Текст книги "Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала"

– Я принимаю твои упреки, – сочувственно произнес Иосиф. – И хочу объяснить тебе, что движет мною, словами известного писателя Федора Достоевского…

– Не знаю такого и ничего не слышала о нем, – прервала мужа Луиза.

– Да ты и не могла о нем знать, потому что он не издавался в вашей стране. Так вот, в одном из своих произведений Достоевский утверждал, что сознательное, никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу других есть признак высочайшего развития личности и высочайшей свободы собственной воли. Мне ближе всего его суждения о счастье. Достоевский считал, что счастье человека не в свалившихся на кого-то благах, а в достижении его для всех. Я часто думаю, как было бы хорошо, если бы богатые люди поняли это. Достоевский взывал к совести человека, к его чувству сострадания и справедливости. Вот это и побуждает меня идти на риск и играть с огнем.

– Смотри, Мануэль, – Луиза назвала мужа именем, которое у него было в Мексике, – как бы ты не доигрался в такой огромной стране, как Бразилия.

– Вот потому я и не хочу, чтобы ты уезжала в Мексику. Как сказал бы в этом случае другой великий русский писатель Лев Толстой, «хорошая женщина не может оставить мужа или просто хорошего человека». Надо нести свой крест до конца. Поверь, ты будешь мне очень нужна в незнакомой стране.

– Хорошо, я останусь с тобой.

В тот же день они вылетели из Корумбы в Сан-Паулу.

В департаменте по иностранцам у них взяли оттиски пальцев, записали установочные данные их паспортов, проставили штемпели и, возвратив документы, сообщили радостную весть: теперь они имели право в течение года разъезжать по всей стране и заниматься любой коммерческой деятельностью. Но для этого разведчику-нелегалу предстояло еще овладеть официальным языком общения в Бразилии – португальским. Почти два месяца он изучал его самостоятельно. Несмотря на запрет Центра относительно ведения агентурной работы, Григулевич не удержался, чтобы не встретиться с проживавшим в Сан-Паулу и завербованным еще в Аргентине агентом Торресом. Тот подробно проинформировал его о политической обстановке в стране и сообщил о том, что компартия Бразилии вышла из подполья, а ее генеральный секретарь Луис Карлос Престес после десяти лет пребывания в тюрьме снова на свободе, что после избрания нового президента генерала Эурико Дутры, наобещавшего в период выборов «вагон» демократических свобод, в Бразилии созданы две новые партии – республиканская и трабальистская, основной базой которой стали рабочие и часть средних слоев населения; что интегралисты-фашисты сменили свою вывеску и образовали так называемую партию народного представительства; что с наступлением «холодной войны», откровенно провозглашенной в фултонской речи 5 марта 1946 года премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, правительство Дутры обрушило репрессии на левые силы[64]64
  Через год в Бразилии были запрещены компартия и Конфедерация трудящихся, начались опять аресты, а в октябре 1947 г. были разорваны дипломатические отношения с СССР.


[Закрыть] и перешло к политике тесного сотрудничества с США.

Получив эту информацию, а также ранее добытые сведения по Коста-Рике, Григулевич стал ломать голову – через кого и каким способом переправить все это в Центр. Легальной резидентуры в Бразилии не было, а ближайшая находилась в Уругвае. Других курьеров, кроме Луизы, у него в этой стране не было – не успел еще обзавестись ими. Отправлять же в Уругвай супругу он не решился: она была на шестом месяце беременности. Вспомнив о том, что из Чили в Рио-де-Жанейро недавно перебрался один из надежных и хорошо проверенных связников – Карвальо, Иосиф вместе с Луизой через две недели выехал в бразильскую столицу.

Полуторамиллионный Рио-де-Жанейро поражал воображение каждого, кто впервые его посещал. Это было настоящее чудо Бразилии. Город славился не только знаменитыми пляжами, но и выдающейся архитектурой, бросавшей вызов всем латиноамериканским столицам своим модерном и роскошью.

Изучая политическую и оперативную обстановку в стране, Григулевич убедился, что Бразилия более экзотичная страна, чем Аргентина, и имеет самый смешанный состав населения, какого не встретишь нигде в мире. Нация сформировалась в результате смешения португальских колонизаторов и европейских переселенцев с местными аборигенами и с вывезенными из Африки неграми-невольниками. Это была редкая, своеобразная негроидно-белая раса, в которой самба и разноцветные карнавалы, казалось, были заложены в крови. И хотя в аргентинцах текла не менее горячая кровь, они все же отличались от своих соседей некоторой сдержанностью и тем, что для аргентинцев символом нации являлось танго – танец внутренней, а не внешней экспрессии.

В бразильцах Григулевича подкупало и то обстоятельство, что, несмотря на смешанный состав населения, в стране отсутствовал шовинизм, расизм и национализм, а было всеобщее дружелюбие, уважение и приветливость. Завязать дружбу с бразильцем легче, когда при знакомстве с первой фразы начинаешь хвалить Бразилию и ее жителей как исключительно честных и чистосердечных, а женщин – как обладающих божественной красотой.

Иосиф был горазд на подобные дифирамбы. Он артистично заявлял, что предпочел бы быть босяком, лишь бы жить в сказочной Бразилии, чем стать миллионером и жить в Нью-Йорке, Лондоне или Париже. В ответ бразильцы начинали так изящно расписывать свою страну, что она становилась чуть ли не Садом Аллаха.

Все эти сведения, дававшие наиболее точное представление о Бразилии и внутриполитической обстановке в ней, необходимы были московскому разведцентру для организации разведывательной работы с легальных позиций. Но переправить эти сведения оперативно Григулевич не мог: как и в Аргентине, он снова оказался без связи с Центром. На обещанные ему явки в Рио-де-Жанейро никто из сотрудников Центра не появлялся. Оставалась одна возможность – поехать самому в Уругвай, встретиться с резидентом «Рэне» и передать ему добытую информацию. Такой способ выхода на связь с легальным резидентом предусматривался директивой Центра на особый случай, когда в течение длительного времени на разведчика-нелегала никто не выходил на связь.

Воспользовавшись этим положением, он оформил визу на туристическую поездку в Уругвай. Когда сообщил об этом жене, она запротестовала:

– Как же ты можешь оставлять меня одну в таком положении?! А вдруг начнутся преждевременные роды, а у меня здесь нет ни друзей, ни знакомых! Да я не смогу даже обратиться за помощью, потому что не знаю португальского языка!

– Не волнуйся, Лаура. Я вернусь очень скоро, отъеду всего на пять дней.

– А я вот очень беспокоюсь за тебя! Ты же знаешь, как рискованно и опасно выходить на прямой контакт с официальным сотрудником советского посольства. Да не дай бог, если он установлен уругвайцами как советский разведчик.

– Это все так, – с веселым прищуром махнул рукой Иосиф. – Но без риска разведка никогда не будет результативной. И потом я же не пойду на личную встречу с «Рэне», а лишь заложу для него материалы в тайник. Послушай, Лаура, а не лучше ли тебе поехать в Москву и родить там? Я боюсь, что ты не сможешь выдержать роды при тропической жаре под пятьдесят градусов.

Луиза сразу сникла и, бросив опечаленный взгляд на мужа, сказала:

– Я выдержу все, если ты будешь рядом со мной! И ты это прекрасно знаешь…

На другой день после отъезда мужа в Монтевидео Луиза решилась написать письмо домой:

«Любимая и родная моя мама! Дорогие мои братья и сестры!

Если бы вы знали, как я соскучилась по вам. Я постоянно молю Бога, чтобы он послал вам счастья и здоровья. Прошу простить, что редко пишу вам. Оправданием этому является только одно – постоянные и не всегда понятные мне переезды мужа-коммерсанта из одной страны в другую. Сейчас мы живем в Бразилии. И если я все эти переезды переношу не очень-то легко, то Мануэлю[65]65
  Луиза называла мужа прежним мексиканским именем в целях конспирации даже перед своими близкими родственниками.


[Закрыть] это в радость. Он необычайно легко адаптируется в любой стране Латинской Америки, легко вживается в национальную культуру и обычаи того или иного народа, быстро впитывает в себя его привычки, традиции и национальные идеи.

Мануэль может шутя, играючи войти в разговор с любым человеком, познакомиться с ним и завязать дружбу. В каждой стране, где довелось мне бывать с ним, у него всегда появлялось много друзей и знакомых. С таким человеком, как Мануэлъ, мы никогда и нигде не пропадем. Я благодарю Бога, что судьба свела меня с ним.

Сейчас я нигде не работаю, готовлюсь стать матерью. Но время зря не теряю, усердно занимаюсь изучением португальского языка, пока же в магазинах и на улице объясняюсь в основном жестами. Ко всему местному привыкаю с трудом, здесь совсем по-другому одеваются, питаются и развлекаются. Удивляет дороговизна мяса, без которого немыслим рацион моего мужа, а также высокие цены на молоко и сливочное масло.

Живем в сравнительно недорогом пансионе, расположенном в живописном районе столицы Копакабане, на авениде Атлантико, 594 (это наш адрес). Как только обустроимся, наладим свою новую жизнь, мы обязательно пригласим вас в гости.

Огромный привет вам всем от Мануэля.

Обнимаю и целую.

Любящая вас Лаура».

Оставшиеся до возвращения мужа дни тянулись для Луизы нескончаемой скучной чередой, все труднее и труднее становилось совершать прогулки, делать что-то по хозяйству, и все больше она стала ощущать, как с каждым днем все звончее бьется под ее сердцем другое маленькое сердце…

* * *

Нелегала Григулевича резидент советской разведки в Уругвае высоко ценил за острый ум, за смелость и в некотором роде даже за дерзость, за умение мгновенно угадывать и чувствовать опасную ситуацию, оценивать ее и оперативно находить и принимать правильное решение. А еще он ценил его за то, что без колебаний брался за сложные и казалось бы невыполнимые дела и при этом всегда сам находил эффективные и эффектные варианты их решения. Он ломал все представления о разведчике-нелегале и был непохож на других. А что касается сложности ставившихся перед ним задач, то они только подстегивали его к непременному их выполнению.

Когда Иосиф приехал в Монтевидео и встретился, якобы случайно, с резидентом на одной из улиц, прилегающих к советскому посольству, «Рэне» по-дружески отчитал его за нарушение правил личной безопасности.

Григулевич в свою очередь тоже возмутился:

– А что ж ты не направил для связи со мной «Марио» или подрезидента из Чили – «Алехандро»? Они же прекрасно знают, как можно связаться с агентом Торресом из Рио-де-Жанейро. А уже через него они могли бы выйти и на меня…

Озадаченный «Рэне» пробормотал:

– А вот этого я не знал.

Сделав вид, что ничего не слышал, Иосиф продолжал с возмущением:

– Вот уже во второй раз я оказался почти на год отрезанным от связи с Центром. Это же ни в какие ворота не лезет! Торреса в качестве связника я отправить к тебе не мог, Луизу – тоже самое, потому что она на сносях. Вот и пришлось ехать самому…

Приняв от разведчика материалы, подготовленные им для доклада руководству Центра, «Рэне» сообщил:

– Двадцать шестого мая на встречу с тобой в Рио-де-Жанейро приедет другой наш нелегал – Нил. Он будет ожидать тебя в семь часов вечера на авениде Рио Бранко у дома номер десять. – Резидент вытащил из нагрудного кармана маленького размера фото и подал его Иосифу. – Это он. Ты спросишь его по-испански: «Как доехать до международного пансиона в Копакабане?» Ответ на пароль должен звучать так: «В Копакабане никогда не было международного пансиона. Там есть обычный пансион». После этого ты назначаешь ему день и время последующей встречи, а место ее назовет сам Нил. После этого сразу же расходитесь в разные стороны. В последующем все вопросы – оперативные и финансовые – ты будешь согласовывать и решать только через него. А меня через месяц перебрасывают на такую же должность в Аргентину.

– Я рад за тебя, «Рэне». И желаю тебе успеха!

– Взаимно. Задание по Бразилии ты получишь от Нила…

Перед тем как отправить материалы Григулевича в Москву,

«Рэне» прочитал их сам. Особое внимание он обратил на обзорную справку, в которой содержались интересные наблюдения и мысли по стране пребывания разведчика:

«…Бразилия – это отдельный огромный материк, сказочный по своим богатствам и красоте, с континентальными и мировыми интересами. Бразилия – это дверь и наиболее короткий путъ из Европы в Западное полушарие со всеми вытекающими из этого стратегическими и прочими последствиями. Это такая страна, которая нуждается в увеличении населения, особенно в ее глубинных областях, там, где скрыты в недрах ценнейшие полиметаллы и редкоземельные элементы.

На мой взгляд, неплохо было бы заслать сюда кадровых советских специалистов под видом болгар-эмигрантов. Со временем они акклиматизировались бы и могли бы стать полезными нашей стране нештатными нелегалами, внедрившимися в органы местной власти, в полицию, разведку и контрразведку. А с другой стороны, это позволило бы нам организовывать здесь свои фирмы, промышленные предприятия и банки, как это сделали давно проживающие здесь мои соотечественники из Литвы и близкие им по предпринимательскому духу поляки.

Придерживаясь девиза бразильцев «фикерико», – в переводе это означает «быстрее обогащайтесь», – некоторые поляки, да и литовцы тоже, поселяются в основном в сельской местности, где им предоставляют под сахарные и кофейные плантации огромные площади земель…».

В тот же день «Рэне» отправил в Центр диппочтой около тридцати страниц с информацией нелегала Макса и свое мнение о его несанкционированной поездке в Монтевидео. Через две недели из Москвы пришел ответ, предназначавшийся Григулевичу:

«Совершенно секретно.

Лично т. Максу.

…Ваша деятельность в последнее время стала вызывать у нас некоторые опасения. Вы стали превратно понимать необходимость соблюдения правил конспирации и личной безопасности.

Вам было дано указание не заниматься агентурной деятельностью, однако вы пренебрегаете этим и просите еще санкцию на вербовку двух лиц. Также без нашей санкции вы самовольно выехали из Антиохии[66]66
  Бразилия.


[Закрыть] для встречи с «Рэне». Предупреждаем вас о необходимости строжайшего исполнения всех наших инструкций, указаний и рекомендаций.

Рекомендуем вам для полной легализации своего положения перейти на железные вифанийские[67]67
  Костариканские.


[Закрыть] документы. Но сначала обязательно представьтесь генконсулу Вифании в Антиохии.

Конкретное задание получите в ближайшее время от прибывающего к вам подпольщика[68]68
  Разведчик.


[Закрыть] Нила.

Арнольдов[69]69
  Начальник внешней разведки Федотов Петр Васильевич.


[Закрыть].

22 мая 1946 года».

* * *

Перед тем как познакомиться с консулом Коста-Рики, Иосиф разузнал, что он за птица. Оказалось, что Эдмундо Жордаум – человек сносный и доброжелательный. Единственное, что вызывало большое удивление у знавших его дипломатов, – как мог он стать консулом Коста-Рики, являясь бразильцем, не знающим испанского языка и ни разу не побывавшим в стране, которую он представлял.

Приехав в консульство, Григулевич смело вошел в кабинет консула. Жордаум сидел без пиджака за столом и большим махровым платком вытирал пот на шее и затылке, недовольно ворча: «Проклятая жара!» Молча указав гостю на кресло, он бросил платок за спину. Григулевич представился ему костариканцем Теодоро Бонефилем Кастро и передал консулу запечатанное письмо Камареро.

– Это просили вручить вам мои товарищи из костариканского МИДа, – пояснил Григулевич.

– Благодарю вас, – отозвался консул.

Он вскрыл конверт, вытащил из него открытку с коротким текстом на испанском языке, пробежал взглядом, недовольно хмыкнул и, возвращая письмо гостю, сказал:

– Пожалуйста, переведите мне это на португальский язык.

Иосиф кивнул и начал переводить записку:

«Сан-Хосе. Семнадцатого декабря тысяча девятьсот сорок пятого года. Глубокоуважаемый сеньор Эдмундо Жордаум Миранда! Примите наше уверение в совершенном почтении к вам. В Бразилию выехал наш друг Теодоро Бонефиль Кастро, он намерен там открыть собственное дело. При обращении к вам за какой-либо помощью, не откажите ему в ней, сделайте все возможное, чтобы удовлетворить его просьбу. С глубоким уважением, вице-консул Гутьерес».

В процессе разговора Григулевич обмолвился о том, что у него давно возникло желание пожить несколько лет в красивейшем городе Южной Америки Рио-де-Жанейро и открыть в нем свое дело на благо Коста-Рики.

– Однако осуществлению моих коммерческих намерений мешает одно непредвиденное пустяковое обстоятельство, – заметил он. – Это невозможность получить в течение шести месяцев документ о медицинском освидетельствовании из-за огромной очереди к врачам-бактериологам…

Консул задумался на несколько секунд. Потом посмотрел на «костариканца» и спросил:

– А зачем вам создавать фирму? Приходите ко мне, я вас оформлю своим советником… У меня есть вакансия! Вы, как гражданин Коста-Рики, можете с полным основанием занять ее.

Теперь уже Григулевич глубоко задумался: чего-чего, а такого заманчивого предложения он никак не ожидал.

– Тем более что вас хорошо знают и уважают мои коста-риканские коллеги-дипломаты, – продолжал уговаривать его Жамбруно. – И еще: хорошо владея португальским и испанским, вы заодно могли бы стать моим переводчиком. И потому я очень заинтересован в вас. Кто знает, возможно дипломатическое искусство еще пригодится вам в жизни. Соглашайтесь, сеньор Кастро…

– Но я же прирожденный коммерсант, аполитичный человек…

– Это не помешает вам стать хорошим дипломатом и политиком. Как говорил большевик Ленин, политика – это концентрированное выражение экономики. А коммерция – это та же экономика. И потом я не возражаю, если параллельно с консульскими делами вы будете заниматься и созданием своей фирмы… Можете даже использовать под свой офис часть этого помещения.

Понимая, что такой вариант дает возможность легализоваться без сучка и задоринки, Григулевич согласился:

– Я принимаю ваше предложение.

* * *

С легализацией советского разведчика Теодоро Бонефиля Кастро в Бразилии складывалось все как нельзя лучше: консул Коста-Рики Эдмундо Жордаум заключил с ним договор о приеме на работу в качестве советника; ему выдали побытную визу и сделали все необходимые отметки в паспортах (его и Луизы) для оформления постоянного вида на жительство в Рио-де-Жанейро.

Проинформировав об этом Центр, Григулевич сообщил и о своих трудностях:

«…Сложнее обстоит дело с организацией фирмы. Все документы для этого у меня имеются, но открытие скромной табачной лавки в моем положении – несолидно, оно может подорвать мой престиж в глазах консула Вифании, который, как я считаю, станет мне опорой в разведывательной работе. Создание же более крупного собственного дела, какое было в Аргентине, мне сейчас не под силу из-за критического финансового положения. Имеющаяся на банковском счете сумма будет израсходована на оплату родов Луизы. Других денег у меня нет. Просить же снова у отца, как это уже бывало в Аргентине, мне не позволяет и совесть, и мое положение.

Предвидя возможные финансовые затруднения, я при встрече с «Рэне» просил выделить дополнительно семь – десять тысяч крузейро, однако до сего времени деньги не поступили. Эту сумму можно было бы переслать мне из Монтевидео через известного вам Нила.

Коротко о высказанных вами критических замечаниях о соблюдении норм конспирации. Они принимается мною. При этом хочу подчеркнуть, что мое положение сегодня при наличии железных вифанийских документов и дипломатического статуса советника как никогда прочное.

Макс.

2.06.46 г.»

Через несколько дней, как и было обусловлено, Григулевич встретился с Нилом, перед которым он отчитался о проделанной работе с начала года и проинформировал его о возникших финансовых проблемах. Нил выдал ему четыре тысячи крузейро, проинструктировал о дальнейшей линии поведения и сообщил о том, что Центр решает вопрос о возможном выводе его жены в Советский Союз, где она могла бы в полной безопасности родить ребенка.

Но пока в Москве судили-рядили, через какие страны ее вывести в СССР, она в середине июня родила сына. От счастья Иосиф был на седьмом небе. «Наверно, Бог все-таки есть, если он послал мне первенца – сына, о котором я мечтал многие годы», – подумал он, ожидая с нетерпением дня и часа выписки жены из роддома. В один миг она стала для него олицетворением самой лучшей, самой красивой женщины в мире. Сына он решил назвать самым популярным в испаноговорящих странах именем – Хосе. «Это самое счастливое имя, годами я сам носил его в Аргентине и Испании, оно не раз спасало меня от подозрений и провалов», – продолжал он мысленно беседовать с самим собой.

Когда Луизу выписали из роддома, Иосиф встречал ее и сына вместе со своими новыми бразильскими друзьями.

– Я горжусь тобой, Лаура! – воскликнул он и горячо расцеловал ее – Спасибо тебе за сына!

С трудом сдерживая себя, Луиза промолчала, что их ребенок родился с пороком сердца.

Иосиф души не чаял в сыне. Отложив на время дипломатические, коммерческие и разведывательные дела, он заботился только о сыне и своей супруге. Жизнь ребенка между тем угасала. Иосиф носил его на руках часами, укрывал теплыми одеялками, и, глядя на его маленькое личико, ему делалось страшно при мысли, что Хосе, наверно, никогда не согреется. Через месяц ребенка вместе с матерью положили на обследование. Каждый день Иосиф наводил о них справки в центральной детской клинике Рио-де-Жанейро. Ответы были вежливыми, но не утешительными. Потом отцу дали понять, что смерть сына неизбежна, она может наступить в любой день и час. Когда Хосе привезли домой, он не мог даже плакать, просто смотрел на мать и отца потухшими глазенками, в которых, казалось, читался непонятный, немой упрек. Он умер на руках у матери, которая, не веря случившемуся, продолжала еще несколько минут укачивать трупик, чувствуя, как сама будто сходит с ума от постигшей ее утраты.

Когда Иосиф вернулся с работы домой и застал заплаканную жену, он мгновенно все понял. Не видя еще мертвого сынишку, он хотел было успокоить жену, но слова утешения не шли. Сбивчиво и невнятно он лишь произнес:

– За что же нам такое наказание? Ну в чем мы виноваты перед Богом?

Боль от утраты сына была невыносимой. Подойдя к лежавшему в кроватке с открытыми глазами полугодовалому малышу, он впервые в жизни заплакал безутешными, бесчувственными слезами. Все в нем смешалось, и пустота в душе была безысходной.

Самообладание вернулось к нему лишь через два месяца, когда из Уругвая приехал сотрудник легальной резидентуры Фредо[70]70
  Расшифровать его подлинное имя, фамилию и отчество не представилось возможным.


[Закрыть]. Он выразил ему соболезнование и стал настраивать Григулевича на работу. В ответ Иосиф мрачно произнес:

– Поверь мне, Фредо, мы не можем больше оставаться здесь. Нам следует уехать из Бразилии, и лучше всего – в Россию. Нам надо прийти в себя от пережитого горя. Мы очень устали, Фредо. Теперь уже жизнь для нас никогда не станет такой, как прежде, – грустно добавил он и поперхнулся – нахлынувшие воспоминания сдавили ему грудь.

– Возьми себя в руки, Теодоро. Ты же сам понимаешь, куда могут привести тебя подобные переживания. Конечно, ничто не стоит так дорого, как человеческая жизнь. И особенно когда теряешь самое дорогое, родственную тебе ангельскую душу. Но, значит, так Богу было угодно, как говаривала моя старая мать.

– Но за что нам все это?

– За грехи ваши… Ты сейчас обязан сделать все возможное и невозможное, чтобы это горе горькое перенести, чтобы оно не поглотило тебя и твою супругу…

– А вот чтобы этого не произошло, я и прошу вас сообщить в Центр, что нам, повторяю, надо уехать отсюда в Советский Союз. Я работаю на вашу страну почти десять лет и ни разу еще не был в отпуске. Я устал. И работать дальше без отдыха не могу и не хочу. Особенно сейчас… после смерти сына.

Фредо, с сочувствием глядя на бледного, с полным отчаяния взглядом, неловко топтавшегося около него нелегала, согласился:

– Хорошо, Теодоро, мы проинформируем Центр о твоей просьбе…

«Москва. Центр.

Сов. секретно.

Лично т. Арнольдову.

После неожиданной смерти сына Максом овладело безысходное отчаяние. От прежней его уверенности в себе не осталось и следа. Тяжело переживая потерю ребенка, Макс настаивает на предоставлении ему и Луизе отпуска с выездом в Аттику[71]71
  СССР.


[Закрыть]. Если же они останутся здесь еще на какое-то время, то у них могут появиться симптомы еще большей депрессии. Терять же такого высококлассного подпольщика[72]72
  Разведчик-нелегал.


[Закрыть] мы не должны. Без преувеличения можно сказать, что в нем сходится все необходимое для его работы – и изощренный ум, и расчетливая, обдуманная хитрость, и в некотором роде даже оправданная авантюрность, смелость, напористость, способность активно и решительно действовать. В каждой стране, где он работал, он рисковал собой и совершал подвиг, не думая об этом, но зная, на что идет и во имя чего.

Считаем, что Макс весьма перспективен в нашем деле, он необходим Артемиде и всей Аттике.

Заявление его об отпуске поддерживаем и уверены в том, что после отдыха и оказания психологической ему и Луизе помощи, они восстановятся и будут работать также плодотворно, как и раньше.

Нил.

30.1Х.46 г.».

В московском разведцентре к содержанию шифровки отнеслись с пониманием и проявили оперативность, о чем свидетельствовали наложенные на телеграмме резолюции:

«т. Овакимяну Г Б.

Прошу срочно подготовить рапорт об отзыве «М» и «Л»[73]73
  Макс и Луиза.


[Закрыть] в Москву на имя министра. Продумайте варианты их вывода.

П. Федотов

1. Х.»

«т. Отрощенко А. М.[74]74
  Андрей Макарович Отрощенко – 1902 г. р., уроженец Ташкента, во внешней разведке с 1931 г., до 1941 г. был резидентом в Иране. В годы Великой Отечественной войны – начальник отдела, затем стал начальником управления Комитета информации.


[Закрыть]

Пр. переговорить.

Овакимян

1. Х.»

«т. Ершову Н. Н.[75]75
  Николай Николаевич Ершов – начальник отделения стран Латинской Америки, до войны – сотрудник нью-йоркской резидентуры.


[Закрыть]

Пр. высказать свои соображения по выводу «М» и «А».

Отрощенко

2. Х. 46 г.»

Начальник отделения Николай Ершов убедил Отрощенко в том, что в данной ситуации могут быть только два пути их вывода в СССР: первый – вывезти на российском пароходе, который заходит один раз в месяц в порт Рио-де-Жанейро и после этого, минуя третьи страны, следует сразу во Владивосток; второй – по имеющимся у них «железным» документам через Францию и Польшу. Оба эти варианта по согласованию с Овакимяном и начальником разведки Федотовым были включены в рапорт на имя министра госбезопасности Виктора Абакумова. Однако он отверг самый простой – первый – вариант и написал резолюцию:

«т. Федотову П. В.

Надо отдать предпочтение на мой взгляд более безопасному второму варианту. Для его реализации прошу срочно:

1) изготовить для М. и А. липовые паспорта как. на советских граждан, возвращающихся после войны в СССР;

2) такими же липовыми документами, но под другими фамилиями, необходимо снабдить их при въезде в Польшу и пересечении польско-советской границы, а также в пути следования до Москвы и при вселении в одну из московских гостиниц;

3) оба комплекта советских паспортов – один на Францию, другой – на Польшу и СССР – вручить Максу в Париже через резидента «Тихона»[76]76
  Николай Петрович Лысенков – 1909 г. р., уроженец г. Балаково Саратовской области. В разведке с 1939 г. Работал в резидентурах внешней разведки в Латвии, Финляндии и Иране. В 1945–1950 гг. находился во Франции. В 1952–1955 гг. руководил нью-йоркской резидентурой. Умер в 1956 г.


[Закрыть]. Отработайте условия их встречи и пароль.

В. Абакумов.

6.10.46 г.»

Через два дня были изготовлены документы, по которым нелегалы могли въехать во Францию и пребывать временно на ее территории:

«Свидетельство на возвращение в Союз Советских Социалистических республик за № 43/ПФ-042.

Предъявитель сего Абрикосов Василий Петрович – гражданин СССР, родившийся 05 мая 1910 г. в г. Туапсе Краснодарского края, отправляется в Союз ССР на жительство. При нем следует его жена Абрикосова Татьяна Магомедовна.

Основание для выдачи свидетельства на возвращение: распоряжение МИД СССР.

Действительно по 06 апреля 1947 г.

Консул Союза ССР Н. Емельянов».

Точно такое же свидетельство за № 044 ПФ-043 было подготовлено на имя Луизы – Абрикосовой Татьяны Магомедовны, 1917 года рождения, уроженки г. Кутаиси Грузинской ССР. Одновременно с этими документами в советской посольство во Франции были направлены дипломатической почтой советские паспорта с фотографиями Макса и Луизы и с их липовыми именами и фамилиями: Лейбовского Бориса Абрамовича, 1917 года рождения, еврея, уроженца г. Харькова, и Лейбовской Идалины Львовны, 1923 года рождения, еврейки, уроженки Кишинева. Для резидента Тихона, которому предстояло встретиться с Максом в Париже, направлялись приметы нелегала:

«Макс – среднего роста, коренаст, высокий открытый лоб, внимательные карие глаза, нос прямой с едва заметной горбинкой. Волосы черные, немного вьющиеся. Носит креоловские, тоненькой щеточкой усики и шикарные испанские бакенбарды».

* * *

К сообщению мужа о предстоящем отъезде в СССР Луиза отнеслась отрицательно:

– Почему мы должны ехать в Советский Союз, а не в Мексику?! В Москве у нас никого из родственников нет, а в Мехико есть. У меня там мать, сестры и братья! Нет, никуда я отсюда не поеду! – разгорячилась она. – К тому же, я не могу оставить могилку сына без присмотра.

– Уход за могилкой, пока мы будем находиться в Москве, возьмет на себя советское посольство. Я уже договорился об этом с Фредо, – заверил ее Иосиф.

– Меня возмущает, что ты позволяешь себе не считаться с моим мнением! – продолжала протестовать жена. – Почему ты все решаешь за меня? Почему ты не считаешь нужным обсудить даже такой сложный вопрос, как переезд в другую страну? Мне надоели эти бесконечные переезды и все, что связано с ними: изменение имен, фамилий… Постоянные невзгоды, лишения, опасения оказаться разоблаченными и арестованными. Вся жизнь в нервном напряжении! Я мечтала о жизни, которая давала бы нам покой и уют. А что я имею? Ни покоя, ни уюта, ни семьи!

Возникла долгая пауза.

От того, что услышал Иосиф от жены, на душе у него стало скверно, он испытывал сильное нервное напряжение, какого ему не случалось испытывать последние десять лет.

– Почему ты молчишь, ничего не говоришь? Это же бессердечно с твоей стороны, – прервала Луиза паузу, и на глаза ее навернулись слезы.

– То, что я сейчас услышал от тебя, меня потрясло. Это был один из худших моментов в нашей совместной жизни. Прости меня, Лаура. Прости за то, что сломал твои мечты о спокойной, счастливой жизни… Я действительно был иногда бессердечен, мир разведки отчасти оттеснил тебя на обочину. Прости меня, больше такого не случится никогда.

Он подошел к ней, обнял и поцеловал. По лицу ее текли слезы. Она вытерла их платком и дрожащим голосом произнесла:

– Ты тоже прости меня… За несдержанность мою… Если бы ты знал, как много накипело на душе. – И, забыв уже о своих обидах и нежелании ехать в СССР, спросила: – И все же я не могу понять, что мы будем делать в Москве? Наша жизнь должна, я считаю, продолжаться здесь, в Латинской Америке. – Она начала медленно расхаживать по комнате, не прекращая диалога – Луиза всегда так делала, когда сталкивалась со сложной для нее проблемой. – А у тебя не возникает опасений, что мы можем вообще не вернуться оттуда?

Иосиф покачал головой:

– Нет. То, чем я занимаюсь, будет обязательно востребовано, – я в этом уверен, – твердо заключил он.

– Как бы не так! – возразила она. – Не получилось бы у нас так, как сказано у Диккенса: «У них все было впереди, у них впереди ничего не оказалось». И надолго ли мы поедем туда? – примирительно спросила она.