Текст книги "Дневники, письма. Воспоминания современников"

1952 г.

…Не могу очухаться от большого горя, которое опять не забыло меня посетить… Долго и тяжело рассказывать, да это и незачем. Альберт сошел с ума. Хлопоты о переводе в хорошую клинику, городскую, ничего не дают. А там – плохо, очень плохо.

Пришел сегодня от тоски в «Гудок». Поболтал малость о пустяках. Зовут скорей работать. Посмотрел подшивку. Сказал: «Все хорошо, глубокие статьи, очень качественная верстка, но не нравится мне одно – в газете лишь железо и нет совсем людей? Завотделом не согласен. Говорить может. Но он не прав. Ведь газета отражает жизнь, да и не только отражает, а подсказывает, направляет, воспитывает. Газета не показывает «кто» делает, «что» переживает делающий, редко процесс делания, т. е. «как». Газета партийная. А главный объект партийной работы – человек. Ратую за человека в газете. Завотделом, хороший, большой специалист, принципиальный и многознающий – всего лишь специалист. Газета до невозможности затехничена. Меня, говорит, не интересует очерк как таковой, я ничего из него не беру. Больше того, он утверждает, что читатели хотят только производственных тем и их более глубокого освещения с чисто производственной точки зрения. Это происходит, по-моему, потому, что железнодорожнички, посаженные в «Гудке» за глубокие («неглубокие») кресла не понимают, не знают и не интересуются литературой, искусством да и, если говорить определеннее, жизнью. Нужна им форма. А взять совершенно скандальный и позорный период в жизни «Гудка» (да и не только «Гудка»). Вместе с присуждением сталинских премий за подлинно передовые, прогрессивные методы работы, вместе с настоящим творческим отношением к труду появилась на разных предприятиях масса подражателей, умников, псевдоноваторов, как грибы после дождя, стали нарождаться «почины». Газеты лихорадили закрутившихся председателей месткомов, командиров, рабочих. Стали пропагандироваться такие методы, как взятие оборудования на социалистическую сохранность, гарантийные марки, общественный контроль.

Над непосредственными, отвечающими за свою работу по конституции и должностным инструкциям работниками установили «общественный» контроль. Кондуктор, предположим, «в свободное от работы время» проконтролировал то-то и то-то. Обязана бригада перед основным и не основным законами беречь паровоз. Берут и паровозники на соцсохранность. (А как извращались уже признанные методы!) «Метод Жандаровой и Агафоновой на паровозе, в автоматном цехе» и т. д. «Метод Шебликина в работе паровозных диспетчеров». «Метод слесаря вологодского завода Клавдии Виноградовой на паровозе». А метод-то – в сменно-суточном графике. А сколько споров было, сколько сломано было копий! Я сам был единожды на планерке в «Гудке», где до хрипоты люди спорили о линии газеты в отношении популяризации методов, обвиняли друг друга на этой почве во всех административно-моральных грехах. А ушата холодной воды еще не было, т. к. продолжаются перегибы формалистов из боязни сделать недогибы. А Чутких написал от 15.VII.52 в «Труде» подвал, где предлагает отменить «личные клейма» как не приносящие проку. Мне кажется, толковые вещи пишет. В Исторической библиотеке старик стоит в раздевалке древний, с седой бородой, снимает пальто, носит галоши, с поклоном принимает рубль. Над головой у него – «бригада отличного обслуживания» или в магазине – почему в одном отделе, где мясо и очередь, – есть такая вывеска, а рядом, где крупа и пр.(очая) бакалея, – нет. Почему не занимаются делом? Почему те, кто летает на высоте, допустим редактора, ответ-секретари, нач. дороги отделения, отдела (в газете) не займутся более полезными делами?

Интересный вопрос: как увязать, допустим, точный график и безостановочный рост стахановского движения?

А теперь я понял, почему нет ушата холодной воды, почему «Правда» ограничилась лишь «обзорами печати». (Как было с общ.(ественными) ревизорами. Выбран был жупел – дорожная газета ташкентской ж.д. раздолбана.) Формализм проник глубоко. Каждый формалист (как, кстати, и бюрократ) не сознается, что он формалист (или там бюрократ). Ему надо показать это, сунуть носом в факт. В каком положении оказывается сейчас коллектив ЦТКА, поставивший «Совесть», где все – вокруг не стоящего выеденного яйца псевдоконфликта.

Да, а почему же все-таки не было ушата? А потому, сдается, что формализм – страшная сила и слишком ревностные исполнители могут кое-где перегнуть палку в противоположную сторону. А где труд, пот и кровь автора «Совести» и театрального коллектива?

1956 г.

8.7.56 г. Много лет прошло с тех пор, как я забросил дневник. Сейчас – понимаю, что это было большой ошибкой. Дневник – это хорошая опора в жизни. Учитель, друг, советчик. Узел, которым ты привязан к современности, мостик в прошлое и будущее.

Но до сих пор не знаю, как писать дневник. Подробности личной жизни, мелочи – как сморкнулся, чихнул – ни к чему. Я перечитывал однажды свои детские дневники – мало что можно оттуда взять. Но вспоминая события, которые шли рядом с моими цыплячьими, понимаю, как много я растерял хороших, прямо-таки бесценных наблюдений, фактов, картин, людей, мыслей. Да, мыслей. Потому что я был нечестен тогда (я это говорю сейчас с откровенностью и откровением).

О честности в дневнике. Тяжелая это и трудная чрезвычайно штука. Ведь как писать? У каждого человека есть в мыслях что-то неудачное, плохое, темно-тягостное. Писать об этом? Не писать? Если писать, то вдруг кто-нибудь прочтет (в общежитие это может быть)? А главное – зачем это писать, какой смысл и польза будет? Но если не писать – значит ты не полностью честен даже перед самим собой (в дневнике).

Борис Полевой пишет деловой дневник. Он ежедневно достает свои записные книжки и мелким почерком перепись! – вает в толстые переплетенные тетради все, что он узнал, увидел, услышал, почувствовал за день применительно к своей общественной, литературной, журналистской работе. Скрупулезность там, говорят, умопомрачительная. Например: «Этого человека звали Сайрус Итон. На нем был смокинг, блестящие, черные, остроносые штиблеты, галстук серенький, заколотый булавкой с перламутровой пластинкой наверху. У него рыжие усы, белесые брови, водянистые глаза, лицо в тяжелых морщинах. Он горбится и т. д. и т. п.» Так ли надо писать? Не знаю.

Некоторые считают, что надо вести дневник литературный. Я не представляю ясно, что это такое, но думаю, что это тоже подсобное для литератора вместилище дневных впечатлений, трансформированных в разрезе его литературных норм, понятий, целей. Неизвестно, лучший ли это способ.

Найдут ли место в дневнике острые мысли, слова, анекдоты. Найденные и подслушанные афоризмы и каламбуры – большая радость и кое-что дают потом для работы. Чудесный пример в этом плане дают дневники Ренара. Но это тоже не идеал дневников. У меня для этой цели – записные книжки, которые я таскаю везде за собой много лет. А были дневники, которые писались специально для истории, т. е. для других людей. Тошнотворная поза, ложь – вот что такое эти дневники. Некоторые оттачивали стиль… Как же мне писать? Не знаю. Попробую, что выйдет.

Сегодня с утра сел и перекопировал письмо А.М. Кошурникова[5]5
  Изыскатель ж.д., герой повести В. Чивилихина «Серебряные рельсы».


[Закрыть]. Это письмо передал режиссеру Ольге Бор. Подгорецкой. Исидор Павлович Казимиров – главный инженер проекта ж.д. Сталинск – Абакан. Надо будет ему послать один экземпляр – он будет рад. От такого письма у И.П. только прибудет сил. Симпатичный человек этот Казимиров, ей-богу. Такое впечатление у меня сложилось от нескольких встреч на стройке, в Тебе, от вчерашнего получасового телефонного разговора с ним. Новосибирск было слышно замечательно, и мы хорошо поговорили. Я сказал, что зря вы, дескать, отдали Подгорецкой оригинал. Он со мной согласился.

Отдал в перепечатку дневник А. Кошурникова. Огромной ценности этот документ! Потрясает последняя запись, полная суровой трагической простоты. За очерк еще не садился. Надо: 1. Встретиться с писателем М.Е. Ефетовым, выведать у него все, что он знает о Кошурникове. По телефону он сказал мне, что у него есть письмо Кошурникова к жене и письмо родных Конст.(антина) Стофато к Ефетову. На днях еду в Звенигород, в Дом творчества. 2. Разыскать дочь А.М. Кошурникова. Она – медик. Работает в Москве, в ординатуре одного из медучреждений. Исидор Павлович обещал зайти к жене А.М. и достать для меня адрес. 3. Разыскать в МТС юбилейную газету «Памяти погибших товарищей» выпущенную в «Сибгипротрансе» в 1952 году. 4. Посмотреть «Гудок» за лето 46-го г. Там была информация о гибели экспедиции. 5. Посмотреть «Сибирские огни» за 46-й год и № 7 за 47-й г. Там будто есть что-то о Кошурникове. 6. Максимально использовать И.П. (фотографии, воспоминания, другие следы экспедиции).

Очерк должен сдать в журнал не позднее 15 августа. План намечается больше для «Юности», чем для «Молодой гвардии». Посмотрим.

Тему не думаю оставлять. Хорошо бы кино. Но в нем трудно. Найти бы надежного товарища и в одной упряжке!

Кляну А. Коптелова. Испортил тему, и больше ничего! «Навстречу жизни» – халтурный роман, беспомощный технически, многие места приторны до омерзения, а в основном – адская скука. Это на таком-то материале! Прочел кое-что сегодня. И надо же такое – давно хотел прочесть переписку М. Горького и М. Кольцова в «Новом мире» № 6. И вот сегодня взял, раскрыл и сразу же наткнулся на письмо, в котором Горький рекомендует список литературы для приложения к «Огоньку». Какая-то есть во мне струна, настроенная против Горького. И сегодня она снова зазвучала. Непонятно, почему он рекомендует именно эти романы, а не другие. Чувствуется, что Г.(орький), выставляя свою энциклопедичность, рисуется. Но грустно видеть, что энциклопедичность-то эта поверхностная. Свифтовскую «Сказку о бочке» называет «Песнью о бочке». Утверждает, что «Варфоломеевская ночь» и «Хроника времен Карла IX» – два разных романа, путает

Генриха Манна! Как-то не соединяются у меня Горький, каким его изображает наша филологическая и общественная наука, и Горький – каприец, Горький – автор действительно великих вещей и Горький – автор «Несвоевременных мыслей», написанных в самое трудное для рабочих и крестьян нашей страны время. Мне почему-то претит горьковская инверсия («Жму руку Вашу» и т. п.). Манерность и вычурность собственного языка забывается, когда начинаются поучения, снисходительные, умные, уместные, обидные даже, наверное. И было же время, когда все верили, что «Д. и С.» сильнее «Фауста»!

Вечером ходил «на свидание». В кавычках потому, что его не состоялось. Л. не пришла. Крапал дождь, и она, очевидно, побоялась, что размокнет.

Днем вычитал за несколько часов перебеленную часть книжки[6]6
  «Живая сила» В. Чивилихина.


[Закрыть]. Надо скорей сдавать. Издательство, правда, не торопит, но мне самому надо скорей освободиться от одного, чтобы отдохнуть маленько и сесть за другое.

13 июля 1956 г., пятница. Новости: 1. На матч СССР – Израиль московские евреи платили по 200 руб. за билет. 2. Получил письмо от Володи Гринюка. Парень тоскует на Рижском взморье – дожди идут, кругом буржуа, слова сказать не с кем. 3. Приезжал брат с Севера. Побыл три дня и укатил к маме. Интересно, с какими глазами заявится – два года не писал и вообще не подавал признаков жизни. Отчуждается, наши дела его абсолютно не интересуют. Свинство, да и только. 4. В Москве стоит плохая погода – дожди, прохладно. Для работы – лучше не надо. Я не разделяю восторгов поэтов по поводу весны. Летом я чувствую себя неважно, лишаюсь работоспособности. Осень – хорошо, но когда у тебя есть привычка носить галоши и есть добрый плащ – лучшее время года – зима. И пишется и дышется легко. 5. Больше новостей нет.

Прочел сборник рассказов Андрея Платонова. Открыл нового, раньше мне неизвестного писателя. Причем писателя чрезвычайно интересного, своеобразного. Говорят, что он второй из русских писателей, удостоенных Нобелевской премии, что его так и затюкали, не печатая и сгноив сына, что поддерживал его (гл. образом материально) лишь один Шолохов. Говорят, из наших он – инженер-железнодорожник. Прочел рассказы «Бессмертие», «Фро», «Глиняный дом в старом саду», «Семен», «Река Подудань» (так назван сборник) и еще кое-что. А. Платонов – человек с совершенно особым видением мира, не похожий ни на одного из известных мне писателей. Рассказы свежи по языку, грустны по настроению, неожиданны по выбору героев. Обычно у него простые люди – железнодорожные рабочие, нищие, бездомные дети, дети, ощутившие в первый десяток лет своей жизни тяжесть и прозу существования. А. Платонов подмечает в людях незаметное, такие стороны психики, которые по общему мнению не могут стать предметом изображения. Я не читал ругань по его адресу (говорят, ее было немало), но считаю, что А.П. – один из самых честных и правдивых художников и его еще будут издавать…

Странные дела у нас в газете![7]7
  Комсомольская правда».


[Закрыть] Ада правильно говорит, что нам не надо планировать на месяц 20 тем. Надо выдать 3–4, но чтоб это были заметные, броские. В этой установке – кредо А. и многих других. Вся беда в том, что остальные 20 тем тоже надо выдавать. Только они будут считаться пустячными, вроде информушек. А делать-то нам придется их, а не кому-нибудь. А есть в редакции категория людей, которые не имеют у себя на руках груза почты, организационной работы, встреч с посетителями, не выдают проходящие, но необходимые материалы. Они едут на полмесяца в командировку, приезжают, спокойно еще полмесяца работают на дому, рожают один очерк, и им же слава. Выступили с занятным куском! Мне бы такие условия. И, кстати, эти «куски» – часто не такие уж аппетитные…

Понял, что дневника у меня при моей работе не получится. В лучшем случае будет недельник.

18 июля 1556 г., среда. Сдал рукопись в издательство. Редактор хочет все же пригладить, подсластить очерки. Обогати, говорит, героев, они же, дескать, передовые. Буду драться за правду, которую я видел и которую искажать нельзя. Книжка сейчас пойдет к рецензентам. Первый предполагаемый рецензент – Александр Авдеенко, старый литературный мерин. Я помню его с детства по книге «Я люблю». Это сильная вещь, если учитывать, что тогда, в начале 30-х годов, ничего сколько-нибудь заметного не появилось. Это бывший беспризорник, потом строитель Магнитки, паровозный машинист. Я читал его выступление на первом съезде СП. Это было что-то сильное и страшное… Он выпустил уже «Горную весну» и «Над Тиссой».

Что-то он скажет о моей книге.

…Купил «Звезды смотрят вниз» Кронина. Теперь у меня весь переведенный Кронин. Это – могучий талант. Необычайно расширяет наши знания об Англии, покоряет мастерством, человеколюбием, знакомит с целой толпой новых, незнакомых тебе, интересных и своеобразных людей…

…Еле заставляю себя писать – так устал. И это – почти каждый день.

27 июля 1956 г., пятница. Прошли дни, полные событий. Вернее, событий для этих дней. А минует время, и все это затянется пеплом и издалека будет казаться нестоящим.

Во-первых, я допустил ошибку в газете. У нас началась полоса совершенно нелепых ошибок. Сначала отличились в статейке о «Кон-Тики», переврав все на свете. Напечатали вместо бальзового дерева – «базальтовое», вместо «Фрам» Ф. Нансена – «Фрам» Р.Амундсена, вместо шести человек экипажа на «Кон-Тики» оказалось четверо.

Потом напечатали тассовскую заметку о том, что некий человек нашел цистерну с золотом. Всего на полтора миллиона рублей. Оказалось, что это фальсификатор и мелкий мошенник…

Наконец, последний случай. Я дежурил перед днем ж.д. Получаю из стенографического бюро заметку о том, что на Карагандинской ГРЭС работает паровоз, на котором в день его выпуска на Сормовском заводе выступал В.И. Ленин.

Я не усомнился в этой заметке – заслал в номер, 6 кусочков свежего набора. Прочел редактор по отделу агитации, литературный секретарь, читали редактора. Бюро проверки в половине первого дали знать, что не могут проверить факт. Вся штука в том, что в заметке говорилось, будто Ленин выступал в Сормово в 1924 году. Это была нелепица. В час ночи стало всем ясно, что это – блеф. Вместо того, чтобы остановить машину, Аджубей запросил Алма-Ату, откуда передали заметку, стал звонить Бещеву, Красникову и еще в разные места. 100 000 экземпляров машина настукала.

Для меня – это большая неприятность. Г. почему-то меня ненавидит. И уже много раз поднимал вопрос о том, чтобы выгнать меня из редакции. Говорят, на партбюро об этом же шла речь. Г. стоял на своем. Защищать меня начали Гуськов, Филатов, Шацкая и другие члены партбюро. Жалко, конечно, что Горюнов такой. Человек, совершенно не предполагающий в других людях человеческого достоинства, грубиян и хам.

Чувствую, что он в один прекрасный момент вытурит меня. Может быть, предупредить его и подать заявление?

А куда потом? Ведь главное в том, что у меня нет угла.

Окончилась, будто бы, гостевая неделя. Был Иван, а потом В.К. с женой. У меня не было времени особенно много с ними заниматься. Но они понимали.

Очерк о Кошурникове еще не писал. И.П. Казимиров что-то не шлет письма. Никак не могу выбрать время, чтобы съездить к М. Ефетову. Он, оказывается, будет рецензировать мою книгу – Авдеенко в отъезде.

Мне кажется, налаживаются хорошие товарищеские отношения с Л.

В газете сейчас очень много работы. Началась еще одна кампания. 50 тыс. молодых парней направляются в Донбасс. Странная получается штука. Комсомольские работники стонут – превратили комсомол в биржу труда. Наш донецкий корреспондент говорил мне по телефону, что за последние два месяца в Донбасс по комсомольским путевкам приехало 40 тыс. человек. Одна треть уже сбежала, потому что нет фронта работ, плохо с бытом. А ведь достаточно создать людям условия – и не надо никаких призывов, сам народ поедет. И без подъемных.

29 июля 1956 г., воскресенье.

Прочел роман Грина «Тихий американец».

Это уже третий Грин, которого я знаю. Эльмар Грин – советский писатель, разрабатывает финскую тематику. Его «Ветер с юга» – заказное, но довольно интересное произведение.

Александр Грин – у меня есть в последнем издании. И есть даже один рассказ, который нигде не издан. Добыл вырезку из нашей запасной полосы. Мы хотели печатать этот рассказ, но потом кто-то сказал, что незачем путать молодежь. Рассказ «Эндра и Анготея» очень интересен, чуть не в гриновском стиле, но так же своеобразен, как все гриновское. Нипочем не угадать конец. К этому рассказу есть предисловие К. Паустовского, нигде не напечатанное. Оно у меня на машинке.

В 6—7-м номерах «Иностранной литературы» напечатан «Тихий американец» Грэма Грина, английского писателя. Это необычно для нас, интересно, однако вещь оставляет тягостное впечатление.

В центре романа – английский журналист, живущий во Вьетнаме в разгар войны между севером и югом. Вещь проникнута антиамериканским духом, мыслью о том, что нейтральным не может сейчас остаться ни один человек – примкнет к тому или другому лагерю. Но тягостное впечатление создается всей тканью романа. Философия Томаса Фроуди – новый фашизм. Наверное, таких людей сейчас по миру не так мало. Суть: нет ничего святого в этом мире. Любовь, дружба, дом, девушка, жизнь человека – все это чепуха, пустота. Неприкрытый цинизм, эгоизм. Мерзкие вещи подаются как самое обычное, обыкновенное.

6 августа 1956 г., понедельник. Лечу в… Сталино. Случилось вот что. Три дня назад ночью вызывает к себе Г. Мы проговорили с полчаса. Речь шла о моей ошибке, об отношениях с коллективом. Состоялся откровенный разговор. Я в глаза сказал редактору «правду-матку» – что он груб, что он парализует волю людей и т. п. Он по-хорошему все это воспринял. На следующий день меня вызывают на редколлегию. Иду туда спокойный, почти веселый. Я понял, что уволить меня не уволят, а строгача дадут. Вспомнил перед дверью слова Г., повторенные им дважды: «Вы выступите и скажите, что ошибку свою, дескать, осознали и т. п.» Зачем ему это надо? – думал я. На редколлегии все понятно стало. Г. раз 20 повторил: Чивилихин виноват, только он, прежде всего он! Но виноват – то был еще больше меня Аджубей. Он же получил сигнал в половине первого и мог бы остановить машину. Он не сделал этого. Но наказывать Аджубея?! Это не так просто.

Я вышел из голубого зала со строгачом. И веселый. Не потому, что строгач – хорошо, а потому что понял всю комедию. Минут через 10 бежит Ким Костенко по коридору и протягивает руку.|

– Едем! – кричит. – Летим в Донбасс!

Меня «искупить вину» послали в Донбасс. По напутственному выражению лица начальства я понял, что это не наказание, а награда – сейчас тут горячие дела.

Билетов до Сталино не было. Полетел в Харьков. Страшно болтало. Трижды бегал к хвосту самолета. Рядом с машиной шел дождь, мы не поднимались выше 400 метров. Самолет шумел, как старенький автомобильчик. В Харькове пересел через полчаса. В самолете было всего 6 человек. Начальник корабля объяснил, в чем дело, почему мы в Москве не взяли на прямой – там кассиры хотят взятку взять. Сволочи!

Больным сошел в сталинском аэропорту. Чувствовал себя плохо еще и потому, что предыдущую ночь гулял на свадьбе у Ж. Женили парня…

Здесь, в Сталино, сходил в душ, потом прилетел Ким – он на два часа позже вылетел. Пошли к нему ужинать. Здорово живет парень! Две огромные комнаты, всего 45 метров. По московским масштабам это очень много.

В гост.(инице) «Донбасс» вместе со мной поселились английские журналисты. Видел, стоят, тыкают. Их встретили плохо. Подали дрянненький автобус в аэропорт. Ни один журналист не встречал.

7-го, завтра, говорят, приезжает сюда Хрущев. Работы будет, мы вовремя прибыли.

И вообще дел тут немало. 45 тысяч людей призывают. И хоть у нас с Кимом особое мнение насчет этого, придется призывать, хвалить Донбасс и шахтерскую жизнь.

Донбасс заваливает план. Народ отсюда бежит. Стране не хватает угля. Донбасс, как и 10, как 25 лет назад, подводит все хозяйственные планы и наметки. Я не очень хорошо знаю горняцкие дела и порядки, но чувствую, что тут надо перестраивать всю систему работы, организацию труда. Разве это правильно, что шахтеры имеют непрерывную рабочую неделю? Когда над Донбассом круглые сутки висит мат и по всем телефонам: «Качай уголь!», «Дай добычь!». Специалисты проводят под землей по 12–15 часов, им эта работа надоедает до смерти. Они не держатся за нее, работают шаляй-валяй. Сменчивость руководящих кадров большая. Человек не заинтересован в том, чтобы укрепить связи с рабочим коллективом, завоевать авторитет, не думает о том, как ему работатъ спустя год-два. Временщики хамят, не болеют за дело. Есть большой разрыв в зарплате высококвалифицированного шахтера и среднего инженерного звена.

Или взять такую профессию – слесарь. Он получает 900 р. ставку. Стоят машины – 900 р., рубают они уголек – 900 р. Он не заинтересован материально в том, чтобы машины давали больше угля. Кроме того, 900 р. под землей – мало. И ценящий себя слесарь старается уйти в бригаду, навалоотбойщиком и т. п. А места слесарей занимают малоквалифицированные мальчишки, которые могут лишь ломать машины.

7 августа 1956 г., вторник. Слух насчет Хрущева не подтвердился. Мы встретились с неожиданной трудностью. Задумали интересно подать заметку о прибытии группы будущих горняков, о расселении их, об учебе – вторую. И – полосу о Донбассе по материалам комсомольского собрания на шахте.

Но вся штука в том, что сейчас нет ни одной прибывающей группы и в ближайшие дни не ожидается. Вчера день фактически ничего не делали.

Написал сейчас письма Л. и И.П. Казимирову. Л. просила написать хорошее-хорошее письмо – не получилось. Я – тут не виноват. И.П. Казимирову послал копию письма Кошурникова. Ошеверов заставляет писать очерк для нашей газеты. Буду. Но в таком случае надо обязательно съездить в Новосибирск. Встречусь с родными и друзьями А.М. Кошурникова. Но всю работу придется отложить на полтора-два месяца. Надо в отпуск.

Говорил с издательством перед самым отъездом. Они, оказывается, назначили встречу на вчера, на понедельник, с моими рецензентами…Ефетов прочел, зам. нач. депо Лихоборы тоже. Понял по разговору, что им понравилась книжка. Дай бог. Конечно, есть замечания. Они должны быть хотя бы потому, что я не согласился с рядом серьезных замечаний редактора и оставил все по-старому.

В Сталино стоит жарища, какой я не видел за все это лето. Все время хочется искупаться. Надо будет все же выбраться на море. Я же ни разу в море не купался. А здесь километров 100 – пустяки…

12 августа 1956 г., воскресенье. Провернули с Кимом основную работу. Всю эту неделю мотался по шахтам. Задумали и наполовину сделали на наш взгляд неплохую вещь. Подкараулили, когда приедет в Донбасс первая группа добровольцев в счет призыва 45 тысяч. Прибыла такая группа со Станиславщины в трест «Максевуголь». Я дал об этом информацию. Потом дали о том, что они приступили к занятиям, поселились, познакомились с будущими друзьями по работе. Потом мы организовали комсомольское собрание «Разговор о Донбассе». Пригласили на него зам. министра уг.(ольной) промышленности) УССР Носика, директора Сталинского краеведческого музея Шаповалова, заел, (уженную) артистку УССР Людмилу Ивановну Устенко, поэта местного Виктора Шутова. Я подготовил выступления старого и молодого горняков. Собралось народу около тысячи человек. Мы составили текст хорошего объявления, организовали бесплатный кинофильм. Очень переживали, что может пойти дождь – собрание намечалось в летнем кинотеатре. Было несколько драматических моментов. Например, за час до начала собрания не было ни одной машины. А нас 7 человек, и ехать несколько десятков километров (25–30). Второй: мой подготовленный бригадир комсомольско-молодежной бригады пришел на собрание пьяным. Но все обошлось – машина одна пришла из министерства, а Степа Гнатенко очень здорово выступил. Он, оказывается, сроду не выступал перед народом и тут выпил «для храбрости».

И мы, и гости, и шахтеры остались очень довольны. Надо срочно писать полосу о Донбассе, отчет с этого собрания.

Все это надо, все это хорошо, но надо бы разрешить нам писать и о плохом. Зачем скрывать, что здесь трудно? Народ наш не испугаешь ничем. А правда подкупает людей. Особенно сейчас, когда всем обрыдла ложь. Мы обманываем непонятно кого. Зачем я буду говорить, что у меня 10 костюмов, если у меня он один?

Сегодня День строителя, новый праздник. С утра по радио парадные фразы и лозунги. Зачем, к чему?

26 августа 1956 г., воскресенье…Как мы ждали, что Хрущев решит вопрос о кадрах в Донбассе! Ведь 45 тысяч так туда и поедут. Мы агитируем их. Начали уже идти эшелон за эшелоном. Но встречают их так, как, например, ровенских. Весь день сидели ребята на вокзале. Машин никто не прислал. Приехали представители вечером. – На стройку пойдете? – Нет, мы на подземные работы.

– Нет у нас подземных работ! – А нас брали туда. – Не хотите на стройку – вертайтесь назад. – Нет, у нас комсомольские путевки! – Ну, так что ж? Все равно машин не подадим, если не согласитесь на стройку!

А цифра 45 тысяч, говорят, родилась так. Взяли чиновники в украинском министерстве задолженность Донбасса, подсчитали выработку на одного подземного рабочего за полгода. Разделили – получилось, что 45 тыс. парней ликвидируют эту задолженность за полгода. А жить негде. Может быть, трагедия этой зимой в Донбассе – профанация всего самого дорогого в душах комсомольцев.

8 сентября 1956 г. Опубликовал все, что привез из Донбасса. Больше ничего писать не хочу. Надо идти в отпуск, т. к. очень устал. Сейчас хлопочу насчет путевки на юг. Застать бы купанье и т. п. прелести уходящего лета.

Я люблю лето во время отпуска. А так, когда работаешь, оно меня расслабляет. И вообще, я почему-то больше люблю зиму, а еще больше – осень. И даже люблю, когда идет дождь. Темные, мрачноватые краски, грусть в природе мне очень всегда импонирует. Очевидно, потому, что находят соответствие в моей душе. Живу я уже много лет ненормально – переутомляюсь, натягиваю струной нервы. Много такого, чего нельзя высказать. А когда все это внутри – тяжело.

6 ноября 1956 г. Прошло два месяца с тех пор, как я закрыл эту тетрадь. Имел очень много времени, но не взялся. Черт с ним, если так выходило. Отдыхал в Сочи, в санатории «Правда». Понравилось море. Много плавал, загорал, бездельничал. Но приехал – и снова та же усталость, и все время болит грудь. Что такое, не пойму. Большие события, о которых сейчас повсюду говорят: 1. Венгрия. 2. Египет. 3. Роман В. Дудинцева.

Вместе с чувством возможности свершения желаний ощущается тревога и (…). Два дня уже перед израильским, египетским, английским и французским посольствами демонстрируют москвичи. Это хорошо.

19 ноября 1956 г. Праздники прошли так себе. Нет у меня компании, в которой мне было бы интересно и весело. Есть друзья, с ними мне легко в любое время. Главное – с ними у меня душевная близость. Но в праздники мы обычно разбредаемся по разным углам. Потихоньку собирал материалы о Кошурникове. Встретил нескольких людей, знавших его при жизни, дочь его, Нину Александровну, узнал. Это интересный человек, грамотный, культурный, правдивый. Она мне много рассказала об отце. Хорошего и плохого. Плохого в смысле ее, Нины. Я на эти штуки смотрю по-другому. Это что касается «озорного» А.М. (А.М. Кошурников. – Е.Ч.). Что все-таки за человек был! А ему даже посмертно не присвоили «Почетного железнодорожника». Напечатаю материал – буду хлопотать об этом в М.П.С. Пенсию его жена не получает, а могли бы дать.

Сегодня вылетаю в Новосибирск. Там будет совещание комсомольских активистов новостроек. Едут Шевич, Залужный, Михайлов и другие киты. Кроме совещания у меня там другие цели – встретиться с Казимировым, женой А.М. и друзьями его, учениками.

После Новосибирска надо еще встретиться в Москве с двумя и просмотреть материалы о реке Казыр, которые привезли этим летом туристы. Они проехали через Алян и проплыли по Казыру путем погибшей экспедиции. Интересно. Я бы с ними с удовольствием проехал, если бы знал об этом походе. Все подкапливаю и подкапливаю материалы. Предвкушаю интересную работу.

Деньги за книжку еще не получал. Обещают в издательстве пересмотреть договор и по приезде из Сибири заплатить 60 %. Хоть куплю пальто. Волнуюсь перед выходом книги, как, наверное, женщина перед родами.

Купил несколько книг. «Сагу о Форсайтах», «Ярмарку тщеславия», «От двух до пяти», Кольцова Алексея очерки. Что мне делать с книгами, куда их девать? Завалил себя ими. Это – болезнь и религия.

1 декабря 1956 г. Вчера прилетел из Новосибирска. Там проходило совещание комсомольских секретарей новостроек Сибири, Дальнего Востока, Севера, Казахстана и Урала. Съехалось около 300 человек. В основном молодой, зубастый народ. Были также обкомовские работники и представители министерств. Совещание, по-моему, прошло интересно и с пользой. Прежде всего, хочется отметить, что выступали ребята с горячей верой в то, что делают, с пониманием, если говорить громко, своей миссии. Поднять недра Сибири – значит победить окончательно. Люди верят в силу коллектива, народной инициативы. Эх, нашему бы чудесному народу, да настоящих руководителей. Представители министерств с серьезными и важными лицами плели чепуху, вокруг да около топтались на месте. А молодежь требовала ответа на волнующие ее вопросы. Много говорилось о недостатках, о бюрократизме, нехватке строительных материалов, теплой одежды, гармошек.