Текст книги "Моя бесстрашная героиня"

Первые шаги в американской школе

Когда в октябре 1974 года мы приехали в Чикаго, еврейская организация помогла нам поселиться на первое время в гостинице Пратт в Ист Роджерс Парк. Это был второй месяц учебного года, и мы отдали своего сына в ближайшую штатную школу. Проучившись там всего 2 месяца, он наотрез отказался туда ходить. Главная причина этого решения состояла в том, что, совсем недавно приехавший в Штаты, он почти не говорил по-английски. Не желая прощать его неспособность общаться на английском языке, одноклассники не упускали случая словесно и физически поиздеваться над ним. Будучи единственным ребенком из семьи иммигрантов из России, он не мог рассчитывать на поддержку детей, говорящих на его родном языке. У нас и самих было много проблем с языком, и мы не строили иллюзий, что разговор с администрацией школы может принести какие-то плоды, тем более что травля имела место главным образом вне стен школы. У нас не было другого выбора, как срочно искать для него другую школу.

Во время нашего приезда в страну местные еврейские организации находили для вновь прибывших иммигрантов местных американских спонсоров-добровольцев. Для нас такими спонсорами стала семья, возглавляемая Лили и Эриком Баум. Лили Баум было 60 лет, она активно помогала отказникам, то есть тем, кому власти по разным предлогам не разрешали уехать из Советского Союза. Она также много помогала недавним иммигрантам из России устроиться в новой стране. Эта замечательная женщина помогла нам найти школу, где Саша успешно проучился последующие 7 лет. Благодаря ее усилиям Саша пошел во второй класс чикагской школы Anshe Emet. В этой школе, как и в предыдущей, он был первым учеником, который иммигрировал из бывшего Советского Союза. Он прошел через тяжелые времена первоначального отсутствия знания английского языка, но в конечном счете он выровнялся и стал хорошим учеником. Поскольку всё моё свободное время уходило на подготовку к врачебному экзамену, а Марина работала на минимально оплачиваемой работе, администрация школы любезно предоставила нам существенную скидку при оплате за образование.

Школа Anshe Emet принадлежала к консервативному движению американского еврейства. Мы с Мариной выросли в обществе, где религия всячески преследовалась, а оголтелый атеизм (другая форма веры) заменял и запрещал любую другую религию. Ни мои родители, ни родители Марины в Бога не верили. Когда мы с Мариной встретились, ее мысли были далеки от любой религиозности, что же касается меня, хотя я и не принадлежал ни к какой официальной религии, но с детства я интуитивно верил в существование Бога. Об идее Бога я черпал суждения в никогда не запрещённых советской властью книгах Толстого, Достоевского, Горького, Диккенса, Честертона. Несмотря на то, что в их произведениях было много религиозных идей, в силу исторических причин, у коммунистов не могли дойти руки, чтобы их запретить. Я верил в Бога на своем личном уровне и крайне редко мог встретить человека, с которым я бы мог разделить мои религиозные убеждения. Ещё с юношеских лет я пришёл к убеждению, что непостижимую мистику такого одновременно, казалось бы, простого, но на самом деле непостижимо сложного мира – в котором я всего лишь временный гость – невозможно понять и объяснить без идеи Бога. Несмотря на свою глубокую интуитивную веру, по разным объективным причинам я никогда не посетил ни одной синагоги в Союзе.

Путь к вере

Когда наш сын стал учиться в религиозной школе, я работал резидентом в педиатрии и большую часть времени проводил на работе. Мне и в голову не приходило посещать синагогу, к которой принадлежала его религиозная школа. С моей женой Мариной дело было по-другому. Сама по себе, даже не объясняя себе ясно и четко свое отношение к религии, она стала посещать религиозную службу, посвящённую соблюдению дня Субботы в синагоге, к которой принадлежала школа, в которой занимался наш сын. Когда я спросил ее, как она пришла к такому решению, она ответила, что это происходит потому, что она считает необходимым подать добрый пример нашему сыну. Со временем Марина стала посещать синагогу уже не ради сына, а ради самой себя. Прошло время, и я понял, что сознательно или неосознанно, но Марина решила включить веру в Бога в систему своих духовных ценностей.

Следуя нашему обоюдному желанию проводить как можно больше времени в компании друг друга, через год после того, как Марина стала посещать синагогу, в те дни, когда я не дежурил в больнице, я стал составлять ей компанию. Постепенно посещение религиозной службы не только в Субботу (в Шабат), но иногда и по другим датам стало необходимым занятием для нас обоих. Во время нашей совместной жизни вера Марины выражалась главным образом в соблюдении религиозных традиций. Она не афишировала свою личную веру и не говорила о ней ни с кем, включая меня. Постепенно религия стала неотъемлемой частью жизни Марины. Это она ввела в наш семейный быт диетические правила кошерной пищи и традиционные правила соблюдения дня вечности – Субботы. Никто не убеждал ее, недавнего агностика, регулярно посещать религиозную службу в синагоге. Это было ее собственным решением.

Вера Марины существовала в самой глубине ее сердца, и о ней она не хотела говорить. Эта вера, которую она не желала выразить словами, принадлежала недоступному для постороннего глаза, ее внутреннему миру. Такое отношение не мешало Марине активно участвовать в различных дискуссиях на религиозные темы. У нее была хорошая память, и она хорошо помнила эпизоды и события, описанные в Пятикнижии Моисея. Марина никогда не проявляла желания ни с кем, даже со мной, своим самым близким другом, обсуждать, на чем зиждется ее вера. Эту тайну она хранила глубоко в себе, и видно было, что она была основана на невысказанном голосе ее сердца. Когда я в очередной раз пытался обсуждать с Мариной вопросы религии, Библию или Бога, она всегда непременно отмалчивалась. Только в самом конце ее жизни я узнал о том, насколько вера была частью ее бытия. Но об этом позже.

Есть много причин, заставляющих многих людей прибегать к религии как эффективному средству, чтобы справляться с реальностью жизни. Своим друзьям, которых удивляет моя вера в Бога, я в свою очередь задаю простой ответный вопрос: если не в Бога, то во что вы верите? В лучшем случае в ответ я слышу «в науку», и когда я спрашиваю: «Как вы можете верить в науку, которая изобрела мощное оружие, способное уничтожить всё человечество?», в ответ они только пожимают плечами.

Марина и я никогда не переставали радоваться возможности быть вместе. Повинуясь естественному чувству, что истинные друзья все делают вместе, я не упускал возможности ходить с Мариной на еженедельную субботнюю службу. Прошел год или два, и Марина – она всегда была пионером в мире религиозных традиций – расширила соблюдение иудейских ритуалов: мы начали соблюдать день вечности – Субботу, не только во время службы в синагоге, но и дома. Всегда искренняя в выражении своих религиозных чувств, Марина никогда не пыталась выглядеть более религиозной, чем она была на самом деле, и никому не навязывала свою веру. Жить с идеей Бога было для нее естественно, и никак не отражалось на её взаимоотношениях с близкими и родными.

Вечерами по пятницам мы стали зажигать свечи и читать молитвы. После молитв, как это принято в религиозных еврейских семьях, следовал приготовленный хозяйкой дома вкусный обед. Соблюдать Субботу оказалось намного проще, чем мы думали. Марина оставалась непровозглашенным лидером в нашем дальнейшем погружении в новый пласт нашей жизни, в религиозные традиции. Мы оба были людьми занятыми, поэтому если один из нас был на дежурстве или на работе, ритуал вместе с сыном осуществлял тот, кто присутствовал дома. Прибавлять каждую новую деталь религиозного ритуала оказалось довольно просто, особенно благодаря помощи знающих друзей. В пригороде, где мы жили, не было магазинов с кошерными продуктами, и Марина стала ездить за покупками в северные пригороды Чикаго.

Воссоединение семьи

В 1979 остальные члены моей семьи, мать, брат с женой и их двое детей, иммигрировали в Соединенные Штаты из Союза. Мы с Мариной и Сашей встречали их в аэропорте О'Хара в Чикаго. Самолет прилетел без опоздания. Первым из родственников, кого я увидел, была моя 73-летняя мать, в старомодном пальто и поношенном платке. Я был неприятно поражен, увидев, как она постарела с тех пор, как мы уехали из Союза 5 лет тому назад. Она, казалось, стала ниже ростом, и все ее лицо было покрыто морщинами. Когда она улыбнулась, я заметил, что у нее не хватает нескольких зубов. Рядом с матерью шел мой брат с семьей. Наша долгожданная встреча после стольких лет разлуки была эмоциональной и радостной.

Сначала вновь прибывшие жили вместе с нами в центре Чикаго. Позже брат с семьей переехал в пригород Чикаго, Роджерс Парк, а мать стала жить дверь в дверь рядом с нами. В короткое время американская медицина подправила ее здоровье, и все зубы были приведены в полный порядок.

В 1982 я стал работать в частной педиатрической клинике в одном из западных пригородов Чикаго, и, чтобы быть поближе к своим пациентам и больничной ER, в которой я дежурил, мы туда переехали жить. Моя мама переехала вместе с нами, и в это золотое время мы, большая семья, жили под одной крышей и встречались за столом по крайней мере дважды в день.

Кошка Маня

Однажды во время посещения наших добрых друзей в Цинциннати, в Огайо мы подобрали там симпатичную уличную беспризорную кошку. Поскольку никто не знал ее имени, мы назвали ее Маня, или Манечка. Это была благородная кошка, с длинной густой серой шерстью и умными глазами. Вначале нашей питомице было трудно привыкнуть к домашней жизни. Мы не выпускали ее на улицу, а она неустанно протестовала, громко мяукала и билась о входную дверь. После нескольких дней такого поведения я заявил, что мы должны уважать волю животного, выросшего на улице и не привыкшего обитать только в четырех стенах. Наша кошка не могла существовать вне свободы, а свобода – превыше всего. И если, не дай Бог, с ней что-то случится, значит, так уж было суждено. С тех пор наша кошка Маня гуляла сама по себе и приходила домой, когда пожелала.

Приютив кошку, мы случайно совершили одну большую ошибку. Не имея большого опыта обращения с домашними животными, мы послушались друзей, настоятельно советовавших нам удалить ей когти. Когда мы решили проделать эту процедуру, мы не понимали, что, если наша кошка бывает на улице, то ей будут необходимы когти, если дело дойдет до драки с другими бродячими котами, кошками и другими животными, когда она бродила по ночам. Отсутствие когтей лишало нашу кошку оружия в борьбе с бродячими и домашними котами и кошками в нашем районе. Кошка Маня компенсировала этот дефект своими отменными бойцовскими качествами. Она была великим воителем, и ночь за ночью отстаивала свое лидерство среди «кошачьего населения» района. Однако никто не совершенен, и наша легендарная кошка не была исключением из правила. Одну из ночных битв Маня позорно проиграла, и ее сильно поранили. Пришлось идти к ветеринару и хорошо потратиться.

Когда было тепло, и погода позволяла, мы спали с открытыми окнами и со своего второго этажа по жутким воплям Мани сразу понимали, что, в порядке исключения, она проигрывает очередную ночную битву. Еще до того, как я успел подумать, что делать, Марина – верная защитница нашей кошки, которая для нее буквально была членом семьи – прямо как была, в ночной сорочке, скатывалась вниз по лестнице, чтобы прийти ей на помощь и возвращалась домой, крепко прижимая к груди нашу бесстрашную кошку Маню.

Однажды, пока я был на работе, Марина услышала жалобное мяуканье Мани на чердаке. Посветив туда фонариком, Марина увидела, что наша бедняга упала в узкое замкнутое пространство между краем крыши и стеной. Кошка застряла на глубине почти полуметра от поверхности, и Марина потратила много времени, лежа там на животе, пока ей удалось вытянуть страдалицу из западни.

Окруженная любовью и заботой, кошка Маня прожила с нами 20 лет. В последние годы жизни она стала совсем домашней. Мы с Мариной всегда обращались с нею как с членом семьи. Пришло время, когда после многих лет выслушивания обращённой к ней речи наша кошка вдруг, к нашему удивлению, в её преклонном возрасте стала отвечать нам в своей кошачьей манере, будто пытаясь что-то сообщить. С тех пор, когда кто-то из нас обращался к ней, она иногда отвечала целым рядом нечленораздельных и примитивных, но очень выразительных звуков, словно хотела рассказать нам, «каково было ее мнение» по тому или иному вопросу. Как дитя, она не могла вербально самовыражаться, но в ней жило желание поговорить с нами.

Хотя IQ нашей кошки продолжал увеличиваться, ее стареющее тельце начало страдать от разных заболеваний, худшим из которых оказалась инфекция мочевого тракта, для лечения которой требовались антибиотики. Чтобы заставить кошку проглотить таблетку, я крепко держал ее в руках, а Марина разжимала ей челюсти и ловким движением забрасывала лекарство в рот. Когда у нашей кошки Манечки началось недержание мочи, на нашем недавно купленном белом ковре стали появляться желтые пятна. Но Марина слишком любила «старушку», чтобы хоть каким-то образом выражать недовольство. Сначала она пыталась выводить желтые пятна всевозможными шампунями, которые рекламировали для подобных случаев, но они оказались не настолько эффективными, как мы того ожидали. Со временем Марина, самоотверженно преданная нашей кошке, наняла рабочих полностью убрать наш новый ковер, поскольку деревянный паркетный пол привести в порядок было значительно легче.

Достигнув почтенного возраста, наша умница кошка умерла в спальне в нашем присутствии. Мы завернули ее тело в тряпицу и похоронили в саду.

Брак, скрепленный на небесах

Когда мы с Мариной поженились в Одессе в 1968 году, это была гражданская светская церемония в одном из ЗАГСов Одессы, за которой последовала скромная вечеринка в кругу семьи. Всего на нашей свадьбе было 25 человек. Столь сравнительно небольшое количество гостей было обратно пропорционально последующей крепости нашего брака.

В 1982 году, когда я стал партнером в частной педиатрической клинике, мы купили дом недалеко от места работы и скоро стали прихожанами консервативной еврейской синагоги, к которой мы быстро приобщились. Одним из мероприятий, которые ежегодно устраивались в синагоге, было мероприятие Калла в штате Висконсине, при котором желающие члены конгрегации выезжали за город в комплекс зданий, приспособленный для проведения различных религиозных мероприятий. Во время пребывания там члены конгрегации посвящали время религиозному содержанию Субботы. Несколькими неделями ранее назначенного срока, во время религиозной службы конгрегации раввин попросил участников богослужения предложить ему идеи для проведения предстоящей Каллы.

Вернувшись из синагоги домой, во время ужина Марина сказала, что у нее есть великолепная идея для темы предстоящей Каллы.

Я попросил её объяснить мне, что она имеет в виду.

– Понимаешь, Вовка, в Советском Союзе, где мы не имели никакого представления о религии, наш брак, который мы зарегистрировали в ЗАГСе, был светским, гражданским. Я предлагаю, чтобы мы заключили религиозный брак во время предстоящий Каллы. Это было бы здорово! Что, поддерживаешь меня, мой муженек?

Как можно было возражать против такой великолепной идеи? Я согласился не колеблясь, и на следующий же день мы рассказали раввину об идее Марины. Раввин воспринял предложение с большим энтузиазмом. По его просьбе добровольцы синагоги приступили к сбору атрибутов, необходимых для предстоящей брачной церемонии.

Через две недели около 50 членов конгрегации в пятницу рано утром явились в Центр Перельмана в Wisconsin Dells. Вечером, после заката солнца, официально начался день отдохновения, суббота, и все участники церемонии собрались в клубе Центра. Когда пришло время для заключения религиозного брака раввин пригласил Марину и меня на биму – возвышение, где обычно находится специальный стол для публичного чтения свитка Торы во время богослужения.

Затем к нам присоединились наш сын, мой брат с женой и 4 приглашенных нами члена конгрегации. Наконец-то для Марины и меня, вдобавок к предыдущим 11 годам светского союза наступило время воссоединиться религиозным браком. Согласно религиозной традиции, религиозный брак гарантирует, что души жениха и невесты найдут друг друга и воссоединятся на небесах.

В начале брачной церемонии раввин пригласил нас, жениха и невесту, встать под хуппу, переносной балдахин, покоившийся на 4 шестах, под которым еврейская пара стоит во время церемонии своего бракосочетания. Для балдахина использовали таллит, иудейское молитвенное облачение, которое представляет собой прямоугольное белое шерстяное полотнище с повязанными специальным образом кистями, в которое облачаются евреи во время утренней молитвы. Ритуальные кисти (цицит) на молитвенном покрывале держат над головами новобрачных как напоминание о заповедях (мицвот). Еще они считаются талисманом против злых духов. Шесты хуппы держали мой брат, его жена и двое наших друзей по синагоге. Потом, как с незапамятных времен, согласно традиции, моя невеста, моя новообретенная невеста-жена, семь раз обошла вокруг меня, жениха, в соответствии со словами Иеремии 31:22 «Да будет женщина окружать мужчину».

После того как мы обменялись кольцами, которые к тому времени мы проносили благополучно целых 11 лет, наступил кульминационный момент церемонии, когда, под аплодисменты присутствующих, я разбил ногой стакан, завернутый в салфетку. Этот ритуал символизирует разрушение иудейского храма в Иерусалиме и полную завершенность брачного завета. Гости кричали Мазел тов! Мазел тов! что означает Счастья! или Удачи! В заключение нас поздравил наш раввин. Под гром аплодисментов мы сошли с помоста, теперь уже полноправные муж и жена, благословенные законами иудейской религии.

– Теперь уж Бог точно на нашей стороне, – сообщила мне моя возлюбленная жена с сияющей улыбкой.

Беда с матерью

Мы жили счастливо, спокойно и предсказуемо. У нас была хорошая работа и добрые друзья, сын хорошо учился, и Фортуна нам улыбалась. Америка открыла перед нами возможности, о которых мы и мечтать не могли. Наше матримониальное счастье было совершенным, мы умели любить друг друга, а это тоже искусство, и жили в мире и согласии.

Но, как известно, ничто не вечно под луной. Как-то осенью 1985 года невероятно смущаясь, моя мама призналась мне, что обнаружила какое-то затвердение в самом нижнем отделе желудочно-кишечного тракта. Она заметила его уже какое-то время назад, но ей было стыдно сказать мне, ее сыну, об этом зловещем открытии. На следующий же день мы с ней пошли к моему хорошо знакомому хирургу. Сидя в приемной, пока доктор осматривал мою маму, я очень нервничал. Через четверть часа дверь кабинета отворилась, и на пороге показался хирург с напряженным выражением лица. То, что он сказал, болью обожгло мое сердце: у моей матери был запущенный рак, наиболее вероятно уже с метастазами. Рак было зловещим словом в нашей семье. 17 лет назад от рака печени умер отец, а сейчас пришел черед матери стать жертвой зловещего заболевания.

Через 3 дня диагноз хирурга был подтвержден онкологом, а ещё через 2 недели – результатом биопсии. Для первичной химиотерапии мою маму госпитализировали в больницу. Когда во время утренних обходов моих пациентов я встречал в больнице ее лечащего врача-онколога, он улыбался мне широкой дружеской улыбкой, которая должна была выражать его оптимизм по поводу судьбы моей матери

– Не беспокойтесь, с вашей матерью все будет хорошо. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы помочь ей, – не раз уверял он меня. – На прошлой неделе я читал статью об опухолях такого же типа, что у нее. Мы лечим ее в соответствии с последними рекомендациями, и я думаю, что мы сможем достичь положительных результатов, подобных тем, которые добились авторы статьи.

Моя мама перенесла химиотерапию на удивление хорошо. После двух месяцев этого лечения ее стали лечить радиотерапией амбулаторно в больнице, расположенной неподалеку от нашего дома. Вначале мать была достаточно сильна, чтобы ходить туда пешком, но потом у нее на это не хватало сил. После первого курса лечения ее врач назначил дополнительное лечение, на этот раз в университетской больнице. Добираться туда нужно было на машине, и в течение следующих 6 недель мы с Мариной по очереди возили ее туда на лечение.

Месяц спустя, в подвальном помещении больницы ко мне подошёл врач-радиолог, наблюдавшей за её лечением. Приятный человек средних лет с располагающей улыбкой, он первым заговорил со мной о болезни моей матери. Помня об изречении, что врач не всегда может помочь пациенту, но после визита к врачу пациент должен чувствовать себя лучше, я надеялся, что он сейчас скажет мне что-то обнадеживающее о состоянии здоровья моей матери. С милой улыбкой этот сын Гиппократа, который на вид был воплощением дружелюбия, уверенно заявил мне, что, хоть моя мать и выглядит крепкой, жить ей осталось не более месяца или двух. К счастью, несмотря на его безответственный прогноз, о котором его никто не просил, моя мама прожила еще целых полгода.

От многих друзей и знакомых я был наслышан, что в сфере онкологии безответственные заявления подобного рода не редкость. Принято считать, что врач должен поддерживать веру в лучшее будущее у своих пациентов и их семей, но на деле это не всегда происходит. Зачастую то, что врачи говорят о состоянии здоровья пациента его родственникам и близким, зависит главным образом от личности доктора. Есть врачи очень осторожные в своих высказываниях, а есть те, которые без зазрения совести «рубят правду-матку» в лицо пациенту и его семье, даже если эта так называемая «правда» может быть ошибкой и выводы были сделаны слишком рано. За время своей педиатрической практики я не раз наблюдал, как сломя голову некоторые медицинские студенты бежали в палату, чтобы сообщить плохую новость семье больного. Кто знает, может они подсознательно желали наблюдать реакцию страха на лицах тех, кому они сообщали дурную весть, при этом чувствуя себя «могущественнее» в этом мире, коль их слова могли производить такую драматическую реакцию на людей, которых они, кстати, могли совсем не знать.

Несмотря на то, что после окончания курса химиотерапии и облучения онколог матери стал менее оптимистичен, чем когда он видел ее в первый раз, он продолжал уверять ее и меня, что дальнейшие перспективы лечения оптимистичны.

Несмотря на довольно интенсивное лечение, которое получила моя мама, ее раковая опухоль продолжала свое «триумфальное шествие» по ее организму. Вскоре метастазы стали распространяться на ее внутренние органы. Состояние матери ухудшалось, и нам пришлось арендовать для дома больничную койку со всем необходимым оборудованием. Чтобы справится с болями, ей выписали раствор морфина, который мы давали ей столовой ложкой из бутылки. Прошло немного времени, и метастазы создали непроходимость для нижнего отдела кишечника. Это осложнение потребовало хирургического вмешательства в стационаре. Через два дня мать выписали с илеостомией, разновидностью остомии, когда на брюшной стенке создается отверстие, через которое содержимое кишечника может выводиться наружу из тонкого кишечника. При выписке нас снабдили всеми необходимыми материалами для ухода за илеостомией. Впоследствии, из-за моей профессиональной занятости, Марина, как преданная дочь своей матери, взяла на себя не совсем приятную процедуру по уходу за илеостомией. И это была та же Марина, которая, чтобы помочь моей матери и чтобы не будить меня, выжатого, как лимон, после тяжёлого рабочего дня, бежала среди ночи со второго этажа на первый, чтобы проделать там необходимые медицинские процедуры.

Моя мать умерла через 9 месяцев после того, как ей диагностировали рак. Непосредственной причиной смерти было кровотечение из бедренной артерии, вызванное метастазами. Она умерла в окружении любящей семьи, без боли и мучений.

Так уж устроен этот непонятный мир: приходит время, когда дорогие нам люди покидают этот мир, а те, кто остался в живых, обязаны продолжать жить и помогать себе и другим.