Текст книги "Двойники Крестного"

Глава пятая.

В Швейцарию Иван вынужден был взять с собой почти весь свой разнообразный арсенал. Он впервые выезжал за пределы России, и не уверен был в том, что за границей ему без особого труда удастся найти то оружие, которое ему нужно… А терять время на поиск посредников и, главное, расширять число лиц, с которыми ему приходилось бы входить в контакт, Ивану очень не хотелось бы… Еще и потому, что полиция всегда вербует посредников в торговле оружием… К ним стекается слишком много информации, чтобы полиция не стремилась сделать из них осведомителей…

Рассчитывать провезти в самолете свое вооружение, которому мог бы позавидовать любой голливудский головорез, Иван, конечно, не мог. Поэтому, ему пришлось ехать в Швейцарию поездом…

Но он даже рад был возможности отдохнуть несколько дней от постоянного напряжения, с которым он ежеминутно ожидал, что вот-вот из-за поворота на него выйдет еще один Крестный, которого он вынужден будет убить, поскольку не может выяснить – настоящий это или двойник. Эта картина настолько часто мелькала в его голове, что приняла характер навязчивого бреда. Встречи с двойниками Крестного начали сниться Ивану с упорным постоянством… В каждом сне Иван убивал Крестного, но за его спиной поднимался еще один и с насмешкой смотрел на Ивана… Стоило убить этого, как за ним поднимался следующий… И так – без конца… Иван уже начал бояться засыпать и пару суток в Москве провел совсем без сна… Зато, и навязчивые двойники Крестного его за эти двое суток не беспокоили…

Четыре дня в поезде, где вероятность столкнуться с Крестным настолько мала, что ее почти не существует, – это был просто отпуск какой-то. Все тридцать двойников, вернее – теперь уже всего только двадцать шесть, остались в Москве…

Пусть Герасимов разбирается с ними – устанавливает, разыскивает, берет под наблюдение, разговаривает с ними, проверяет, не сделал ли Крестный рокировку между оригиналом и одним из двойников? Крестный вполне мог убрать кого-то из них, а сам занять его место… Ему не впервой было нырять в глубокие слои…

Иван был, слава богу, свободен от такой работы, он сейчас точно знал, где находится Крестный… Конечно, теоретически, и в Швейцарии могла быть подставка. Существовал такой вариант. Очередной двойник… Но вероятность этого была слишком мала…

Экономный Крестный не станет тратить бешенные деньги, чтобы организовывать маскарад за рубежом, да еще в отнюдь не дешевой Лозанне, да еще нанимать для охраны Василя – человека, услуги которого ценятся им самим отнюдь не дешево… Если он вообще оказывал раньше подобного рода услуги, в чем Иван сильно сомневался… Да и нанять Василя не просто – сам с охранниками ходит.

Если уж Крестный самого Василя уговорил, значит очень сильно боится умереть от руки Ивана…

В двухместном купе Иван уложил баул со своим арсеналом под сидение и улегся спать, как только поезд выехал из Москвы… Спал он нам этот раз тяжелым сном без сновидений. Может быть, они и были, но Иван их не помнил, как никогда прежде не помнил свои сны… Но он был очень рад, что избавился от назойливых двойников Крестного, которые донимали его во сне…

Прежде Иван, действительно никогда не видел снов… Или – забывал их, едва проснувшись… Единственное, что он мог сказать точно, – просыпался он чаще всего с отвратительным чувством незащищенности от неизвестной ему опасности…

Раньше, в Чечне, в рабстве, после гладиаторских бое, во время которых на радость своему хозяину он убивал таких же российских солдат, как и он сам, Ивану снилась Россия, снился лагерь спецподготовки, снилась Самара, снился отец, всегда – смертельно больной, умирающий, но так и не умерший ни в одном из снов…

В этих снах Иван был свободен и уязвим, просыпался он всегда в холодной испарине от близости своей смерти, которая во сне была неотвратима, но никогда так и не успевала наступить…

Когда перестали сниться сны, Иван не помнил, да и нем быв сказать точно, что они перестали сниться. Просто он перестал их помнить… Сознание отказывалось запоминать сон, в котором он боялся смерти и был слабым. Скорее всего, сны все же снились…

Иван иногда просыпался среди ночи, но не мог сказать, что его разбудило. В памяти, как и по утрам, зиял такой же черный провал вместо сна, но каждый раз ночью на Ивана накатывало чувство какой-то детской беззащитности перед неведомой опасностью…

Ночью эта опасность была почти реальной, почти осязаемой, Иван даже оглядывался в тревоге, пытаясь определить ее источник… Но натыкался взглядом на все те же привычные стены сарая, в котором обычно ночевал, прикованным к массивному толстому столбу… Сны снились ему все реже, пока не пропали совсем… Но и чувство ночной опасности приходило к нему все реже, хотя иногда оно все же продолжало его посещать…

С того времени, как он вернулся в Россию, Иван не мог припомнить, чтобы хоть раз ему что-нибудь снилось… Только чувство тревоги, с которым он просыпался, напоминало ему, что он едва избежал какой-то опасности, грозившей ему во сне… Что это за опасность, он не знал, и, честно говоря, рад был, что не помнил сна… Так ему было гораздо спокойнее.

Ночные опасности были какими-то нереальными, но тем страшнее они казались. Днем было все просто – вот человек, которого нужно убить, вот человек, который за это платит деньги…

И все! И думать больше было не о чем… Иван и не думал. Кто-то другой выбирал для него жертву, кто-то другой подталкивал его к очередному убийству, а в результате Иван полностью удовлетворял свое неуемное стремление к Смерти, стремление наслаждаться ею и страшиться того, что она так и будет всегда проходить мимо, не задев никогда его своим дыханием…

Иван проспал подряд целые сутки и проснулся, когда за окном уже были горы, – поезд пробирался через Восточные Карпаты, от Самбора к Ужгороду… Привычное утреннее чувство опасности вдруг неожиданной волной накатило на него… Остались позади горы, за окном вновь маячил равнинный пейзаж Среднедунайской низменности, а чувство тревоги его не покидало…

Иван решил, что это связано с приближением к венгерской границе, которая в Чопе проходит по середине Тиссы…

Но границу миновали на редкость гладко, пограничники довольствовались проверкой документов и не стали производить досмотр багажа, что обошлось Ивану в сотню долларов… Но проехали уже Дебрецен, второй раз пересекли Тиссу, остался позади стоящий на ней Сольнок, впереди уже показались предместья Пешта, а ощущение опасности, которое мучало Ивана после пробуждения, не исчезало…

Иван хорошо помнил, что ощущение опасности никогда не возникало у него просто так, без серьезной причины. Его подсознание четко регистрировало все мельчайшие подробности жизни, которая происходила вокруг него и на которую сам Иван не реагировал – слишком мелкими они были. Но из этих мелочей постепенно складывалась красноречивая картина, которая настойчиво начинала стучаться в сознание, сигнализируя, в данном случае, о грозящей ему опасности…

Он не знал, в чем эта опасность заключается, но знал, что к этому нужно отнестись очень серьезно… Иван хорошо помнил, как пренебрег однажды этим ощущением и едва не поплатился за это жизнью…

Это было в Чечне, еще до плена, когда он со своим отрядом, промотавшись в горах уже два месяца и не видя за все это время ни бани, ни хорошей постели, ни нормальной еды, вышел к чеченскому селению, которое на первый взгляд выглядело совершенно безлюдным.

Иван поставил двух своих бойцов наблюдать за деревней и сам тоже не меньше часа вглядывался в расположенные на каменистом ровном дне ущелья десяток сложенных из грубого камня хижин.

Он не мог понять, откуда у него взялось стойкое нежелание выводить свой небольшой отряд из-за редких кустов, которыми порос вход в ущелье…

Селенье и на второй взгляд казалось безжизненным. Ветер, дувший со стороны иванова отряда вдоль по ущелью, раскачивал дверь ближайшей хижины, она хлопала и ни одна живая душа не вышла на этот звук изнутри, чтобы подпереть ее каким-нибудь колом.

– Чего мы сидим? – спросил у Ивана долговязый Андрей, о котором Иван не мог сказать точно, кто он ему – помощник, заместитель или – просто друг от которого он ничего не скрывает и с которым всегда советуется? – Задницы проветриваем? Там же нет ни единой чеченской души! Чего ты ждешь, Иван?

– Не спеши, Андрюша! – ответил Иван не отрывая взгляда от чеченских хижин. – Не нравятся мне эти хибары! Очень не нравятся…

Андрей хохотнул.

– Да мне тут вообще ничего не нравится! – сказал он. – Сплошная параша эта Чечня! Да еще и полная дерьма – до краев!

– Что ты веселишься, придурок? – спросил Иван, не видя перед собой ничего веселого. – Сколько у нас осталось людей?

– Давно не пересчитывал, что ли? – огрызнулся Андрей. – Тридцать пять человек…

– У меня есть нехорошее предчувствие, – сказал ему Иван, – что чем дольше мы будем лазить по этим горам, тем меньше будет становиться наш отряд.

– Попал пальцем в небо! – воскликнул Андрей. – Если ты не дашь людям нормально отдохнуть, они дохнуть начнут от усталости и грязи. Вот нормальные хибары, в которых жили люди…

Он указал стволом своего автомата на хижины чеченцев в ущелье.

– … В них, наверняка есть какие-нибудь очаги, на которых можно приготовить горячую пищу и согреть воды, чтобы хоть чуть-чуть помыться. Ни одного чеченца я не вижу, хотя мы наблюдаем за этими развалюхами уже часа полтора. Какого черта мы еще ждем?

– Не знаю, Андрей! – ответил Иван. – От них несет какой-то опасностью, я это чувствую, но не могу сказать – какой!

– Мнительный ты стал, Ваня! – ухмыльнулся Андрей. – Чего головы-то ломать? Давай пошлем Шалого и Петку Гоголя – пусть пошарят…

– Мне очень хочется повернуть обратно и обойти это селение стороной, пусть даже придется сделать крюк километров в двадцать, – сказал Иван устало.

Андрей тут же возмутился.

– Ты весь отряд по себе-то не равняй! – воскликнул он. – Это ты у нас двужильный, хотя и неказистый на вид. А ребята измучались! Ругаются втихаря. Ты хочешь, чтобы они отказались твои приказы выполнять? Тогда дай – поворачивай обратно, когда перед нами вполне нормальное жилье и ни одного чеченца на горизонте! Поворачивай! Дождешься бунта на корабле…

По сути Андрей был, конечно, прав: отряд остро нуждался в отдыхе. Иван не опасался того, что кто-то из ребят откажется выполнять его приказы. Андрей загнул, до этого-то не дойдет. Но боеспособность падала с каждым днем, это Иван видел своими глазами. Он и сам понимал, что отдохнуть надо, но никак не мог преодолеть в себе недоверие, которое испытывал к этим пустым с виду чеченским домам. Недоверие и стойкое чувство опасности…

Андрей насупился и плевал себе под ноги, стараясь попасть на носок своего ботинка. Обиделся! Иван хлопнул его по плечу и, решившись, сказал:

– Ладно! Посылай Шалого с Гоголем! Пусть посмотрят, но скажи, чтобы очень осторожно.

Последние слова он произнес, в общем-то, совершенно напрасно поскольку никого более осторожного, чем Петька Гоголь в отряде не было. Гоголем его прозвали за удивительное сходство с Николаем Васильевичем и стойкую привычку водку называть «горилкой», а ребят из отряда – «парубками». Шалый же был дерзок и напорист, гордился тем, что может за доли секунды вскинуть автомат в «рабочее», как он выражался, положение, даже если он висит у него за спиной, и дружил с Петькой Гоголем. Вместе они составляли идеальную для разведки пару…

Андрей свистнул и махнул рукой кому-то назад. Через минуту к ним пробрались по кустам двое парней в изодранных гимнастерках с автоматами на шее.

– Петя, – сказал Андрей одному из них с длинными черными прямыми волосами, прямо падающими по обеим сторонам лица, отчего оно казалось узким и каким-то острым, – посмотрите с Шалым, что там в этих хибарах? Командир, что-то, сомневается. С виду-то, вроде, все спокойно. Ну, ты знаешь, – осторожно там…

Гоголь молча кивнул. Если ему нечего было сказать, он рта зря не раскрывал.

Шалый ударил его по плечу и засмеялся:

– Пошли, Петя! Полазим там!

Иван смотрел, как они ползли по неглубокой ложбинке к хижинам и внутри у него все сжималось о нехорошего предчувствия… Зря он послал ребят, зря!

Он хотел было уже вернуть из обратно, но они уже доползли до первой хижины, коротким броском добежали до стены хижины и Гоголь застыл у окна без стекол, прислушиваясь к тому, что слышно изнутри.

Судя по всему, ничего слышно не было, так как он кивнул Шалому и тот, вскочив на ноги, ворвался в хижину, а Петька сунул ствол автомата в окно. Но выстрелов не последовало. Через секунду Шалый выбежал назад, что-то сказал Гоголю, хлопая его по плечу и смеясь, и помчался к следующей хижине…

Петька осторожно заглянул в первую хижину и вдруг шарахнулся обратно. Он отбежал от хижины шагов на пятнадцать и закричал:

– Шалый! Стой! Шалый!

Но Шалый на бегу махнул рукой, не ори, мол, и я сам вижу, что никакой опасности нет.

Не прислушиваясь уже ни к чему и не осторожничая, он заглянул в дверь следующей хижины, сплюнул и, повернувшись к Петьке, что-то крикнул.

Иван понял, что ни хижины – пусты, но ощущение опасности не проходило.

– Андрюша, – сказал он, – пойдем-ка сами посмотрим, что там?

Они поднялись и направились к застывшему на пороге первой хижины Гоголю. Иван беспокоился все больше, пульс его участился, сердце колотилось бешено, а спина покрылась холодным потом.

Услышав за спиной их шаги, Петька резко обернулся и закричал:

– А ну, стойте! Не подходите ко мне!

Они остановились и смотрели, как Шалый одну за другой осматривает остальные дома. Он забегал на несколько секунд в хижины и выскакивал оттуда, чтобы броситься к следующей постройке.

– Чего встали-то? – спросил Андрей в недоумении. – Петька, ты чего раскомандовался?

Андрей и вслед за ним Иван вновь двинулись к хижинам. Петька вскинул свой автомат, щелкнул предохранителем и резко крикнул:

– А ну, стоять! Не двигаться! Еще шаг, и я буду стрелять!

Иван с Андреем замерли. Петька опустил автомат и нервно оглянулся на Шалого. Тот вытаскивал из последней хижины бородатого старого чеченца, волоча его под мышки. Чеченец смотрел безжизненно и обреченно. Гоголь смотрел на Шалого с выражением ужаса на лице.

Шалый выволок чеченца из хижины и бросил на каменистую землю.

– Один живой оказался! – крикнул он, направляясь к Петьке.

Гоголь сделал шаг назад, оглянулся на Ивана с Андреем и вновь повернулся к своему другу. Иван видел, как окаменело узкое остроносое лицо Гоголя.

– Да, что он спятил, что ли! – воскликнул Андрей и крикнул:

– Гоголь, мать твою! Ты чего?

– Стоять, я сказал! – крикнул Гоголь, не оборачиваясь.

Он смотрел на приближавшегося к нему Шалого и поднимал автомат.

– Эх, блядь, ну, я ему сейчас и наваляю! – сказал Андрей, закидывая автомат за плечо, и сделал шаг в направлении Гоголю.

Иван схватил его за руку.

– Стой, Андрюша, – сказал он тихо. – Не подходи к нему!

– Вы что все, охренели что ли? – возмутился Андрей, но дальше не двинулся.

Гоголь поднял уже автомат на уровень груди и продолжал смотреть на Шалого, который был уже совсем рядом, шагах в десяти от него.

– Шалый! – крикнул он. – Прости меня, Шалый!

Шалый остановился и растерянно посмотрел на Петьку. Короткая очередь дернула автомат Гоголя и Шалый начал оседать на камни.

– Петька… – прохрипел он и упал на бок, зажимая живот руками. – Петь… ка…

Андрей сдернул автомат с плеча, но Иван ухватился за его ствол и не дав ему выстрелить.

Тогда Гоголь повернулся к Ивану с Андреем и закричал срывающимся голосом:

– Это чума! Понимаете? Чума! Их там полные хижины! И все они сдохли от чумы! Обблевали и обосрали все! И сдохли. Я сразу это понял! Я медик. Я знаю, что такое чума… Это верная смерть для всех вас. Я не успел предупредить его… Он ходил по их блевотине и трогал их руками. Он простит меня!

Петька Гоголь подошел к Шалому и перевернул его на спину. он убрал его руки с живота и положив ладонь на лицо, закрыл ему глаза.

– Прости, Шалый! – сказал он. – Так лучше… Все равно – кончилось бы этим. Прости! Я не долго задержусь после тебя…

Петька встал, медленно повернулся к Ивану с Андреем и крикнул:

– Уходите их этого ущелья, пока ветер не повернул в вашу сторону. Уводите ребят от этой заразы. Я останусь здесь, с Сережкой…

– С кем? – переспросил растерянно Андрей.

– Шалого зовут Серегой, – ответил Иван и поправился. – Звали Сергеем.

– Неужели нет никакого лекарства? – спросил Андрей тихо.

– У нас – нет никакого лекарства, – ответил Иван. – Надо уходить.

– А он? – Андрей кивнул на Гоголя.

– Он останется здесь, – ответил Иван. – Он поступил правильно.

– Ни хрена себе – правильно! – пробормотал Андрей и пошел в отряду, наблюдавшему за происходящим из кустов у входа в ущелье.

Иван двинулся за ним следом. Шагов через двадцать он обернулся. Петька гоголь сидел рядом с телом Шалого, положив руку тому на живот и, задрав голову, смотрел в небо над ущельем. Ивану показалось, что на его глазах блестят слезы, но они отошли уже далеко для того, чтобы он мог утверждать это наверняка…

Пойдя еще метров сто, они уперлись в склон ущелья рядом с проходом между скалами. Ребята из отряда сгрудились у входа и мрачно смотрели в сторону селения.

Иван приложил лоб к камню скалы и закрыл глаза.

– Ваня, – подошел к нему Андрей. – Это я виноват, я их туда послал…

Иван, не отнимая головы от холодного камня, несколько раз что есть мочи ударил кулаком по скале.

– Я чувствовал, что это опасно! – прошептал он. – Я чувствовал! Я ощущал смерть, притаившуюся в этих домах! Я должен был их остановить! Проклятая Чечня! Я ненавижу эту страну! Эти горы! Этих черных бородатых уродов с автоматами, которые убивают моих ребят. Сам этот воздух, который пропитан смертью моих друзей!

Андрей положил ему руку на плечо.

– Кто ж знал, что оно так обернется, – сказал он. – Ваня! Перестань психовать! отряд нужно уводить отсюда, пока никто не заразился…

– Тридцать три человека, – сказал Иван. – Теперь нас осталось тридцать три человека…

Иван навсегда запомнил свое ощущение опасности, которое переворачивало его всего при виде тех хижин. Он много думал об этом с тех пор… Опасность пахнет смертью, решил он. И этот запах он чувствовал задолго до того, как смерть пройдет рядом…

Вот и сейчас он чувствовал, что опасность была рядом и с каждым километром, пройденным поездом, становилась все сильнее.

И только во время часовой стоянки в Будапеште, когда Иван в город с экскурсионным автобусом не поехал, а остался на вокзале и отправился за сигаретами, он с удивлением обнаружил за собой… слежку.

Вначале он решил, что это люди Никитина его пасут, чтобы тот постоянно был в курсе событий… Но следил за ним парень, с которым Иван ехал в одном купе!.. Причем делал это настолько непрофессионально, что Иван даже опешил от такой демонстративности… Он был просто беспомощен, этот его невесть откуда свалившийся на его голову шпик… Он не мог даже просто – расслабиться, когда наблюдал за Иваном и делал движения, выдававшие его напряжение и, в конце концов, свидетельствовавшие о его настоящей цели…

Минут пятнадцать Иван ломал голову над этим неожиданным для него явлением, но так и не придумал ему объяснения… У Никитина работали профессионалы, – это раз. Демонстрировать Ивану, что за ним наблюдают, не имело абсолютно никакого смысла – это два… Случай был просто дурацкий! Иван уже решил, что о объяснение этого явления должно быть самым дурацким…

Иван подумал было даже, что его ведут люди Крестного, но и в этом не было никакого смысла… Зачем им так настойчиво мозолить ему глаза… Только для того, чтобы обратить на себя внимание. Но зачем?

«Нужно выяснить, – принял решение Иван, – хотя бы, намеренно он попадается мне на глаза и демонстрирует слежку за мной или нет… По крайней мере, хоть что-то прояснится…»

Иван решил провести небольшой эксперимент… За десять минут он сумел семь раз уйти от слежки и вновь специально попасться на глаза… Такой «пунктир» насторожил бы кого угодно, со стороны Ивана это было демонстративно осознанное поведение, и оно красноречиво говорило, что он видит слежку, на глаза попадается намеренно, а не случайно и ждет реакции на свое поведение…

Но парень все восемь раз начинал волноваться, потеряв Ивана на вокзале, и каждый раз успокаивался, когда Иван разрешал ему себя увидеть…

Так вести себя мог только совершенный дилетант в деле, за которое он взялся… Иван убедился, что парень не из ФСБ и не от Крестного… Никто другой не знал о существовании Ивана вообще…

Это мог быть только одиночка, действующий самостоятельно, на свой страх и риск…

«Какого черта этому придурку от меня нужно? – искренне недоумевал Иван… – Мало он на меня в купе насмотрелся, пока я спал?..»

Иван вспомнил, что они даже и не разговаривали толком… Весь путь по России и Украине Иван проспал, а в Венгрии он был слишком озабочен своим ощущением тревоги, чтобы поддерживать контакт, выйти на который пару раз попробовал парень, но сбитый с толку неприветливостью Ивана, замолкал.

Парню было лет двадцать пять, белобрысый, высокий, с каким-то бегающим, но цепким взглядом… В его глазах постоянно стоял то вопрос, то выражение уверенной мудрости своего поступка или своей фразы… И в то же время от парня исходил особый запах страха, который Иван чувствовал всегда безошибочно, словно собака, которая точно знает, что этот человек боится быть укушенным… Иван знал, что человек боится его, потому что его чутье всегда безошибочно предупреждало его об этом. Даже в тех случаях, когда человек, который его боялся намеревался Ивана убить… Может быть это – тоже киллер? Чушь собачья! Какой из него киллер! Он комара на своем носу убить не сможет – промахнется… Нет – это просто загадка какая-то.

Но главное, что понял Иван, пока развлекался на будапештском вокзале с этим горе-шпиком, – ощущение опасности, возникшее у Ивана, едва он проснулся, было связано именно с этим белобрысым… Он явно был опасен, но чем, Иван не мог сказать… Он просто чуял опасность, словно зверь, который только по походке, по треску сучьев в лесу знает, кто приближается к нему – беззащитный грибник, заблудившийся ребенок или вооруженный охотник… Парень был неуклюж в своих усилиях не терять Ивана из вида, но именно это, почему-то, и настораживало…

«В конце концов, – подумал Иван, – он всегда будет у меня перед глазами – в купе. Я ему еще и благодарен должен быть, что он принялся следить за мной на вокзале, иначе я вообще не понял бы, что этот белобрысый козел может быть опасен…»

Иван принял единственно возможное решение, которое не предполагало никаких активных действий с его стороны, а всю инициативу, проявляющую истинные цели, отдавало его противнику… Через две минуты осле того, как Иван обосновался в купе, белобрысый парень тоже забрался в свое купе, хотя до отхода поезда было еще минут двадцать пять и делать в поезде было совершенно нечего…

«Ну, давай, начинай свои расспросы, – подумал Иван, боковым зрением наблюдая за парнем, которого теперь ни на секунду не выпускал из вида, хотя и не смотрел на него, мало ли что у того на уме – нужно всегда быть готовым к неожиданной атаке. – Ты же, насколько я понимаю, ничего обо мне, фактически, не знаешь… Давай-давай – проявляй инициативу, я тебе помогать в этом не буду…»

Иван продолжал упрямо молчать. Он видел, как парень мнется, не решаясь начать разговор… Иван чувствовал, что его спутнику очень хочется с ним поговорить… В этом не было ничего необычного, но проклятое ощущение опасности не исчезало… И все больше вызывало у Ивана чувство недоумения – на противника, способного противостоять Ивану, скажем, в рукопашном бою, парень ну никак не тянул! Почему же от него исходила опасность? В этом необходимо было разобраться. И разобраться срочно… Просто так интуиция предупреждать не будет, это Иван знал точно… Значит, опасность реальна и опасен именно этот человек…

– Терпеть не могу на месте сидеть! – решился, наконец, парень на еще одну попытку завязать контакт. – Как иголкой кто меня колет – давай, мол, вперед! Двигайся! На месте не сиди! Собирай информацию о жизни! Сейчас, ведь, без информации никуда! Время такое. Уровень жизни напрямую зависит от того, много ли ты о ней знаешь. Или об отдельных ее представителях… Скажем о своих врагах. Или – о своих кредиторах… Вы не согласны?

«Так! – подумал Иван, – Высказан тезис, с которым я должен или согласиться, или возразить. Не желание идти на контакт уже выглядело бы совсем странным… Ну, что ж, давай поболтаем! Почему бы и не поболтать? Мне тоже хотелось бы составить о тебе более подробное представление, дружок. Что это ты меня пасти вдруг взялся? С какой радости? Мы с тобой раньше, кажется, никогда не встречались. Бог миловал…»

– Бывает, что и уровень смерти от этого зависит… – сказал Иван совершенно спокойно, равнодушным тоном, как бы меланхолично, словно речь шла об уровне воды в реке после осадков…

Парень явно обрадовался, что Иван откликнулся, появилась, наконец, возможность завязать разговор… Но смысл того, что сказал Иван, парню не очень понравился – он слегка занервничал и переспросил, уточняя высказанную Иваном мысль…

– В смысле: много будешь знать – не дома будешь спать? – предложил он более свой вариант известной поговорки, явно имея в виду, что «спать» тогда придется на кладбище…

– В смысле – башку оторвут! – отрезал Иван… – Сам же говоришь – жизнь такая… Как только сунешь нос куда не надо…

Парень закивал. Волна страха, которая шла о него, взметнулась вверх и закудрилась барашками… Страх по интенсивности приближался к шторму. Однако белобрысый упрямо шел вперед, преодолевая свой страх и приближаясь к непонятной пока Ивану цели… Парень, видно, был очень сильно в чем-то заинтересован. В чем-то, на прямую связанном с Иваном…

«Раз уж ты так боишься, чего же ты на рожон лезешь? – недоумевал Иван. – Кстати, а почему ты боишься-то? За кого ты, собственно, меня принимаешь… За бандита или убийцу? А с какой стати тебе меня в этом подозревать? Может быть, видел меня в Москве где-нибудь с Крестным, а теперь узнал? Да нет, это вряд ли. Он же полный лох с виду. Впрочем – внешность обманчива… Он может только прикидываться лохом, искусно прикидываться…»

– Башку оторвут запросто! – согласился парень. – Но сейчас и просто так оторвать могут – только потому, что ты под руку попался… Сейчас мастеров много по отрыванию голов…

– Я никогда и никому не попадаюсь под руку, – сказал Иван…

– Так все мы сейчас в России живем, как саперы – ошибаемся только один раз… – сказал парень, внимательно глядя на Ивана. – Когда рождаемся в этой Богом забытой стране. А всю оставшуюся жизнь – платим за эту роковую ошибку. Но исправить ничего уже невозможно.... Назад рожаться не умею. Не обучен. Да и никто не умеет. все помрут там, где родились…

– Не слишком ты Россию уважаешь… – заметил Иван, усмехнувшись…

– А за что ее уважать? – спросил парень и даже плечами пожал для убедительности. – Если уж она сама себя не уважает…

Он полез в свой полиэтиленовый пакет, украшенный откровенным изображением обнаженных девиц в недвусмысленных позах, и достал из него узкогорлую удлиненную бутылку «токайского». Показал ее Ивану издалека, поставил на купейный столик…

– Попробуем? – предложил он, показывая Ивану этикетку на бутылке. – Когда-то, говорят, самое лучшее вино было в Венгрии… Купил на будапештском вокзале, пока осматривался…

«Он что, отравить меня хочет этим вином? – подумал Иван. – Это было бы слишком наивно… Я же в любых ситуациях выпью только после того, как выпьет он сам… Это же азбука, неужели он этого не знает… Да нет! Не может быть вино отравлено – это уже полный бред!..»

– Наливай! – согласился Иван и тут ему пришла в голову идея проверить, не имеет ли отношения этот болтливый паренек к Крестному, что было хоть и маловероятно, но возможно, учитывая неистребимую склонность последнего к эксцентричности.

Это только на первый взгляд подобна задача представляется трудновыполнимой. На самом деле нужно быть только очень внимательным… Это как на детекторе лжи, – нужно ставить вопрос и наблюдать за реакцией собеседника. Редко кому удается убедительно врать на физиологическом уровне – на уровне соматических реакций на информацию… Подделать их невозможно. Для того, чтобы имитировать – нужны годы тренировки, потому, что это даже не условные рефлексы, а безусловные рефлексы, к которым сознание человека имеет весьма опосредованное отношение…

– Люблю сухое вино!– сказал Иван. – Или в меру подкрепленное – как вот этот токай! И, наоборот, терпеть не могу крепленое! Спирт вышибает из вина весь аромат… Никогда не понимал тех, кто любит крепкие напитки, и до сих пор не понимаю… Вроде одного моего московского знакомого. Того только гаванский ром на столе радует… Такой заядлый любитель этой гадости!

Парень хоть бы моргнул! Ни слова, ни взгляда! Он никак не прореагировал на достаточно прозрачный намек на Крестного… Словно впервые в жизни слышал о человеке, из всех алкогольных напитков предпочитающем гаванский ром… Впрочем, он мог и не знать о пристрастии Крестного к гаванскому рому… В таком случае это ни о чем не говорит, разве что – о том, что Крестный был не столь откровенен, рассказывая о себе…

Парень только помотал головой и поморщился, выражая свое отношение к рому… Отношение было мягко говоря неблагоприятное для рома.

– Когда сразу по шарам бьет, это я не люблю, – сказал парень и вдруг добавил совершенно непоследовательно: – Но если по маленькой, по чуть-чуть, то и водка пойдет, и самогон…

– Тебя как величать-то?.. – спросил он Ивана, наливая в стаканы из под чая вино из узкогорлой длинной бутылки. – Занимаешься чем? Едешь куда? Люблю я любопытствовать, как люди живут, как деньги зарабатывают… Меня, кстати, Аркадием зовут…

«Ну уж нет, Аркаша! – решил Иван. – Ты сейчас не любопытствуешь, ты информацию обо мне собираешь… Ну-ну, собирай… Но должен предупредить, что ты слишком легко представляешь себе достижение той цели, которую ты перед собой поставил. Нет, дорогой, ты давай, помучайся сначала…»

Иван протянул ему руку. Знакомиться, так знакомиться, всегда пожалуйста! У него уже был готов ответ на вопрос о его имени.

– Серафим.

– Редкое имя… – удивился парень.

– У меня и фамилия редкая, – сказал Иван и, не дожидаясь вопроса, выдал – Шестокрылов… Такую фамилию, честно скажу, всего два человека во всей России носят – моя мама и я…

Аркадий похлопал глазами, но намека, как видно, не понял…

Конечно, он мог и не знать что в византийской демонологии, от которой, собственно и славяне набрались всякого разного, шестикрылые серафимы были посланцами верховного божества и могли по своей воле решать, чего достоин человек – жизни или смерти…