Текст книги "Аскольдова тризна"

Владимир Афиногенов
Аскольдова тризна

© Афиногенов В.Д., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2012

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2014

Сайт издательства www.veche.ru

Часть первая
Поединок

1

Начнем сказывать с «Провещания» из Велесовой книги[1]1
  Велесова книга – священное писание древних славян; была вырезана на буковых дощечках в VIII–IX вв. новгородскими жрецами и посвящена богу Велесу (Волосу) – покровителю скота, богатства и торговли. См. также предисловие – «От автора».


[Закрыть]: «Вот прилетела к нам птица, и села на древо, и стала петь, и всякое перо ее иное, и сияет цветами разными. И стало в ночи, как днем, и поет она песни о битвах и междоусобицах.

Вспомним о том, как сражались с врагами отцы наши, которые ныне с неба синего смотрят на нас и хорошо улыбаются нам. И так мы не одни, а с отца мы нашими. И мыслили мы о помощи Перуновой[2]2
  Перун – древнеславянский бог грома и молнии, покровитель воинов.


[Закрыть], и увидели, как скачет по небу всадник на белом коне. И поднимает Он меч до небес, и рассекает облака, и гром гремит, и течет вода живая на нас. И мы пьем ее, ибо все то, что от бога Сварога[3]3
  Сварог – древнеславянский бог, покровитель кузнечного дела, отец бога солнца Даждьбога и бога огня Сварожича.


[Закрыть], – то к нам жизнью течет. И это мы будем пить, ибо это – источник жизни божьей на земле.

И тут корова Земун пошла в поля синие и начала есть траву ту и давать молоко. И потекло то молоко по хлябям небесным, и звездами засветилось над нами в ночи. И мы видим, как то молоко сияет нам, и это путь правый, и по иному мы идти не должны.

И было так. Потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своем Русь, которая есть и пребудет землей нашей. И ее мы обороняли от врагов, и умирали за нее, как день умирает без солнца. И тогда становилось темно, и приходил вечер, и вечер умирил, и наступала ночь. А в ночи Велес шел в Сварге[4]4
  Сварга, или Ирий, – славяйский небесный сад (рай), где собираются и пируют боги и безгрешные души умерших.


[Закрыть] по молоку небесному, и шел в чертоги свои, и к заре приводил нас до врат (Ирия). И там мы ожидали, чтобы начинать петь песни и славить Велеса от века до века, и храм Его, который блестит огнями многими, и стояли мы (пред ним) как агнцы чистые. Велес учил праотцев наших пахать, и злаки сеять, и жать солому на полях страдных, и ставить сноп в жилище, чтить Его как Отца божьего.

Отцам нашим и матерям – слава! Так как они учили нас чтить богов наших и водили за руку стезей правой. Так мы шли и не были нахлебниками, а были русскими – славянами, которые богам славу поют, и потому суть славяне».

Издревле они полагали: уж коль огонь костров и смоляных факелов, домашних очагов и кузнечных горнов взмывает вверх – к небу, значит, он родился от молний, солнца и света… Значит, небо – мать и отец краде – огню погребальному, на котором сжигали умерших и посредством которого освобождалась из тела покойника душа и улетала в Ирий; без пламени не обходились и тризны[5]5
  Тризна – похоронный обряд у древних славян, состоящий из жертвоприношений (требы), военных игр, состязаний, борьбы и поминального пиршества.


[Закрыть].

Раскаленной полосой железа, вынутого из горна, догорал, затухая, день. Из окна дедовой горницы Рюрик зрил медленное угасание вечерней зари, и невеселые мысли с приближением темноты приходили к нему.

Княжение в Новгороде складывалось не так, как думалось поначалу и как говорила мать Умила, напоминая слова своего отца – старейшины Новгорода Гостомысла, что «земля новгородская угобзится[6]6
  Угобзити, угобжати – одарить, наделить, обогатить, оплодотворить, удобрить.


[Закрыть] княжением ее сына», то есть Рюрика. Да пока не угобзается: не удобряется, не сходит на нее добро.

А тут еще объявился с берегов Холодного (Норвежского) моря двоюродный брат (Водим). Поселился с дружиной в Старой Ладоге и, наезжая сюда, в Новгород, мутит посадских, пользуясь тем, что они осерчали на Рюрика. А осерчали они после того, как средний внук Гостомысла объявил себя князем. Да ведь поначалу и не возражали – сами перед мостом через Волхов кричали: «Да здравствует князь!»– и приносили жертвы стоявшему здесь Перуну. Но когда вопреки новгородской «Правде» (законам Народного веча) Рюрик на княжеских стягах и корзно[7]7
  Корзно – верхняя одежда, плащ.


[Закрыть] повелел начертать сокола, стрелою падающего с высоты полета на жертву, то тут, кажется, новгородцы озверели[8]8
  На языке полабских славян «рюрик», или «рерик», означало «сокол». Атакующий в полете сокол – древнейший тотем славянского рода, из которого происходили Рюрик и Рюриковичи. А на Руси он превратился в княжеский знак – символ власти, сохранившийся на печати Святослава Игоревича. Позже стал изображаться в виде трезубца: две вертикальные черты – два сложенных крыла, удлиненные по сравнению с хвостом – третьей чертой, и обводы точек на условной голове.


[Закрыть]… Но то новгородцы! А обида Водима состояла в том, что Рюрик не наделил его землей. Да что там землей! По праву властвовать в Новгороде после смерти Гостомысла следовало ему – сыну старшей дочери старейшины и норвежского ярла[9]9
  Ярл – скандинавский титул, соответствующий титулу графа.


[Закрыть]. Сие и внушает рассерженным новгородцам Водим. К тому же имя его с громкой приставкой – Храбрый. Заработана она не просто так, а в тяжелом морском походе на остров Эйрин[10]10
  Эйрин – Исландия.


[Закрыть].

«Чтобы пресечь волнения народа, может, сделать Водима соправителем? – подумал Рюрик. – Княжат же в Киеве два брата и – ничего…»

В горницу закрадывалась темнота; багрянец на небе исчез, на землю опускалась ночь.

– Зажгите светильники и позовите на ужин послов киевских, – повелел Рюрик одному из рынд[11]11
  Рында – телохранитель-оруженосец.


[Закрыть] и, видя его недоуменный взгляд, пояснил: – Да, да… Будем здесь вечерять.

Затрещали фитили в настенных сальниках; слабый огонек от них выхватил склоненную над столешницей часть правой заостренной скулы новгородского князя, угол безусого рта и узкую, чуть подрагивающую линию высокого лба со спущенной на выпуклый глаз русой челкой.

Разгорелось пламя, и высветлилось все княжеское лицо. Когда вошли послы, то, подняв головы, хорошо рассмотрели его – крупчное, бесстрастное, будто несколько мгновений назад и не бороздили морщинами Рюриково чело, сокрытое волосами, беспокойные мысли.

– Проходите, садитесь! – по-свойски пригласил послов князь: накануне он встречался с ними и вел разговор о торговле.

Киевским купцам удалось убедить своих князей Аскольда и Дира в выгодности торговых дел со Славенском, прозываемым сейчас Новгородом, – через центр Северной Руси шли добротные товары из верхних стран: металлическое оружие, плотницкие и другие инструменты, серебряные женские украшения. В этом случае Киеву не нужно было кружным путем через Восток и Византию приобретать их, доходнее напрямик «из грек в варяги» иметь сношения со свейскими[12]12
  Свейский – шведский.


[Закрыть] или датскими купцами.

Вот и направили киевские архонты послов к Рюрику потолковать да и сговориться так, чтобы явить от сих сделок увеличение и киевской казне, и новгородской. Как и в прошлый раз, в Новгород прибыли Селян с Никитой, другие купцы именитые, с ними – доверенное лицо Аскольда из его дружины Доброслав Клуд. И еще одного послал старший киевский князь – грека Кевкамена, давно жившего в Киеве и сумевшего по-доброму расположить к себе сердце Аскольда. Возглавлял посольство боил[13]13
  Боил – боярин.


[Закрыть] Светозар, которого после гибели его сына Яромира от рук хазар Аскольд по настоянию воеводы Вышаты удержал у себя и не стал направлять на границу с Диким полем, где Светозар служил ранее. И сам Вышата попросился в посольство: захотел еще раз взглянуть на полюбившееся ему Ильмень-озеро. Будучи шестнадцатилетним юношей, ездил на его берега с отцом сватать невесту. Хорошей женой оказалась словенка, иначе, как голубка, Вышата ее не называл. Да умерла она при первых родах, оставив на его руках младенца мужского пола; сын по имени Янь сейчас стал взрослым, крепким, сравнимым разве что с мореным дубом. Но не по ратной стезе пошел, как отец – смотритель-киевских вымолов[14]14
  Вымол – пристань.


[Закрыть] и боевых лодей, а по хозяйственной. Его вотчина под Киевом пример порядка и достатка всем владетелям.

С торговыми делами управились на удивление быстро; Рюрик самолично указал киевлянам место на торговище под детинцем, где можно построить свой гостиный двор: как раз он поднимется рядом со Свейским. Тут же под тесовыми крышами с клетями для товаров разместились дворы Греческий, Норманнский, Булгарский и даже Сарацинский[15]15
  Сарацинский – арабский.


[Закрыть].

А теперь новгородский князь звал послов и купцов к себе снова, якобы вечерять… На нем, как на мизинном человеке, была надета рубаха, шитая из одного куска льняной тканины одним боковым швом, который оставлял дыру для головы, Но в отличие от большинства простого мужского населения, носившего здесь рубахи поверх штанов, на князе рубашка была заправлена в кожаные хозы[16]16
  Хозы – штаны.


[Закрыть], поддерживаемые узким ремешком, на ногах – яловые сапоги, какие носили норманны и свеи, – короткие, зашнурованные спереди.

Княжеского на Рюрике всего-то было – висевшая на груди тяжелая золотая цепь да длинный в отделанных жемчугом ножнах агарянский нож на кожаном пояске.

Коль князь пригласил вечерять – киевляне, не задавая вопросов, расселись за длинным столом, хотя время и позднее было. Вон уж и небесные звезды табунками высыпали в оконцах горницы, что, как известно, находится на горнем ярусе – оттого и зовется горницей.

Некоторые из гостей уже успели перекусить, поэтому вначале еда шла натужно, но потом, как пропустили чару-другую, заспорилось и разговор стал налаживаться. А Рюрику того и надо: затем и позвал – послушать речи о княжении двух соправителей и об устройстве разных дел Руси Киевской. Но первое интересовало больше всего: ведь сам надумал с Водимом Храбрым власть разделить. Только не мог вот так сразу Рюрик попросить ответить, как, мол, делят Аскольд и Дир эту власть, не собачатся ли из-за нее?..

А начал он издалека, со своего рассказа об острове, где родился и вырос, и о том, почему именно его, среднего внука, а не старшего, Гостомыел призвал властвовать в Новгород:

– Шапочное знакомство не в потомство… И потому, если дружить, надо больше друг о друге знать. Скажу о себе… Родом я с острова Руген. Стоит он в Варяжском море[17]17
  Варяжское море – Балтийское море.


[Закрыть] норманнской лодьей-дракаррой. Но не норманны живут там, а западные славяне: брежане, поморяне, рароги, или бодричи. Отец мой Годолюб – из рарогов – владел крепостью Арконой, стоявшей возле урочища Сванта Гара, что значит Святая Гора, ибо на гранитном утесе, который звался Божий Камень, возвышался верховный бог всех племен Ругена Святовит – Святой Свет или Святой Светлый.

– Я из Крыма… – подал голос Клуд.

– Из Крома… То есть со кромки земли… Знаю, греки зовут его Таврией, – перебил Доброслава Рюрик.

– Верно, княже, – уточнил Кевкамен. – Когда-то на месте нынешних греческих колоний в Крыму проживало племя тавров.

– Наш верховный бог такой же, как и у вас, – завладел нитью разговора Доброслав. – Но только мы, русские поселяне, зовем его Видом Святым – Световидом, Он мирный бог… На его праздник мы с собой никогда оружие не брали. За что поплатились однажды. Долгая история, по которой вышло так, что мы отомстили тому, кто навел врагов на наш род.

– И на Ругене Святой Свет тоже был мирным богом, – снова стал говорить Рюрик. – Но пришел Готфрид-датский, овладел Арконой, разрушил храм и повесил моего отца Годолюба. Вот тогда мы построили в земле жмудей новое капище Святовиту, но теперь он вместо рога изобилия в руке держал меч… И уже с именем бога, ставшего воинственным, мы захватили Аркону, и остатки данов[18]18
  Даны – так в разговоре называли датчан.


[Закрыть] покинули наш прекрасный остров. Если бы вы видели его! На просторах Ругена – буковые леса, ржаные поля, светлые песчаные дюны, зеленые луга, родниковые ключи и пресные озера, где обитают тысячи лебедей. На гранитных утесах живут орлы, а в глубинах тихих морских заливов водятся гигантские черепахи и жирные нерпы. С какой неохотой я уезжал оттуда, когда меня позвали в Новгород вместе с матушкой. Она средняя дочь старейшины Гостомысла, отданная замуж за западнославянского князя, за моего отца[19]19
  В нашей отечественной историографии существуют две теории происхождения династии Рюриковичей: славянская и норманнская. Родоначальником первой является М.В. Ломоносов, второй – немецкие ученые А. Шлёцер и Г. Миллер, утверждавшие, что Рюрик – норманнский князь. Особенно возмутило Ломоносова восторженное заявление Миллера на торжественном заседании Петербургской академии наук в 1749 г., что «скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили». По настоянию Ломоносова речь Миллера, уже напечатанная, была уничтожена. Но она все-таки увидела свет в 1768 г., после смерти Ломоносова, при Екатерине II.


[Закрыть]. До меня Новгородом правили не князья, а старейшины…

– Позволь, княже, – снова перебил Рюрика Доброслав Клуд. – А как же Бравлин, который сто лет назад приходил в Крым и осадил город Сурож, разграбив монастыри и церкви? Насколько мне известно, он звался князем… И ведь это Бравлина христианский Бог наказал за жестокость и повернул его шею так, что лицо оказалось на спине. И только когда князь отдал все награбленное обратно, лицо обрело прежнее положение.

– Может, ваши люди со страху возвели его в князья, – засмеялся Рюрик. Лоб у него просветлел, но Вышате, находившемуся рядом с князем, были хорошо видны его глаза, по-прежнему льдисто-холодные. – Матушка мне рассказывала о Бравлине. Он стал старейшиной после смерти одного из потомков Владимира Древнего… Бравлин – дед Буривоя, а Буривой был отцом Гостомысла. Я узнал, что Северную Русь создал некто Славен, поэтому Новгород и звался ранее Славенском. У Славена имелось три сына: Избор, Владимир, оставшийся в памяти народа как Древний, и Столпосвет. Мои родичи по матери от Владимира, но, к сожалению, их династия на Гостомысле закончилась. Все четыре сына старейшины погибли в битвах… Дочерей отдали замуж на сторону.

На исходе дней своих приснилось деду, что из чрева его средней дочери Умилы вырастает чудесное дерево, которое тут же покрывается плодами. И люди, приходящие отовсюду, начали рвать их и насыщаться ими. Наутро позвал Тостомысл волхвов и рассказал им о сне, и те ответили: «От сынов ея имать наследити ему, и земля угобзится княжением внука». Вот так и пал на меня жребий!

Властвую я в Новгороде уже два года. Лучше ли стала здесь жизнь?.. На вече кричат: «Не стала!» Были бы не правы, я бы внимания не обращал, да дело в том, что они правду кричат… Хотя я Изборск присоединил, Белоозеро. По рекам Шелони и Мсте наши лодьи теперь свободно плавают. Товары возят. Торговля идет, прибыль казне приносится. Но пока не озаривается земля так, как хотелось… Поэтому и пошумливают на меня новгородцы. А князем себя объявил, потому что не хочу под вечем быть: там глупцов хоть отбавляй, Создал, как у вас, Высокий совет, такой, о каком рассказывали в свой прошлый приезд в Новгород вот он и он, – Рюрик показал поочередно на купцов Селяна и Никиту. – Новгородские жрецы на меня сейчас брата Водима натравливают. Да забыли кудесники, что сами меня сюда звали… Видно, им больше всего не по нутру, что я князем себя объявил и их права урезал. Чертят на буковых дощечках историю славян. Там они князей обзывают «темными людьми»…

Рюрик полузакрыл глаза и, словно в изнеможении, откинулся прямой спиной назад, но оголенные по локоть руки, сжатые в кулаки, положил на столешницу и уперся ими, как бы изготовляясь к рывку; жилы на его крепкой шее вздулись, тяжелая золотая цепь шевельнулась… Лицо князя выражало сейчас решимость, а уголки губ, слегка подрагивающие, приняли откровенно угрожающий вид. Но это длилось недолго; Рюрик так же, как и откинулся, резко наклонился над столом, поднял кверху руки с уже разжатыми кулаками и, обведя собравшихся потеплевшим взглядом, звонко засмеялся, обнажая крупные, как у волка, зубы.

– А что я все о своих-то делах… О ваших рассказывайте.

– Княже, может, ты уже знаешь, что мы недавно хазар от себя отогнали, хитростью взяли: ложный план им подсунули, каган с войском направились в те места, а они у нас под Киевом, как и у вас, есть болотистые… Пошли дожди, и хазары в грязи чуть не утопли… Постояли, поразмыслили, да и ушли ни с чем в свою Хазарию, – доложил Светозар, который посчитал, что ему, возглавляющему посольство, о киевских делах нужно говорить первому.

– Думаю, ушли еще и потому, что увидели силу: племя древлян было заедино с нами. У последних случился четыре года назад в лесу страшный пожар. Мы приютили погорельцев, помогли им отстроиться. А они тоже поспособствовали нам… – продолжил рассказ Вышата. – Да еще ранее, когда на Византию ходили, крупно силою поддержали.

– О вашем походе на Константинополь много доброго и славного слышал я еще на острове Руген и по-хорошему завидовал… Кажется, впервые о русах похвальное слово произнесено было. И что примечательно – устами самих византийцев.

– Мне интересно узнать, что за слова такие– «русы», «россы»? – спросил грек Кевкамен. – И почему так народ зовется?.. Но прежде, чем услышу, хочу выпить за вас… Прожил я в Киеве четыре года и увидел, что добротой, прямодушием и храбростью вы многие народы превосходите. А побыл я во многих странах, есть с чем сравнить.

Кевкамен выпил полную чашу. Рюрик и гости тоже осушили свои чаши в знак благодарности за похвалу иноземца.

– Хочу сказать, что на Ругене племя обитает, которое зовется русью, и река с названием Русь протекает по земле Новгородской, – произнес как бы в ответ на вопрос Кевкамена Рюрик.

– И река Рось у нас тоже есть, впадает в Днепр, – промолвил доселе молчавший Селян. Он не только купеческими делами занимался, но и в качестве кормчего водил лодьи по труднопроходимым рекам, а в морях искусно отыскивал путь по звездам.

– «Русь» и «Рось», «русы» и «россы»… Слова эти – общие в славянском языке, – заметил Рюрик. – Они, видать, и обозначают все, что связано с рекой и ее руслом. Предки славян всегда селились ближе к воде.

– А наши русалии – весенние песни и пляски у воды! – воскликнул Светозар. – «Русалки» и «русла»… Тоже общие слова у славянских народов.

– В Крыму, например, русские поселяне быстрину – стрежень – на реках зовут руслиной…. – вставил и свое слово в разговор о происхождении слов «русы» и «россы» Доброслав Клуд.

– А русые волосы, светлые, как лен… Вот они почти у всех у нас одинаковые кроме грека, у которого волосы черные, словно перья ворона… – кажется, уже хмелея, произнес Никита.

И тут пришли на ум Рюрику слова, нарезанные на дощечках волхвами новгородскими: «Там Перун идет, тряся золотой головой, молнии посылая в небо, и оно от этого твердеет[20]20
  Славяне разделяли общее для всех древних народов убеждение, что небо – это твердь.


[Закрыть]. И Матерь Слава поет о трудах своих ратных. И мы должны ее слушать и желать суровой битвы за Русь нашу и святыни наши. Матерь Слава сияет в облаках, как солнце, и возвещает «нам победы и погибель. Но мы этого не боимся, ибо имеем жизнь вечную, и мы должны радеть о вечном, потому что земное против него – ничто. Мы сами на земле, как искра, и потому можем сгинуть во тьме, будто не было нас никогда.

И так слава отцов наших придет к Матери Славе и пребудет в ней до конца веков земных и иной жизни. И с этим мы не боимся смерти, ибо мы – славные потомки Даждьбога, родившего нас через корову Земун. И потому мы – кравенцы: скифы, анты, русы, борусины и сурожцы. Так мы стали дедами русов и с пением идем в Сваргу синюю».

Рюрик снова повел очами по лицам гостей, увидел, что лишь двое из них – боил Вышата и грек Кевкамен – сидят, как и он сам, почти трезвые, словно не пили. Другие же, вроде Никиты, начали соловеть…

«Так я главного могу и не узнать!» – встрепенулся Рюрик, дал знак слугам, чтобы все убирали, велел сменить на столе япончицу[21]21
  Япончица – покрывало.


[Закрыть]. А у порога горницы попросил Вышату задержаться, усадил киевского воеводу теперь уже напротив себя.

Вышата, оставшись наедине с Рюриком, очень обрадовался. Ему все равно нужно было бы искать случая, чтобы оказаться один на один с новгородским князем и передать секретное послание от Аскольда, которое боил носил с собой зашитое в кафтан. Осмотревшись, он убедился, что никого, кроме них, в горнице нет, вспорол подкладку и вытащил кусок бересты, где было начертано резами, употребляемыми и в Новгороде, то, что хотел Аскольд тайно сообщить Рюрику. Последний, предварительно закрыв окно, быстро прочитал, спрятал бересту в мешочек на пояске и на миг задумался.

– Кажется, я нашел ответ на вопрос, ради которого собрал всех вас в столь позднее время, – сказал новгородский князь. – Но мне хочется кое-что уточнить с тобой, человеком, как пишет Аскольд, мудрым и осторожным.

– Спасибо ему за лестные слова в мою сторону, – тихо ответствовал воевода.

– И я сразу выделил тебя, Вышата, а потом ты себя сам показал в суждениях. Вот и сегодня в отличие от других пил умело… Светозар равный тебе и по положению, и по уму, но…

– Княже, не возводи напраслину на боила. Как ты уже знаешь, горе у него великое: сына потерял единственного, отменного воина.

– Ладно, беру сказанное про Светозара назад, а грека ты у меня оставить должен… Просит Аскольд: надобно пока грека в Новгороде подержать, иначе ему, иноверцу, в Киеве от рук Дира и Сфандры погибель может выйти… Сфандра – это, кажется, старшая жена Аскольда?

– Точно, она самая… – В голосе Вышаты почувствовалось негодование. – Были и у архонтов – так наших князей еще зовут на греческий лад, – жены как жены, и вдруг Дир свою ни с того ни с сего плетью до смерти забил… Сфандра же – ранее любящая мать, разумница, а тут в нее словно дух болотного смрада вселился – начала злобно киевских христиан преследовать. С жестокостью, о которой подумать нельзя было… Подослала рынд, и те сожгли в пещере всех молившихся, даже детей не пожалели… А Дир со Сфандрой заедино. Вишь, теперь за греком охотятся, так как в делах своей веры он на Аскольда влияние тоже оказывает. А Сфандра к Диру после гибели его жены уж больно особенный интерес заимела.

– Может, влюбилась?.. Говорят, красавец он? – на полном серьезе спросил Рюрик.

– Не исключаю… А что красавец – да, только ума бы ему поболе. Горяч, оттого бывает неразумен. Это ведь он дал повод, чтобы хазары на Киев войной пошли. Возвращаясь из византийского похода, по своему лишь хотению, без ведома Высокого совета и брата-соправителя Дир разграбил Саркел[22]22
  Саркел – хазарская крепость, построенная византийцами в 833 г. в месте впадения Танаиса (Дона) в Меотийское озеро (Азовское море).


[Закрыть]. Хазары и обозлились. К тому же мы им дань задержали. Киев они чуть на копье не взяли. Да хорошо, что наша хитрость удалась.

– Погожу с моим намерением, – задумчиво промолвил Рюрик.

Вышата вопросительно поднял на него глаза.

– Это я так сказал, для себя… – добавил новгородский князь и подумал: «Тайну заветную и другу не открывай, ибо у него есть друг…»

А подумав так, начал прощаться.