Текст книги "Крушение надежд"

Владимир Голяховский
Еврейская сага. Книга третья. Крушение надежд

Евреев мы все ругаем, евреи нам всем мешают, а оглянуться в добре: каких мы русских тем временем вырастили? Оглянешься – остолбенеешь!

А.Солженицын. Пасхальный крестный ход, 1966

Текст издается в авторской редакции.

Краткое содержание первой и второй книг

Первые две книги романа-истории «Еврейская сага» – «Семья Берг» и «Чаша страдания» – охватывают события в России и эпизоды из жизни евреев с 1914 до 1956 года. Семья Бергов – Павел, Мария и их дочь Лиля – образы, созданные автором. Все остальные персонажи подлинные, все описываемые события происходили в действительности.

Двоюродные братья Павел и Семен Гинзбурги до революции 1917 года росли в еврейской трущобе города Рыбинска, у них были еврейские имена Пинкус и Шлома. Революция перевернула в их жизнях все: Пинкус стал Павлом Бергом, работал грузчиком на волжских пристанях, служил в кавалерии, стал командиром полка и героем Гражданской войны. Он поехал учиться в Москву в Институт красной профессуры. Его учителем был знаменитый историк академик Тарле. Павел стал профессором военной истории, сделал блестящую карьеру ученого. Его жена Мария, еврейская девушка, училась в медицинском институте. Семья жила благополучно, окруженная такими же успешными выходцами из еврейской среды.

Шлома Гинзбург стал Семеном, инженером-строителем, женился на русской девушке из аристократической семьи Августе и дорос до положения министра строительства. Их сын Алеша Гинзбург с детства писал талантливые стихи и стал поэтом.

Братья Павел и Семен – пример того, как в первые годы существования Советской России стиралась разница между русскими интеллигентами и ассимилированными евреями. Но благополучие семьи Бергов оборвалось с арестом Павла в 1938 году, в период сталинских репрессий. Семен тайно помогал Марии выдержать тяжелые испытания. Павел просидел в заключении шестнадцать лет. За это время прошла тяжелейшая война Советского Союза с гитлеровской Германией. Она продемонстрировала героизм и выносливость русского народа, который выиграл войну вопреки многочисленным политическим и стратегическим ошибкам Сталина. Бок о бок с русским народом сражались и герои евреи, один из них, Александр Фисатов, за выдающийся подвиг был представлен к званию Героя Советского Союза, но вместо награждения оказался в лагере в Воркуте, сосланный как шпион. Много горя выпало на долю еврейского народа от фашистской Германии. Один из узников лагеря в Освенциме, рижанин Зека Глик, сумел выжить и первым собрал данные о том, что в немецких концентрационных лагерях было убито шесть миллионов евреев.

После войны в России начались гонения на интеллигенцию, среди представителей которой было много евреев. По указанию Сталина арестовывают и уничтожают многих известных евреев, в их числе был и знаменитый актер Соломон Михоэлс. Нарастает волна антисемитизма. Лиля Берг и Алеша Гинзбург на себе испытывают его проявления.

Главным событием в стране стала смерть Сталина в 1953 году. С ней возникла надежда на изменения в жизни общества и улучшение положения евреев. Выйдя на свободу, Павел Берг с удивлением видит, что, несмотря на патриотизм русских евреев и их достижения, в стране все еще остается и обостряется «еврейский вопрос», антисемитизм продолжается. По мнению Павла, может произойти крушение надежды евреев на признание их равенства в обществе.

Лиля взрослеет, становится врачом и собирается выйти замуж за Влатко Аджея, сотрудника посольства дружественной социалистической страны Албании. Родителей пугает ее отъезд, они опасаются возможного ухудшения отношений между Россией и Албанией: что тогда станет с Лилей? Этот сюжет развивается на фоне реальных событий в России: все эпизоды основаны на документированных фактах, изменены лишь некоторые имена и фамилии…

1. На закрытом заседании XX съезда коммунистов

В морозное утро 25 февраля 1956 года по улицам Москвы мела сильная метель, застила глаза. Москвичи стремились скорее нырнуть в метро, стряхивали с воротников и шапок пушистый снег. В центре города курсировали военные патрули – все знали, что в Кремле проходит XX съезд Коммунистической партии Советского Союза (КПСС). Кремль в радиусе двух кварталов был окружен кольцом солдат дивизии внутренних войск имени Дзержинского. Рядом стояли милиционеры в черных полушубках и пропускали только машины со специальным знаком «XX съезд» на ветровом стекле. В тот день проходило последнее, закрытое заседание: патрули у ворот Кремля стояли сплошной стеной, удостоверения личности и пропуски проверялись особенно строго, не пригласили даже представителей иностранных компартий.

Пропуск на закрытое заседание имели 1349 делегатов с решающим голосом и 81 делегат с правом совещательного голоса. Это были отобранные представители от 6 790 000 членов и 419 000 кандидатов партии, почти все аппаратчики высокого ранга – секретари областных, городских и районных комитетов, министры, активисты из рабочих и колхозников.

Все рассаживались в некотором недоумении: почему не объявлена повестка дня? Почему в президиуме нет секретарей коммунистических партий других стран? До сих пор съезд проходил по принятому стандарту, уже были выбраны руководящие органы партии – новый состав Центрального Комитета, Президиум и секретари. Первым секретарем опять был избран Никита Сергеевич Хрущев. Все шло, как полагается, все голосовали единогласно.

Но одно отличие от предыдущих съездов все-таки было: над президиумом на сцене висели только три портрета – Маркса, Энгельса и Ленина, но не было портрета Сталина. Это был первый съезд после его смерти, и многие делегаты удивлялись: нужно было все-таки повесить портрет Сталина, великого вождя страны на протяжении последних двадцати пяти лет. Однако вслух своих сомнений не высказывали – молчать приучены были хорошо.

На ярусах зрительного зала висели транспаранты: «Да здравствует КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи!», «Да здравствует XX съезд КПСС!» и «Партия Ленина – авангард строительства коммунизма». Странным казалось, что говорилось о партии Ленина и не прибавлялось имя Сталина. На предыдущих съездах транспарантов и лозунгов было намного больше и повсюду бросалось в глаза: «Слава великому Сталину – гениальному вождю трудящихся всего мира!» А теперь даже в докладах кремлевских руководителей впервые не упоминалось имя Сталина. Делегаты ощущали какую-то непривычную пустоту, и совсем уж их поразило и даже возмутило выступление Анастаса Микояна, члена Президиума ЦК. Он резко раскритиковал книгу «Краткий курс истории ВКП(б)»[1]1
  ВКП(б) – Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков) – первоначальное название КПСС. (Здесь и далее примечания автора, если иначе не оговорено. – Ред.)


[Закрыть]. Для делегатов это была обескураживающая неожиданность: книга считалась библией коммунистов, ее полагалось изучать всем – ведь редактировал и даже частично писал ее сам Сталин.

Микоян прямо заявил: «В этой книге много лжи и демагогии, много фальсификаций в истории революции большевиков 1917 года, Гражданской войны и всего Советского государства».

Многие делегаты шумно запротестовали: критика недавнего прошлого, связанного с именем Сталина, звучала для них непривычно и кощунственно. Они все больше недоумевали: почему сегодняшнее заседание названо закрытым?

Делегат с совещательным голосом Семен Гинзбург, министр строительства, сидел на верхнем ярусе балкона, слушал критическое выступление Микояна и видел недовольные лица соседей делегатов. Человек с чувством юмора и любитель поэзии, он вспомнил строчки шутливой поэмы[2]2
  А.К.Толстой, последние строки сатирической «Истории государства Российского…»


[Закрыть]:

 
Ходить бывает склизко
По камешкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.
 

Семен думал, что Микоян, конечно, прав: давно пора объективно оценить и книгу, и саму историю партии, но… все годы все шло по заведенному Сталиным порядку, своего мнения никто высказывать не мог. Раз Микояну разрешили выступить с этой критикой, значит, ее заранее утвердили в Кремле. Несомненно, это только увертюра к чему-то более значительному. Очевидно, кремлевские руководители собираются что-то менять во внутрипартийной политике. Интересно, что? Не этому ли будет посвящено сегодняшнее закрытое заседание? Он едва заметно улыбнулся: на съезде партии улыбаться не полагается, надо быть очень осторожным.

Гинзбург не был активистом партии, он вступил в нее по необходимости в 1930-е годы и оставался администратором-хозяйственником. Знал, что ему дали лишь совещательный голос, потому что он еврей. Министр-еврей был большой редкостью. Впрочем, он даже был доволен, что «голос» у него совещательный, по крайней мере, не надо валять дурака и с важным видом участвовать в профанации выборов в Центральный Комитет. Все равно туда выберут тех, кого заранее отобрали. Еврейских фамилий в списке делегатов почти совсем не было, в списке выбранных членов ЦК тоже было всего три, а в аппарате ЦК и вовсе не было ни одного еврея. Когда в перерывах между заседаниями Гинзбург прогуливался по холлу, то не встречал еврейских лиц, узких, с длинными горбатыми носами и живыми глазами навыкате. Доминировали лица славянского типа, курносые и широкоскулые. И можно было заметить некоторое количество представителей национальных меньшинств – армян, грузин, казахов, киргизов. Гинзбург думал о том, что ведь после революции и до самых сороковых годов евреи, наравне с другими, были активистами партии. Да, многое изменилось с тех пор…

Заняв свое место, Гинзбург ждал: чему будет посвящено заседание и почему оно объявлено закрытым?

И вот ведущий заседание председатель правительства Николай Булганин объявил:

– Слово для доклада «О культе личности и его последствиях» предоставляется Первому секретарю Центрального Комитета товарищу Никите Сергеевичу Хрущеву.

Гинзбург подумал: «Так вот к чему была увертюра доклада Микояна». Все стали переглядываться: о культе личности?.. Делегаты притихли, предчувствуя неожиданное. Аплодисменты раздались с некоторым опозданием.

* * *

Хрущев вышел на трибуну с нахмуренным лицом, ему предстояло развенчать культ личности Сталина, а фактически тот террор, в котором он сам активно участвовал. Он читал доклад по бумажке пять часов подряд, размахивая руками и выкрикивая отдельные фразы. Весь доклад был посвящен критике Сталина: он преступно возвел культ своей личности выше народа и партии; он совершил многие тысячи преступлений; по его вине страна чуть было не проиграла войну 1941–1945 годов против гитлеровской Германии; по его прямым указаниям были расстреляны и сосланы старые соратники Ленина. Хрущев кричал: «Массовые аресты и ссылки тысяч и тысяч людей, казни без суда и нормального следствия порождали неуверенность в людях, вызывали страх и даже озлобление! <…> Сталин ввел понятие “враг народа”. Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности…»[3]3
  Цитата из доклада Н.С.Хрущева.


[Закрыть]

В докладе была лишь часть правды и критиковался только Сталин, но ничего не говорилось о соучастии его кремлевских соратников, включая самого Хрущева. Не было в докладе и попытки анализа основ самой системы, которая привела к кровавому деспотизму в стране, – затрагивать ошибочные основы своего правления кремлевские правители не собирались. Но даже часть правды наносила удар по режиму.

В выступлении ясно чувствовался накопленный десятилетиями мистический страх самого Хрущева перед Сталиным, это был его прорвавшийся протест. «Хрущев говорил о Сталине с особой ненавистью. Он объявил его, впавшего в состояние глубокой депрессии, прямым и главным виновником поражения на фронтах в первый период войны, провала Киевской операции, в результате которого миллионы наших солдат, оказавшиеся в “мешке” и не получавшие по прямой вине Сталина, вопреки настояниям Жукова, своевременного приказ об отступлении, попали в гитлеровский плен. Явное раздражение и обида за прошлые унижения прорывались, когда Хрущев с яростью кричал: “Он трус и паникер! Он ни разу за всю войну не выехал на фронты!”»[4]4
  Воспоминания И.С.Черноуцана, сотрудника ЦК партии и делегата съезда.


[Закрыть].

Реакция делегатов съезда на доклад была удручающей. Один из них писал позже: «В зале стояла глубокая тишина. Не слышно было ни скрипа кресел, ни кашля, ни шепота. Никто не смотрел друг на друга – то ли от неожиданности случившегося, то ли от смятения и страха. Шок был невообразимо глубоким»[5]5
  Из записок секретаря ЦК партии А.Н.Яковлева.


[Закрыть]. Нескольким делегатам стало так плохо, что охранники вывели их из зала и устроили на диванах в фойе.

Гинзбург тоже сидел ошеломленный. Он понимал, в отличие от большинства делегатов, что Сталин был изувером. Но он никак не мог ожидать, что с трибуны партийного съезда разоблачать Сталина станет не кто иной, как Никита Хрущев. Десятки лет он восхвалял его, и именно Сталин поднял Хрущева на вершину партийной иерархии.

Ясно, что Хрущев не сам решился выступить с таким докладом. Что-то непонятное было в том, что кремлевские воротилы дали ему возможность говорить все это. Но Гинзбург знал: Хрущев имеет уже столько власти, что у него хватит решимости и на большее.

* * *

Никита Хрущев, сын шахтера из Юзовки, деревенский пастух, едва обучился грамоте, работал слесарем, был солдатом в царской армии. В 1918 году вступил в партию и стал троцкистом – и противником Сталина. Он проявил себя как партийный пропагандист, и его направили на учебу в Промышленную академию в Москве. Там из таких же полуграмотных энтузиастов готовили будущих руководителей производства.

Карьера Хрущева началась с предательства: его вызвал Лев Мехлис, редактор газеты «Правда» и секретарь Сталина, еврей. Он предложил Хрущеву подписать письмо против слушателей академии – троцкистов. Хрущев сам был троцкистом, но в тот момент мужицким чутьем уловил, откуда ветер дует. И подписал письмо. Его опубликовали в «Правде», и Хрущев вдруг превратился в ярого сталиниста. Его очень скоро назначили секретарем партийного комитета академии.

Вместе с ним училась Надежда Аллилуева, жена Сталина. Она познакомила Хрущева с мужем, и это знакомство определило огромный успех его партийной карьеры. Всего через три года Хрущев стал первым секретарем московской партийной организации.

В тридцатые годы (годы жестокого террора) Никита Хрущев активно проводил в Москве репрессии – выслуживался. Вскоре его назначили на пост Первого секретаря ЦК компартии Украины, и там репрессии продолжались: тысячи руководящих работников были сосланы в лагеря и расстреляны. Вскоре Сталин сделал его членом Политбюро – кремлевской элиты.

Низкорослый, плотный, рано облысевший, Никита Хрущев разговаривал на деревенском диалекте с тыканьем и зачастую вел себя нарочито грубо. Этим он часто вызывал смех, другие кремлевские руководители считали его «мужиком», посмеивались над ним и не принимали всерьез. Сталин сам любил подшутить над ним, иногда нарочно пугал или тыкал пальцем в объемистый живот и дразнил Ныкытой. А на общих попойках кремлевской верхушки заставлял Хрущева плясать гопак. И Хрущев плясал – плясал «под дудку» Сталина. Но при кажущейся простоте Хрущев обладал хитростью и мужицкой смекалкой. До конца разгадать его не мог никто.

И вот теперь получалось, что инициатива развенчания Сталина принадлежит ему. Но Хрущев не рассказал делегатам, как и почему в Кремле решились развенчать Сталина.

* * *

Произошло это так. Сразу после смерти Сталина все архивы по обвинениям и арестам были переданы из Министерства внутренних дел в Министерство юстиции. В отличие от следователей внутренних дел, эти юристы не были вовлечены в дела политических репрессий, они разбирали только законность и обоснованность арестов и казней – сугубо на основании юридических доказательств. Среди них было много евреев. Евреи-юристы были тонкими знатоками законов. Понятия «права человека» в сталинские времена не существовало, но юристы знали чисто политическую подоплеку многих кровавых дел и сочувствовали арестованным и их семьям. За один только 1954 год, первый после смерти Сталина, они разобрали и представили к полной реабилитации дела 7679 несправедливо осужденных. Пока это была капля в море, но даже из этого количества половины осужденных уже не было в живых.

Изучая дела осужденных, юристы наткнулись на массовые аресты делегатов XVII съезда партии в 1934 году. Этот съезд Сталин назвал «съездом победителей», он считал, что социализм уже победил. А на самом деле промышленность страны развивалась медленно, нехватка средств компенсировалась грабежом деревни, люди вымирали сотнями тысяч, в городах велась пропаганда «потребительского аскетизма» – затягивания поясов на голодных животах со скудным распределением продуктов по карточкам-купонам. Из страны вывозили и продавали за валюту нефть, золото, лес и даже картины великих художников. Массовое преследование миллионов людей привело к разрухе всего хозяйства страны, повсюду свирепствовал голод.

Некоторые из делегатов, особенно старые партийцы, работавшие с Лениным, решили убрать Сталина с поста генерального секретаря и заменить его Сергеем Кировым, секретарем Ленинградского комитета партии. Они тайно собирались на квартире заместителя Сталина Серго Орджоникидзе. Из 1966 делегатов съезда почти триста тайно проголосовали против Сталина. Когда это подсчитали, то по указке Лазаря Кагановича, помощника Сталина, сфальсифицировали результаты: было объявлено, что против Сталина голосовало три человека, а против Кирова – четыре. Но Киров сам отказался от поста в пользу Сталина.

Так, с помощью лжи и махинаций Сталин удержался и остался генеральным секретарем партии. После съезда Георгий Маленков и группа других депутатов показали Сталину, кто голосовал против и кто высказывал недоверие. Тогда по его указанию были арестованы 1108 делегатов (больше половины) и 98 из 138 выбранных членов ЦК (70 %). Многие были расстреляны. В том же году был убит сам Киров, а потом застрелился Орджоникидзе.

* * *

Разобрав эти дела в 1955 году, двадцать один год спустя, работники юстиции сообщили в ЦК партии, что террор против делегатов XVII съезда был беспрецедентным преступлением. Тогда создали комиссию во главе с секретарем ЦК Поспеловым. В заключение комиссии говорилось: «Сталин к тому времени настолько возвысился над партией и над народом, что уже совершенно не считался ни с Центральным Комитетом, ни с партией… Сталин полагал, что он может сам вершить все дела, а остальные нужны ему как статисты, всех других он держал в таком положении, что они должны были только слушать и восхвалять его».

Правда, в докладе комиссии умалчивалось, что молодой Никита Хрущев на том съезде восхвалял Сталина и впервые был выбран в ЦК. Выступая, Хрущев несколько раз повторил: «…Задачи, развернутые в гениальном докладе товарища Сталина…», «…Московская организация, как и вся партия… еще теснее сплотится вокруг… нашего великого вождя товарища Сталина»[6]6
  Из доклада Хрущева на XVII съезде.


[Закрыть].

Подготавливая доклад, Хрущев правильно рассчитал, что это придаст ему больше авторитета. Но старые кремлевские волки боялись, что развенчание Сталина падет тенью и на них. Тогда нашли выход: раскрыть не всю правду, а только часть. Дмитрий Шепилов, помощник Хрущева, переписал доклад комиссии, немного изменив его. В новой редакции XVII съезд и 1934 год не упоминались, а террор начинался только с 1937 года. Это был первый рассказ о том, что делалось за стенами Кремля, но всю вину свалили на трех расстрелянных министров внутренних дел – Ягоду, Ежова и Берию. Но все-таки этот доклад Хрущева был первым официальным рассказом о том, что творилось за стенами Кремля. И прозвучал он как гром.

* * *

По окончании доклада раздались жидкие аплодисменты – делегаты растерялись, не знали, как реагировать.

Председательствующий сказал: «Товарищи делегаты, предлагается прений по докладу товарища Хрущева не открывать и вопросов не задавать. ЦК считает, что никаких материалов доклада раскрывать в обсуждениях не рекомендуется. Всем вам будет своевременно разослана на места инструкция, по которой вы должны действовать».

Расходились в глубоком молчании – молчать эти люди были приучены.

Семен Гинзбург вышел с заседания в смятении: с одной стороны, доклад был как бы поворотным пунктом в истории партии и страны, это давало надежду на будущие улучшения; с другой – в нем была рассказана только половина правды. Конечно, он и до этого доклада понимал, что Сталин преступник. И вдобавок знал, как много зверских преступлений Сталин совершил против евреев. Но об этом Хрущев не упомянул ни слова.

Шофер Гинзбурга отыскал его в толпе выходивших делегатов:

– Семен Захарович, машина на улице Грановского. Ближе к Кремлю разрешили стоять только цековским машинам, а все министерские услали.

Гинзбург очнулся от своих мыслей:

– Спасибо, Василий Петрович. Вы поезжайте в гараж и отправляйтесь домой, я пройдусь пешком.

– Холодно ведь, Семен Захарович, кабы не простудиться.

– Ничего, у меня шуба теплая. Вот именно.

– Так на вас ведь не шуба, а пальто демисезонное, холодное.

– Разве? А я и не заметил. Ну, я укутаю шею шарфом. Сегодня мне машина больше не нужна.

Метель все мела и мела. Гинзбург прятал подбородок в кашне и медленно шел домой, в Левшинский переулок за Арбатом. Он думал о том, что поделится этой важной новостью со своим двоюродным братом Павлом Бергом.

А по Москве уже расползались глухие слухи: Хрущев развенчал Сталина. Люди не могли в это поверить.