Электронная библиотека » Владимир Булдаков » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 8 августа 2024, 22:20


Автор книги: Владимир Булдаков


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Шрифт:
- 100% +

ВОЦАРЕНИЕ ОППОЗИЦИИ

Состав пришедшего ей на смену Временного правительства намечался еще в думских кулуарах: его председателем стал 56-летний князь Г. Е. Львов, возглавлявший в годы войны объединенный комитет Земгора – объединения Всероссийского земского союза помощи больным и раненым военным и Всероссийского союза городов. В недавнем прошлом правые деятели отзывались о премьере не лучшим образом. Н. А. Хомяков считал главу Всероссийского земского союза «героем рекламы и совершенным ничтожеством». Князь С. С. Волконский, член Союза 17 Октября, еще в 1915 году говорил, что он «и бездарный, и дурной человек». Другой октябрист Н. В. Савич считал, что «Львов вообще не был человеком борьбы», добавляя, что «на борьбу с левыми ни он, ни поддерживавшие его кадеты абсолютно не были способны». В общем, люди, близкие к Львову по партийной ориентации, были не самого высокого мнения о нем, как о политике. Как ни странно, во времена премьерства С. Ю. Витте кандидатура Г. Е. Львова всерьез предлагалась либералами на пост министра земледелия, а в период П. А. Столыпина – на пост министра внутренних дел. При этом сам Львов был уже тогда не самого высокого мнения о деловых качествах кадетов.

Пост военного министра занял 55-летний А. И. Гучков – председатель Военно-промышленного комитета. В прошлом этот труднопредсказуемый человек то надеялся на Николая II и П. А. Столыпина, то «ссорился» с ними. На ключевой должности министра иностранных дел оказался 58-летний П. Н. Милюков, лидер кадетской партии, разобравшей почти все оставшиеся портфели. В общем, это были зрелые, известные еще по 1905 году либералы, однако, по понятиям новой революции, слишком возрастные. Сомнительно, что по своему психическому складу они эмоционально соответствовали перенасыщенной атмосфере 1917 года. В этом смысле заметное исключение составлял единственный социалист – 37-летний А. Ф. Керенский, запрыгнувший в министерское кресло вопреки принципиальным установкам его товарищей по эсеровской партии о неучастии в «буржуазной» власти. Принцип устарел: на местах социалисты работали в «буржуазных» самоуправлениях и многочисленных «буржуазных» общественных организациях.

В Петрограде в новую городскую думу вошли 57 социалистов-революционеров, 40 социал-демократов-меньшевиков, 37 большевиков, 11 трудовиков, 6 народных социалистов, 5 представителей плехановского «Единства» и 47 членов Партии народной свободы (кадетов). В Москве председателем городской думы был избран О. С. Минор, городским головой – В. В. Руднев, оба эсеры. Скоро некогда террористическая партия стала модной, в нее спешили записаться многие обыватели – появился даже термин «мартовские эсеры». Лидеры «самой революционной» партии не замечали, что их воинство тонуло в обывательском болоте.

Большевики были пока незаметны. Кадеты утверждали, что сыграло свою роль разоблачение работавшего на охранку сотрудника «Правды» М. Е. Черномазова. Вряд ли это соответствовало действительности. К тому же меньшевики и Петроградский Совет взяли «Правду» под защиту от «травли буржуазной печати». О большевиках массы начали узнавать не столько через их агитаторов, сколько через критику со стороны их противников – она возбуждала естественное любопытство.

Оказалось, что самоорганизационные потенции российского общества весьма велики, но при этом корпоративно эгоистичны. Гражданское чувство не было развито, тем сильнее проявляло себя ощущение сословной и профессиональной общности. Собирались священники и старообрядцы, артисты и художники, еврейские общества и сионисты, всевозможные общества научного характера. Устраивались даже детские митинги. Все добивались «классовых» выгод для себя – о «революционном Отечестве» вспоминали лишь записные ораторы. В Одессе 10 апреля состоялся митинг дезертиров, на котором после речей представителей местного Совета постановлено было избрать особый комитет для заведывания делами беглецов с фронта, прощенных революционно-патриотической общественностью.

Новые организации стали расти как грибы, старые общества стали переорганизовываться. Так, Общество 1914 года образовало в столице «Первый надпартийный республиканский клуб», объявивший, помимо задач «противодействия германскому капиталу», о необходимости защиты «жизненных интересов России» и одновременно борьбы против «аннексионистских стремлений тех или других кругов общества и правительства». Возник «союз юнкеров-социалистов», в котором состоял будущий убийца главы Петроградской ЧК М. С. Урицкого поэт Л. И. Каннегисер, восторгавшийся тогда Петроградским Советом3030
  Леонид Каннегисер. Статьи Георгия Адамовича, М. А. Алданова, Георгия Иванова. Из посмертных стихов Леонида Каннегисера. Париж, 1928. С. 14, 18.


[Закрыть]
. Во всем этом было мало политики – было много наивной радости по поводу «новизны».

Повсюду проходили конгрессы партий, союзов, сообществ, организаций. Самоорганизационная пестрота соответствовала уровню социальной разобщенности. Стали намечаться или зародились Республиканский клуб офицеров; Бюро помощи освобожденным политическим (ранее свыше пятнадцати лет существовавшее нелегально); Совет студенческих депутатов; Союз деятелей высшей школы; Всероссийский крестьянский союз; Союз союзов; Крестьянский республиканский союз; Родительский союз; Еврейское демократическое собрание; Общество политического просвещения; Народный университет; Лига аграрных реформ; Польский военный союз; Республиканская демократическая партия и т. п.

Свободе группового самоопределения сопутствовал гнилостный душок. Так, в столице выявился странный феномен: старые интеллигентские общественные организации, вроде клубов просветительского характера, вдруг превращались в притоны, где процветали азартные игры. При этом владельцы подобных заведений упорно сопротивлялись попыткам властей прикрыть их. Среди них были общества, названия которых говорят сами за себя: «Собрание интеллигентных тружеников», «Кружок любителей музыки и пения», «Петроградский литературный кружок» и др. Характерно, что «Собрание интеллигентных тружеников» уже закрывалось десять лет назад, но после революции открылось явочным порядком. А созданное в январе 1916 года общество «Вешние воды», известное в свое время литературно-художественными вечерами, превратилось в игорный дом. Летом азартным играм стали предаваться открыто, иной раз в местах отдыха горожан. В сущности, игроки также составляли определенного пошиба «общество». В известном смысле в обстановке тогдашней неопределенности многие поневоле ощущали себя игроками.

Появилось громадное количество карликовых профсоюзов (около 2 тыс.) – их образовывал каждый заводской цех. Здесь сказалось не только ощущение ремесленно-артельной общности, но и земляческий фактор. При этом нарастала психология корпоративного эгоизма, воплощением которого становились фабрично-заводские комитеты. Один из первых историков революции описывал это так:

Все, кто как умел, хотел и мог, все заговорили и записали, все стали непрестанно собираться, все стали организовываться в кружки, общества, союзы, партии, коалиции… Лихорадка, горячка, вакханалия слово– и мыслеизлияния охватили русские народные массы. То, что подневольно скрывалось за стиснутыми зубами в течение десятилетий; то, что жило в глубине души каждого, не смея показываться на свет и стать всеобщим достоянием; то, что составляло в одно и то же время и величайшую думу, кручину и горе, и величайший помысел и надежду всякого русского человека, – то всплыло разом на всех устах и полилось широчайшей волной русского народного слова. Не было конца митингам и собраниям и по деревням, селам и местечкам, и по городкам, городам и столицам… 3131
  Яковенко Б. В. История Великой русской революции. Февральско-мартовская революция и ее последствия. М., 2013. С. 165.


[Закрыть]

Новую власть предстояло слепить из организационного хаоса, который управлялся вихрем «справедливых» человеческих эмоций. На каких основаниях это можно было сделать? На основе объединяющей веры? Ее не было, более того, исчезла духовная составляющая империи. Временное правительство оказалось сугубо светским; к числу искренне верующих можно отнести разве что «внепартийного» Г. Е. Львова. Выдвижение его на высший пост было заведомо неудачным: он привык действовать в совершенно иных условиях, к тому же был подвержен фаталистическим настроениям. Прежнего авторитета не могло хватить надолго, данная фигура могла быть только переходной.

А. И. Гучков был выходцем из среды предпринимателей-старообрядцев (о чем никак нельзя было догадаться по его поведению). Он казался яркой фигурой, хотя далеко не всем. «Гучков „орлом“ не был, – писал о нем Ф. А. Степун. – По своей внешности он был скорее нахохлившимся петухом». По отнюдь не беспристрастному мнению М. Д. Бонч-Бруевича (первого генерала, перешедшего на сторону большевиков), Гучков в прошлом был «самовлюбленный человек, специализировавшийся на отыскании благоглупостей в работе военного ведомства…». Теперь в его речах «много искусственного пафоса», который сгодился бы для парламентской трибуны, но не для русских солдат, которые слушают его «невнимательно и безразлично». Былые оппозиционеры психологически не годились на роль революционных лидеров.

Пост обер-прокурора Св. Синода занял другой Львов, умеренный либерал, но импульсивный, относительно молодой (44 года) человек, склонный к православному обновленчеству. Именно ему, в силу дурной непоседливости, предстояло сыграть столь выразительную роль в развитии революционных событий. Позднее В. И. Ленин назовет его «самым глупым из обновленцев».

Однако, несмотря на обычный скепсис людей проницательных, претензий к правительству не было пока даже у петроградских большевиков, пребывавших в нерешительности. К тому же правительство считалось «временным» – его была призвана сменить власть, избранная на Всероссийском Учредительном собрании. Некоторые далекие от политики люди скептически оценивали возможности грядущей конституанты. «Эта учредилка во время войны и смуты есть бессмыслица, которую вынудили „товарищи“: может быть, удастся ее отстрочить если не до греческих календ, то до конца войны», – записывал в дневнике профессор Московского университета А. Н. Савин. К этому он добавлял, что «до конца войны может смениться еще много программ и правительств». В общем, «учредилка», или «учредиловка», как злословили позднее большевики, вдохновляла в марте 1917 года лишь партийных либералов и умеренных социалистов.

Тем временем подготовка к пришествию «Хозяина Земли Русской» (будущую конституанту тогдашние демагоги именовали также «Великий государь») велась медленно (хотя обстоятельно): либералы, надеявшиеся на остывание политических страстей, то ли сознательно, то ли бессознательно оттягивали созыв Учредительного собрания. Лишь 25 мая приступило к работе так называемое Особое совещание по изготовлению проекта положения о выборах в Учредительное собрание. Возглавлял его 46-летний кадет Ф. Ф. Кокошкин, блестящий юрист, искренний (сравнительно с однопартийцами) человек. Он будет убит как раз накануне открытия Учредительного собрания в начале января 1918 года вместе со своим коллегой по партии А. И. Шингаревым матросами, ворвавшимися в Мариинскую больницу. Тогдашние события были наполнены жутковатой символикой, не замечаемой, казалось, одними политиками. Позднее большевики так же оттягивали открытие конституанты, опасаясь на сей раз не его левизны, а напротив, его контрреволюционности.

А пока левые силы жили надеждами. Эсер А. Ф. Керенский – единственный социалист в правительстве – стал министром юстиции, уверив при этом лидеров Совета, что освободит политических заключенных и будет контролировать действия правительства изнутри. Н. Н. Суханов воспроизвел его пылкую речь:

– Товарищи! Ввиду образовавшейся новой власти… я должен был немедленно, не дожидаясь вашей формальной санкции, дать ответ на сделанное мне предложение занять пост министра юстиции…

– В моих руках… находятся представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук (бурные аплодисменты и возгласы: «Правильно!»). Я принял сделанное мне предложение и вошел в состав Временного правительства в качестве министра юстиции (аплодисменты, далеко не столь бурные, и возгласы: «Браво»…). Первым моим шагом было распоряжение немедленно освободить всех политических заключенных и с особым почетом препроводить наших товарищей – депутатов социал-демократической фракции Государственной Думы из Сибири сюда…

В условиях, «когда психология совершенно еще не успела переварить новых явлений, понятий, отношений», заявление Керенского произвело необыкновенный эффект. Эсер В. М. Зензинов через 35 лет вспоминал, что после выступления

Керенского подхватили на руки и на руках, среди бешеных аплодисментов и криков одобрения, вынесли из зала. Помню, что, когда я опомнился от всего пережитого, с удивлением заметил, что лицо мое было залито слезами…

Мало кто вспомнил, что будущий народный вождь ведет себя вопреки социалистической этике, заняв свой пост по приглашению монархиста В. В. Шульгина, надеявшегося «вырвать у революции ее главарей». Напротив, писали, что, войдя в правительство, Керенский «внял единственно голосу своего революционного инстинкта, велениям своей революционной совести…». Это было справедливо: революция творилась инстинктивно, а не в соответствии с партийными доктринами. Решение, санкционирующее выбор Керенского, было принято без голосования. Лишь у немногих, включая Суханова, произошедшее вызвало «ощущение неловкости, пожалуй, конфуза, тоски и злобы». А новоиспеченный министр действительно взялся за дело. На свободе оказалось около 90 тысяч человек – не столько политических заключенных, сколько уголовников. При этом, как уверяли анархисты, некоторые из освобожденных преступников раскаялись настолько, что им доверяли охранять собираемые на революцию деньги.

С обещанным Керенским контролем над правящей «буржуазией» ситуация была сложнее. Лидеры Петроградского Совета привыкли говорить, а не контролировать. Керенский, «не спавший несколько ночей, затративший нечеловеческое количество нервной энергии… ослаб до тривиальной истерики, жаловался, что против него все интригуют». В действительности эти истерики постоянно увлекали рядовых представителей Совета. (Позднее нечто подобное произойдет с Л. Д. Троцким.) Руководителям Совета оставалось только разводить руками.

Симбиоз правительства и Совета был невымученным и противоестественным. Но лидеры последнего не заметили, что попали в своеобразную политическую ловушку. Утопии и иллюзии – а именно они правили бал в первые дни революции – словно выключили политический разум. И тогда событиями все основательнее стал управлять социальный инстинкт.

Приказ отнюдь не был продуктом социалистического теоретизирования, напротив, он был навязан недоумевающим лидерам Совета эмоциями солдатской массы. Н. Н. Суханов застал в посещении Совета 1 марта следующую картину:

…За письменным столом сидел Н. Д. Соколов… его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие и наваливавшиеся на стол солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал… Никакого порядка и никакого обсуждения не было, говорили все – все, совершенно поглощенные работой, формируя свое коллективное мнение безо всяких голосований…

Такова история этого документа, завоевавшего себе такую громкую славу… Вызван он был общими условиями революции…

Приказ этот был в полном смысле продуктом народного творчества, а ни в коем случае не злонамеренным измышлением отдельного лица или даже руководящей группы… Буржуазная пресса, вскоре сделавшая этот приказ поводом для бешеной травли Совета, почему-то приписывала авторство его Стеклову, который неоднократно открещивался от него… Соколов… явился лишь техническим исполнителем предначертаний самих масс… Со стороны пленума Совета это был едва ли не единственный акт самостоятельного политического творчества за всю революцию…

Из тогдашних благих намерений выросло нечто противоестественное для профессиональной армейской среды. «Военная психология показывает, что трусость легко воспринимает либеральное, оппозиционное и пацифистское резонерство, заражающее массы… – отмечал психиатр Н. В. Краинский. – Армия должна принять войну, как факт. Она должна удовлетворяться своими лозунгами и слепо подчиняться дисциплине…» Попросту говоря, нельзя допускать, чтобы внутри этого «орудия империи» пробудился человек с его разнородными житейскими устремлениями. Однако Приказ № 1 объективно оказался направлен именно на это.

Все необычное возбуждает подозрения. Неудивительно, что мнительный В. В. Розанов заявил, что Приказ № 1 был заготовлен в Берлине, где хорошо изучили русскую литературу, наполненную пренебрежением к офицеру как к «дураку, фанфарону, трусу». Говорили также, что этот документ был «в огромном количестве экземпляров доставлен через Швецию из Германии в распоряжение Совета солдатских и рабочих депутатов и последними распространен среди армии и населения»3232
  Иностранцев М. А. Воспоминания. Конец империи, революция и начало большевизма. М., 2017. С. 271.


[Закрыть]
. И этот конспирологический бред произвел отклики в умах последующих поколений.

В отличие от столиц в провинции складывалось совсем иное идейно-политическое соотношение между буржуазными органами и Советами. В Москве 1 марта был образован Комитет общественных организаций из 150 представителей, на котором председательствовал известный деятель кооперации С. Н. Прокопович. Ситуация оставалась неопределенной. Рабочим, как и в Петрограде, пришлось прорываться через кордоны полиции и солдат. Толпы вели себя неуверенно. Особой революционной решимости не замечалось и у руководителей.

У нас все плохо, полный хаос, ни одного сильного человека, – писала известная благотворительница М. К. Морозова кадету Е. Н. Трубецкому. – …Челноков, Грузинов и К° (тогдашние московские либеральные лидеры. – В. Б.) замучены и потеряли голову. Надеюсь, что новое правительство даст твердые директивы – иначе, боюсь… И хорошо, и страшно…

6 марта философ отвечал ей:

О тревогах и опасениях пока молчу, но скажу тебе по совести, что они – глубоко мучительны. Есть хорошее, но есть и ад. Который ад лучше: республика чертей или самодержавие сатаны – решить трудно… Дай Бог, чтобы «республикой чертей» российская демократия не стала… Но в республиканский рай могут верить только малолетние…

Аналогичным образом высказывался князь Л. В. Урусов:

Демократическая республика в России – можно себе представить, что это была бы за штука, – узаконенный грабеж для начала, анархия, как продолжение, и призыв к твердой власти, как конец этого ненового эксперимента.

Характерно, что разумный скепсис не помешал Трубецкому разместить в кадетской газете статью «Народно-русская революция», в которой утверждалось:

Это – революция единственная или почти единственная в своем роде. Бывали революции буржуазные, бывали и пролетарские. Но революции национальной в таком широком значении слова, как нынешняя, русская, доселе не было на свете. Все участвовали в этой революции… и пролетариат, и войска, и буржуазия, даже дворянство… И потому никто не имеет на нее исключительного права. Это революция народно-русская, всенародная…

Морозовой Трубецкой объяснял, что «в день первого выхода газеты нужно было написать в праздничном тоне только хорошее». Трудно сказать, сколько в тогдашних словах тогдашних общественных деятелей было обмана и сколько самообмана. Впрочем, со стороны происходящее выглядело иначе. А. Белый свидетельствовал, что Е. Н. Трубецкой «косолапо слонялся… меж Гучковым и Милюковым; и от того и этого его отделяла порядочность; он был честен и прям, но политически туп». Однажды, отвечая кадетам, он «убил себя наповал» фразой: «Знаете ли вы мою политическую программу? Я-то – ее не знаю!»3333
  Белый А. Между двух революций. Воспоминания. В 3 кн. Кн. 3. М., 1990. С. 267.


[Закрыть]
Вольно или невольно многие становились заложниками общественных страстей, задающих направление собственным иллюзиям, порождающих характерные слухи. Они были противоречивы. «Ходит масса вздорных слухов: будто убит кайзер, будто умер наследник, будто взяты Двинск и Рига», – констатировал Урусов.

Как бы то ни было, власть возникала с помощью «либеральной» администрации и известных в прошлом общественных деятелей. В Вологде 1 марта о своем подчинении Временному комитету Государственной думы объявили в совместной телеграмме «начальник губернии, вице-губернатор, городской голова, состав губернской земской управы, председатель уездной вологодской управы, прокурор, начальник гарнизона». Они именовали себя Временным губернским правительственным комитетом. Курский вице-губернатор Штюрмер заявил, что «подчиняется распоряжениям Временного правительства и будет управлять губернией совместно с новой властью». С такой же просьбой обратился в МВД пензенский губернатор Евреинов, заверивший, что лично к нему общественные круги «относятся с доверием». В Астрахани 1 марта губернатор Соколовский с балкона поздравил граждан с «новой жизнью», заявил, что он – «слуга нового правительства». Губернатора арестовал командир 156‑го пехотного полка Маркевич. В тюрьму отправился также крайне правый деятель Тиханович-Савицкий. В Орле 34-летний губернатор граф П. В. Гендриков предложил образовать для управления губернией особое совещание, куда бы вошли, помимо него, губернский предводитель дворянства, председатель губернской земской управы, представитель комитета общественной безопасности и Совета. Местные либералы и социалисты согласились. Они аплодисментами приветствовали заявление начальника Орловского кадетского корпуса генерал-лейтенанта Р. К. Лютера о том, что учащиеся вверенного ему заведения верны Временному правительству, и даже жандармского подполковника, обещавшего служить новой власти не менее честно, чем старой. Гендрикова сместил своим указом Г. Е. Львов. 8 марта в городе началась организация рабочей милиции, подчиненной Совету рабочих депутатов.

В целом власть формировалась методом своеобразного «напыления» достаточно случайных людей на призрачные символы. Новые идолы вырастали из людского воображения, навеянного опытом былого авторитаризма и навязанного им общинного самоуправления. Так, заводской комитет Путиловского завода разъяснял:

Приучаясь к самоуправлению на отдельных предприятиях, рабочие готовятся к тому времени, когда частная собственность на фабрики и заводы будет уничтожена и орудия производства вместе со зданиями, воздвигнутыми руками рабочих, перейдут в руки рабочего класса.

Это походило на устремление к эсеровскому идеалу самоуправляющихся общин. Иного в тогдашнем – крестьянском и полукрестьянском – культурном пространстве ожидать не приходилось. Со временем это могло обернуться непредсказуемыми последствиями, особенно для революционеров марксистского типа. Однако тогдашнее стремление урвать, прикрываемое традиционными утопиями, остановить было уже невозможно.



Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации