Текст книги "Петр Первый"

– Как богу, что ли? – ахнул и Петр.

– Не знаю, но говорят, что больше. В том смысле, – добавил Александр, – что бога мало кто понимает, а ее почти все.

– Эта дама отвечает на все вопросы? – спросил Петр.

– Только на один.

– Вот так, значит, и имеет такую популярность? И да: они спрашивают:

– Правда ли это?

– Да? Но только в одном случае.

– А именно?

– Она проверяет пароль сообщений.

Сам Петр по совету Шереметьева, как военного почти от рождения решил придумать хоть что-то, что выделяло бы его, как возможного будущего царя, и через Федьку Рому был принят закон о:

– Необходимости шифровать все государственные сообщения.

И произошло то, что должно было произойти: все начали придумывать шифровки, понятные только им, а еще точнее:

– Появились мастера по подделке тугаментов, которые и стали называть Паролем, или секретным сообщением. – Вот так, что даже понять пояснительную записку уже:

– Думать надо!

– Да, – сказал Петр, мне был дан очень правильный совет в ответ на вопрос: чтобы такого придумать нового, чтобы начали всерьез думать:

– А уж не действительно ли это наш новый будущий царь – ампир-атор?

– Да, ты, мин херц, заставил людей думать, и более того, до такой степени, что они сами – без пифии на острове – не способны отличить правду от лжи. И чтобы ты больше не удивлялся, поясню, что именно она делает.

– А именно?

– Она, как я уже заранее резюмировал, взвешивает послание.

– Но зачем?!

– Грит:

– Правда и ложь весят по-разному.

– Узас-с! Неужели это правда?

– Вот, мин херц, все и задают этот же самый вопрос.

– Ей?

– Нет, себе, и идут проверять.

– Что, проверять, тайну иё магии?

– Именно, именно, друг мой. Неужели и вы поверили в правду этого, кажется, нарочно придуманного взвешивания?

– Нет, только наполовину.

– Дак и все тоже так: только наполовину, почему и прутся даже в очередях к ней на остров.

– Так ты к чему всё это рассказал мне.

– А ты сам как думаешь?

– Занял мне очередь уже на этот амстердамский секс – прием?

– Ты думаешь, она из Амстердама?

– В том смысле, что когда-то и Амстердам вместе с Роттердамом в придачу были для нас другой галактикой.

– Тогда откуда? – не понял Алекс.

– Думаю-ю, да, думаю, даже уверен, что эта дельфийская пифия есть не кто иная, как самая почти простая дура деревенская.

– Почему?

– И знаешь почему? До такой хренопасии может додуматься только человек, стремящийся, да, но стремящийся увильнуть в обратную сторону. Она тянет нас в прошлое, в доисторическое прошлое.

– Ты хочешь, чтобы я нашел чека, так сказать, отборного киллера, который бы успокоил ея навеки.

– Так-то бы да, но сначала надо выяснить, каки у нее помощники.

– И отдать потом всех скопом, – Алекс показал охгромными лапами ком снега, а может быть, и грязи, – отправить в Сибирь.

– Почему в Сибирь, – слегка возразил Петр, – намного лучше отправить их всех в Неизвестность-ть-ь!

– Да, сэр, – оговорился Алекс, сам не зная еще что на что, – но это опять надо искать, где, собственно, эта Неизвестность находится?

– Хорошо, придется плодить ученых, – согласился Петр. – Но где их взять?

– Запишем человек десять наугад, а там видно будет.

– Лучше двенадцать, али даже тринадцать, чтобы как в Библии: всё было по-честному.

– Но где их взять, ума не приложу?

– Говорят, в нашем Суздальско-Владимирском лесу развелось полно разбойников. Объявим на них охоту. Да и сами съездим наудачу.

– Почему именно из разбойников ты хочешь сделать ученых, сэр, – второй раз оговорился Алекс.

– Во-первых, они уже учёные – раз решились идти не только против Государства Российского, но и вообще против всех, и во-вторых, перед судом, а тем более плахой – не отвертятся!

– Логично, более того, очень, очень умно сказано, я бы никогда до такого почти дельфийского мнения не дошел, а если бы и дошел, то и только к глубокой старости.

– До старости еще дожить надо.

– Вот я и говорю, что лучше дожить до старости дураком, чем быть учёным.

– Да?

– Да, сэр, так считают не только некоторые, не только многие, но так думаешь и ты сам, верно?

– Дак, естественно. Ибо какой смысл переться против природы? Умнее нее все равно не станешь. Тем не менее, не только дураков хватает, чтобы быть учеными, но мы найдем и тех, кто вынужден будет смириться со своей участью.

– Да, мы сделаем им предложение, от которого они, разумеется, захотят отказаться, но не смогут.

Ну, и значится, так как очередь на остров к колдунье – пифии оказалась свободной только в будущем, и хорошо, что не вообще в будущем, а только в будущем месяце, то и решили, во-первых, поехать за настоящими учеными в Суздаль Владимирский.

– Честно, – сказал один князь, когда они приблизились к сплошному валу леса, – его здесь больше, чем земли.

– Вот ду ю сей? – спросил его Петр хотя и по-нерусски, но всё равно с Амстердамским акцентом.

– Их бин князь Василий Голицын.

– Будем знакомы, – вяло ответил Петр, понимая, что воспитанный русский хомо сапиенс никогда не полезет первым со своей плешивой оценкой не только леса, но и вообще любых внешних обстоятельств. И добавил: – Поймайте мне, пожалуйста, лису.

– Так-то бы, да, но я, к сожалению, не знаю, вот из ит лиса?

– Странно, – пробурчал Алекс.

– Как вы думаете, князь, – обратился к Голицыну Петр, – абармоты уже знают о нашем приближении?

– Думаю, знают.

– Откуда?

– У него есть шпионы в их армии, – сказал Федор Ромодановский.

– Тогда, может быть, он и сам шпион этих разбойников? – спросил Петр, пристально посмотрев на Голицына.

– Может быть, его арестовать? – спросил кто-то.

– Нет, – ответил Петр, – наоборот, я назначаю его Президентом Академии Наук, первыми учеными академиками которой будут пойманные сегодня разбойники.

– Зачем?! – прошептал Александр.

– У нас пушки есть? – спросил атаман. Многие – если бы захотели – могли узнать в мужественных и приятных взору чертах его лица, сейчас скрытого зелеными дубовым ветками, Веселого Роджера, только недавно выводившего свой парусник на многоводные просторы Москвы-реки и её Яузы.

Неужели это один и тот же человек? – мог бы спросить тот, кто так подумал.

Но никто не спросил, потому что никто именно так не подумал.

Василий Голицын, посланный Петром на разведку с небольшим отрядом в пять человек, и со словами:

– Если вас поймают и сожгут на костре, то будет лучше.

А Меньшиков добавил:

– Если вас будет меньше.

– И действительно, – сказал Борис Шереметьев, – в случае чего сдадитесь.

А Голицын возьми да ляпни:

– Я так и сделаю.

– Ничего страшного, если и сделаешь, – сказал неожиданно Петр, – в случае чего у нас будут свои люди в их армии.

– Заодно подберешь там наиболее подходящих людей для будущей академии наших художеств в области кораблестроения особливо. – И добавил:

– А также высшей математики относительно звезд.

А также и вообще ее теории во взаимодействии с физикой Ньютона.

Едва Василий и с ним еще пять архаровцев вошли в лес, как очень удивились:

– Здесь очень страшно, – сказал один. Это был Василий быстроногий, как он сам давно решил называть себя, но только сейчас, войдя в этот лес, решил объявить всенародно, так что Василий Голицын вынужден был ободрить его:

– Слышь ты, олух царя небесного, у меня пистоль, побежишь, пристрелю, не задумываясь об ответственности перед твоей покровительницей.

– А точнее, – ответил Василий Мелехов, – просто из ревности.

– Здесь не место для интимных признаний, – сказал Василий Голицын.

– Скорее всего, – ответил Мелехов, – мы о разных принцессах подумали.

– Если мы выйдем отсюда живыми, ты у меня за всё ответишь, ибо точно знаю: тебя, сукина сына, видел намедни еще в прошлом месяце, прыгающим в окно прямо со второго этажа.

– Это было не то окно, о котором вы думаете. А, впрочем, какой это был сад, яблоневый или из груш?

– Вишневый, вишневый, – глухо проворчал Голицын, заметив, хотя и поздно уже, шевеление веток. Ибо слышал звон, но так и не успел понять, где он.

Сразу десять человек – не меньше – спрыгнули на них сверху, и в полумраке леса сверкнули натуральной радугой наконечники их стрел, уже вложенные в натянутые луки.

– Илиада натюрлих, – только и мяукнул Вася Голицын, – ибо вышли они неожиданно для рассуждающих о мире, и совсем забывших о войне. – Но я не сдамся! – почти неожиданно для самого себя рявкнул удалой любовник царицы Софьи из клана Милославских, и вынув шпагу – встал в позицию.

Тут выступил вперед здоровый парнина. В нем была заметна женственность и природная благородная осанка. Впрочем, как это ни странно, осанка разбойника с очень большой дороги.

– Опустите луки, уберите стрелы, – сказал он, – я лично проверю, как учат стольников, окольничих и других бояр военному ремеслу.

Они ударились несколько раз лезвиями, и предводитель разбойников провел Васе тот же самый зарубежно-амстердамско-нидерландский прием, но в неизвестном еще местному цивилизованному миру исполнении.

Он не стал колоть из-за спины, а просто переложил шпагу из правой руки в левую, и ударил – о ужас, если бы кто видел из любивших Василия цариц и царевен и других будущих принцесс – по жопе.

Да так сильно, что пусть и не взвизгнул, как рассказывали завистники, но точно: чуть не заплакал от боли, не поняв еще толком, что этот удар является к тому же обидным.

И в-третьих, что Василий решил оспаривать до конца жизни: он выронил шпагу.

Все засмеялись.

Но шпагу раньше противника успел подхватить другой Василий – Мелехов, он ударил по шпаге противника, и предложил продолжить, как он выразился:

– Эту ахинею. – Но тут ему показалось, что этот человек знаком ему, и это небольшое замешательство тут же решило исход и этого поединка: клинок незнакомого знакомца тронул его горло даже до крови.

– Вы не теряете времени, – сказал Василий Мелехов, и сам отдал шпагу ручкой вперед.

Во время ужина у костра Голицын всё пытался сказать, что:

– Вы от нас ничего не добьетесь, и знаете почему?

– Да, мы ничего не скажем, – поддержал его Василий.

– Конечно, – высказался и атаман. – Вы сами всё расскажете. Останавливать придется.

– Никогда! – рявкнул Голицын. Он обнял руками голову, ибо странно:

– Никак не удавалось вспомнить, зачем они сюда пришли?

– Проводите его первым в опочивальню Пифии, – сказал рослый Незнакомец.

И Василий не мог думать ни о чем другом, как только:

– Это один и тот же человек? – но не мог даже додуматься в это время: кого с кем сравнивает. Ясно, что Веселого Роджера, но с кем его можно сравнить, вот в чем закономерный вопрос?

– Василий, ты с детства мечтал стать кем? – спросила Пифия.

– Мы где, на необитаемом острове?

– Увы, но твоих вопросов здесь никто не поймет.

– Как я тогда смогу что-то узнать, если не буду спрашивать? – удивился Василий.

– По вопросам своим узнаешь себя.

– По вопросам?! – очень удивился Василий.

– Прости, прости, я спутала, по ответам, конечно.

– Пифия, которая путается в вопросах и ответах, – усмехнулся он, – это мне нравится. – Он поднялся и хотел двинуться к ней, поближе, но сделав один только шаг провалился в бездну.

Голицын запомнил только одно:

– Пифия показала ему вещь, с одной стороны которой была Невидимая Точка.

– Так, что это была за точка? – спрашивали его ребята, с которым Василий ходил на это дело, и с ними же вышел.

Хорошо, что Петра уже не было на месте с его охотничьим войском, а то бы неизвестно, что и отвечать пришлось.

– Верно, – ответил второй Василий, Мелехов, – никто не поверил бы, что мы там были.

– Я и сейчас не верю, – сказал один из пятерки десантников, которых всего было шесть, если не считать самого князя, который резюмировал:

– Будем надеяться, что Петр забыл, что посылал нас в лес на этой охоте.

– Действительно, – сказал еще один из группировки, – если не дождался – значит разуверился.

И не могли они даже предположить, что Петр ждал у этого Владимирско – Суздальского леса месяц. Сказал, как сделал:

– Месяц не уйду, чтобы знать точно: так и не вышли.

– Зачем? – спросил Ромодановский.

– Чтобы перед собой не было стыдно: хотел создать Российскую Академию Наук, но не ждать же, действительно, больше месяца даров этих научных.

Но целый месяц проводили возле этого леса учения.

– В лес бы войти? – сказал вопросительно Шереметьев.

– Нет смысла, – ответил вместо царя Александр Меньшиков.

– Почему?

– С деревьями придется сражаться, а они, как говорится, вместе с листьями всегда в большинстве.

Пришлось помолчать.

– Очень опасно, – разрядил обстановку Петр. А здесь мы будем считать, что перед нами Троя, и хоть когда-нибудь, а взять ее придется.

И таким образом два полка, сначала Преображенский, а потом вызвали и Семеновский строили укрепления напротив леса. Но скоро опомнились, и вторые полмесяца бились друг с другом, да так сильно, что Степан, например, вернулся домой к Дуне Тонкопряхе, с перевязанной башкой.

Так и было ему сказано:

– Ты голову-то, мил херц, хгде потерял? – спросила Евдокия.

– Дак, на месте, слава богу.

– Это, – она потрогала нахлобученные на его голову тряпки, – башка.

– Да не беспокойся ты так, ибо связь осталась прежняя не только иё с руками и ногами, но и с остальными членами.

– Да?

– Да.

– Тады присаживайся.

– Раньше ты говорила: марш в кровать.

– Да?

– Ты тоже, что ли была на войне, если никак понять ничего не можешь с первого раза?

Таким образом, все приличные люди, которые оставались в Москве, боялись – печалились только об одном:

– Как бы ни проговориться на балу – тем более в дыму курева, хрен знает из чего сделанного табака, что все всё уже знают о поражении Петра под Суздалем. Хотя и не проиграл вроде ничего, а всё не то, ибо.

Ибо никаких – как из Амстердама – подарков не припер вовсе. А ждали, как всегда не на щите, а:

– Под щитом, с караваном отбитых у архаровцев соболей, лис и других белок.

– Опять проигрался в пух и прах, – как донес благородному стрелецкому народу Федька Шик с нового помоста, где покоился большой топор на не больно кому нужной плахе.

– Как?! – очень удивилась одна практически никому не известная барышня. – Неужели никому не привез подарков?

– Более того, – поднял вверх руку с помоста Федор, – теперь сами будем добывать себе пропитание, как на войне.

– Вы это серьезно? – спросила девушка, в которую переоделась сама Софья, считавшаяся почти что в монастыре.

– Не поверите, но мы теперь можем ловить в лесу не только зайцев и лис, но и…

– Но и? – улыбнулась молодая леди. – Рабов? – добавила она, не снимая с лица улыбки.

– Да, но только с присказкой, – добавил парень: – Не меньше двух.

– Одного себе, а другого придется отдать боярину?

– Этого еще не хватало, ибо если еще и боярину платить такую же дань, то себе никогда ничего не останется.

– Значит, только царю? – спросила дама.

– Да, надо ему зачем-то.

– Зачем, не узнал?

– Дак узнал, естественно: Питер будет строить.

– Но это вряд ли, не дадут амстердамцы заодно с роттердамцами.

– Шведы, что ли? Дак вот все пойманные разбойники – что не наша половина – и будут с ими воевать до полной победы, чтобы уж лечь там в болотах – так навсегда.

Федор Шак забыл, что перед ним Софья, и потащил ее за помост к забору. А она подумала, что прикинулся дураком-то, и ну быть его по горбатой спине, в том смысле, что:

– Сошлю тя звонарем на колокольню Ивана Дурака.

Но устоять не смогла, несмотря на то, что был шанс:

– Из-за деревьев всё равно будут подглядывать. – Все равно – значит, будут, даже если никого нет. Ибо:

– Свято место пусто не бывает:

– Есть зрелище – будут обязательно и зрители, – как говорил Вилли Шекспи. Ибо хотя это две вещи несовместные, но и находятся они:

– Кто в Кремле, а кто и за её воротами. – Имеется в виду колокольня Ивана Великого – 81 метр.

– Я вверху, а ты внизу.

– Наоборот.

– Наоборот наоборот?

– Именно.

Ну, и значится, вышло как надо, как минимум трое за ними подсматривали. Так-то бы можно подумать:

– Как это подсматривать, прямо на площади, что ли?

Дак, естественно, ибо и увеселительные заведения, и лес всё еще всегда были рядом, как в древности, как туалет:

– Прямо в палате, – только и вся разница по сравнению с Амстердамом, что у них всё искусственно, а у нас натурально, от природы.

Как у Робин Гуда в лесу. Только он вообще ничего хорошего не делал, а здесь хоть плаху возвели. Но зачем?! Пока никто не знал.

Не знали, боялись, а всё равно не могли удержаться, чтобы совместить приятное, очень приятное с ужасным. Да, смерть ужасна, ибо никто не может понять иё смысла. И более того:

– Даже если есть смысл, почему он никому непонятен?!

– Те, кто был Там, рассказывают, что видели Невидимую Точку, – сказал Федор Шакло-витый.

– Ты не Шакло, а трепло, – ответила Софья, – как они могли видеть Эту Точку, если сообщают, что она невидимая?

– Ну-у, я не подумал, что это невозможно.

– Да?

– Да. И знаешь почему? Чувствую, что она есть.

– Может и не должна быть, но есть, или просто: есть? – спросила Софья Великолепная.

Она – или кто-нибудь еще – возможно из любовников – друзей – придумала это слово – словосочетание, которое не смог превзойти Петр, ибо Великий – это не то, что:

– Великолепный.

Как говорится:

– Велика Ивановская – как кремлевская колокольня – да толку не видно, что много от нее.

Петр думал запретить это соревнование на прозвищах, но как? Как это сделать, если Великолепная не имеет смысла претендовать на первый пост в государстве, а только на:

– Быть первой по таланту.

– И знаешь, что сказал Федор, они узнали, что существует разрыв времени.

– Вранье, ибо кто они? если у Пифии был один кто-то, скорее всего, правда, Голицын.

– Василий или Борис?

– Так Василий, естественно, он ходил с Петром За Зайцами во Всего-дичи.

– Вот и видно, что это, как минимум, не совсем правда, ибо одно из двух: или он никогда не был тебе другом, или не видел Невидимой Точки. Более того, как ее вообще можно видеть?

– Это ты спросил? – удивилась Софья. – Ты сам же мне сказал, что кто-то ее, эту Невидимую Точку видел.

– Я? Если честно, сам не знаю, зачем это сказал, так с языка сорвалось.

– Ты зачем приперся?

– Их либэ дих.

– Я это уже слышала. Более того, слышу почти каждый божий день.

– Да?

– Что здесь противоестественного? Я же ж очень красивая.

– И умная, – добавил он.

– Ну, это-то, естественно, все и так знают.

– Как так, без секса, вы имей-ете в виду?

– Ладно, хрен с тобой, встань с колен и пройди к пирогу с сыром, как в Гренландии.

– Никогда не слышал о такой стране, – сказал Владимир.

– Я сказала в Гренландии? И заметь, парень, это не описка, а природная страсть к перво-открытиям.

Впрочем, считай, что я имела в виду, как все Амстердам, и максимум с его придатком Роттердамом. Ты согласен?

– Я не успел запомнить, что вы процитировали, – ответил он, и добавил: – Прошу садиться, ибо не привык есть один, а в присутствии дамы – тем не менее.

– Тем не менее? – переспросила Софья. – Ты, чё, в Заграницах уж успел побывать после нашего прощального утра.

– Напрасно вы считаете, что мы знакомы, – сказал Владимир, и силой усадил даму рядом с собой. Но потом опять встал и пере-тащил ее на противоположную сторону.

– Это зачем? – спросила она.

– Будем вести дипломатические разговоры.

– Я так и думала, что ты не просто так припёрся!

Пришел сообщить, что стал князем, по крайней мере, стольником?

– Дак, я и говорю, что вы за другого меня принимаете.

– Брось, брось дурить, я тебя хорошо помню, ты лазутчик Дуни Тонкопряхи.

Они выпили некрепкого полу-сладкого вина и съели по хорошему куску пирога с сыром, помидорами и еще не червивыми маслятами, – а то, бывало, прешь их на себе целую почти мерную, а они на ходу уже угощают червяков.

– Чем?

– Дак, собой, естественно.

– У тебя, как и раньше, на уме одно людоедство.

– Это ошибочное мнение уже оспаривается международным сообществом, – сказал Владимир.

– Сообществом чего, то есть кого, я имею в виду? – спросила Софья. – Сообществом друзей высшей математики?

– Никакого мата я больше не использую, – ответил парень, ибо наша Пифия никаких слов, кроме относящимся к овощам и фруктам использовать не рекомендует.

Глава 9

– Никаких слов, кроме относящихся, – повторила Софья, и поспешно добавила: – Так ты что, хрен ползучий, из леса, что ли, явился таким запыленным?!

– Именно, именно, красота моя толсто-жопая.

– Вот так говорить можно?

– Как, толстая жопа? Хорошо, я выдам тебе секрет некоторого похудения, и всё, как у амстердамских леди.

– У них как?

– Несоразмерно.

– Это в каком смысле, голова больше жопы, что ли?

– Да, и знаешь почему?

– Нет.

– У них вокруг головы аура, видимая невооруженным глазом, но не всякому не только свинопасу, а даже моряку военного флота.

– Что ты несешь, что ты несешь, у нас нет никакого военного флота.

– И более того, никогда не будет, если ты не назначишь саму себя адмиралом.

– Я?

– Прошу прощенья, оговорился: Веселого Роджера.

– Отлично, вот мы, наконец, добрались до истины. Ты за этим пришел?

– Дак, естественно.

– Я такого графа не помню, – сказала Софья. – Или ты не уполномочен раскрыть его имя?

– Не только не уполномочен, но я и сам его точно не знаю, но все зовут его:

– Веселый Роджер.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – сказала Софья Великолепная.

– Почему? – Веселый Роджер, – это сам Петр.

– Да? – не думал об этом.

– Или, по крайней мере, его двойник.

– Двойник, у него есть двойник? – удивился Владимир.

– Я не вижу в этом деле ничего удивительного, – сказала Софья, – ибо сама ищу – как это по-русски? – двойницу, что ли.

– Давно бы сказала.

– Сам бы пошел, что ли?

– Да, это была бы неплохая идея, как говорят сейчас в Ассе.

– В какой еще на хрен Ассе?

– В Ассамблее, прокуренной на корню.

– У тебя есть кто-нибудь на примете? – спросила Софья.

– Дак, есть, но я ведь не князь, не боярин, даже не окольничий, и более того:

– Не стольник.

– И что?

– Хорошо сказано: и что? Знакомых у меня не то, что нет, но мало осталось среди хомо, избранных богом, как-то:

– Ты уже говорил: князья, бояре, и тому подобные одиозные личности.

– Я не могу вот так ни за что сделать из тебя стольника, но могу выдать грамоту, что стольником ты являешься.

– Поддельную?!

– Ты чё испугался, а?

– Что половина дарственных грамот поддельные?

– Больше, намного больше, мил мой друг, Владимир.

– Не верю!

– Ну, что это за мело-драма из Ньютона.

– И он писал их?

– Их? Может быть, я спутала с Шекспи-ром?

– Кому бы другому поверил, но не вам, мил человек, принцесса. Если будет тугамент – соглашусь, найду тебе подмену – спасительницу.

Медиум:

Они привязали сзади хвосты, а на лицах нанесли две специальные полосы.

– Поэтому их стали называть черти полосатые?

– Верно, верно, мил человек!

– И да, – сказал Петр, – ты узнал разницу между Веселым Роджером и чертями этими полосатыми?

– Нэ успэл.

– Чё ты шепелявишь, зубы лечишь, что ли?

– Учу персидский.

– Зачем?

– Намедни ты ляпнул, что пора узе воевать с Турцией.

– Я чё-то забыл с какой стати, нам это надо?

– Им надо.

– А! Это хорошая идея, а за это они нам построят флот?

– Точно.

– Будет что-то среднее между английским и русским.

– Русского флота еще нет.

– Значит английский надо разделить на два – это и будет наш флот.

– Хочешь быть адмиралом?

– Хочу генералиссимусом.

– Вот из ит?

– Итс бест.

– Это по-турецки?

– Ты сам-то как думаешь?

– Я? Я понимаю.

– Инпенгао.

– Вот из ит?

– Это сэндвич.

– Из чего и чего? – я не понял. – Из Турции и Швеции?

– Бинго.

– А это что?

– Имеется в виду, мы додумались до истины, хотя с первого взгляда кажется, что мирно жить лучше. Мы должны, как в Амстердаме, воевать с предрассудками.

– Не наоборот? И да: сначала мы должны разобраться здесь с Веселым Роджером. Ума не приложу, кто это.

– Скорее всего, это Софья, не может удовлетвориться поражением, – сказал Александр Меньшиков.

– Есть некоторые противоречия, – сказал Петр Первый.

– Да, сэр, я вас слушаю. Пойди туда – не знаю куда?

– Пойдешь в лес и спросишь – узнаешь, кто это Веселый Роджер на самом деле.

– Я знаешь, что думаю, друг мой, надо самому стать Веселым Роджером, чтобы точно узнать, кто это.

– Хорошая идея, так и сделаем.

– Сделаем?

– Да, если ты устанешь, я подменю тебя на выходные.

И Алекс пошел в лес, прихватив с собой по пути Анну Монс в качестве эмоционального прикрытия.

– Петр знает, что я иду с тобой? – спросила благородная иностранка.

– Я и есть Петр, – вяло махнул рукой Алекс.

– Ты уверен?

– В чем и в чем?

– Что он не против.

– Если я Петр, то в одном я точно уверен: ты не против.

– Какое второе ваше оправдание?

– Что вы сказали?

– Я говорю, какое второе оправдание?

– Ах, второе!

– Честно?

– Только честно!

– Ты не поверишь, забыл.

– Верю, но, надеюсь, вспомнишь.

Медиум:

– Потешные полки – это полки Софьи и Евдокии – Дуни Тонкопряхи, – сказал Петр Первый.

Александр взял с собой не только Анну Монс, но и Владимира Бровкина, как стольника, рекомендованного ему Софьей.

– А при чем тут Софья? – спросил Петр.

– Ни при чем.

– Тогда зачем ты мне об этом сказал? Чтобы я себе это представлял?

– Ни в коем случае не надо заниматься мазохизмом, а только быть им.

– Хорошо, иди, я об этом подумаю, – сказал Петр, понимая, что никогда не сможет понять того, о чем думает его сестра Софья. А так-то было бы неплохо воровать у нее некоторые мысли и образы.

– Почему мы идем туда, а не туда? – спросила Софья, когда Владимир предложил, никого не спрашивая, повернуть налево.

– Я сказал Софья? – Ну, даже если это написано не совсем пером, в том смысле, что почти совсем не пером, так как она, эта леди, которая шла позади двух гладиаторов Алекса и Владимира, как раз думала об этой возможности:

– Представиться местным обломам Софьей.

– Ты знаешь, – как раз обратился к ней Алекс, – я тут подумал, что тебе лучше не раскрывать здесь в лесу своего иносранного – прошу прощенья, но они поймут это твоё преимущество именно так – происхождения.

– Да, – понял мысль Александра Владимир, – называйся своим настоящим именем.

– Софья?

– Что?!

– Как?

– Впрочем, именно это простое имя я и хотел назвать, – сказал Александр.

– Я об этом подумаю, – сказала Монс.

– Впрочем, я боюсь, они не поверят, что Софья говорит с амстердамским акцентом, – сказал Владимир.

– Софья не русское имя, – она должна говорить с акцентом, – сказала Анна Монс.

– Вообще многие считают, что все цари и царские дети иностранцы, – сказал Владимир, – так что особенно играть не придется.

– Значит, давай еще раз разберемся, – сказал Владимир, – он Петр, ты Софья, я – кто я тогда?

– Ты имеешь в виду, что мы все должны быть из одной царской семьи? – спросила Анна Монс.

– Не перебор? – спросил Алекс.

– Они с другими вообще разговаривать не будут, – сказал Владимир.

– Почему, остальные для них не люди, что ли?

– Точно!

– Тогда ты будешь Василием Голицыным.

– Они его знают, он был здесь и даже пытался изображать из себя любителя фехтования, – сказал Владимир.

– Да? – удивилась Монс.

– Да, – ответил Александр, – но откуда ты знаешь, что Василий был здесь?

– Я тоже был здесь, – сказал Владимир. Он был уверен, что никто не сможет проверить, что он здесь не был, так как сейчас здесь нет никого, кто бы точно знал, что был в пятерке Василия Голицына, когда он сражался, точнее, пытался – хотел сражаться с Веселым Роджером.

Но Алекс решил наудачу разоблачить Владимира наугад:

– Ты эта, значит, да, был, но так получается, что на их стороне.

Владимир даже отшатнулся от такого предвидения – предположения.

– Я бы никогда не признался, даже если бы ты настаивал на своем предположении, – сказал он.

Но тут Анна Монс увидела заросли черники на левой стороне, и побежала.

– Ты куда?! – закричал Алекс.

– А что? Я хочу попробовать чернику прямо с куста.

– Там может быть засада, – добавил Владимир, но она продолжала бежать и бежать.

– Здесь могут водиться змеи? – спросил Алекс Владимира не очень громко. Но Анна услышала, но не побежала – побрела назад, но остановилась, сделав еще всего два-три шага, остававшиеся до первых синих кустов.

– Я люблю синий цвет, – сказала она, и добавила: – Пусть кто-нибудь из вас запомнит, что я намерена повесить в своем маленьком домике синие занавески.

– Маленьком?

– Да, но только чтобы стоял он возвышении, метров так 12.

– Почему именно двенадцать?

– Потому что двенадцать на двенадцать будет сто сорок четыре. А для непонятливых поясню:

– Я люблю смотреть свысока, на поднимающиеся ко мне маленькие фигурки.

– Петр длинный.

– Сверху все маленькие, как игрушечные слоники.

– Надо было рождаться высокого роста, – неожиданно для самого себя зло сказал Александр.

– Лучше быть маленькой, но иметь ноги бога, – сказала Анна после чего Алекс даже споткнулся и почти упал, по крайней мере коснулся пальцами земли, и согнулся в три погибели.

– Вот тварь, – подумал он молча, ибо вспомнил ее, когда это было давно, еще на шведско-амстердамской границе. И это было, как магия.

Мелькнула даже мысль:

– Не она ли на самом деле та пифия, про которую рассказывают, что это правда.

Они шли, шли и шли, пока не стало ясно:

– Нас никто не ищет, – сказала Анна Монс.

– Действительно, – сказал Владимир, – не лес, а настоящий парк.

– Что? – не понял Алекс.

– Я грю, не Шервудский лес, а Булонский. – И тут он хлопнул себя по голове: – Мы, наверное, идем не в ту сторону.

– Что? Что-с? – даже остановился Алекс.

– Да, – спокойно сказала Анна Монс, – я тоже поняла, что мы, наконец, пришли.

Но Александр не стал говорить, что уже намекал Владимиру на его местное знакомство. А, наоборот, решил спокойно посмотреть, что Владимир придумает дальше.

Но не успел, их окружила группа граждан непривычной обычному хомо сапиенсу наружности. Даже Владимир споткнулся, а Алекс, чтобы не упасть прислонился к дереву. Только Анна Монс стояла, как статуя Моны Лизы в неизвестном месте. Но и она была, как иногда говорят, не без изъяна:

– Анна не чувствовала языка, – как будто вот только что ей было предложено общаться с внешним миром с помощью бессловесной ауры. – Их окружили люди с хвостами и полосатыми лицами.

Так как их окружили только полукругом, то Владимир скоро воскликнул:

– Бежим-м!

И все, как проснувшиеся поросята помчались к реке. Индейцы – обезьяны за ними. Сначала все бежали молча, потом закричали, что:

– Корм может утонуть.

Ясно, что впереди река, понял Алекс. Он посмотрел по сторонам, но все были на месте, и бежали как на соревнованиях, почти не отставая от Владимира, который у самой реки – как только она стала видна не только в воображении, но и невооруженным глазом – свернул влево и исчез, а с ним и все остальные двое, Алекс и Анна.

Обезьяны остановились. Александр думал, что это игра по их загону, но теперь решил, что в этом лесу живет не одна банда, а две. По лицу Владимира было видно, что он прав: Владимир тоже был в недоумении.

– Кто это был? – наконец спросила Анна Монс.