в Москве потребовало корректировки предшествующих представлений о ведении оборонительных боёв с противником, оснащённым, как говорится, до пупа новейшим вооружением, к тому же численно превосходящим Красную Армию. На этом совещании верх одержало мнение, что в обороне необходимо иметь двойное превосходство в силах над противником не только на участке главного удара, но и во всей полосе наступления войск фронта. Только в этом случае можно надеяться на победу.

А тут, как назло, за несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны сменилось начальство КОВО: прежний командующий Киевским особым военным округом Г. К. Жуков пошёл на повышение в Москву, а новым командующим стал Михаил Петрович Кирпонос, который за действия в «зимней войне» с финнами был удостоен звания Героя Советского Союза. Наверное, роль сыграло то, что во время Гражданской войны он командовал полком в 1-й Украинской дивизии, а значит, был знаком с народом и бытом республики. Человек незаурядный, Кирпонос был несколько иного мнения, чем Жуков, о стратегии современных войн и начал знакомство со штабом округа тирадой, определившей его видение будущего столкновения с противником.

– Я думаю, – начал он, информируя своих коллег, – что с момента объявления мобилизации до начала активных действий крупных сил на границе пройдёт некоторое время. В Первую мировую войну это время измерялось неделями, в современных условиях оно, безусловно, резко сократится. Но всё же несколькими днями, очевидно, мы будем располагать. Следовательно, для прикрытия государственной границы можно выделить минимум имеющихся у нас сил, чтобы остальными маневрировать, исходя из конкретно складывающейся обстановки. Вероятнее всего, от нас потребуется создать мощную ударную группировку, которая поведёт решительное контрнаступление на агрессора.

С доводами противоположного характера Кирпонос не согласился и протянул папку с планом прикрытия начальнику оперативного отдела штаба округа.

– Неправильно вы мыслите, – категорически заявил он с тяжёлым вздохом. – Согласиться с вами не могу. Дорабатывайте план, как я сказал, чтобы в резерве оставалось возможно больше сил.

Решение это, как потом показало время, было опрометчивым.

«Пока штабы, – вспоминал И. Х. Баграмян, – разрабатывали оперативные планы отражения возможной агрессии, в войсках округа шла напряжённая боевая учёба. Была завершена тактическая подготовка одиночного бойца, началась отработка тактики мелких подразделений. Большая часть учебного времени отводилась решению вопросов наступательного боя. Не упускалась из виду и оборона. Генерал Кирпонос требовал, чтобы бойцы привыкали к танковым атакам. Возвращаясь из войск, штабные офицеры с восхищением рассказывали о том, как хладнокровно ведут себя молодые красноармейцы, когда ревущие танки на полном ходу проскакивают через боевые порядки подразделений»[30]30
  Баграмян И. Мои воспоминания. Ереван: Айастан, 1980. С. 184.


[Закрыть].

После оккупации фашистами Югославии, когда окончательно прояснилось, что войны будет трудно миновать, командованию округа было приказано усилить войска, выдвинутые к границе. Сюда дополнительно подтягивались 4 механизированных корпуса, 4 стрелковые дивизии и другие соединения. Но М. П. Кирпонос по-прежнему считал, что группировку войск, целью которых является контрудар по противнику, ослаблять нельзя. Позднее Баграмян, в отличие от Кирпоноса, поймёт, что в Генеральном штабе СССР более реально расценивали опасность внезапного нападения фашистов и считали, что для его отражения понадобится гораздо больше сил, чем планировалось раньше для прикрытия государственной границы. Тем более что протяжённость её в пределах округа была теоретически несоразмерной даже для отдельного фронта и составляла почти тысячу километров, которые прикрывались силами четырёх советских армий: 5-й, 6-й, 26-й и 12-й. В полосе 5-й армии (от Влодавы до Крыстинополя – 170 километров) в то время на удалении от 10 до 150 километров от границы (на территории первого эшелона) находилось 5 стрелковых дивизий, 22-й механизированный корпус, 8 отдельных пулемётных батальонов, составлявших гарнизоны укрепрайонов, артиллерийский полк резерва Главного командования, 3 зенитных дивизиона. А на аэродромах, помимо 90-го и 98-го пограничных отрядов, располагались 2 авиационные дивизии, правда, уступавшие по качеству и количеству самолётов немецким. Попробуйте всю эту военизированную машину в одночасье развернуть против врага, в особенности если учесть, что второй эшелон, как мыслил Кирпонос, будет по силам превосходить первый. Если вам это удастся, то это значит, вы либо фокусник, либо гений военного искусства, не оценённый вовремя военным руководством страны. Это задача тем более невыполнимая при дефиците автомобильного транспорта, испытываемом советской армией даже в то время, когда в борьбу с гитлеризмом включились союзнические войска США и Великобритании.

Не распространяясь о войсковом обеспечении других пограничных направлений Украины, скажу без особого преувеличения, что для мирного времени граница была прикрыта более чем надёжно, невзирая на многочисленные мифы о том, что мы не готовились к войне. Но должен сказать, что и эта далеко не мирная картина не удовлетворяла советское военное и партийное руководство, постоянно думавшее об усилении приграничных округов. 26 апреля 1941 года, в частности, Киевский особый военный округ – за два месяца до войны – получил приказ в течение месяца сформировать 5 подвижных артиллерийских противотанковых бригад, которые впоследствии сыграли огромную роль в борьбе с фашистскими танками. Может, ещё и потому, что во главе этих частей были поставлены лучшие артиллеристы округа генерал К. С. Москаленко и полковник М. И. Неделин, который спустя почти 20 лет после начала Великой Отечественной войны командовал самым современным видом оружия – ракетными войсками стратегического назначения.

В короткие сроки был сформирован 1-й воздушно-десантный корпус, в который вошли местные и дальневосточные десантные войска и личный состав 4 стрелковых дивизий 12-й армии при их переформировании в горнострелковые. Одновременно – с учётом перспективы военных действий – Львовское пехотное училище было передислоцировано на Урал. По-моему, этих фактов вполне достаточно, чтобы лишний раз не колыхать воздух пустыми разговорами о том, что мы не готовились к войне.

Нужно только добавить, что на Украину, на бывшие прусские земли, которые в случае нашего поражения могли отойти Германии, были перебазированы управление 19-й армии, разместившееся в Черкассах, и 3 дивизии 25-го стрелкового корпуса Северо-Кавказского военного округа, которые должны были войти в 19-ю армию. Её должен был возглавить генерал-лейтенант И. С. Конев. А с 15 июня по 10 июля намечалось принять в Киевский округ ещё 16-ю армию генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, переброшенную из Забайкалья. Насыщенность Украины войсковыми соединениями, короче говоря, была основательной. Её могло бы хватить и на первый, и на второй войсковые эшелоны.

Но ещё с ранней весны начали поступать сведения о том, что по ту сторону границы немцы прокладывают новые железнодорожные ветки, тянут грунтовые дороги к нашим границам, оборудуют полевые аэродромы. Ежедневно прибывают не единичные эшелоны из Германии с войсками и военным имуществом. А уж провокации немцев вблизи наших границ стали делом обыденным.

Кирпонос до распоряжения наркома обороны приказал войскам второго эшелона округа:

– В каждом полку носимый запас патронов иметь непосредственно в подразделениях при каждом ручном и танковом пулемёте, причём половину их набить в ленты и диски; гранаты хранить на складах, но уже сейчас распределить их по подразделениям; половину боекомплекта артиллерийских снарядов и мин держать в окончательно снаряжённом виде, зенитные тоже; запаса горючего для всех типов машин иметь не менее двух заправок: одну – в баках, другую – в бочках. И, наконец, предлагаю максимально сократить срок приведения войск в боевую готовность: для стрелковых и артиллерийских частей его надо уменьшить до двух часов, а для кавалерийских, моторизованных и артиллерии на мехтяге – до трёх часов. Одним словом, войска второго эшелона привести в состояние такой же повышенной боевой готовности, как и войска прикрытия.

Никто, конечно, не стал оспаривать своевременность принятого Кирпоносом решения. Только начальник штаба округа Максим Алексеевич Пуркаев, всё время хмурившийся, пока Кирпонос докладывал свой приказ, не выдержал:

– Ну, а как же с доукомплектованием дивизий корпусов второго эшелона до полного штата (была такая болячка не только в Киевском округе. – В. С.)? Ведь случись что сейчас, и корпуса не смогут вывести значительную часть артиллерии – нет тракторов, транспортом многие дивизии обеспечены далеко не полностью, не на чем будет подвезти боеприпасы. Да и людей не хватает.

Кирпонос не спешил с ответом, зная несколько больше своего начальника штаба, то, что особенно не афишировалось в преддверии намечавшейся ситуации, поскольку вражеские лазутчики шныряли везде. Он ещё раз оглядел собравшихся в штабе, потом не спеша достал расчёску, так же не спеша, как всегда делал в трудную минуту, причесал волосы, чуть подёрнутые на висках сединой, медленно положил расчёску в нагрудный карман кителя и, глядя в глаза Пуркаева, объяснил:

– Это, Максим Алексеевич, вопрос не наш с вами, а государственной политики. Мы с вами должны понять, что Москва, принимая все меры для укрепления обороноспособности западных границ, вместе с тем старается не дать Гитлеру ни малейшего повода для провокаций против нашей страны. А чтобы доукомплектовать людьми наши дивизии и корпуса до полного штата, обеспечить их недостающим парком тракторов, автомашин и другими средствами из народного хозяйства, потребуется провести частичную мобилизацию, которую в приграничном военном округе почти невозможно скрыть от гитлеровской разведки. Вряд ли руководство сможет пойти на такие меры.

Пуркаев промолчал. Он сам понимал это. Но душа болела за дело…

– Но давайте хотя бы вернём артиллерийские полки и сапёрные батальоны с окружных полигонов в дивизии, – после молчания обратился он к Кирпоносу.

– Давайте, – охотно согласился тот. И все пошли заниматься своими делами.

Но находившиеся на полигонах и сборах войска так и не успели вернуться в свои корпуса до начала войны. А об остальном вы, конечно, знаете. Кроме, возможно, того, что генерал-полковник М. П. Кирпонос погиб в сентябре 1941 года в одном из боёв с фашистами.

Глава первая. Харьковская катастрофа, или Мы сами с усами

1

Несмотря на то, что оборона Москвы, перемежавшаяся наступлениями и контрнаступлениями советских войск, стоила нам немалых жертв, Сталин был доволен результатами сражения («утёрли нос извергу») и не скрывал этого. Он стал разговорчивее, улыбчивее, но, уверовав в правильность своих действий (ошибки допускали те, кто не прислушивался к его мнению), стал ещё менее сговорчивым.

Сталину подумалось, что теперь успехи пойдут раз за разом, как из рога изобилия. Но такое случается у прирождённых счастливчиков, Иосиф Виссарионович к ним не принадлежал. Госпожа удача посещала его не раз за разом, а через раз, чтобы не избаловать человека, который и так с избытком любил самого себя.

Недостатком самовластного руководителя Советского государства было нетерпение. Он был нетерпелив как в хороших делах, так и в плохих. Уверенный в правильности своих замыслов и решений, он стремился осуществлять их незамедлительно, чтобы лишний раз убедиться в своей прозорливости. Но удача, как неверная жена, изменяла ему. Добиваясь собственными усилиями нелёгких успехов в жизни, он был скуп на похвалы другим, успехам которых потворствовала судьба. Льстивость и подобострастие, с помощью которых многие устраивают свою карьеру, у горца напрочь отсутствовали. Льстивость бывает бескорыстной только у людей, уверенных в себе. Вы можете привести хоть один случай, когда Сосо, Коба, или Иосиф Виссарионович кому-нибудь подольстил? Я не могу. А был ли он подобострастен к кому-либо? Мозги вывернете наизнанку, но всё равно не вспомните такого случая. Уверенность в себе, доходящая до самоуверенности – вот фирменный стиль его жизни, который мог смягчаться исключительно в дипломатических ситуациях, да и то не всегда. А только тогда, когда дело касалось судьбы страны.

Январь 1942 года не предвещал Сталинграду ничего трагического. Город мирно трудился до лета на достаточно приличном расстоянии от театра военных действий, хотя воевали в нём отнюдь не бутафорским оружием. Волга была далеко от Одера и Эльбы, проявивших к ней свою воинственность. Более того, город был наполнен оптимизмом от только что завершившейся битвы за Москву. Страна радовалась, как может радоваться прикованный к кровати больной, вернувшись из приблизившегося мира иного к новой жизни. Праздник со слезами на глазах, когда предпраздничные дни видятся сквозь туманные очертания. А настроение находится не на грани веры, родившейся из неверия и обильно сдобренной скептицизмом, который не позволял ликовать, а именно сдержанно радоваться: то, что было, забыть невозможно; то, что будет, омрачалось возможностью повторения того, что не поддаётся забвению.

Настороженность чувствовалась во всём. Даже в том, что Москва не салютовала по этому поводу. То ли потому, что приберегала порох для лучшего использования. То ли потому, что не хотела показывать миру своей преждевременной радости, как не демонстрирует её благополучный человек, уверенный в ещё больших успехах, которые не за горами и ждут своей очереди. Вот тогда-то, мол, и порадуемся, и погремим фейерверками. А пока для нас это обычное дело.

Такая скромная радость побеждает сочувствующих победе сильнее бурных восторгов и внушает уверенность в собственных силах. Противников же озлобляет и настораживает: неужто готовится что-то ещё, более серьёзное. Сталин был силён в интуитивной психологии и знал, как отмечать любой праздник, чтобы принести радость другу и навредить врагу. А навредить врагу лучше всего, порадовавшись его неудаче, но не во всеуслышание же. Значит, надо в тишине приготовить ему очередной сюрприз. Какой, пока не знал никто.

Жизнь в настороженности и полузабытьи, когда нет полной уверенности в том, что за победой может последовать поражение, не сулит покоя. Это самое кошмарное состояние, которое я называю промеждельем. Необходимо начинать что-то делать, но есть сомнение в том, что начатое дело может в мгновенье разрушиться. Такое состояние ослабляет волю и не позволяет с полной отдачей приступить к осуществлению новых замыслов. Настроение сумеречное, не подпитываемое несомненной надеждой. Однако надо продолжать жить, если есть хоть крупица надежды. Крупица по крупице восстанавливают волю, создавая то ли предпраздничное, то ли постпраздничное настроение, когда, как говорят в народе, и хочется, и колется, и мама не велит…

В такие минуты нельзя поддаваться эйфории, чтобы, переоценив свои возможности, не натворить новых бед. Но и упиваться одной победой, пусть и окружённой многими случайностями, долго нельзя. Надо действовать решительно, то есть идти от победы к победе. Таков лозунг большевиков.

Приблизительно такое настроение царило в нашей Ставке Верховного Главнокомандования в начале 1942 года.

Сразу после того как фашисты были отброшены от Москвы, но ещё могли вернуться, заполучив резервы (ситуация была неустойчивой), Верховный Главнокомандующий, не имея точного представления о соотношении сил, но уверенный в том, что теперь Красная Армия способна на многое, замыслил грандиозный план – в следующем году выдворить немцев за пределы Советского Союза и, возможно, закончить войну.

Родной брат самоуверенности – авантюризм. До своего пятидесятилетия, которое исполнилось в год начала мировой войны, Сталин был спокойнее и расчётливее. Потом, наверное, подумал, что, пока он у власти, надо свершить всё то, что написано ему на роду. Поверить в то, что несметные гитлеровские полчища, даже при каждодневных успехах Красной Армии, просто уничтожить в течение года, мог только тот, кто утратил благоразумие. Ленинград был заблокирован. Немцы ещё не собирались идти на попятную. Растеряв своё преимущество на Западном фронте, они медленно, но верно, занимая город за городом в южной части России, продвигались на восток, осуществляя план «Барбаросса» и прибирая к своим рукам всё, что не было захвачено. 25 октября после пятидневных уличных боёв был взят Харьков, а ещё через несколько дней в руки немцев перешла юго-западная часть Донбасса, открыв дорогу на Ростов. 21 ноября пал и он. Не клеилось у нас дело и в Крыму, Причерноморье, Приазовье. Немцы становились всё ближе к Кавказу, манившему Гитлера своими нефтяными запасами. Советской армии явно не хватало сил для удержания европейской части СССР. И вдруг – авантюрная сталинская идея о том, чтобы начать как можно быстрее общее наступление на всём фронте от Ладожского озера до Чёрного моря, родившаяся в самом начале 1942 года. Вот как описывает эту ошеломившую всё высшее командование ситуацию на совещании Ставки 5 января Г. К. Жуков: «Главный удар планировалось нанести по группе армий «Центр». Её разгром предполагалось осуществить силами левого крыла Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов (которые были измотаны подмосковными баталиями. – В. С.) путём двустороннего охвата с последующим окружением и уничтожением главных сил в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска.

Перед войсками Ленинградского (куда Сталин после Москвы отправил известного вам А. Л. Говорова, уже в звании генерал-лейтенанта, получившего за оборону столицы два ордена Ленина. – В. С.) и Волховского фронтов, правого крыла Северо-Западного фронта и Балтийским флотом ставилась задача разгромить группу армий «Север» и ликвидировать блокаду Ленинграда (которая, как известно, завершилась в 1944 году. – В. С.).

Войска Юго-Западного и Южного фронтов должны были нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс, а Кавказский фронт и Черноморский флот освободить Крым.

Переход в общее наступление предполагалось осуществить в крайне сжатые сроки.

По изложенному проекту И. В. Сталин предложил высказаться присутствующим.

– На западном направлении, – доложил я, – где создались более благоприятные условия и противник ещё не успел восстановить боеспособность своих частей, надо продолжать наступление. Но для успешного исхода дела необходимо пополнить войска личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями.

Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на юго-западном направлении, то там наши войска стоят перед серьёзной обороной противника. Без наличия мощных артиллерийских средств они не смогут прорвать оборону, сами измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери. Я за то, чтобы усилить фронты западного направления и здесь вести более мощное наступление.

– Мы сейчас ещё не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить наступление всех фронтов, – заметил Н. А. Вознесенский (председатель Госплана СССР, член Государственного Комитета Обороны. – В. С.).

– Я говорил с Тимошенко, – сказал И. В. Сталин. – Он за то, чтобы наступать. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной.

И. В. Сталин спросил:

– Кто ещё хотел бы высказаться?

Ответа не последовало.

– Ну, что ж, на этом, пожалуй, и закончим разговор.

Выйдя из кабинета, Б. М. Шапошников сказал:

– Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решён Верховным.

– Тогда зачем же спрашивали моё мнение?

– Не знаю, не знаю, голубчик! – сказал Борис Михайлович и тяжело вздохнул».

Директива о наступлении была отправлена штабам 7 января. В неё были внесены дополнения по продолжению контрнаступательных действий по оттеснению немецких войск, продолжавших вести бои на территориях, близких к столице.

Если вы не обратили внимания на характер задач, которые Верховный Главнокомандующий поставил перед Красной Армией, то я подскажу. В грандиозных наступательных планах задействованы сразу 8 фронтов, не считая Балтийского и Черноморского флотов. И у каждого фронта, в свою очередь, задания многоцелевые. Будто и не было года войны, и армии вступают в запланированные сражения новёхонькими, полносоставными, не обескровленными в предшествующих боях. Благо было бы, если бы так распорядился войсками Гитлер, который любил объять необъятное. Но и Сталин на этот раз забыл, что за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. А тут уже не два, а целое заячье семейство, к тому же не менее прыткое, чем ушастики, не способные защитить себя, знающее, как дать отпор утратившему чувство меры охотнику.

Результат был легко предсказуем.

Парадоксальность директивы Ставки Верховного Главнокомандования от 7 января, о чём не подумал Сталин, увлечённый грандиозностью замысла, а гентштабисты не обратили на это внимания, в том, что «дополнительное задание» «нерадивому ученику», в роли которого оказались армии западного направления, превышало его возможности. Поэтому он мог надолго оказаться в «хвостистах». Так и случилось с Западным фронтом, когда началось сталинское скоропалительное шоу. Подчищать «огрехи», оставшиеся после Московского сражения, вытесняя фашистские войска в регионы, смежные со столичной областью, оказалось делом нелёгким. Гитлеровцы прочно засели в основательно оборудованных сооружениях, подготовленных советскими войсками на подступах к Москве, и за время многомесячных боёв успели создать собственные, мало в чём уступавшие советским.

Наступление, начавшееся 9 января, проходило со скрипом. Ставка настаивала на том, чтобы армия «попутно» или, если угодно, «параллельно», как принято говорить в нашей армии, не только «зачищала» подмосковную территорию, но и направила свои усилия – простенькое дело! – на окружение ржевско-вяземской группировки противника, которую Жуков с Коневым (уж какие, казалось бы, удалые полководцы!) не смогли выбить с «ржевского выступа» ещё в 1941 году, до наступления немцев на Москву. А почему? – в своих мемуарах они умолчали. Помимо этого, Западный фронт силами 20-й армии прорывал оборону врага на реке Лама, где более тысячи лет назад наши предки перетягивали волоком свои суда на Волгу, откуда и появился Волоколамск.

Ставка торопила Конева, чтобы овладеть Ржевом до 12 января, не прекращая и других боёв, которые должны были стать завершающим этапом битвы под Москвой, официально завершённой. Ржев взять не удалось. Более того, продвинувшись на несколько десятков километров, наши войска 15 января вынуждены были перейти к обороне.

Иосиф Виссарионович продолжал верить, что выдохшиеся фашисты не способны на активное противодействие, и настойчиво настаивал не прерывать наступательных операций на всех направлениях. Чтобы помочь Калининскому и Западному фронтам, он приказал командующему воздушно-десантными войсками генералу Глазунову не позднее 21 января выбросить 4-й корпус юго-западнее Вязьмы с задачей перерезать основные коммуникации противника между Вязьмой и Смоленском и не допустить его отхода на запад, то есть уничтожить. Положение Красной Армии на Западном фронте вроде бы улучшилось, но ненадолго. Потому что почти одновременно с демонстративной помощью Сталина Калининскому фронту, которая могла восприниматься как щепотка табака солдату, не сумевшему расчётливо расходовать свои запасы курева, Верховный вывел из боя части 1-й ударной армии, которой командовал генерал В. Н. Кузнецов, передав их Северо-Западному фронту, перебросив ему 3-ю и 4-ю ударные армии с левого фланга Северо-Западного фронта. Рокировка эта была не в пользу Калининского фронта.

В двадцатых числах января положение на этом направлении осложнилось. Немцы нанесли контрудар в районе Сухиничей, куда Жуков вынужден был направить полевое управление 16-й армии Рокоссовского, потому что изъятие 1-й ударной армии почти наполовину сократило боевой состав правого крыла Западного фронта. В результате советские войска, которым было велено «окружать и уничтожать», сами оказались отрезанными от линии фронта, без продовольствия и боеприпасов. «Продовольствие искать на месте, – последовал приказ Жукова, – подавать его не будем, нет самолётов, искать снаряды также на месте». А кто их растерял?

Выручали партизаны, активизировав деятельность на коммуникациях и совершая рейды за боеприпасами на фашистские склады, но калибры советского вооружения не всегда совпадали с немецкими. Справедливости ради следует сказать, что 3-я и 4-я армии, которые были «подарены» Сталиным Калининскому фронту как слабо проявившие себя на северо-западном направлении в порядке компенсации 1-й ударной армии, проявили себя в новом подчинении с лучшей стороны. Но к середине февраля 1942 года, после немногим менее двух месяцев наступательных боёв, по мнению военных историков, «войска Калининского и Западного фронтов из-за больших потерь утратили своё относительно небольшое превосходство над противником. Подавляющая часть дивизий обладала малочисленным составом, а поступавшее пополнение, плохо подготовленное, зачастую не могло использовать выданного ему оружия, не зная, как с ним обращаться. Артиллерия при остром недостатке боеприпасов резко снизила свои возможности по огневому подавлению вражеской обороны, авиация лишилась господства в воздухе, а личный состав войск… был предельно измотан. Всё свидетельствовало о том, что наступательный потенциал войск Западного направления себя исчерпал»[31]31
  Великая Отечественная война 1941–1945… С. 299.


[Закрыть].

Однако Сталин не хотел давать передышки ни гитлеровским войскам, ни своим, ещё более усложнив задачи Западного фронта. В ночь на 16 февраля он отдал приказ, по которому войскам Западного и Калининского фронтов необходимо было до 5 марта «разгромить и уничтожить ржевско-вяземско-юхновскую группировку противника», и в этот же срок аналогично поступить с «болхово-жиздринско-брянской группировкой», занять Брянск и закрепиться «на нашем старом оборонительном рубеже». Короче говоря, восстановить диспозицию до наступления немецких войск на Москву. Этим же приказом Сталин передавал в распоряжение главкома западного направления 5-й гвардейский стрелковый корпус (три дивизии), 9-ю и 214-ю воздушно-десантные бригады, 60 тысяч маршевого пополнения, 200 танков и 40 самолётов. Но одновременного наступления советских войск не получилось, так как вооружение поступило вовремя, а маршевое пополнение задерживалось. Бои местного значения не привели к решающему успеху. В назначенный Сталиным срок Красная Армия добилась незначительного продвижения и 5 марта освободила город Юхнов.

Сталин с маниакальным упрямством настаивал на продолжении наступления, надеясь, по всей вероятности, доказать свою правоту и утереть теперь нос военачальникам, которые были не согласны с его оценкой боеспособности гитлеровских войск и в целом с его стратегической авантюрой. 20 марта он вновь потребовал разгромить уже известные вам группировки немецких войск, удлинив срок наступательной операции до 20 апреля. Чуда не произошло. Более того, к концу марта 39-я армия, которой командовал генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, попала в окружение под Вязьмой. Немцы предъявили ему ультиматум о сдаче армии в плен. Безвыходное положение усугубила весенняя распутица. В ночь на 14 апреля Ефремов предпринял марш на соединение с главными силами фронта, которые находились в 25 километрах от окруженцев. В голове колонны шли офицеры. Замыкали её подводы с тяжелоранеными. Арьергард составляла 113-я стрелковая дивизия. На рассвете фашисты обрушили на выходящих из окружения шквальный огонь. От обозов практически ничего не осталось. Радиостанции были разбиты. Связь со штабом фронта прервалась. В последующие дни немцы наращивали силу ударов. Войскам пришлось рассредоточиться и пробиваться к своим самостоятельно. В бою возле деревни Слободка Михаил Григорьевич был тяжело ранен и, чтобы не попасть в плен, 19 апреля застрелился.

Через линию фронта прорвалось немногим более тысячи человек. Часть из них влилась в партизанский отряд. Часть соединилась с остатками 4-го воздушно-десантного корпуса.

После этой трагедии Иосиф Виссарионович согласился с предложением Г. К. Жукова о прекращении наступления и переходе к обороне. Но ждал устойчивой летней погоды, чтобы продолжить осуществление своего замысла.