Текст книги "На переломе"

5

Чтобы завершить разговор о Керченско-Феодосийской операции, закончившейся выдворением советских войск с Крымского и Керченского полуостровов и началом боевых действий на юго-восточном направлении, расскажу о ещё одном солдате – русском, который участвовал в крымском морском десанте в конце 1941 года и истреблял танки Манштейна в районе Камыш-Буруна и Феодосии. То есть в тех самых местах, где принял своё боевое крещение Генрих Метельман. Речь идёт об артиллеристе-сибиряке Михаиле Борисове, который в послевоенные годы стал известным советским поэтом. Он был на два года младше Метельмана и так же, как и его германский «супротивник», ушёл на фронт добровольно, едва окончив восемь классов. Не один день Михаилу пришлось обивать пороги военкомата в небольшом городке Камень-на-Оби, потому что ему ещё не было восемнадцати лет.

Сибиряки мужают быстро. И ответственность за родную землю начинают чувствовать чуть ли не с пелёнок. Как девяносто процентов советских юнцов тридцатых годов, он мечтал стать лётчиком и хотел поступить в лётную школу. Но тогда ему ещё не было и семнадцати. И военком отказал ему в его желании лаконично: «Нос не дорос!» А когда «нос дорос», началась война, и военком, уставший от назойливого юнца, чтобы не тратить на него время, которое в дни войны приобрело особую ценность, решил направить Михаила в Томское артиллерийское училище. Михаил знал, что артиллерия – бог войны, и согласился без всяких разговоров. Правда, военком назидательно ему напомнил:

– Бог-то Бог, да сам не будь плох!

Обрадованный решением своего вопроса, Михаил ответил военкому в его тоне:

– Учёного учить – только портить! – И, вытерев рукавом телогрейки нос, побежал собирать вещички.

– Завтра в восемь ноль-ноль и не позже быть на сборном пункте! – крикнул ему вдогонку военком.

– Да я хоть сегодня готов! – донеслось ему в ответ.

– Ох, пацаньё-пацаньё, что с вами будет? – вздохнул военком. – Сколько из вас вернётся обратно?..

Первые полтора месяца томские курсанты осваивали теорию и материальную часть. А затем выехали на училищный полигон на стрельбы. Внезапное нападение Гитлера на Советский Союз не оставляло оборонявшейся стороне времени на раскачку. Осваивать фронтовую науку приходилось оперативно, если не сказать впопыхах. Вышколенные и апробированные в боях моторизованные части вермахта, несмотря на яростное сопротивление советских войск, достаточно быстро преодолевали союзные пространства и поглощали человеческие ресурсы. Первые месяцы фашистского блицкрига для советской армии были, пожалуй, самыми «затратными» на людской «материал», который стремительно исчезал или в кровопролитных схватках, или в колоннах военнопленных. Поэтому прожорливый молох войны постоянно требовал пополнения. А приоритет в курсантской подготовке отдавался в сложившейся ситуации, естественно, практике.

…Сентябрьский денёк 1941 года, как по заказу, выдался для первых стрельб удачным. Прозрачно-солнечный, мирные голубые небеса чуть подёрнуты мелкими перистыми облаками, будто кто-то только что вымел курятник. Видимость – на всю длину полигона, до самого горизонта. Дерзай, будущий защитник Родины, истребитель фашистских танковых армад, заполонивших русскую землю.

Солнце в затылок. Пушка-сорокапятка смотрит на запад, откуда пришли незваные захватчики.

«Будущие защитники», безусые юнцы, вчерашние школьники, впервые встретившись не с игрушечным, а боевым оружием, невольно мандражируют. Уверенные в том, что не сегодня завтра фашистская орда покатится вспять, они сетуют на то, что, возможно, не успеют повоевать. Спокойнее всех, пожалуй, Мишка Борисов. У него «глаз-ватерпас», подначивает он батарейцев, проверенный в охотничьих вылазках с отцом.

Курсанты расположились метрах в пяти позади орудия. Подначки кончились. «Через дальнюю окраину полигона, – рассказывал спустя шесть с лишним десятилетий после первого своего орудийного выстрела Михаил Фёдорович, – грузовик тянул на длинном тросе установленную на полозьях фанерную мишень танка. А курсанты по очереди подходили к 45-мм пушке, заряжали её, целились и все как один били мимо». Сказывалось, видимо, нервное перенапряжение. Дошла очередь и до Михаила. Загнав в казённик выданный ему снаряд и быстро прицелившись, он нажал на спуск. Выстрел – и фанерный танк разлетелся на части.

Наблюдавший за учениями командир батареи капитан Епифанов, решив, что это случайность, приказал выдать Борисову ещё один снаряд. Результат выстрела оказался таким же. Подойдя к курсанту и с удивлением его осмотрев, капитан медленно, растягивая слова, произнёс: «Мо-ло-дец!» И тут же, обратившись к командиру взвода, приказным тоном отрубил:

– Этому больше снарядов не давать, а то без мишеней останемся!

Другие стрельбы Михаил тоже провёл безукоризненно и получил в училище прозвище «снайпер». Но учёба продолжалась недолго, всего четыре месяца. Не успев получить офицерского звания, в канун революционных праздников, 6 ноября, 150 недоучившихся выпускников Томского артиллерийского училища, экипированных в ватники и валенки, погрузились в теплушки и в качестве подкрепления отправились на запад, навстречу врагу. В вещмешке Михаила Борисова, помимо сухого пайка, рассчитанного на несколько суток, лежали две школьные тетрадки в клеточку и два химических карандаша. Наверное, не только для того, чтобы отправлять скупые весточки родителям… К этому времени он уже писал стихи.

К тому моменту, когда курсанты-сибиряки начали обживать теплушки, не зная подлинного положения вещей на фронте, ситуация в стране сложилась драматическая. Потеряв в первые месяцы войны значительную часть своей территории, понеся тяжёлые потери убитыми, ранеными и взятыми в плен в результате многочисленных окружений, Советский Союз испытывал острый дефицит в живой силе и технике (особенно в самолётах и танках). К операции вермахта «Тайфун», как и к вероломному нападению Гитлера на нашу страну, советское командование оказалось недостаточно подготовленным. Ленинград уже находился в блокаде. Не сумев покорить его, немцы сосредоточили свои силы на Юго-Западном, Московском и Крымском направлениях. Из-за нехватки живой силы вместе с регулярными войсками на подступах к Ленинграду и Москве воевали ополченцы. На начало августа в 24-й танковой дивизии, оборонявшей «столичные» направления, оставались боеспособными 158 танков. За месяц до отправления на фронт томских курсантов Жуков докладывал Сталину: «Главная опасность заключается в том, что почти все пути на Москву открыты, слабое прикрытие на Можайской линии не может гарантировать от внезапного появления перед Москвой бронетанковых войск противника. Надо быстро стягивать войска откуда только можно на Можайскую линию обороны». В эти же дни Государственный Комитет Обороны, не исключая возможности падения столицы, вынужден был принять (8 октября) специальное постановление по подготовке и уничтожению 1119 предприятий Москвы и Московской области.

Огромная группировка советских войск, оборонявших Москву, в октябре 1941 года попала под Вязьмой и Брянском в окружение, потеряв (по немецким источникам) только пленными около 700 тысяч человек. За две недели до очередной годовщины Октябрьской революции фашистские войска ворвались в Наро-Фоминск (ближайшее Подмосковье), но через несколько дней непрерывных боёв были выбиты оттуда 1-й гвардейской Московской мотострелковой дивизией, потерявшей до 70 процентов личного состава. К концу октября враг был остановлен и на Можайском направлении. По свидетельствам военных историков, завершился один из самых тяжёлых и драматических этапов не только битвы под Москвой, но и всей Великой Отечественной войны. Противоборствующие стороны получили короткую передышку для переформирования войск и накопления сил для решающих ударов.

Гитлер заверил своих граждан, что «противник разгромлен и больше никогда не поднимется». Поспешил, однако, фюрер…

Обо всём этом, разумеется, томские пушкари не знали. Как не знали они, находясь в пути, что Сталин проведёт 7 ноября на Красной площади исторический парад, оказавший огромное психологическое воздействие и на защитников Родины, и на мирное население. Этот парад стал как бы первым лучиком в кромешной тьме фронтовых неудач советской армии в первое полугодие Великой Отечественной войны.

Психологически томские артиллеристы были готовы к встрече с врагом. А если судить по тому, что учебные стрельбы велись из пушек малого калибра, то они могли догадываться и о своём боевом назначении: прямой наводкой, зачастую в стрелковых войсках, на переднем крае, уничтожать фашистские танки. Правда, многие чувствовали, что опыта у них маловато. Но приказ есть приказ. Михаил Борисов, рвавшийся в бой, в отличие от Метельмана, искавшего любого повода, чтобы уклониться от столкновения с врагом, со спокойной уверенностью ободрял сомневающихся:

– Ничего, пацаны, научимся! Не мы первые, не мы последние…

В самом деле, к войне вроде бы готовились: и укрепрайоны сооружали, и мобилизационные планы не раз корректировали, и оборонительные рубежи на картах рисовали. А уже в июле начали затыкать прорехи, подставляя под огонь будущих офицеров – курсантов военных училищ. Так, отражая первые попытки захвата Ленинграда группой немецких армий «Север», на полях сражений полегли курсанты Ленинградского стрелково-пулемётного училища, Ленинградского Краснознамённого имени С. М. Кирова пехотного училища, Первого и Третьего Ленинградских артиллерийских училищ и училища инструментальной разведки зенитной артиллерии. Прямо с лагерных сборов был подключён к обороне Ленинграда полк Артиллерийских курсов усовершенствования командного состава – потери ещё более непоправимые. Уж не думало ли наше командование, что фашист начнёт наступать с востока?

Курсантские полки из разных училищ обороняли Москву, защищали Украину, принимали участие год спустя в Сталинградской битве и других фронтовых операциях. Фашистское командование вело целенаправленную разведку учебных заведений, готовящих командный состав Красной Армии, и подвергало их точечному уничтожению.

В очередную прореху пустили и полторы сотни томских пушкарей из «ближних» к Москве краёв. «Из глубины», – как рекомендовал Иосиф Виссарионович, решивший отстоять столицу.

Ситуация, разумеется, экстремальная. Но где же всё это время было наше военное командование?

Всю дорогу, сидя в наспех сколоченных двухъярусных теплушках, недоучившиеся курсанты гадали: куда же занесёт их фронтовая судьба? Из скупых газетных сводок «От Советского Информбюро» они узнали о серьёзном положении, которое сложилось под Москвой. Не лучше была ситуация и на Чёрном море, под Севастополем. Осложнялась фронтовая обстановка на Ростовском и Воронежском направлениях, где вольготно себя чувствовала танковая армия Клейста.

Некоторым из юных сибиряков хотелось попасть в Москву, которую они ещё не видели. Другим – на Чёрное море, о котором они не имели представления.

Ноябрьской морозной ночью состав остановился на одной из подмосковных станций. Здесь курсантов рассортировали. Большинство отправили в московские части. А 25, видимо лучших, поскольку среди них оказался и Михаил Борисов, пересадили на поезд, идущий в Краснодар, для дальнейшего распределения.

Первое, что удивило сибиряка в кубанской столице – не по-зимнему солнечный день: хоть сбрасывай телогрейку и валенки. Второе – многолюдность города, переполненного гражданскими и военными, войсковым транспортом. Такой толчеи Михаил не видел даже на томских ярмарках.

В Краснодаре находилась оперативная группа командования Закавказским фронтом. Сам штаб располагался в Тбилиси.

Михаил предполагал, что его с товарищами тут же посадят в грузовик или какой-нибудь другой транспорт и отправят на боевые позиции. Но пришлось задержаться на несколько дней, в течение которых озабоченное начальство решало, где артиллерийское мини-пополнение может оказаться максимально полезным. Начальству было над чем задуматься.

Краснодар в это время представлял собой шумный и суетливый базар, «смесь лиц и наречий». Юркие полуторки Горьковского автозавода, набитые под завязку разномастной солдатнёй (кто в ватниках, кто в шинелях, кто в домашнем одеянии – не успевшие переодеться в солдатскую униформу), сновали, как букашки, тут и там. За многими из них на жёсткой сцепке, напоминая комнатных собачонок, спешили лёгкие пушки 45-мм или 76-мм калибра, подпрыгивая на выбоинах и кочках. Солидно урчали, стараясь оправдать авторитет заводской марки, ЗИСы пятой модели. За ними и орудия выглядели солиднее, потому что были менее прыгучие. Да и публика в кузове казалась солиднее, потому что чаще всего сидела, держась обеими руками за стволы поставленных промеж ног винтовок. Но тоже разномастная.

Почему разномастная? Да потому, что советский лозунг «мы мирные люди» был доведён до абсурда даже в обмундировании. Надеясь на «бронепоезд, стоящий на запасном пути», никто до начала первых боёв не подумал о том, что сама форма покроя, разный цвет одежды солдат и офицеров, нарукавные знаки отличия будут демаскировать командный состав. Это бомбе (тем более атомной) или снаряду всё равно, кого сживать со света. А когда противник сходится врукопашную, лицом к лицу, или оптическими приборами выцеливают офицеров, тут уж не до гордыни, не до форса отличной от солдат формой. Красные командиры, тоже в массовом порядке попадавшие в окружения, быстро поняли, что в этом случае, чтобы не попасть под неминуемый расстрел (комиссары тем более), лучше быть в солдатской амуниции. Самые трусливые из них или дорожащие собственной жизнью больше, чем честью, в такой экстремальной ситуации даже не гнушались переодеваться в форму погибших солдат или в приказном порядке «одалживать» её у живых.

За месяц войны наше командование прозрело, поняв, что в боях красным командирам и комиссарам ничто человеческое не чуждо, что подобные случаи дискредитируют офицерский состав, ведь сей «маскарад» проходит на солдатских глазах. И уже 1 августа (телеграфно!) был распространён «верховный» приказ, который предписывал отменить ношение нарукавных знаков отличия, а «кубари» заменить петлицами. Генералам же начали выдавать защитные гимнастёрки и шаровары без лампасов. Многие франтоватые офицеры типа Константина Константиновича Рокоссовского были не согласны с этим. Но мы простим ему эту строптивость за большие заслуги в Победе.

«Разномастность» объяснялась ещё и тем, что в приграничных районах вещевое имущество (так же, как и вооружение, и продовольствие) в огромном количестве попало в руки противника, и мгновенно восстановить его было невозможно.

Обилие войск в Краснодаре объяснялось тем, что кубанская столица занимала промежуточное положение между Северным Кавказом и Крымом, на котором сложилась не просто трудная, но близкая к драматической ситуация. Красная Армия только что отбила первое наступление фашистов на Севастополь с большими потерями для них. 72-я пехотная дивизия вермахта оставила на крымской земле две трети своего состава. Но это не значит, что немцы откажутся от плана захватить город. Тем более что для усиления севастопольской группировки противник перебросил из-под Харькова 1-ю и 4-ю румынские горнострелковые бригады и 24-ю немецкую дивизию, одновременно подтянув тяжёлую артиллерию.

Ставка Верховного Главнокомандования не сомневалась в том, что немцы не успокоятся, и выделила для защитников Севастополя из своего резерва 388-ю стрелковую дивизию, которая прибыла на полуостров 15 декабря. С кораблей Черноморского флота были сняты 130-мм орудия, из которых было создано 8 батарей береговой обороны. Второе наступление на Севастополь немцы предприняли с 17 по 31 декабря 1941 года. Но и оно было отбито. В этих боях томичи не принимали участия. Их планировалось использовать в широкомасштабной Керченско-Феодосийской десантной операции. Для Михаила Борисова она и стала первым его Бородино. Здесь, кстати, получил боевое крещение и Генрих Метельман, о чём вы уже знаете.

Общее руководство этой операцией возлагалось на командующего Закавказским (с 30 декабря – Кавказским) фронтом генерал-майора Д. Т. Козлова. Десантирование должны были осуществлять Азовская военная флотилия под командованием контр-адмирала С. Г. Горшкова (через полгода с небольшим он будет командовать уже Волжской флотилией), Керченская военно-морская база и Черноморский флот, которым командовал вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. По его решению многочисленный десант был разбит на две группы. Пунктами погрузки первой группы, которая должна была десантироваться в районе Феодосии, были Новороссийск, Анапа и Туапсе. Погрузка войск второй группы производилась в Тамани, Темрюке и станице Комсомольской. Её предстояло высадить в районе Нижне-Бурунского маяка, станции Карантин, в Камыш-Буруне, Эльтигене и коммуне «Инициатива». В эту группу были включены и томские артиллеристы.

Десантный транспорт был самых разных видов: от канонерских лодок и катеров типа «морской охотник» до самоходных баркасов. Как говорится, с бору по сосенке. Крейсер «Молотов», лидер «Ташкент» и эскадренный миноносец «Смышлёный» составляли силы прикрытия этой разношёрстной судоходной «публики», которую в другой группе поддерживали крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Незалежный», «Шауман», «Железняков». Только первый отряд, если суммировать архивные данные, имел следующий состав: живая сила – 23 136 человек; орудия разного калибра (преимущественно малого) – 176; миномёты – ничтожно мало – 15, хотя в гористой местности их деятельность была бы эффективной; танки – 20, то есть капля в море, по сравнению с танковыми войсками вермахта; автомашины – 237, в три раза меньше того количества, которое было потребно для оперативной работы двадцати с лишним тысяч десантников. Поэтому они постоянно не успевали за мобильными гитлеровскими войсками, прибывая чаще всего к печальному финалу оборонявшихся советских частей. Боеприпасы и продовольствие в общей сложности составляли 643 тонны, из которых последний компонент составлял одну треть. То есть на одного воюющего человека приходилось менее десяти килограммов. А сколько суток придётся находиться на этом скудном пайке, никто не подумал. 400 тонн боеприпасов – тоже не разгуляешься…

Поскольку всё имущество и людей невозможно было перевезти «одним махом», то приблизительно такое же «содержание» имели и следующие два отряда. Семь транспортных кораблей перевозили 63-ю горнострелковую дивизию (без одного мотострелкового полка). Не утомляя читателя цифрами, замечу только, что перед началом десантной операции Советский Союз на этом участке фронта превосходил Германию в живой силе более чем в полтора раза, но в танках немцы имели преимущество почти в три раза. Трудно обстояло дело с авиационной поддержкой Красной Армии, так как Краснодарская область (по тогдашнему административному делению), как отмечают специалисты, «была абсолютно не подготовлена для приёма большого количества самолётов». (Не ждали так скоро незваных гостей?) К тому же скоростных истребителей и бомбардировщиков было всего 15 процентов, и базировались они преимущественно в тылу, в дивизиях дальнего действия. Да и черноморское небо не располагало к активному использованию «небесных тихоходов».

Пока наше командование обдумывало операцию (по-моему, с мучительным трудом…) и проводило преобразование сил, немцы успели превратить Феодосию и прилегающие к ней районы в сильный узел сопротивления, а на Керченский полуостров перебросить ещё одну пехотную дивизию и несколько дивизионов штурмовых орудий. Так что томичей ждала в буквальном смысле горячая встреча, о которой они и не догадывались. Михаил Борисов, как и основная солдатская масса, свято исполнял в этой операции свой долг. Но итог её, как вы уже знаете, оказался неутешительным для Красной Армии и для самого воина. Судьба, хранившая гитлеровского солдата Генриха Метельмана, поскупилась на благосклонность к Михаилу Борисову. В одном из боёв он был тяжело ранен и полтора месяца провёл в госпитале в Ессентуках.

За это время гитлеровские войска успели взять Киев. Ростов переходил из рук в руки. Покорился врагу Харьков. Боль за Отчизну пересиливала солдатские невзгоды и временную немощь. Рядовой Борисов рвался в бой, скрупулёзно выполняя все предписания медиков, чтобы снова встать в строй. Не всякий прошедший через фронт и госпиталь стремится вернуться в боевую атмосферу. Хочется продлить свой «вынужденный» отпуск. Михаилу это было чуждо. Тем более что фронтовая обстановка, не успев остыть от предшествующих поражений, накалилась вновь…