Текст книги "Петр Первый"

Глава 7

– Тебе кого надо, дубина? – спросила миловидная девушка из-за железного забора с пиками наверху, и даже посмотрела на две-три из них, как будто предлагая:

– Повисеть не хочешь?

– Что-с, простите-с?

– Не надо прикидываться глупее осла, которого у тебя нет, – ответила маленькая леди, как решил не отступать от своего Владимир. В том смысле, что пока она говорила:

– Он про нее думал: настоящая леди, какие живут только в Амстердаме, городе богатых невест.

Точнее, наоборот:

– Городе для богатых – невест.

– Ты не богат, – сказала она, прочитав его мысли на его же лице, – и поэтому я не пойму: чего тебе здесь надо?

Последний раз спрашиваю?

– Да?

– Да.

– Жаль, я так надеялся поговорить хоть с кем-нибудь или с кем-либо по-человечески.

– Зачем повторять одно и тоже два раза, не понимаю? – спросила она.

– Когда я говорю с кем-нибудь, мне думается, что всегда есть еще рядом Сам Третей, а как его зовут – забываю. И.

И чтобы он не обиделся, да и мне, чтобы не расстраиваться из-за своей забывчивости – всегда применяю оба этих имени вместе, как:

– Кто-нибудь или кто-либо.

– Так ты ученый?

– Нет, я его конюх. Да, несмотря на то, что шли мы, как обычно, без лошади, а я вообще только с дубиной, а он с шпагой, махать которой большой – тоже большой любитель.

– Любитель – не профессионал.

– Да, так теперь о том, что мне надо.

– Вина, денег, женщину? Точнее: а может тебе девушку?

– Простите, но мне так много не надо, а только бы вытащить мово прямого начальника из стойла, в которое его поставили около кабака.

– За что?

– За неустойку.

– Не заплатил за шампанское?

– Не только.

– Что еще он сделал?

– Не заплатил вообще.

– Да это хуже. Сколько?

– Рубль двадцать.

– Это много, у меня есть рубль, но я берегу его себе на день рождения.

– Хочешь купить куклу?

– Так-то бы да, но только уже поздно, мне пора трахаться по-настоящему.

– Что значит: по-настоящему?

– Тут только одно из двух: или замуж выходить, или – как все – уезжать в Роттердам трахаться.

– Да, я тоже не знаю, что из этого лучше. Но и то неплохо, что не только богатым, а вообще всем разрешили покидать родину для поиска жизни радостной и интересной. И да:

– Хочешь, поедем вместе, ты будешь ученым, а я буду трахаться и зарабатывать деньги, пока ты не встанешь не только на ноги, но и вообще, как больной:

– На всю голову.

Парень почесал затылок, сказал, что:

– Ты – ни больше – ни меньше, но совершенно точно:

– Дельфийский оракул, – и добавил:

– По крайней мере жрица храма Аполлона Брисеида.

– Нет, я только служанка Натальи Кирилловны. Впрочем, для тебя это одно и тоже, – добавила она.

– Почему?

– Мне кажется, ты много врешь, а чё врешь сам-то хоть знаешь?

– Ну, так это, дай мне твой рубль, а как вытащу вернет тебе его за рубль двадцать.

– У тебя все равно не хватит двадцать копеек. – Я сыграю около кабака в наперстки или в железку, думаю, двадцать-то копеек добуду как-нибудь.

– Э-э, парень, ты и мой проиграешь. И знаешь почему? – Почему?

– Тебе не везет ни в любви, ни на деньги.

– Да нет, деньги были, но нас ограбили в лесу разбойники, такая скотобаза, что не только деньги, но и лошадь у меня отняли.

– Так это у тебя отняли?! – очень удивилась она. —А говоришь, что безлошадный.

– Ну, не у меня, у моего хозяина, – смущенно ответил парень.

– Ты, часом, не разбойник?

– Да ты что?! Самого, говорю, намедни ограбили. И то их атаман меня обманул. Грит:

– Снимешь тетиву с моего лука, дак отпущу тя к чертям собачьим, а нет хрен с тобой – пешком дальше пойдешь.

– Ну и?

– Так и вышло. Снял я тетиву с иво лука-то – силы хватило, но дальше все. Точнее, наоборот: уже не всё помню. Ударил меня лук своей согнутой дугой так, что проснулся, а. А как будто бы это был сон, только вот синяк на лбу был, а теперь, наверное, прошел.

– Ну-ка, дай посмотрю, – дама протянула лапу сквозь прутья забора. – Точно, это был ты.

– Тебя там не было, ты не можешь знать.

– Это естественно, но лбу видно, что ты говоришь правду. Но не всю. И знаешь почему?

– Почему?

– Ты и есть хозяин кобылы, а в стойло поставил своего слугу.

– И как ты только всё угадываешь? Ты не колдунья, а то – если не знаешь – их жгут на костре.

– На костре?

– Или в срубе.

– Ну-у, если бы меня поймали и захотели сжечь в срубе, как Алену Арзамасскую, ты бы спас меня?

– Позволь тебя спросить, как бы я мог тебя спасти, если там будет, как всегда, народу видимо – не видимо. Впрочем, да, конечно.

– Тогда сейчас пойду, принесу тебе мой первый и последний рубль – ибо целого рубля у меня еще никогда не было, тем более серебром.

Она принесла рубль серебром, попросила поклясться, что:

– Больше никогда не поставишь в Щит – Стояло своего слугу.

– Дак, естественно! Он сам – если ты не знала – напросился.

– Почему?

– Хочет в следующий раз тоже иметь средство передвижения, а не бежать за мной, как собака за хвост.

– Дай, грит, потом мне хоть осла.

Веришь?

– Да. И знаешь почему?

– Почему?

– Всем почему-то хочется жить лучше.

– Ну, я пойду?

– Да, конечно. И кстати: ты зачем приходил-то?

Парень остановился.

– Подожди, дай подумаю, – он потер лоб, боли в котором уже не чувствовал, но память только это и чувствовала. По крайне мере, периодически.

– А! Дак у меня письмо барышне.

– Какой еще барышне? – удивилась Алена – если она себя так уже назвала. А нет, так дело не за горами, еще назовет как-нибудь.

Наталья Кирилловна как раз вышла на крыльцо. Хотела зевнуть мечтательно, но передумала, увидел парня, эдакого деревенского оглоеда, но назвавшее – скорее всего – ее:

– Барышней.

– Иди сюда, мил человек, – решительно махнула она рукой, как крылом ласточка.

– Те чё?

– Кому, мне? – Василий оглянулся. – Дак, вот шел к вам, а меня по неопытности напоили и обобрали.

– Не наоборот?

– Вы правы, совсем наоборот, – сказал Василий, и добавил: – Хотя не исключено, что я вспоминал в обратном направлении.

– Ты философ?

– Не думаю.

– Ты ученый?

– Скорее всего, нет.

– Тогда говори прямо, зачем пришел?

– Дак это, письмо потерял, отсюда и начались все мои приключения.

– Что за письмо? Жалованье дворянства?

– Точно! Почти что. Это было письмо к Дуне Тонкопряхе, где-то тоже здесь живущей с тем, чтобы переправили меня резидентом на явку к вам.

– А ты не молод ишшо, чтобы по бабам-то шляться?

– Нет, у меня всё в порядке.

– Ладно, проверим, этой ночью ты будешь парить в бане Елену нашу прекрасную, и аш до третьего дня.

– Включительно?

– Вот ду ю сей?

– Я грю: до или пока и третий день, а даже ночь не завершатся полностью?

– Нет, не полностью.

– Почему? Я бы мог.

– Ты не должен всё знать сразу, – ответила царица.

И только на пятый день Василий освободил своего Ивана из Стойла с отверстиями для лап и башки, хотя сам думал, что это только четвертый день.

– Не верю глазам своим, и не верю ушам своим, – сказал Иван, и попробовал отжаться от земли хотя бы несколько раз. Но не смог сделать и одного отжимания. – У меня нет сил, Василий, – сказал он, – честно, как будто тебя не было тыщу дней и столько же полюс одна ночей.

– Прости, Иван, что я задержался на один день.

– Я согласен взять золотом, – ответил Иван.

– Бери сам, я не в состоянии применить ум мой для этого дела.

– Почему? Мы ехали сюда, чтобы набрать исходный капитал именно этим делом. Что случалось?

– Что? Именно это и случилось: этих дел оказалось два.

– И?

– И первое Это лишило меня не только сил физических, но и что самое удивительное, материальных.

– Как это? – спросил Иван.

– Как? Чтобы играть в железку нужно думать, а у меня ума уже не осталось.

– Куда он делся, если мы рассчитывали жить здесь долго и, может быть, даже счастливо?

– Ошибся в расчете. Думал Это Дело не может выпотрошить из Хомо Сапиенса больше половины иво собственного ума – оказалось:

– Сбылось.

– Что сбылось? – не понял Иван.

– Сбылась мечта идиота: он понял, что настолько умен, что другие не могут даже насытиться.

– Да? Ты, наконец, понял, чем отличается неправда о будущем от реального настоящего?

– Да! Практически достукался.

– Всё не так, как ты об этом догадывался раньше?

– Естественно.

– Хуже?

– Да ты что! Лучше, и намного. Кардинально, практически, отличается от вымысла, который распространен в деревне.

– У нас в деревне тоже некоторые: коз практически трахают.

– Сказки, я бы знал, ибо козами называют тех просто-напросто, кто превышает свои полномочия.

– Я считаю, и тех и других.

– Думаю, мил человек, Иван, ты принял за козу ту русскую студентку Роттердамского университета, которая у нас отдыхала от умственных трудов этого Амстердама, и каждый день водила экскурсии в своё родовое гнездо – в котором все, кроме нее вымерли.

– Да, слышь ты, хотела найти способ возрождения жизни там, где ее уже нет.

– Она просто думала, что жизнь ушла, да, но, скорее всего:

– Недалече.

– И надо найти возможность ее вернуть восвояси, так сказать.

– Как ее звали?

– А я помню? Кажется, я к ней не ходил, ибо никогда не хожу по приглашению, а чтобы только была возможность:

– Настоять на своём.

– Вчера – Сегодня так и было? – спросил Иван.

– Дак, почти.

– Что это значит, Почти?

– Они просили, но я пошел все равно по своей воле.

– Как не доенный козел.

– Практически. Ибо действительно, от одного их вида можно сделать маленький отряд мушкетеров.

– Вот из ит, мушкетеров?

– Говорили уважительно, что я похож на одного из мушкетеров Людовика Тринадцатого.

– На кого?

– Их было много?

– Ты сам сказал, что несколько.

– Да?

– Да.

– Ты думаешь, что и ты там был?

– Дак, естественно.

– Хорошо, я приму тебя в отряд мушкетеров, если выиграешь в железку.

– Как всякий порядошный чек, я бы лучше сыграл в покер.

– Ты умеешь?

– Естественно.

– Не знал.

– А если бы знал?

– Никогда бы с тобой не играл на деньги. Вот держи рубль, на который я тебя выкупил у местных стражников, больше похожих на бандитов.

– Да? Они не взяли денег?

– Не взяли. И знаешь почему?

– Ты обещал отдать сегодня полтора рубля.

– Так-то бы, да, но больше: рупь восемьдесят.

– Надо было договариваться на рубль семьдесят.

– Чем это лучше?

– Семнадцать – счастливое число.

– Оно такое же счастливое, как несчастное. Ну, хорошо, тебе скажу:

– Я договорился на 1 и семь, но десять копеек взял, как проценты.

– Зачем?

– На счастье.

– В принципе, я не такой большой шулер, чтобы всегда выигрывать.

– Почему?

– И знаешь почему? За систематический выигрыш бьют.

– Сказки, просто ты недостаточно хорошо играешь.

– Да?

– Да.

– Думай, как хочешь, но с условием: теперь мы будем делить все деньги на двоих.

– С какой стати?

– Ибо, как сказано: я тоже мушкетер.

– Я тебя еще не принял.

– Да?

– Да.

– Я думал это об бога.

– Мушкетеры от бога?!

– А ты как думал?

– Так, в общем-то и думал, но не сразу догадался.

Начали играть в железку, и Иван проиграл.

– Ты почему проиграл? – удивился Василий.

– Не знаю, что-то заклинило.

И действительно, последний раз можно было взять почти всё за один удар, но Иван выпустил монету из лап, и она ударилась о стенку, что было запрещено правилами. Точнее, это неудачное падение засчитывалось за реальный выпад. Как сказал бы настоящий гвардеец кардинала, а уж мушкетер:

– Тем более.

– Он нечаянно ее выронил! – попытался выручить друга – слугу Василий Мелехов.

– Тем более, – ответил Степан, который здесь не только обедал, и не только для того был, чтобы наслаждаться игрой в Железку для поддержания личного бюджета:

– Обычно он всегда обедал на выигранные здесь деньги, – но прибыл сегодня по спецзаданию Дуни Тонкопряхи, чтобы он набрал ей:

– Мало кому известных людей.

– Зачем? – удивился Степан, – у тебя есть – будет целый Семеновский полк головорезов.

Медиум:

– Скажи, скажи, что тебе нужно, и ты это получишь.

– Хорошо, мы переиграем, – сказал Степан, – но при этом повысим ставу в три раза.

– Нам нечем будет отдать в случае чего, – сказал Василий.

– Расплатитесь работой.

– Надолго?

– Может статься на всю оставшуюся жизнь.

– Это долго, – сказал Василий.

– Эх, мил человек, если бы!

– Да, я его поддерживаю, – сказал Иван, кивнув на Степана, – жизнь коротка.

Степан высыпал лично из своего кармана три рубля мелочью, но серебром. Собрался народ.

– Откуда столько денег? – думали некоторые, с опаской оглядываясь:

– Боялись, что начнется драка.

– Давай.

– Что, я не понял? – спросил Иван, глядя как завороженный на рассыпанные по земле деньги. Их было так много, что разбегались глаза.

– Я разрешаю тебе начать без жребия, – сказал Степан.

– Это отличная идея, – сказал Василий, и добавил: – Начинай, Иван смело.

Иван ударил, и очень удивился, что среди двух десятков монет, смог растянуть свои пальцы только до одной.

– Так бывает? – спросил он, оглянувшись на Василия. Ударил Степан и собрал все деньги, кроме одной.

– Не достанет, – сказал кто-то из зрителей. Но Степан достал. Он растянул пальцы так, что его лапа полностью легла на грунт, как линейка Мастера Строителя, в защите от треугольника Джубеллы. Или кто у них есть еще там:

– Джубелло, Джубеллум, Джубелла.

– Разве можно разрезать перепонку между пальцами? – спросил неожиданно кто-то.

Все оглянулись.

– Кто это сказал? – Народ безмолвствовал.

– Я разрезал? – Степан разогнулся.

– А нет? Покажи руку! – произнес тот же голос.

Василию показалось это был парень, которого он где-то видел. Но так далеко, как будто в тридевятом царстве. Когда? Где бы это могло быть.

Степан показал, рука действительно была разрезана чуть ли не до середины ладони.

– Я случайно разрезал руку, косой, когда приезжал в свою деревню на Петров День.

– Не на Троицу, ты не запутался, парень? – спросил тот же голос из толпы.

– Да нет, кажется, – сам почему-то испугался Степан, что ошибся.

– Покажи руку! – крикнули несколько человек.

– Пажалста! – Степан закатал рукав.

– Закатай еще до подмышки, – развеселились некоторые.

– Авось и там у тя обрезано, – влез еще один.

Но проверил тот могучий парень, который первым крикнул про перепонку между большим и указательным пальцами.

– Заросла?

– Дак естественно! – ответил этот проверяющий парень.

– У него лапа на шрам стала больше, – сказал Василий.

Но Иван предложил не спорить:

– Бесполезно.

И да, мы таперь поступаем в иво рабство?

– Небось, небось, – залепетал Степан, обрадованный тем, что счастливо отделался – толпа могла и не понять приращение ширины ладони с помощью шрама, могли не только отнять деньги, и более того:

– Вообще все деньги, что были с собой – а это еще три рубля – но и более того, вызвать на единоборство, а у него сегодня болела лапа, пусть и не передняя – задняя, но все равно мешала бы очень.

Но, как говорится, рано обрадовался. Всё тот же прилипчиво-логичный парень предложил отдать деньги:

– Взад тем, у кого они раньше были.

– Да? – спокойно спросил Степан.

– Да-а! – рявкнул парень так, что многие посчитали за лучшее его поддержать, и тоже заорали:

– Деньги на бочку!

– Господа, друзья, черти полосатые, – затараторил Степан, – мы не на шхуне под Весёлым Роджером стоим, а на достаточно устойчивой московской земле. Желаете, я один на один с любым готов сразиться хоть на шпагах, хоть просто так: вот этими руками в порошок сотру и с утра, как положено во всем цивилизованном мире, буду чистить зубы.

– Так давай, в чем же дело, – просто сказал парень, до этого логически обосновывающий все свои претензии к недостаточно честной игре Степана.

– С тобой?! – Степан хлопнул себя лапами по ляжкам и даже присел, как будто от удовольствия. Он хотел добавить, что с такой, как у этого парня рожей:

– Лучше трахаться, а не наоборот, драться, – но решил, что не только некоторые, но и вообще, многие могут обидеться. Ибо парень уже пользовался заслуженной симпатией публики, как будто был артистом из соседней Слободки.

Кинули, как обычно жребий на чем лучше драться:

– На колах, на шпагах или просто так вручную.

И выпало на шпагах.

– Что за новая мода пошла, – даже разочаровались спервоначалу некоторые, – ибо:

– Заколоть человека недолго, а драться можно – пусть и не как в Англии по полутора суток – но час или два – запросто.

У парня, к удивлению, не только многих, но и вообще:

– Всех, – нашлась где-то между складок одежд шпага, но учебная – эспадрон.

– Заколоть можно, – сказал Василий, а Иван добавил:

– Разрезать напополам никогда.

Они сделали несколько выпадов, и шпага у Степана вырвалась из рук. Он так и сказал со смехом ответившей толпе:

– Лапа-то выросла из-за шрама, а шпага осталась прежней, никак не сменю на более толстую. Если никто не против, я сменю правую на левую.

– Да, конечно, – ответил парень, но чуть позже.

– А сейчас? – улыбнулся Степан.

– Сейчас я тебя пока что убью, – и он так со свистом резанул над головой присевшего за своей шпагой Степана, что несмотря на то, что эспадрон этого парня не обладал лезвием, а мог только колоть – часть некоторых волос, или наоборот:

– Некоторая часть его волос взмыла над головой, как стайка испуганных случайным прохожим воробьев.

Толпа ахнула. А Степен, как было отмечено зрителями:

– Даже не позеленел.

Степан – тем не менее – перехватил шпагу в левую руку, и хотел пропустить ее через тело оппонента, пока тот, повернувшись – нет, не задом, а:

– Боком разглагольствовал с благодарной его концерту публикой местного масштаба. – И успел не только пригнуться, но и вообще: упал на спину.

– Так быстро! – удивились многие, а Иван даже констатировал:

– Я бы так быстро даже на поле не успел сесть при неожиданном поносе.

Василий добавил:

– Я бы тоже, в том смысле, что не смог бы поймать очередного любовника моей любимой девушки.

– Ты хоть кого-нибудь поймал?

– Нет.

– Может быть, их никогда и не было?

– Зачем мне их нарочно придумывать? – удивился Василий.

– Чтобы имело смысл.

– Какой?

– Быть первым.

– Я и так всегда первый, – сказал Василий, и предложил незнакомцу, назвавшемуся – хотя никто всё равно не понял, что сие должно значить – Робин Гудом, и взявшему в плен Степана, сбив его с ног прямо из партера, ударив по задним лапам:

– Испробовать и его.

– Зачем? – не понял парень.

– Дак, естественно зачем, хочу пусть не как все, но по крайней мере, как некоторые записаться под твой Веселый Роджер.

– Я говорил про Весёлый Роджер?

– Не думаю, что я обладаю своей способность к колдовству и тем более, к его предвидению.

Но парень действительно вынул бумагу – думали будет новомодное развлечение:

– Курить придется, – но он предложил записываться в Веселый Роджер с:

– Достаточным для каждого приличного человека жалованьем: три рубля в каждое полнолуние.

Глава 8

Многие заволновались, что не успеют занять очередь на это достойное мероприятие, и как обычно раздрались кто только с кем мог.

Парень в это время попросил кабатчика вынести ему стол и две больших бадьи:

– С тем, чтобы хотя в одну из них человек мог влезть полностью.

Один ушлый парень, а был это именно Василий ляпнул:

– Дак, не изволите ли прямо сейчас выдать деньги?

– С какой стати? – спросил этот мужик в шляпе, и даже положил гусиной перо не как обычно за ухо, а прямо в чернильницу.

– Сёдня полнолуние.

– Откуда знаешь?

– Видел намедни луну.

– Она была полная?

– Нет ишшо, но двигалась в этом правильном направлении.

– И ты уверен, что сегодня полнолуние?

– Однозначно.

– Также однозначно отвечу тебе, умный человек: деньги, – он поднял указательный палец вверх, – только со следующего полнолуния. – Логично, – ответил Василий, но, – он тоже поднял вверх указательный палец, – аванс должен быть обязательно сейчас.

– Ладно, тем, кто сможет назвать своё фамилиё вместе с отчеством и продержаться пять минут под водой – выдам деньги.

– Вы не уточнили, сколько, – встрял в это дело и Иван.

– По рублю. – И не успели ребята высказать свои возражения, что так не делается, вы обещали намного больше, как он добавил: – Хорошо, по полтора, но только серебром.

– А вы хотели дать золотом?! – ахнули многие, а высказался только один Степан. – Дак…

Но было уже поздно, как сказал незнакомец:

– Слово не Веселый Роджер – потонет, никто не подаст руку помощи. Завсегдатаи кабака и его стенки для игры в Железку полезли в бочку, но были приведены к порядку этим, которого после того, как он показал мешок – правда небольшой, с кошелек мадам Софьи – родной сестры Петра Первого, правда, рожденной не от Нарышкиных, а только от Милославских, – стали называть, как это всегда и принято: без затей, а так, по его же собственным словам:

– Весёлый Роджер.

Все были согласны, так как никто не боялся плавать по Москве-реке, где не было бурь, что и констатировал Степан, первым прошедший испытание водой, продержавшись под широкой доской, которой его накрыли две с половиной минуты, засчитанные ему за пять:

– Так вы, мин херц, считали очен-но медленно, – заступился за Степана хозяин заведения, в надежде, что и его как-нибудь пропрут на корабль – лодку, мэй би, как говорят некоторые, которых называют:

– Незнаю, – имеется в виду американцев, а не австралийцев, которых, собственно и назвали Незнаю только потому, что подумали:

– И здесь опять первые американцы, которые только и знают, что ничего не знают:

– Здесь и тонуть негде.

И этого парня тоже, скорее всего, приняли за Незнаю, которые любят деньги, и особенно в чистом золоте, поэтому не очень удивились, когда он расстегнул рубаху в цветном исполнении, и взглянул на часы, золотые часы, висевшие, скорее всего, тоже на золотой цепочке, и констатировал:

– Зачет, где-то пять с половиной – шесть минут точно.

Степан тут же хотел отказаться от дальнейших предисловий:

– Рожденный на суше – не может жить в воде, – сказал он.

– Ты вырос не на суше, а на берегу.

Многие думали, что на берегу уже есть трехэтажная вышка, с которой их обещались кидать вниз, прямо в воду, которой хорошо, если налито тут достаточно, чтобы потонуть, но нельзя разбиться, достав носом до дна.

– Кто прыгнет с третьей вышки – тот может претендовать на звание боцмана, – сказал Роджер.

Залезли многие, но конечно не все, хотя и поняли:

– Получать придется в три-четыре раза больше обычного матроса.

– Если боюсь высоты, но согласен быть артиллеристом – мне сколько вы будете платить?

– Чего больше, я не понял? – ответил этот неизвестно чей резидент.

– Я имею в виду пока что только деньги, – сказал Иван.

– Что еще ты мог вообразить? – спросил Роджер.

– Звание.

– Какое звание?

– Обер-лейтенанта.

– Ты немец?

– Нет, но слышал: уже есть и русские лейтенанты.

– Как, ты говоришь, тебя звать?

– Иван.

– Мил человек, Иван, чтобы быть лейтенантом надо знать звезды, ибо в море кроме них больше нет друзей у матроса.

– Так я знаю, где находится Полярная Звезда.

– Уверен? А если уверен, при случае проверю.

Думали, никто не прыгнет с третьей вышки, но как только сам Незнаю показал пример, прыгнув с нее прямо вниз головой, так полезли почти все, но прыгнул сегодня только один Степан, но и то только ногами вперед и предварительно помолившись на коленях. И стал первым кандидатом, как было констатировано:

– А бомбардиры, али в боцмана, а также есть надежда стать прапорщиком.

Когда Степан поздней ночью рассказал Софье о её надменной затее, то получил радикальный ответ:

– Ай доунт ноу.

– Что-с?

– Я ничего не знаю об этом инциденте.

– Не может быть! – очень удивился Степан, – ибо возникает закономерный вопрос: кто это, если не ты организовала?

– Так Петруха, наверно, – ответила Софья, – ему делать-то, чай нечего, вот и мучается дурью.

– Почему?

– А каки у нас матросы, если не токмо плавать, но ходить умеют только напившись допьяна.

– Да?

– Да. Хотя, как ты правильно говоришь, возникает неразрешимое противоречие. И кстати: он разговаривал на чистом русском языке?

– Абсолютно, даже с матом, правда, не часто.

– Не часто это наоборот подозрительно.

– Да?

– Да.

– Я тоже так думаю.

– Вообще, я думаю, – сказала Софья в голом виде, практически, наливая два бокала вина, которое привез Петруха из Амстердама всем своим друзьям и родственникам, иногда даже простым знакомцам, как-то:

– Какому-то хрену Меньшикову.

– Действительно, – сказал Степан, – если это ваш денщик, или еще хуже: адъютант, то и таскайте его всегда за собой, чё иво в Москве-то оставлять, как соглядатая – наблюдателя. А?

– Бэ.

– В каком смысле? – удивился Степан.

– Я говорю, надо было свово чека ставить в денщики к Петрухе.

– Да?

– Однозначно.

– Я в то время думал о своем – твоем Семеновском полке, а это чисто административная полицейская работа. Я, – я повторил Степан, – ей не обучен.

– Найди себе напарника, который будет отвечать за эту контрабанду. Есть такой?

– Так не знаю.

– Вот этот Незнаю, которого ты вчерась встретил в кабаке.

– Рядом.

– Да, рядом, у игорной стенки в железку.

– Не думаю.

– Почему?

– И знаешь почему? Он нас облапошит. Ушлый, я тебе скажу, парень!

– В карман к нему руку не засунешь?

– Однозначно, я даже за пазуху не смог к нему залезть, чтобы спереть драгоценные золотые часы.

– Наследство?

– Да, бабушкино, наверное, цены необыкновенной.

– Зря не украл.

– Не мог, говорю тебе, царица.

– Наедине ты мог бы обращаться ко мне, как-то иначе.

– Как? Сафьяновые сапожки?

– Чё ты плетешь-то! Какие еще на хрен, сафьяновые сапожки, зови просто…

– Подожди, подожди, я догадаюсь сам! – Степан встал, прошлепал босыми ногами к столу, накрытому как на свадьбу практически, выпил немного, налил и Софье, и подал с заветным словом:

– Пир-рат-рица.

Она была рада, что окаянный, а догадался!

Решено было, что Степан будет и полком командовать, и в Веселом Роджере прислуживать, чтобы понять, наконец:

– Что, собственно, происходит?

Александр доложил Петру, что:

– Немного недоволен его недоверием.

– Что не взял тебя с собой в Роттердам? – спросил Петр, пока что безуспешно пытаясь выточить на станке куклу, чтобы закрепить ее на носу первого русско-амстердамского 58-ми пушечного трехмачтовика.

– Зачем ты ее опять точишь, мин херц, как будто хочешь наделать целый женский батальон? Или думаешь, столько кораблей у нас будет?

– Рожа ее мне почему-то не нравится, – ответил Петр. – Нет в ней ужаса, как перед богом войны. И да:

– Так чем ты недоволен?

– Я, между прочим, прыгал в воду еще в детстве.

– С какой высоты?

– А ты думал, что с небольшой? Поэтому не пригласил меня на испытания?

– Я не проводил никаких водных испытаний, – ответил Петр.

– Не понимаю смысла делать для меня инкогнито, – ответил Алекс.

Но в конце концов они оба выяснили, что не проводилось никаких водных процедур для отбора команды под знамена Веселого Роджера.

– Что же это тогда получается? – спросил, наконец, Петр, усевшись верхом на табурет, сделанный своими собственными руками. Кто-то ишшо, что ли здесь правит, кроме меня?

– Да, это вопрос.

– Два, может быть, даже три вопроса, здраво рассудил Петр, – это может быть Софья, моя Евдоха, а также, Анна Монс, если оказалась, несмотря на твои предупреждения, шпионкой Карла Двенадцатого.

– Нам надо создать свой спецназ, – сказал наконец Петр, когда выточил еще три куклы.

– Так-то бы да, – ответил Алекс, но кто будет им командовать?

– Да, ты прав, мы с тобой всегда заняты зарубежными командировками.

– Тогда кто? Кстати, прошлый раз ты меня не взял, мин херц.

– Не возьму и в этот раз, дорогой мой.

– А! понял, понял. Тогда, мэй би, сыграем.

– Во что, в дурака?

– Только в покер, ибо я должен хоть когда-то иму научиться.

– Зачем, милый друг?

– Дак, в Амстердаме, чай тока в покер и играют, ха-ха.

– Ты спутал, милый мой, в Роттердам, а также и в Амстердам, поеду я, а не ты!

– Разумеется, но в рамках операции Инкогнито, или как вы ее назвали сами:

– Незнаю, – поедете вы, но как будто я.

– Ага-а, – Петр потер переносицу, – не помню только, когда я успел назвать это мероприятие словом, которого не знаю.

– Значит, это мне только показалось. Будем назвать ее просто Инкогнито.

– С чего начнем?

– Будем репетировать подпись. Ты умеешь как я подписываться?

– Нет.

– Ну, ничего, научишься, зато я уже умею, как ты.

– Покажи.

– Вот смотри рубль, на нем чья подпись?

Петр вгляделся.

– Не моя, – ответил он.

– Чья же еще тогда? – удивился Александр.

– Ромодановского.

– Больше никаких Ром – Рюриков.

– Это кто сказал?

– Дак, ты и сказал.

Петр опять потер лоб.

– Как бы нам не запутаться, – сказал он.

– Вер-р-на! – рявкнул Александр. – Поэтому мы и будем всегда – по крайней мере очень часто – находиться в разных местах. Подпиши свое согласие.

– Что это? – удивился Петр.

– Кровь.

– Чья?

– Моя.

Петр добавил своей, и они выпили эту смесь, разбавив ее для обеззараживая самогоном.

– Вкусно? – спросил Алекс.

– Очень вкусно, – ответил Петр.

– Ты говоришь, как чукча, отведав загнанного оленя.

– Я чукча?

– Да.

– Да я тя сейчас вот этой саблей зарублю, как поросенка.

– Давай, – и Ал тоже вынул шпагу, – я уже умею фехтовать.

– Как кто?

– Как черный крылатый дракон кесаря – хересаря Федьки Ромы.

– Ты хочешь иметь такой же герб? – спросил Петр, и тут же сам ответил: – Это невозможно.

– Почему?

– И знаешь почему? Такой же нельзя, лучше не придумаешь, а хуже нет смысла.

– Хорошо, я подумаю, ибо мой герб – это твой герб.

– Черный дракон на красном поле?

– Какое поле – это не важно, лишь бы он умел летать.

– Верно замечено, главное, чтобы был с крыльями.

– И с двумя головами.

– Разумеется. А с другой стороны: что это значит?

– Все будут думать, что ты там, а я-то, как только нам известно, буду здесь.

– Вот если бы кто умел писать здесь, поэты какие-нибудь, они бы может и могли поверить, что такие вещи возможны в нашем лесу, а нам это недоступно.

Петр спросил, есть ли еще какие-нибудь новости.

– В этом мире? – ответил Алекс.

– Что-с? Впрочем, да, есть одна или две.

– Что это значит, одна или две? Новостей может или одна, или две. Неужели бывает так, как ты поведал?

Вот сам посуди, проповедали про Федьку Шакала, что де он не может разобраться, где секс, а где уже насилие.

– Серьезно?

– Да, в кабаке рассказывал сам, что трахал свою Матрену – очередную девку со скотного двора, и визжала она от радости, прямо на месте.

– Не отходя от подоконника?

– Ты знаешь?

– Просто слышал, что Федька Шак любил трахать всех сзади и особливо, чтобы руками и головой они лежали на подоконнике.

– Да? Я вот так, в прямом эфире, этого никогда не слышал. Значит, правду говорят, что он видит их когда трахает не в богато убранной даже простынями постели с балда-хином, а на плахе.

– Да, я тоже думаю, что для Некоторых в этом различии нет большой разницы.

– Вот теперь сам думай, – сказал Алекс, есть в следующем случае новое, или это тоже хорошо забытое старорежимное самодовольство.

И он рассказал, что на Москве – Реке появился Дельфийский Оракул, и все высокие приказные чины к нему ходят, чтобы засвидетельствовать.

– Что засвидетельствовать, своё почтение? – не очень удивился Петр.

– Если бы, мин херц, но они ей верят.