Текст книги "Жить не обязательно"

31. Пропавшая экспедиция

В этот день Гарт отремонтировал всю цепочку капканов на южном мысу, а ночевать решил на берегу: песок легче прогреть для ночёвки, чем мерзлую глину тундры.

Настоящей ночи ещё не было, просто темень сгустилась, как туман. Крупные звёзды тянули к сердцу светлые паутинки, и легонько плескалась волна. Контур разбитой шхуны впечатался в небо, чайки писали на закате белые письмена.

«Нет, это наверняка не обломки русановского “Геркулеса”. Скорее обычное зверобойное судно. Норвежское? Датское? Шведское?..»

Поужинав и накормив Черныша, Сашка устроил себе обычный тёплый ночлег с двумя нодьями по бокам. Залез в спальник, положил под руку карабин и стал смотреть в небо.

 
…И если подлинно поётся,
И полной грудью наконец.
Всё исчезает – остаётся
Пространство, звёзды и певец.
 

И. Мандельштам, 1913

…Первые несомненные следы экспедиции В. Русанова были обнаружены в 1934 году: на безымянном островке в архипелаге Мона топографы нашли столб с вырезанной на нём надписью «Геркулесъ 1913». Гораздо южнее, на безымянном островке в архипелаге Минина, были найдены перочинный ножик, расчёска, патроны, компас, французская монета, маникюрные ножницы и обрывок рукописи В. Русанова. В составе экспедиции была женщина, невеста В. Русанова, француженка Жюльетта Жан-Соссин, геолог и медсестра по образованию. Возможно, монета и ножницы принадлежали ей.

На другой год, после тщательных поисков, на этом же островке были найдены обрывки одежды и рюкзака, испорченный фотоаппарат «Кодак», железные ложки, документы матросов Василия Попова и Александра Чухчина, именные часы Попова, дужка от очков (очки носил механик экспедиции Константин Семёнов) и патроны десяти разных типов, от шести видов оружия. То есть на острове останавливалась целая группа людей, и здесь произошло какое-то несчастье, заставившее некоторых бросить матросские книжки, патроны и личные вещи.

В 1970 годах экспедиция Дмитрия Шпаро нашла (в разных местах) поломанные нарты, изготовленные из остатков судового рангоута и медных судовых трубок, багор, крышку от патронного ящика и большое кострище на высоком берегу мыса Михайлова.

Плавник для костра на высоком берегу приходилось собирать внизу, у берега моря, так что кострище это носило явно сигнальный характер.

Следы экспедиции теряются в архипелаге Минина. Никто не был найден. Десять молодых сильных мужчин и одна женщина до сих пор считаются пропавшими без вести.

Vivere non est necesse…[6]6
  Жить необходимости нет (лат.).


[Закрыть]

32. Неожиданный визит

Часа через три охотник проснулся от тявканья Черныша. Песцы и лисы не умеют лаять «очередями», как собаки. Они просто резко, отрывисто тявкают, но и этим единственным звуком умеют передать недовольство, испуг или радость.

Тявканье промысловик спросонок расценил как лёгкий испуг: зверёк что-то неприятное увидел.

– В чём дело, Александрос, не знаешь?

– Не-а. Я тоже чуток прикемарил… Ой, смотри-ка!

От серой глыбы разбитого парусника отделилась фигура большого медведя и остановилась, уткнув нос в береговую гальку.

Мигом слетели с охотника остатки сна. Быстрый взгляд на нодьи: обе дымятся, но ветер – с моря на сушу. Босой не чует.

Гарт хлопнул себя по нагрудному карману. Береста и зажигалка на месте, но ни зажечь новый огонь, ни раздуть его из углей нет времени. Умка уже спускался с береговых камней, направляясь к «лежбищу» человека.

«Точно по следам идёт! Неужели на сапогах после выделки мочой остался запах тюленя? Жаль, ракетницы нет».

Загнал патрон в ствол и сел на корточки, спружинив ноги.

Непривычный звук не испугал медведя и не насторожил его.

Когда до зверя осталось шагов пять-шесть, человек с громким криком прыгнул вперёд и нажал спуск. Красный флажок огня из дула винтовки едва не коснулся медвежьего уха. Оглушительно бабахнул выстрел.

Потапыч опешил и сел на задницу.

Гарт заорал на него и передёрнул затвор. Гильза выскочила и тенькнула об голыш, новый патрон лёг в ствол.

Босой круто развернулся и с великой поспешностью скрылся за остовом разбитого судна.

Охотник поднялся на берег и увидел, что босой удирает со всех ног, да не вдоль берега, а ломанулся напрямик через тундру к проливу. Испуганные звери большей частью так и поступают. Бегут по своим следам туда, откуда пришли. Наверное, потому, что там не было опасности.

Убедившись, что медведь бросился в воду и поплыл, парень вернулся и разжёг нодью. Поставил на неё «кастрюлю-чайник» со свежей водой и кликнул песца.

– Иди сюда, мой сторож и спаситель! Премия тебе!

33. Тундровый женьшень и крачки

Пока Его Сиятельство уминал двойную порцию вяленой оленины, охотник позавтракал, и ещё раз, уже при ярком дневном свете, обследовал разбитую яхту, камни и тундру вокруг неё. Ничего нового не нашёл, но увидел, что и сюда штормом выкатило ржавую мину и заклинило её под килем судна. Но двум смертям не бывать: мина наверняка пришла в негодность, иначе бы давно уже превратила старую шхуну в пыль.

Черныш неожиданно исчез. Спускаясь к морю, парень увидел своего шустрого друга в небольшой, окружённой камнями ложбине с протекавшим вдоль неё тоненьким ручейком. Песец с увлечением копался в земле, что-то там находил, подбрасывал вверх, подхватывал и разгрызал.

«Мышкует. Вот же утроба ненасытная. Ведь только что до отвала мяса наелся!»

Но подойдя ближе, Гарт увидел заросли невысокого ярко-зелёного растения с плотными яйцевидными листьями и жёлтым цветком на крепком стебле.

Черныш выкапывал корешки этого растения и с удовольствием их поедал.

Золотой корень!

А по-научному – «родиола розовая» – лекарственное растение с широким спектром антимикробного и тонизирующего действия. Встречается от гор Алтая до гор Бырранга, но на Крайнем Севере это достаточно высокое растение приобретает карликовую форму и едва вырастает на пять-шесть сантиметров от уровня земли. Лекарственные свойства его, однако, не меняются.

Сашка очистил палочкой нескольких кустиков и отломил с горсть толстеньких, ветвистых корешков, покрытых золотистого цвета корой. Наверное, из-за окраски корней, напоминающих цветом «бронзовую» краску или кристаллы пирита, это растение и получило своё название.

«Эх, какой себе на обед чаёк сварганю! Долой остатки бронхита!»

– Вот спасибо тебе, Черныш! Теперь я знаю, где лекарство растёт и как оно выглядит!

– Вау! (Пожалуйста!)

– А что же ты корешок вверх подбрасываешь и ловишь, как лемминга? Ведь растение не кусается?

– Вау! (Тренируюсь. Чтоб навык не потерять!)

Сашка улыбнулся, подхватил на плечо свою деревянную лопату, спустился к морю и стал наращивать земляными нашлёпками расползшуюся от времени тумбу очередного капкана.

Неожиданно послышался резкий крик: «Кир-р-р-кир-р-ри-кр-р-ри – так-так-так!» – и охотник получил крепкий удар чем-то острым по затылку. От неожиданности присел и подхватил слетевшую с головы вязаную шапочку.

– Эй! Кто там хулиганит?

А это полярная крачка, чайка такая, величиной с голубя. Но бесстрашная и агрессивная. Когда дело касается защиты гнезда или птенцов, всем от гнездовой пары достанется: и песцу, и медведю, и человеку, и дракону тундры, злому бургомистру.

Крачки продолжали свои атаки. Причем одна из них только имитировала нападение. Широко открывая ярко-красный клюв, она с криком взмывала вверх над самой головой человека, а вторая успевала, на бреющем полёте, клюнуть его в макушку или ударить крыльями.

– Перестаньте! Я ничем не навредил. А дети ваши давно выросли!

– Кир-ри-кир-ри – так-так-так! – очередная плюха и удар изогнутыми крыльями!

– Со мной «так-так-так» не пройдёт! Я – колобок-колобок! Я штормягу пережил, я с тюленем задружил, волчий выводок прогнал и босого напугал, а вас, маленьких чаек, и вовсе не боюсь!

Пришлось применить против крачек приём, которым бывалые люди спасаются от сокола-сапсана.

Сапсан – небольшой соколок, но бдительно охраняет своё гнездо. Стоит кому приблизиться, как сапсан стремительно налетает и пускает в ход острые когти и крепкий клюв, норовя расцарапать врагу «морду лица» или выклевать глаз. Не раз шерсть клочьями летела и с песца, и с волка, и с неосторожно подошедшего к гнезду (обычно расположенного на крутом берегу озера) северного оленя. А уж бургомистры – те сокола-сапсана далек-о-о-о стороной облетают!

Но защититься от агрессора просто: он атакует самую выступающую часть пришельца. Если никак нельзя обойти гнездо стороной, то можно проскочить в непосредственной близости, подняв над головой палку.

Так охотник и сделал, подняв над головой лопату, которую тут же стали клевать расшалившиеся крачки, Сашка проследовал на самый берег моря, чтобы увидеть поздний выводок, ради которого и затеян был весь этот концерт. Обычно это два невзрачных, серых в крапинку, цыплёнка, сидящих под камнем в укромном уголке, – мимо пройдёшь, не заметишь!

Но сколько ни смотрел, никаких ребяток-цыпляток не обнаружил. Так и должно быть: в конце августа молодёжь уже встала на крыло.

Так в чём же дело?

Вдруг одна из крачек низко прошлась над большой лужей у самого моря и выхватила из воды рыбку. Чуть погодя, вторая крачка повторила пируэт.

Лужа была шагов тридцать длиной и шагов десять шириной. Сашка обследовал её берега и увидел, что она «запечатана». Штормом намыло небольшой вал из песка и гальки с морской стороны и мелкие рыбки, очевидно, заброшенные в лужу прибойной волной, оказались отрезанными от моря.

Крачки просто охраняли свои живые консервы!

– Да я уже завтракал, жадины вы, говядины! – заявил Гарт крачкам и гордо (продолжая, однако, держать лопату над головой) удалился к следующему капкану, метрах в трёхстах от «крачкиной» лужи, – а если б даже и не завтракал, ни за что не стал бы есть эту вашу преснятину, хотя… – тут он вспомнил, с какой жадностью не ел – пожирал! сырую сайку в «утро китовой охоты» и запивал её морской водой. Устыдился своих претензий и замолчал.

И вспомнил, как в прошлом году, получив раза три по макушке острым клювом от такой же крикливой и бесстрашной крачки, сорвал с плеча карабин и выпалил в чайку метров с трёх.

Хорошо, промахнулся. Но ведь хотел убить! Убить хотел эту малышку только потому что она доступным ей способом защищала своих детишек!

Крачки уселись на валун неподалёку и принялись чистить пёрышки.

Чёрная шапочка, белая с розовым отливом грудка, сизо-серая спинка, красный клюв и красные лапки. Засмотришься! Эта маленькая птица – единственная из перелётных, которая гнездится в Арктике, а на зиму улетает в Антарктику, куда на это время приходит лето. Летит она над бескрайним океаном со скоростью до 350 км в день, лишь на короткое время останавливаясь на отдых у берегов Западной Африки. За год эта птичка преодолевает расстояние до 80 тысяч километров, за свою долгую жизнь, а живут крачки до 35 лет, они налётывают до двух с половиной миллионов километров – это трижды слетать на Луну и обратно!

Крачки живут парами и не расстаются всю жизнь. Весной можно часами наблюдать процесс ухаживания самцов за самочками. И так и эдак вытанцовывает он перед ней с подарком – рыбкой – в клюве. Но она лишь переминается с лапки на лапку, да иногда вытягивает шею в его сторону и недовольно скрипит:

– Кр-ри-и-кли-и – тек-тек-тек!

– Кр-ри-и-кли-и – так-так-так! – отвечает самец. Роняет, разумеется, рыбку и летит за следущей. Так проходит несколько часов, а то и дней. Наконец подношение принято, это значит, семья состоялась. Не утруждая себя большими хлопотами по устройству гнезда, самочка откладывает два овальных зелёных в крапинку яйца в небольшую ямку на мху или прямо на мелкую гальку прибойной полосы. Высиживают эти птицы кладку, сменяя друг друга. Птенцов выкармливают тоже вдвоём и с необычайной храбростью защищают их от песцов, хищных чаек и человека.

34. Эпизод из жизни Сережет

Вот сидят эти супруги рядом, чистят пёрышки. Очередную пару молодых выкормили – отдыхают. Тридцать пять лет вместе. Это минимум тридцать четыре выводка, шестьдесят восемь новых жизней, целая колония молодых крачек, которые, в свою очередь произведут потомство, и жизнь продолжится.

И люди создают семьи на тридцать и более лет, «пока смерть не разлучит нас».

Но не все. Далеко не все. Почему?

«Вот эти два Божьих создания сидят рядом, переговариваются негромко. А ты, Серёжа-Сережет, тоже стоишь в это утро у зеркала, «чистишь пёрышки», собираешься на работу? Вспоминаешь ли обо мне, чувствует ли твоё сердце моего сердца тоску?»

– Сережет, вот ты говорила, к отцу ездила, взрослыми глазами на него посмотреть, может, и остаться в Балкарии хотела. Расскажи, мне интересно.

– Да! В девятом-десятом классе что-то нашло на меня. Никогда с мамой не ссорилась. А тут поперечливая да вредная стала, прямо такой егор-наперекор стала, до сих пор стыдно.

И люди надоели, и друзья-подруги, и погода здешняя: всё туман да холод, всё метель да мороз. А папа мой из южной страны. Из Балкарии. Там горы и солнце. Там виноград. Там до моря, до настоящего теплого моря, всего семь часов езды! Боже мой! Всего семь часов – и можно купаться, и на жарком песке загорать!

Я как безумная стала: поеду к папе и всё! Написала ему. Ответил: приезжай.

Захотела балкарский язык выучить, чтоб неожиданно подарок ему. А нету никаких словарей у нас. Ничего в библиотеке не нашла. Но татары работали на стройке, язык у них похожий. Стала к ним ходить, простые слова записывать, зубрить, чтоб хоть что-то.

И песню выучила такую:

 
Глаза мои не карие,
Глаза мои светлы.
Возьми меня в Балкарию,
Где горы и орлы!
 

Ругались, ругались с мамой, отпустила она меня: «Езжай, посмотри, сердце успокой!» Денег дала и адрес подруги в Пятигорске, если вдруг что.

А папа обрадовался. Хорошо встретил. Семья у него. Жена и куча детишек. Братья и сёстры мои. Все черноглазые да шустрые, прям страсть!

Но уже на второй день, жена его, Аминат, объяснила мне: «Не ходи, не бегай с младшими, тебе семнадцать лет. Ты взрослая девушка, замуж пора. И в брюках не ходи, как многие русские девушки ходят: некрасиво это и стыдно, Аллах велел женщине по-женски одеваться, мужчине – по-мужски».

И купили мне одежду другую. А старую сожгли на костре, и мальчишки, братья мои, радовались и бросали дрова в костёр, а мне стало горько, как будто самоё меня жгут.

И стал к папе моему один пожилой мужчина, Асланбек его звали, приходить. А мне сказали кушать им подавать в кунацкую. Это такая пристройка к дому специально для гостей.

И Асланбек всё смотрит на меня и улыбается. А сам щербатый и зубы жёлтые. А борода чёрная с проседью и такой он волосатый, что волосы аж из воротника рубашки торчат.

Стала я догадываться, и стало мне страшно. А тут и папа с мачехой начали со мной говорить. И объяснять, что мужчина этот хочет взять меня в жёны, четвёртой, младшей женой, и что он уважаемый в селе человек, и что его имя означает «могучий лев», и что буду за ним, как за каменной стеной.

Я так испугалась, что и говорить забыла. Только киваю головой, как болванчик.

И в ту же ночь убежала. И пошла старой дорогой, чтобы если кинутся проверять автобусы рейсовые, не нашли меня. И какой-то пожилой мужчина на базар ехал, взял меня на свою телегу. Я ему всё рассказала и плакала. И он прикрыл меня мешками старыми и довёз до Пятигорска. А в сумочке у меня адрес маминой подруги. У неё переждала, пока от мамы деньги пришли. До Ростова со знакомыми той знакомой доехала, ведь и на вокзалах и в аэропорту уже наверняка искали меня. Самолётом в Красноярск – и на Диксон.

И так-то маму свою обнимала и плакала. И всё такое милое кругом и хорошее. Так и живу здесь и на юг больше не хочу».

Гарт подобрал плоский камешек и с силой пустил его по воде. Семь раз подпрыгнул. Хорошее число. «Мой сильный! Мне ничего от тебя не надо. Только живи. Всегда живи. Всегда».

«Вот вырвусь из этой тюрьмы, прилечу под Новый год к тебе, кареглазая моя Сережет, и попрошу твоей руки, чтобы жить вместе, как эти чайки. Даже если и потребуется оставить все дела в тундре и вернуться в посёлок».

– А теперь пойдём, Ваше графское сиятельство, доделывать работу. Осталось меньше половины, скоро закончим.

А день был замечательный, солнечный!

Лёгкий бриз курчавил волны и обдувал лицо.

За вершину горы зацепилось сверкающее облако.

На пригорке, у триангуляционной вышки, паслись олени.

На плотике, как у себя дома, отдыхало чудо морское, нерпа Инга.

35. Беседа с графом Таймырским

Налаживая капканы восточного берега, Гарт вступил в разговор с графом Таймырским.

– А скажите, Ваше Сиятельство, какие в вашем народе существуют матримониальные обычаи?

– Вау! (Мама много чего рассказывала, да разве всё упомнишь!)

– А вы соблаговолите хотя бы в общих чертах.

– Вау! (Ну, есть месяц февраль. В этом месяце появляется Солнце, и поднимается всё выше, и светит всё дольше. И вместе со светом приходит в наши песцовые души великая тяга к родным местам, называемая Любовь к Родине. Где бы мы ни были: в океане на паковом льду, в тайге или дальних неведомых тундрах – мы, все кто остался в живых, возвращаемся в родные места.)

– А как вы знаете куда бежать?

– Вау! (А у нас есть в крови компас Матери-Природы, и он ведёт нас домой.)

– Гм-м… Ну, прибежали вы. И что?

– Вау! (Мы сразу ищем себе блондинку! Знакомимся, обнюхиваем друг друга и бежим дальше, строить себе нору.)

– Как это: «строить себе нору»? Вы умеете копать мерзлоту?

– Нет, что ты! Мы, мужчины, ищем старую нору и вычищаем из неё снег. Наши блондинки залезают туда. Покрутятся-покрутятся, всё обследуют – обнюхают, и, если нора ей понравится, мы там остаёмся, и нора становится нашим домом. Если не понравится – бежим дальше, находим ещё одну нору. И опять мужчина вычищает и выбрасывает из неё всё лишнее, а блондинка принимает работу. И так, пока ей нора не понравится.

– Привередливые у вас блондинки!

– Вау! (Не без этого. Но мы понимаем, что она за семью переживает, и не ворчим.)

– А сколько бывает у вас детей в семье?

– Вау! (Когда как. Если много еды в тундре, блондинки наши и по десять и по двенадцать детей приносят. Если мало еды – двух-трёх. А если совсем нечего кушать, скажем, у мышей мор, а куропатки откочевали далеко, – эмбрионы в теле блондинок растворяются. Это лучше, чем если бы ощенилась, а малыши потом погибли бы от голода. Не так ли?)

– Как-то это не по-людски…

– Вау! (А по-людски и не надо! Мы – другой народ!)

– Всё ясно. А в хороший год?

– Вау! (А в хороший год мужчина и кормилец семьи ловит в тундре мышей, куличков и куропаток и приносит добычу жене и детям. Если удастся, и утиное, либо гусиное гнездо разорит, яйца или птенцов домой принесёт, своим на обед.)

– Но ведь это грабёж и разбой!

– Вау! (А пусть лучше прячутся! Семью кормить надо или нет? Странные у тебя рассуждения. В тундре жизнь простая: один не убьёт – другой не проживёт! Сам же оленя убил и нерпу. Это что, не разбой?)

– Хм-м-м… Ну а на другой год опять эту же блондинку в жёны берёте или другую ищете?

– Вау! (Такое редко бывает – бывшую супругу встретить… Жизнь наша полна опасностей: охотники стреляют и ловят нас капканами. Много нашего народу гибнет от голода на паковом льду. Бывает мор от мышей перекинется, и народ наш массами вымирает.)

– Приходилось мне видеть летом лежащие повсюду тушки песцов, погибших непонятно от чего, и подумал я, что уж лучше бы эти песцы в капканы попали зимой, да шкурки их пошли бы на шапки и людей согревали, чем вот так вот массами гибнуть в тундре: ни себе, ни людям.

– Вау! (Нет уж, нет уж! Мама говорила, лучше умереть от болезни, чем попасть в капкан! Это такие мучения – не приведи Большой Отец!)

– А ты видел когда-нибудь капкан, Ваше Сиятельство?

– Вау! (Нет, не приходилось. Я ведь совсем молоденький. Этого года выпуска.)

– А я знаю, что капканы ты видел, но не обратил внимания. Я тебе потом всё покажу и научу, как этих злодеев перехитрить, А сейчас пойдём дальше, заболтались мы, а дело стоит.

36. Грабёж и разорение

Вечером следующего дня Гарт закончил ремонт капканов по всему острову, завёл плотик в бухточку, привязал и заякорил его и, радостный, направился домой. Маленький балок-избушка уже издали притягивал глаз и пробуждал приятные мысли.

Печку растопить, огонь послушать.

Раздеться в тепле. Одежду и обувь просушить.

Горячий, ароматный шулюм. Жирная оленина. Целебный чай.

И лечь на спину на твёрдой лежанке, под настоящей крышей, у настоящего окна и всем телом до хруста в косточках вытянуться. До хруста, до истомы вытянуться, руки-ноги раскинуть и заснуть каменным сном, хоть бы и сто босых рядом бродили.

Но не тут-то было!

Остатки оленины, а в яме ещё пол-оленя оставалось, съедены. Оглодки кругом поразбросаны.

Из второй ямы тюленья туша выкинута. На берегу лежит, скелетом сияет, чайки на нём вальс «по рёбрам» играют, остатки добирают.

Снизка рыбы под окном исчезла, кастрюля отброшена, вешала для сушки мяса опрокинуты.

– Это босые грабители, добра расхитители, без еды нас оставили! Что же делать будем, ваше сиятельство?

– Вау! (Я побегу на бережок нерпу догрызать. Там на ластах ещё достаточно жилок осталось. А ты и новой еды раздобудешь, и меня накормишь!)

– На колу мочала – начинай сначала!