Текст книги "Статус человека"

Он прикрыл глаза и представил, как за пределами атмосферы, в безвоздушном, пустом, без единого звука, без этого воющего ветра и колючего песка в лицо пространстве в полном соответствии с Положением КВВЦ тает патрульный корабль. Его корабль. Он зажмурился. Один. На тысячи парсеков…

Айя заворочалась в своём гамаке и сквозь сон зачмокала губами.

– М-м… м-м… Дылда… м-м…

Донован встрепенулся.

– Что? – осторожно спросил он, но в ответ услышал только успокаивающее детское посапывание. Намаялась за день, подумал он. Устала.

Он снова лёг. Нельзя мне сейчас отчаиваться. Нельзя. Знал, на что идёшь. Впрочем, знал ли? Делать тут что-то нужно, чтобы прекратить эту бесполезную бойню, а не сидеть сложа руки и ждать полномочную экспедицию КВВЦ. Тогда уже будет поздно. Он потёр пальцами виски. Голова болит… Есть вообще-то одна мысль: клин клином вышибают, игру – игрой. Только вот какой? Какая игра для детей увлекательней, ну, пусть хоть чуть-чуть притягательней, чем игра в войну? Он перебрал в голове все игры, которые ему приходилось разучивать с детьми в детском саду, но так ничего подходящего и не нашёл. Был бы Купол, можно было собрать народец и показывать целыми днями Землю, чтобы хоть на время отвлечь от Войнухи… А так, ну что он один может сделать? Ни краулера, ни защитного шлема… Хотя, может быть, это и к лучшему, что нет у меня ни краулера, ни защитного шлема. К ним нужно идти не прячась, с чистыми руками, открытой душой и добрыми помыслами.

Донован вздохнул. Именно – с добрыми помыслами… Он закрыл глаза. А сейчас тебе нужно спать, подумал он. Выспись-ка получше. Утро вечера мудренее. Сегодня тебе всё равно ни до чего толкового не додуматься.

Вначале перед глазами была темнота, почти такая же как в кампалле, такая же чёрная, но в то же время какая-то ватная, застойная, не ограниченная тростниковыми стенами, беспредельная, как Вселенная. В ней не было ни кругов, разноцветных и наплывающих друг на друга, ни мерцающих точек – мозг Донована настолько устал, что не проецировал на темноту уже ничего. Но затем темноту заволокло серым туманом, и из него выступило лицо Кирша.

Кирш давно ждал его. Очень давно…

«Зачем ты меня ждёшь? – спросил Донован. – Зачем ты вообще пришёл?»

Кирш молчал. Глаза его смотрели пусто, с безграничной усталостью. Как тогда.

«Ни к чему тебе было приходить. Я не звал тебя».

«Поговорим?» – беззвучно предложил Кирш.

«О чём? О чем мне с тобой говорить? О Войнухе? Наговорились…»

«О Войнухе».

«Не хочу. С тобой – не хочу».

Кирш вздохнул.

«Спасибо тебе, – сказал он. – За арлет. Сам бы я не смог».

Донован застонал.

«А я смог?! А я, тебя спрашиваю, смог?!.. Уходи!»

Он замотал головой, открыл глаза, и Кирш пропал. Тяжело дыша, Донован заворочался в гамаке, вытер со лба холодный пот. Вспомнилось: «…и совесть меня не будет мучить». Он скрипнул зубами. Да, не будет!

Чтобы хоть как-то успокоиться, он начал про себя считать, сбился, начал ещё раз и снова сбился. Нет, сказал он себе, это не поможет. Давай что-нибудь другое. Можно, конечно, стихи. Только чтобы они были отрывистые, резкие… Он вспомнил бешеную гонку по Городу и свистопляску в памяти киршевой песни. Нет, подумал он. Хватит с меня стихов.

Донован снова заворочался в гамаке и тут, сквозь завывание ветра и шелест песка за стенами кампаллы, услышал тоненький мышиный писк. Он приподнялся на локтях и прислушался. Пищало в кампалле. Тогда он протянул руку над собой, погладил светляка, и он разгорелся блеклым оранжевым светом. Писк доносился из-под одежды, брошенной на один из пуфиков, словно какой-то зверёк забрался под неё, запутался и теперь не может выбраться.

Донован вылез из гамака и приподнял одежду. Никого. Тогда он осторожно тряхнул, и тотчас кто-то тяжелый прошелестел по складкам куртки, прыгнул на пуфик, и, мигая зелёным светящимся глазом, скатился на пол.

Донован остолбенел. На полу лежал карманный передатчик, пищал и подмигивал сигнальной лампочкой.

Кто это? Кто это может быть? – ошеломлённо подумал он. Он нагнулся, взял в руки передатчик и машинально утопил клавишу приёма. И тотчас пространство кампаллы заполнила рубка корабля.

Прямо напротив Донована сидел Нордвик, взъерошенный, злой, с чёрным от бессонницы лицом и воспалёнными красными глазами.

– Наконец-то, – выдохнул он, привычным жестом потрогав своё изуродованное ухо. – Здравствуй, Донован. Уменьши изображение – батареи передатчика ещё понадобятся.

Донован послушно покрутил ручку регулятора. Ярко освещённая рубка пропала, снова появились стены кампаллы, и только посередине в своём кресле остался сидеть Нордвик, фосфоресцирующий как привидение, – освещение в рубке было гораздо сильнее, чем в кампалле.

– Здравствуй, – протянул Донован. В голове назойливо вертелось: почему они не улетели? Почему? Что им ещё надо?

– Почему вы не улетели? – спросил он и тут же понял. – А, забыли попрощаться! Врождённая вежливость и доброта… Ну, что ж, попутного ветра, как говаривали во времена парусного флота… – Он попытался язвительно усмехнуться и выдохнул: – В корму!

Нордвик недоумённо застыл, затем лицо его страшно передёрнулось, и он изо всей силы ударил кулаком по невидимому Доновану пульту.

– Мальчишка! – заорал он. – Ты что думаешь?! Один ты у нас такой – благородный и самоотверженный?! А остальные все – трусы и подонки?!

Донован потерял дар речи. Сперва он был просто оглушён акустическим ударом и тоже хотел взорваться, но тут до него начал доходить смысл сказанного.

– Ты ещё в куклы играл, – бросал ему в лицо Нордвик, – когда я в Сандалузе потерял всех – друзей, жену, детей!..

Он осёкся, и лицо у него вдруг стало старым и дряблым, и было видно, что память о той давней катастрофе так и не зарубцевалась у него в душе, лишь стянув её таким же безобразным шрамом, как и шею. Нордвик прикрыл глаза и осторожно, словно в первый раз, потрогал свой шрам.

– Да и не в том дело, потерял кто-то кого-то или нет, – тихо сказал он. – Просто я не знаю на корабле человека, который бы смог сейчас отвернуться от Сказочного Королевства, уйти и жить потом со спокойной совестью.

Донован почувствовал, как в груди у него начинает больно таять смёрзшийся комок, глаза застилает пелена, всё вокруг расплывается, и ему показалось, что он теряет сознание. На руки упало что-то тёплое и маленькое, как бусинка, потом ещё и ещё и покатилось с рук на землю.

Нордвик посмотрел на Донована и замолчал. Он понимал его. Он понимал его с самого начала – когда эта троица: Алексей Рюмми, Кирш Алихари и Донован Малышев, обнаружив на Сказочном Королевстве такую цивилизацию, не смогла пересилить себя и покинуть планету. И он понимал его сейчас.

– Донован, – сказал Нордвик, – мы идём на посадку. К сожалению, там у вас внизу песчаная буря, и мы ничего не можем различить. Будь добр, дай нам пеленг.

Часть вторая

ПРАВО ПРИКАЗА

Если кто-нибудь думает, что работа на станции «Проект Сандалуз-II» – сплошная героика и подвиг, то он глубоко заблуждается. Конечно, когда прилетаешь на Землю в отпуск, приятно замечать, как взгляды девушек восхищенно замирают на шевроне твоего комбинезона, но в душе понимаешь, что познакомься они с работой станции поближе, то их мнение о твоём героизме круто бы изменилось. Несомненно, ореол героизма над нашими головами витает благодаря Сандалузской катастрофе, чуть было не превратившейся в трагедию для всей Земли, если бы не самопожертвование пилота грузо-пассажирского лайнера то ли «Земля – Пояс астероидов», то ли «Земля – спутники Юпитера», возвращавшегося на Землю. Комиссия потом в течение пяти лет разбиралась в причинах катастрофы, по крупицам собирая сведения об экспериментах, проводившихся в Научном центре Сандалуза (все материалы погибли – на месте городка зиял двухсоткилометровый в диаметре и трехкилометровый в глубину кратер с остекленевшими стенками), пока, наконец, не установила причины. В лабораториях Сандалуза проводились работы по получению сверхплотного вещества, или, как теперь говорят, супермассы. Это сейчас мы умные и знаем, что существует активная и пассивная формы супермассы. А они были первыми. Хотя, наверное, и предвидели возможность поглощения супермассой обыкновенного вещества, потому что держали зону эксперимента в силовом поле, но уж знать о существовании у активной супермассы диафрагмы никак не могли. И всё же можно предположить, что у них была какая-то теория нейтрализации супермассы, потому что, когда диафрагма, преодолев сопротивление силового поля, стала сосать в супермассу окружающее вещество, они потребовали срочного удара по Сандалузу гравитационного поля максимальной мощности. Не знаю, что подействовало на пилота того самого грузо-пассажирского лайнера, ожидавшего в этом секторе над Землёй разрешения на посадку, но пилот не раздумывал. Он бросил свой корабль прямо в центр смерча, на полную мощность включив гравитационные двигатели и уже по пути катапультировав вначале пассажирский отсек, а затем пилотскую кабину. Пилоту повезло – его кабину выбросило из зоны. А пассажирский отсек втянуло в смерч… Вначале было поползли слухи, что он катапультировал только себя, но, по счастью, проходивший мимо метеорологический спутник заснял момент атаки кораблём Сандалуза, и подозрения умерли в зародыше.

Когда комиссия досконально разобралась в происшедшем, было принято постановление о категорическом запрещении каких-либо исследований супермассы на Земле и лабораторию «Проект Сандалуз-II» создали над Поясом астероидов выше плоскости эклиптики. Пассажирских трасс здесь нет, но на всякий случай зону эксперимента окружили сигнальными бакен-маяками и весь район нанесли на навигационные карты как запретный.

Работаем мы, как говорится, на переднем крае науки, но героикой, вопреки мнению девушек, тут и не пахнет. Мы обстреливаем Глаз (так мы между собой окрестили супермассу) обломками астероидов, регистрируем около сотни параметров изменения геометрии пространства и снимаем лавину информации, дающей представление о процессах, происходящих в Белых карликах и даже в Чёрных дырах и квазарах.

Есть, правда, одна неприятная обязанность: посменное дежурство в рубке слежения за бакен-маяками, чтобы ни одно инородное тело не проникло в зону эксперимента и не помешало чистоте его проведения. Коллектив станции у нас небольшой, всего двадцать два человека, поэтому каждому приходится раз в неделю восемь часов нести вахту. Представьте, насколько это скучно, если за два года существования станции в зону только один раз влетел метеорит величиной с кулак, да и тот был аннигилирован бакен-маяком без всякого участия вахтенного.

Ещё куда ни шло, когда идёт обстрел Глаза – восьмидесятиметрового в диаметре «зрачка» активной супермассы (есть предположение, что в пассивной форме она будет занимать объём, измеряемый в кубических сантиметрах, максимум – в десятках сантиметрах), окружённого пятикилометровой сферой радужной в лучах далёкого Солнца диафрагмы – поля, до сих пор не выясненной природы. При попадании вещества в «зрачок» диафрагма резко сокращается, исчезает в «зрачке», Глаз как бы мигает и в течение двух с половиной минут, как мы говорим, «переваривает» вещество. А затем диафрагма опять, но уже со скоростью на порядок меньшей, возвращается на место. Так вот, когда ты в это время дежуришь в рубке, ещё жить можно. Но когда кончается запас «рабочего вещества», и наши штатные пилоты, Альваро Гидас и Льош Банкони, уходят вылавливать очередной астероид, то тут хоть с тоски помри. Сидишь перед пустыми экранами и думаешь о том, как сейчас ребята в кают-компании обсуждают результаты последнего обстрела, и чуть не воешь. Можно, конечно, подключиться к кают-компании и втихомолку послушать обсуждение, но попробуй это сделать, когда здесь же в рубке у тебя за спиной сидит начальник и что-то увлечённо обсчитывает на вариаторе, изредка, словно специально для того, чтобы позлить тебя, цокая языком!

До возвращения Альваро и Льоша оставалось где-то с полчаса, и я уже действительно готов был завыть от тоски, чтобы обратить внимание Шеланова на моё бедственное положение, когда бакен-маяк сектора 6С подал предупредительный сигнал. Я оглянулся на Шеланова.

– На тридцать две минуты раньше контрольного времени, – констатировал он, взглянув на часы.

Автоматически включился селектор, и голос бакен-маяка монотонно доложил:

– В секторе 6С обнаружен объект массой 12,4 мегатонны…

– Ого! – присвистнул я.

На стереоэкране сектора 6С появился обломок скалы, чем-то похожий на кремниевые скребки доисторического человека. У основания скалы в серебристой паутине крепёжной арматуры захвата висели два десантных астробота, в просторечии работников астероидного Пояса называемых «мухоловами».

Я навёл на экран координатную сетку. Ничего себе скребочек, с километр длиной!

– …Объект направляется в зону эксперимента, – продолжал докладывать бакен-маяк. – Скорость движения – 196,3 км/с, ускорение – минус 0,2 км/с. На запрос объект…

– Наши, – сказал я и подал бакен-маяку сигнал, разрешающий объекту вход в зону. Маяк умолк.

– Свяжись с ними, – подсказал Шеланов.

«Можно подумать, что я не знаю своих обязанностей», – поморщился я, но промолчал. Начальство есть начальство.

– Бот 3Х-46, бот 3Х-47, вас вызывает База! Отвечайте!

– Базу слышим, – отозвался голос Гидаса.

– И видим, – добавил Льош Банкони. В голосе его послышался смешок. У ребят было хорошее настроение.

– Бот 3Х-46, бот 3Х-47, – снова сказал я и, взглянув на координатную сетку, отбарабанил им их координаты.

– Спасибо, Иржик, – хмыкнул Льош. – Без тебя, милый, мы никак бы не разобрались в своём местонахождении.

Я исподтишка оглянулся на Шеланова. Начальник станции не любил фамильярности во время работы.

– Опять лихачите, – недовольно проговорил он. – Почему ведёте астероид, зацепив только с одной стороны?

Я снова посмотрел на экран. Действительно, оба «мухолова» вцепились захватами в астероид с видимой стороны, и от этого скала перемещалась как-то боком.

– У астероида смещён центр тяжести, – быстро ответил Льош. Так быстро, что даже я не поверил.

– Да? – недоверчиво переспросил Шеланов и защёлкал клавишами на вариаторе.

Вариатор развернул на экране пространственное изображение полигона и высветил на нём траекторию полёта астероида. Получалось, что они должны были остановиться как раз на границе зоны обстрела.

– Увеличьте торможение, – сказал Шеланов.

– Зачем? – снова быстро отозвался Льош. – Мы отбуксируем астероид как раз к катапульте.

– Ты что, собираешься стрелять астероидом целиком? – съязвил Шеланов. – Нам его массы хватит на сотню выстрелов. Отбуксируйте астероид в межзонье маяков 6С, 5С, 5В. Там и будем его разрезать.

На этот раз Льош промолчал.

– Как меня поняли? – спросил Шеланов.

Снова какая-то непонятная заминка с ответом.

Шеланов недовольно скривил губы.

– Что у вас опять случилось? Докладывайте.

И тут, наконец, отозвался Гидас. Голос у него был сиплый, севший, словно простывший.

– Докладывает бот 3Х-46. Пилот Альваро Гидас. При попытке захвата объекта частично выведен из строя блок регулировки гравитации. В настоящий момент мощность гравиполя составляет 0,1 от максимальной.

Я быстро прикинул в уме мощность гравиполя к их торможению. Что-то около четырёх «g». Да, у него там сейчас действительно хорошее настроение…

– Ясно, – сухо проговорил Шеланов. – Предыдущее распоряжение отменяю. Продолжайте движение по предлагаемому вами маршруту. Пилот Альваро Гидас! По возвращению на Базу вы получите взыскание с занесением в пилотскую карточку.

– Ты что, Руслан?! – взорвался Льош от возмущения. – Ты же там не был, ничего не видел! Этот чёртов булыжник вращался сразу по трём осям с сумасшедшей скоростью!

– Отставить! – резко оборвал Шеланов. – Выполняйте распоряжение.

Я представил, как Льош сейчас чертыхается про себя. А может быть, отключив связь, и во весь голос. Что-что, а это он умеет. Во всяком случае, тишина в эфире была подозрительной. Впрочем, догадки – догадками, а работа – работой.

– Бот 3Х-46, бот 3Х-47, – снова вызвал я. – Траектория вашего полёта проходит слишком близко от бакен-маяка сектора 6С. Смотрите, не зацепите.

– Знаем, – недовольно буркнул Льош (значит, связь всё-таки не отключил). – Мы уже проводим корректировку. Лишь бы он сам нас не зацепил… Да вы что там, с ума сошли?! – вдруг взорвался он. – Дайте маяку разрешение на наш вход в зону, а то он нас расстреливать собирается!

Я оторопело посмотрел на коммутатор связи с сектором 6С. Горел зелёный разрешающий сигнал. И тут же услышал, как на другой частоте бакен-маяк монотонно докладывает:

– …объект не отвечает. Ввиду отсутствия разрешения Базы на вход объекта в зону эксперимента, объект предлагается к аннигиляции. До аннигиляции осталось две минуты тридцать секунд…

– Сектор 2А, – спокойно подсказал Шеланов.

Действительно, на коммутаторе связи с сектором 2А горел красный предупредительный сигнал.

– В секторе 2А, – очевидно в который уже раз продолжал докладывать бакен-маяк, – обнаружен объект массой 62 тысячи тонн. Скорость движения – 12,8 м/с. На запрос объект не отвечает…

– Включи экран, – снова подсказал мне Шеланов. – Посмотрим, что это за непрошенный гость.

Кажется, я покраснел. Даже уши начали гореть. Шляпа! Но когда зажёгся экран сектора 2А – я остолбенел. Наверное, Шеланов тоже. Хотя не знаю. На затылке у меня глаз нет.

Медленно перемещаясь по экрану в зону входил пассажирский лайнер.

– До аннигиляции осталась одна минута тридцать секунд…

– Что там у вас? – спросил Льош.

– Молчать! – неожиданно гаркнул над моим ухом Шеланов. – Тишина в эфире! Прекратить все разговоры!

И тут же напустился на меня:

– Да дай же ты разрешение на вход, а то маяк сейчас расстреляет его!

Я поспешно дал маяку разрешение на вход лайнера в зону.

– «Градиент», отвечайте! – перегнувшись через моё плечо к самому динамику селектора, но уже на тон ниже, позвал Шеланов. – «Градиент», отвечайте! Почему молчите? Вы находитесь в опасной зоне! «Градиент», отвечайте!

«Какой градиент?» – недоумённо подумал я. Пассажирский лайнер, светясь почти всеми иллюминаторами, входил в зону. И только тут я увидел на его борту название.

– Молчит, подлец! – выругался Шеланов.

– Может, он мёртвый? – предположил Льош.

– Какой к чёрту мёртвый! Иллюминирует, как рождественская ёлка!

– «Градиент», отвечайте! – снова, срывая голос, заорал Шеланов.

Краем уха я услышал, как Банкони о чём-то переговаривается с Гидасом, и повернулся к экрану сектора 6С. Бот 3Х-47, отстреливая крепёжную арматуру захватов, отшвартовывался от астероида.

– Я – бот 3Х-47, – доложил Льош Банкони. – Иду на перехват лайнера «Градиент».

Астероид качнуло, и он стал медленно вращаться. Я похолодел. Каково там Гидасу одному, при его мощности гравиполя? Хотя нет. Практически ничего не изменится – ускорение торможения останется прежним, только вдвое увеличится мощность работы двигателя. Лишь бы захваты выдержали. Но, конечно, вести несбалансированный астероид одному при четырёх «g» Гидасу будет несладко…

– Какой ещё перехват?! – заорал Шеланов. – Через десять минут лайнер будет в диафрагме!

– Помолчи, – спокойно сказал Льош. – Это моё дело.

Я прикинул расстояние и тоже понял – не успеть. Даже долететь он бы не смог – не хватило бы времени на торможение. Да и как он думал перехватить лайнер? Захваты-то отстрелил…

Но у Банкони была на этот счёт своя точка зрения. Как у того пилота, который бросил свой лайнер на Сандалуз. «Мухолов» Льоша стремительно сорвался с места и на максимальной тяге пошёл по кривой траектории на перехват лайнера. Наверное, у пилотов это в крови: мгновенная оценка экстремальных ситуаций и принятие решений.

– Что делает, паршивец, – прошипел Шеланов. – Двигатель загубит…

«Мухолов» стремительно мчался наперерез лайнеру и не думал тормозить. Шеланов высветил на вариаторе траекторию его движения, и она заплясала по экрану, пересекаясь с траекторией движения лайнера. Очевидно, Льош отключил компьютер бота, который ни за что не допустил бы столкновения.

– Что делает, что делает, – цедил сквозь зубы Шеланов. – Лайнер же сожжёт его метеоритной защитой…

Но Банкони верно рассчитал. Компьютер лайнера прикинул, что ему энергетически выгоднее затормозить, чем уничтожить летящий на таран бот, и включил тормозные двигатели.

Они разминулись у самой диафрагмы. Уколом иглы «мухолов» по касательной пронзил её радужную оболочку и, потеряв ускорение, выскочил с другой стороны. Лайнер же, практически сбросив скорость до нуля, медленно вползал в диафрагму.

– Бот 3Х-47, – сухим, сорванным голосом запросил Шеланов, – что у вас?

– Всё нормально, – бодро отозвался Льош. – Двигатель сгорел. Торможу аварийным химическим. До полной остановки горючего не хватит.

– Потерпишь, – зло процедил Шеланов. – Включи маяк-пеленг, потом как-нибудь выловим…

И тут зажёгся центральный экран, и на нём появилось молодое, почти мальчишеское лицо с пижонски сдвинутой на лоб пилоткой капитана грузо-пассажирского флота.

– Я – «Градиент»… – начал капитан, но тут же осёкся от громового крика Шеланова.

– Назад – заорал Шеланов. – «Градиент» – назад!!! Двигатели на полную мощность и – назад!

Мгновение мальчишка-капитан оторопело смотрел на Шеланова, затем бросился к пульту управления. На соседнем экране было видно, как двигатели лайнера, уже почти погрузившегося под радужную оболочку диафрагмы, слабо засветились, лайнер почти остановился… Но каких-то долей секунд ему всё-таки не хватило. Лайнер вполз в диафрагму, и свечение двигателей погасло. Капитан «Градиента» ещё некоторое время возился у пульта, затем растерянно обернулся к нам.

– Не включаются… – по-мальчишески обиженно протянул он.

Шеланов обессиленно упал в кресло, глубоко, учащённо дыша широко раскрытым ртом. Слов у него не было.

«Ведь это всё, – с ужасом подумал я. – Из диафрагмы лайнер ничем не вытянешь…»

– Каким образом вы оказались в запретной зоне? – внезапно услышал я за спиной спокойный голос.

Посреди рубки стоял капитан патрульно-спасательной службы Нордвик. Три дня назад он высадился на станции с крейсера ПСС, который через неделю, после дежурного патрулирования в своём секторе над плоскостью эклиптики, должен был забрать его. Не знаю, с какой целью он остался на станции – то ли с инспекционной, то ли просто отдохнуть и поболтать по старой дружбе с Шелановым (он и раньше бывал у нас), – но сейчас он стоял здесь.

– Я… – начал мямлить молоденький капитан «Градиента», но тотчас взял себя в руки. – На лайнере «Градиент» проводится профилактический осмотр всех систем управления. Поскольку профилактический осмотр внеплановый и всесторонний, лайнер, чтобы не мешать другим судам, сведён с трассы и выведен в «мёртвую зону» над плоскостью эклиптики.

– По чьему приказу проводится профилактический осмотр?

Капитан «Градиента» замялся и смущённо отвёл глаза в сторону.

– По моему…

– И при проведении осмотра вы отключили астронавигационную систему?

– Комплекс мер предусматривает… – начал юлить капитан «Градиента».

– Да или нет? – оборвал его Нордвик.

– Да.

– Какого чёрта! – простонал Шеланов. Он приподнялся в кресле, с ненавистью глядя на экран. – Посмотрел бы хоть на навигационную карту, где наш район объявлен запретным…

Мальчишка-капитан испуганно заморгал.

Нордвик подошёл к Шеланову и успокаивающе положил ему руку на плечо.

– Это ваш первый самостоятельный рейс?

– Да, – поспешно кивнул капитан «Градиента». Как-будто это могло служить оправданием.

Шеланов снова застонал.

«Любознательный мальчишка», – с тоской подумал я. Конечно, его можно было понять. Целый год стажировки, и вот, наконец, он капитан. Единственный повелитель огромного космического лайнера. Если таковым можно считать человека, посаженного в кресло пилота чисто из соображений психологического комфорта пассажиров, поскольку программу полёта полностью выполняет многократно дублированный компьютер. Естественно, что в своём первом самостоятельном рейсе ему захотелось сделать что-то самому. Хотя бы провести профилактику…

– Сколько на борту пассажиров? – продолжал опрос Нордвик. Я заметил, как он сильнее сжал плечо Шеланова.

– Восемьсот двадцать три. Туристический рейс «Земля – Марс – Кольца Сатурна – Пояс астероидов – Земля».

Молоденький капитан вдруг заискивающе улыбнулся и, заглядывая в глаза Нордвику, совсем по-мальчишески просительно протянул:

– Меня теперь отстранят от работы, да?

Я чуть не завыл от бессильной ярости. От жизни тебя отстранят, болван ты этакий!

Кажется, даже в лице Нордвика что-то дрогнуло.

– Никаких действий не предпринимать, – жёстко сказал он. – Пассажирам, если будут интересоваться, скажите, что проводите профилактику. Ждите связи.

Нордвик нагнулся над пультом и стал что-то искать на нём глазами. Мальчишка с экрана смотрел на нас обречённым взглядом. Если бы он знал, что обречён не на отстранение от должности, а со всеми своими восьмистами двадцатью тремя пассажирами…

– Как его отключить? – раздражённо обернулся ко мне Нордвик.

Я протянул руку и щёлкнул клавишей. Центральный экран погас. Нордвик выпрямился и посмотрел на Шеланова. Затем взял его за плечи и встряхнул.

– Что будем делать?

– А что мы можем… – с болью протянул Шеланов. – Я уже перебрал в уме все варианты. Он обречён.

– Послушай! – повысил голос Нордвик. – Там восемьсот двадцать три… двадцать четыре человека!

Шеланов съёжился, как от удара. Мне тоже стало не по себе. С холодной отрезвляющей ясностью я увидел происходящее как бы со стороны.

– А почему бы не попробовать вытащить лайнер ботом? – снова спокойно, овладев собой, спросил Нордвик.

Шеланов поднял голову и непонимающе посмотрел на него.

– Почему нельзя вытащить лайнер ботом? – повторил вопрос Нордвик.

– Потому, что поле диафрагмы глушит гравиимпульс двигателей, – ответил я.

– Но, насколько я знаю, вы специально для полётов в диафрагме установили на ботах аварийные химические двигатели?

Я было воспрянул духом, но тут же сник. Эти двигатели были предназначены для барражирования ботов в диафрагме и не рассчитанны на дополнительную нагрузку.

– Они очень маломощны, – тускло сказал Шеланов. – Да и горючего там на пять минут работы.

– Ну, хорошо, – кивнул Нордвик. – Но, в конце концов, можно пассивировать вашу активную супермассу, как… как… – Он вдруг запнулся, у него перехватило горло, но пересилив себя, всё же сипло, изменившимся, сдавленным голосом закончил: – …как в Сандалузе?

Шеланов почему-то отвернулся от него.

– Ты же знаешь, – проговорил он в сторону, – что для этого нужен мощный гравитационный удар, хотя бы такой, как при работе двигателей на полной мощности. Но лайнер их включить не может, а если мы ударим… Сам понимаешь, что от него останется…

Я лихорадочно перебирал в уме все варианты гравитационного удара по Глазу, но подходящего не находил. Лайнер был обречён.

– Чёрт бы побрал ваши бакен-маяки! – с запоздалой злостью скрипнул зубами Нордвик. – Почему они так поздно засекли лайнер? Ведь зона обнаружения у них более ста тысяч километров!

Шеланов только вздохнул. Объяснений не требовалось. Их знал и сам Нордвик. Программа бакен-маяков не была рассчитанна на мальчишек, дрейфующих в пространстве на лайнерах с отключёнными компьютерами. Будь это астероид, маяки давно бы подали сигнал, а так они засекли лайнер, но предупредительный сигнал подали только тогда, когда лайнер пересёк тысячекилометровую зону и, очевидно, не подчинился приказу остановиться. Хорошо ещё что мальчишка в своём необузданном рвении отличиться не добрался до блока метеоритной защиты корабля. Иначе не трудно себе представить, что было бы с Льошем, да и с самим лайнером…

– Руслан, – неожиданно обратился к Шеланову Нордвик, – а что происходит, когда вы обстреливаете Глаз?

– Как – что происходит? – непонимающе переспросил Шеланов. Очевидно у него был шок – уж очень туго соображал.

– На какое время свёртывается диафрагма?

– На две с половиной минуты… Да нет, Нордвик, из этого тоже ничего не получится. Даже при форсированном режиме для пуска двигателей нужно не менее пяти минут. Он не успеет.

– Это уже моё дело, – резко оборвал его Нордвик и повернулся ко мне. – Сколько времени осталось лайнеру до падения в «зрачок»?

Я защёлкал клавишами вариатора, вводя задачу. На экране зажглось время: «42.24… 23… 22…»

– Сорок две минуты…

– Немедленно возвратите на станцию второй бот! – оборвал меня Нордвик.

– Бот 3Х-46, – вызвал я Гидаса и включил обзорный экран у катапульты, – срочно возвращайтесь на станцию!

Гидас уже отбуксировал астероид к катапульте, застопорил его метрах в пятистах от неё и теперь аккуратно отстёгивал захваты.

– Да отстрели ты их к чёртовой матери! – взорвался Нордвик. – Время дорого!

– Ясно, – буркнул Гидас.

Бот на экране отстрелил оставшиеся захваты и на предельной скорости, почти как перед этим бот Льоша, рванул с места. Я ужаснулся. При таком старте у него было около десяти «g»!

– Где у вас причальная площадка ботов? – резко спросил Нордвик.

– Где и все…

Нордвик кивнул и вышел из рубки. Шеланов проводил его непонимающим взглядом, затем, словно очнувшись, вскочил с кресла и выбежал вслед за ним.

– Что ты надумал!? – услышал я его крик из коридора.

И тут, надо сказать, я нарушил устав вахты – ни при каких обстоятельствах не покидать рубку. Я включил кают-компанию, крикнул: – Владик, срочно подмени меня! – и, не дожидаясь ответа, выскочил следом за Нордвиком и Шелановым.

Нагнал я их только возле закрытого шлюза причального тамбура. И как раз вовремя. Перепонка шлюза лопнула, и Нордвик, отмахнувшись от что-то горячо говорившего ему Шеланова, вошёл в тамбур. Шеланов, не обратив на меня внимания, последовал за ним.

«Тем лучше», – подумал я и тоже вышел на причал.

Посреди причала, раскорячившись на магнитных присосках, стоял бот Гидаса. Уцелевшие захваты были наполовину втянуты в корпус и торчали из бота суставчатыми побегами. В таком виде «мухолов» напоминал проросшую картофелину, поставленную на воткнутые в неё спички. Люк бота был закрыт.

– Что он – спит там? – недовольно процедил Нордвик.

Я подошёл к люку и толкнул его рукой. Перепонка лопнула, и мы увидели лежащего в кресле Гидаса со страшным, расплющенным перегрузкой лицом. Он пытался встать, но у него ничего не получалось.

Отпихнув меня, в кабину «мухолова» забрался Нордвик и помог Гидасу выбраться наружу. Ноги Гидаса не держали. Он висел на Нордвике тряпичной куклой, руки конвульсивно дёргались, на лице безобразной маской застыл неприятный оскал.

– Противоперегрузочная защита совсем села, – прохрипел он. Из-за застывшего оскала, казалось, что он улыбается.

Я подскочил к Гидасу и подставил плечо. Не церемонясь, Нордвик перегрузил его на меня и повернулся к боту. Но там уже, загораживая собой люк, стоял Шеланов.