Текст книги "Крушение надежд"

– Видите ли, Судоплатов находится на излечении в санатории.

– Что с ним? – наивно воскликнул Саша.

– Точно не могу вам ответить, кажется что-то психическое.

– Как жалко! Такой важный человек.

Георгадзе сказал:

– Вас хочет видеть министр обороны маршал Жуков, он назначил вам прием.

– Неужели сам маршал Жуков? – у Саши от удивления отвисла челюсть.

* * *

Перед маршалом Жуковым Саша вытянулся изо всех сил:

– Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза! – Здравствуйте, Александр Иванович, – улыбнулся Жуков. – Вольно. Садитесь.

Саша напряженно присел на край стула. Жуков посмотрел на него с улыбкой:

– Мне очень приятно видеть такого героя. Я рад, что справедливость восстановлена, вы на свободе и будете строить свою жизнь, как хотите. Что бы вы хотели делать?

– Учиться, товарищ маршал Советского Союза.

– Так. Хорошо. Чему учиться?

– Юридической науке, товарищ маршал Советского Союза. Я еще до войны хотел поступить на юридический факультет.

– Это хорошо, нам нужны юристы, чтобы лучше соблюдать законы. Вы ведь теперь демобилизованы, можете звать меня не по званию, а просто Георгий Константинович.

– Так точно, товарищ маршал Советского Союза.

– Ну вот, опять… Для учебы и жизни вам нужны будут деньги. Вам выдадут большую денежную компенсацию за потерянные годы службы – как в плену, так и в лагере.

– Благодарю, товарищ… – он осекся. – Георгий Константинович.

– Да, теперь обратились правильно. Раз уж вы хотите стать юристом, я объясню вам кое-что. В Англии и других странах есть закон: выплачивать бывшим военнопленным потерянную сумму. Я пытаюсь ввести у нас такое же правило. До сих пор все ведь было наоборот. Имелся у нас такой вредный человек Мехлис, начальник политуправления. По его указанию всех сдавшихся в плен признавали изменниками. Он, видите ли, считал, что, вместо того чтобы сдаваться противнику, все должны стреляться. Мехлис принес много вреда, очень глупый был еврей. Хотя Сталин евреев вообще не любил, но советы Мехлиса почему-то слушал. Это по его настоянию Сталин ввел в армии СМЕРШ, который вас несправедливо осудил. Но вы будете первым, получившим компенсацию за плен и за ссылку в лагерь[22]22
  Маршал Жуков действительно пытался ввести компенсации бывшим военнопленным.


[Закрыть].

К Саше вернулось его обычное состояние, он повесил голову и сказал:

– Спасибо большое, Георгий Константинович, я от денег отвык за двенадцать лет, но они мне пригодятся. Я очень, очень, очень вам благодарен. Извините за беспокойство, но мне хотелось бы повидать генерала Судоплатова.

Жуков нахмурился:

– Невозможно, он арестован и осужден на пятнадцать лет заключения.

– Осужден?!.. На пятнадцать лет?!.. Начальник контрразведки… За что?!

Жуков заметил, как это потрясло Сашу:

– С ним поступили несправедливо, как и с вами. Он принес много пользы нашей стране.

Саша ушел от Жукова абсолютно обескураженный.

* * *

Для получения иностранных наград Сашу возили в посольства в сопровождении полковника из Генерального штаба. Полковник прекрасно говорил по-английски и по-французски. Саше вручили награды: английский орден «За выдающиеся заслуги» («The Distinguished Service Order»), высшую американскую награду Медаль почета («Medal of Honor») и французский орден Почетного легиона («Legion of Honor»).

Сотрудники посольств, конечно, задавали вопросы:

– Господин Фисатов, где же вы были так долго?

От слова «господин» Саша удивленно вздрагивал, но полковник сразу выступал вперед и отвечал за Сашу:

– Господин Фисатов находился на длительном лечении травм военного времени.

На церемониях награждения всегда присутствовали корреспонденты иностранных газет. Только теперь они узнали, какого героя и почему скрывали в гостинице «Москва». Некоторые говорили по-русски, обступали Сашу и пытались выудить больше сведений:

– Господин Фисатов, какие повреждения у вас были?

– Господин Фисатов, какое лечение вы проходили?

– Господин Фисатов, где вы лечились, кто были ваши врачи?

Саша застенчиво улыбался, но за него опять отвечал полковник:

– После многочисленных повреждений и увечий, нанесенных гестаповцами во время допросов и пыток, у господина Фисатова образовались серьезные физические и психические осложнения.

А Саша наклонял голову набок и молча улыбался.

В иностранных газетах появились статьи с его фотографией. В статьях выражалось недоумение: какая тайна задержала награждение героя? Мелькало даже: «Можно предположить, что господин Фисатов находился в России в длительном заключении». Но все же корреспондентам не удалось узнать, что Саша был в особом воркутинском лагере.

В «Вечерней Москве» тоже была напечатана короткая заметка, на третьей странице внизу, под заголовком: «Награда нашла героя». Правда, там не описывалось, какой подвиг совершил Саша, и не упоминались восемь лет, проведенных им в заключении.

Саша не знал о статьях в иностранных газетах, а заметку в «Вечерней Москве» вырезал и носил с собой в кармане. Исполняя свою мечту, которую лелеял еще с 1939 года, он подал заявление на юридический факультет Московского университета. Его приняли без экзаменов и дали комнату в общежитии на Моховой улице.

15. Важная тайна

Хотя Павел никогда раньше не встречал Сашу и даже не помнил его мать, теперь получалось, что в Москве они с Машей были единственными Сашиными близкими. Саша стал частым гостем в их доме. Всегда такой же застенчивый, он по-детски называл их «тетя Мария» и «дядя Павел» и очень скромно и неохотно рассказывал им детали своей жизни во время войны.

Но однажды Саша, сильно смущаясь, поведал большую тайну:

– Дядя Павел, тетя Мария, я должен рассказать вам что-то важное. Никакой я не Иванович и не Фисатов. Мне пришлось взять чужое имя, когда я был в плену. Как еврей, я бы не выжил под настоящим именем. В первые же дни войны немецкий автоматчик застрелил в упор моего друга Сашку Фисатова. И моя смерть была совсем рядом. Знаете, как мне жить хотелось! Я думал, что если сдамся в плен, то все-таки хоть немного еще проживу, а как еврея меня обязательно убьют. И не просто убьют, а заставят рыть себе могилу, будут издеваться и бить, бить прикладами до смерти. Как раз перед самой войной нам дали «смертные паспорта» – такие бумажки в целлофане, с указанием имени, возраста и национальности. Велели, чтобы мы зашили себе в карманы на случай опознания после гибели. И вот что случилось: не помню как, но я прополз три шага к мертвому моему другу и вырвал из его кармана «смертный паспорт» русского солдата, а свой собственный сунул ему. Немецкий автоматчик подошел и собирался размозжить мне голову ударом приклада. Я заговорил с ним по-немецки, попросил не убивать. Тогда он погнал меня к согнанной в кучу группе пленных[23]23
  Эпизод пленения Саши Липовского (реальная история) описан в романе «Чаша страдания» («Еврейская сага», книга 2).


[Закрыть]…

Закончив грустный рассказ, он воскликнул:

– Дядя Павел, тетя Мария, вы, наверное, думаете, что я предал своего друга и еврейство? Вы можете осуждать меня. Что мне было делать? Я ведь хотел только одного – выжить. Но меня мучает совесть за то, что я ношу чужое имя. Я потом узнал, что его деревню немцы сожгли за связь с партизанами, а всю родню расстреляли. Но то, что из еврея я стал русским, – это меня мучает все время. Поверьте мне, в глубине души я все равно чувствую себя евреем.

Мария подошла, погладила Сашу по опущенной голове:

– Напрасно ты думаешь, что мы осуждаем тебя. В такой ужасный момент, когда ты ждешь, что тебя вот-вот убьют, каждый из нас поступил бы так же. Мы понимаем и считаем, что ты был прав.

Павел добавил:

– Понимаешь, Саша, твое новое русское имя – это такая же оболочка, как и мое. Я ведь родился Пинкусом Гинзбургом и рос под этим именем в еврейском поселении в Рыбинске. Но после революции, когда евреев уровняли с другими в правах, я захотел равноправным войти в русскую среду, выбрал себе русское имя Павел и нейтральную фамилию Берг. В те годы многие евреи брали себе русские имена. Вся история полна таких примеров, когда людям почему-либо это становится выгодно. И веру люди нередко меняли. Сам Карл Маркс из иудея тоже превратился в немецкого христианина, протестанта. У тебя на это были более жизненные основания. А что такое имя? Если вдуматься – это только оболочка. Но важна не оболочка, а сердцевина. Вот от нее не надо отказываться. Мы должны чувствовать себя евреями, не забывать свои корни, гордиться ими, сохранять в себе всегда.

* * *

– Дядя Павел, мне маршал Жуков сказал, что генерал Судоплатов арестован. За что?

– Это ужасная несправедливость. Хрущев просто свел с ним счеты за прошлое. Я знал Пашку с четырнадцати лет, он был моим учеником и воспитанником. Он был в моей разведке, оказался очень способным, я его рекомендовал выше. А потом он стал начальником контрразведки страны, генералом.

Мария добавила:

– Саша, если хочешь, мы познакомим тебя с женой Судоплатова.

– Да-да, тетя Мария, я очень хочу. Я поблагодарю ее вместо мужа – ведь это он нашел меня в лагере и представил к награде.

Эмма Судоплатова с двумя сыновьями-подростками продолжала жить в бывшем особняке расстрелянного министра внутренних дел Ягоды в Милютинском переулке, на углу улицы Кирова (нынешняя Мясницкая). Особняк передали ее мужу еще по указанию Сталина в последние дни войны. В Управлении контрразведки продолжали уважать память бывшего начальника и решили не забирать особняк у семьи.

Когда Павел с Марией привели туда Сашу, он, как всегда, первым делом смутился:

– Извините за беспокойство, Эмма Карловна, мне очень хотелось познакомиться с генералом и поблагодарить его. А дядя Павел с тетей Марией рассказали мне все.

Эмма, усталая пожилая седая женщина, улыбнулась его неловкости и подумала: «Как после всех испытаний судьбы этот человек сумел сохранить в себе столько непосредственности и наивности?»

Она по-матерински обняла его:

– Какое беспокойство? Я очень рада, что вы пришли. Мой муж был бы счастлив познакомиться с вами. Он рассказывал про ваш подвиг, только не знал вашего имени. Так вот вы какой, наш герой!

Саша склонил голову набок, залепетал:

– Эмма Карловна, ну какой я герой? Всю операцию, в которой я участвовал, ваш муж задумал и разработал. Спасибо ему.

– Ну-ну, не скромничайте.

– А как сейчас здоровье генерала?

– Пока он находится в тюремной психиатрической больнице, там его наблюдают. Но он крепкий человек, и я надеюсь, что его освободят.

Она провела Сашу по шести комнатам и коридорам особняка. На стенах были развешаны фотографии, другие стояли в рамках на столах и тумбочках. На них Судоплатов в генеральской форме, со звездой героя, был снят где один, а где – с другими известными военными.

– Какие знаменитые люди сфотографированы с вашим мужем!

– Да, было время, когда его уважали. Пойдемте за стол, и вы мне все расскажете.

– Я расскажу, конечно, расскажу. Когда я сбежал из плена, мне хотелось дойти до Витебска, чтобы узнать о маме и сестрах. Я застрял в одной деревне… – Он вдруг прервал рассказ, потом добавил: – Там была одна чудесная женщина, Надя, из города.

Лицо Саши зарделось, Эмма хитро посмотрела на него и спросила с чисто женским любопытством:

– А Надю Вы потом, после войны, видели?

– Нет, не пришлось. А хотелось бы, очень, – сказал он огорченно и глубоко вздохнул.

Мария с Эммой по-женски переглянулись – наш герой был влюблен.

Эмма сказала ободряюще

– Может быть, все-таки вы встретитесь опять.

– Как ее разыскать? Я ведь даже фамилию ее не знаю. Помню, что Надя и что очень красивая. Потерял я ее… – И Саша опять вздохнул

– Ну а что потом, после Нади, было?

– Потом? – Он так задумался, вспоминая Надю, что потерял нить разговора. – В львовской тюрьме меня долго держали в камере. Однажды гестаповский офицер закричал мне по-немецки, чтобы я помыл пол в его кабинете. А когда мы вошли в кабинет, он вдруг тихо заговорил по-русски. Я страшно удивился, а он сказал: «Я даю тебе важное задание». Оказалось, что нас отправят работать на железнодорожных путях, в Дрезден, и мне нужно следить за эшелонами немецких солдат и запоминать, сколько их и куда отправляется. Потом я сбежал и спрятался в сторожке стрелочника, под полом. Он оставил мне там рацию и инструкцию, что и как передавать. – Тут Саша покраснел и добавил: – Но этого я вам сказать не могу, это пока еще военная тайна. Я все передал, но потом немцы меня нашли, мучили на допросах и повели на казнь – повесить хотели. Я был в таком состоянии, что плохо это помню.

Эмма воскликнула:

– Да про вас надо поэмы писать, надо кинофильм снимать! Это же настоящая героическая эпопея!

– Нет, что вы, Эмма Карловна, какие поэмы? Этого я не заслуживаю. Конечно, было нелегко.

Она смотрела на него с материнским обожанием, в глазах стояли слезы.

– Саша, вы так трогательно застенчивы, я в жизни не встречала такого человека. Но откуда, откуда вы взяли столько силы воли и мужества, чтобы вытерпеть все это?

Он снова покраснел:

– Эмма Карловна, ведь это очень просто: человек попадает в такие обстоятельства, что у него нет другого выхода, если он хочет выжить. А выжить мне очень хотелось.

Павел, улыбаясь, добавил:

– Саша тогда так это сформулировал: «Живым остаться – это главное геройство».

16. Встреча Саши с Зикой Гликом

У Саши была только одна мечта: скорее поехать в Витебск. Он еще надеялся, что мама и сестры живы и ждут его. С вокзала в Витебске Саша почти бегом поспешил на свою улицу. Но вокруг был только разрушенный город, и от его улицы ничего не осталось. С тяжелым предчувствием он пришел в горсовет, там его приветливо встретил председатель:

– Как их фамилия? Липовские? – Он порылся в каких-то бумагах: – Такие в списках жителей не значатся.

– Как не значатся? Мы прожили здесь всю жизнь: моя мама Софья Абрамовна и две сестры – Рахиль и Сара.

Услышав еврейские имена, председатель удивленно посмотрел на Сашу: он не мог сопоставить в уме сына-героя и мать-еврейку.

Потом спросил:

– Так они что, евреи что ли?

– Ну да, евреи.

Напрашивался вывод: значит, и ты еврей. Но он постеснялся произнести эти слова, только объяснил:

– Так ведь всех витебских евреев убили еще в сорок первом году: согнали в лес, заставили рыть ров и расстреляли прямо на краю. И документов никаких не осталось.

– Всех?

– Ну да, всех до одного, и даже детей.

Значит, еще один жуткий удар судьбы! Теперь Саша окончательно уверился, что на всем свете остался из семьи в живых он один. И тогда этот мужественный человек заплакал прямо в кабинете чиновника.

– Знаете, я надеялся… Где это место в лесу, есть там памятник?

– Место известно, но памятника пока нет. Все думаем поставить, да средствов не хватает.

Саше дали машину, он съездил в лес, нашел только поляну, густо заросшую кустами и травой. Долго стоял, представляя себе ужасную картину – маму и сестер в последние мгновения их жизни. И плакал, проливая слезы на траву над их костями.

* * *

Обратный путь Саши проходил через Ригу, и он решил остановиться там на день. Ему хотелось вновь увидеть город: в августе 1939-го, во время так называемого «добровольного присоединения» Латвии, Литвы и Эстонии к Советскому Союзу он был там со своим дружком Сашкой Фисатовым.

Бродя по красивым улицам, он вышел на большую Советскую площадь, раньше она называлась Ратушная. Саша огляделся и вспомнил, что был здесь тогда и даже заходил в большой универмаг под названием «Зика». Магазин поразил его своим богатством и красотой. Он даже разговаривал с его хозяином, которого так и звали Зика. Саше запомнилось его приветливое лицо, и он решил: «Хорошо бы разыскать его, если он жив». Ему мучительно хотелось увидеть хоть кого-нибудь, с кем он был знаком раньше, чтобы поделиться своим горем.

Универмаг стоял на месте, теперь над ним красовалось название: «Универсальный магазин “Рига”». Оформление внутри было намного бедней, а товаров явно меньше, чем тогда, в 1939 году.

Саша ходил и озирался. Появление человека со звездой на груди привлекло внимание пожилого продавца. С профессиональной готовностью он подошел к Саше и спросил (в речи явственно ощущался акцент):

– Что Вы хотите купить, товарищ герой? У нас широкий выбор товаров.

Саша застенчиво сказал:

– Спасибо, но мне ничего не надо. Я вот хочу спросить. Когда-то давно я виделся здесь с прежним хозяином этого магазина, его звали Зика. Кто бы мог сказать, жив ли он, и если жив, как его найти?

– Зика? Да, Зика жив. Его имя Израиль Соломонович Глик. Он заведует снабжением нашего магазина. Пройдите в подвал, там его и найдете.

За столом в кабинете сидел пожилой лысый человек и говорил по телефону.

Увидев входящего Сашу, удивился:

– Вы ко мне, товарищ?

– Извините за беспокойство, наверное, к вам. Вы Зика?

– Да, так меня зовут все мои знакомые. А вы кто?

– Я Саша Фисатов, я видел вас только один раз – в августе 1939 года. Я тогда был красноармейцем, и мы присоединяли Латвию. Я пришел в ваш магазин. Помните?

– Нет, не могу припомнить, много лет прошло.

Саше очень хотелось заставить его вспомнить:

– Ну как же? Как раз тогда у вас был знаменитый еврейский актер Михоэлс из Москвы. Я вам указал на него. Теперь вспоминаете?

– Да-да-да, что-то вспоминаю. Садитесь, товарищ герой.

– Зовите меня просто Сашей.

– Хорошо, а вы зовите меня просто Зикой. Так это вы познакомили меня с Соломоном Михоэлсом?

– Нет, извините, я вас не знакомил, я его и сам не знал, только фотографию видел, мне покойная мама показывала ее в журнале «Огонек». Я только указал на него.

– Да-да, конечно! Так все и было. А знаете, мы ведь с ним оказались родственниками, правда, дальними. – Зика улыбнулся: – Все евреи родственники. Но Михоэлса убили в сорок восьмом году, уже после войны.

– Как убили после войны? Кто, почему? Такого человека! – Саша опять ничего не мог понять.

– Сталин приказал убить его, потому что он был слишком знаменитый еврей. Я ездил на похороны, читал кадиш на панихиде и на кладбище.

– Извините, что такое кадиш? Я вырос без веры.

– Вы еврей?

Саша смутился, он привык выдавать себя за русского, потупился:

– Да как вам сказать… Еврей, по маме.

– Ну, раз ваша мама еврейка, то по еврейским законам вы еврей. А кадиш – это еврейская молитва, обязательная после окончания жизни. Ее должны читать десять мужчин.

– Да? Если бы я знал, я бы собрал десять человек и прочитал бы ее на месте, где фашисты убили мою маму и сестер.

Взгляд Зики был полон участия, и Саша понял, что может поговорить с этим человеком о маме, найдет у него так нужное ему сочувствие. Ему, проведшему двенадцать лет в лагерях, бывшему много раз на грани смерти, по-детски хотелось поделиться тоской о семье.

– Их расстреляли фашисты, в лесу под Витебском. Это было в 1941 году, а я только недавно узнал об этом.

– Я ваше горе очень понимаю: мою семью тоже расстреляли фашисты, здесь, под Ригой, жену, родителей и двух маленьких сыновей.

– Я очень сочувствую. Извините за вопрос, а как вам удалось уцелеть?

Зика вздохнул:

– Ох, это долгая история. Меня оставили в живых случайно, всю войну я провел в немецких концлагерях, в самых страшных.

Саша сам провел всю войну в плену, но не в концентрационных лагерях, и теперь он воскликнул:

– Неужели всю войну в лагерях?!

– Да, в пяти. Но, как видите, выжил. А вы успешно воевали – Герой Советского Союза. Можно спросить: как получилось, что вы только недавно узнали о гибели мамы и сестер?

Саша вздохнул:

– Видите ли, я тоже был в плену, хотя не в таких страшных лагерях, как вы. Ну а после войны я был заключенным в советском лагере. И ничего не знал о маме и сестрах.

Зика, будучи вдвое старше и много повидавшим, поразился:

– Вы были в немецких и советских лагерях? Когда же и как вы успели совершить подвиг?

И Саша вкратце рассказал ему свою историю. Так два исстрадавшихся человека узнавали судьбу друг друга.

Закончив рассказ, Саша спросил:

– А вы, Зика, извините за вопрос, вы где были?

– В самом пекле еврейского ада – в Магдебурге, Бухенвальде, потом в Доре, Освенциме и Биркенау.

– Неужели во всех? Я слышал, что это были самые страшные лагеря смерти.

– Да, самые. Там убили миллионы людей, больше всего евреев. Ни один народ не пострадал от фашистов так, как пострадали евреи: уничтожено шесть миллионов евреев из всех европейских стран. Шесть миллионов! И мне порой кажется, что я был свидетелем чуть ли не половины этих страшных смертей. Я работал в бригаде так называемых зондеркомандо, нас еще называли «тотенкомандо» – похоронная команда. Мы выносили из газовых камер трупы и несли их в крематорий на сжигание. Каждый день. Знаете сколько? После войны комендант Освенцима признался на суде, что там травили газом до десяти тысяч людей в день. А мы переносили их на своих плечах.

Саша смотрел на него с ужасом. Он впервые видел человека с историей, тяжелее его собственной. Каких только ужасов не перевидал он в немецком плену, каких испытаний не пережил, какие мучения не перенес, но человека, который выносил трупы из газовой камеры смерти и отправлял их в печь крематория, он никогда не видел. Он просто не мог себе представить, что сидевший напротив него делал это, и смотрел на Зику расширенными от ужаса глазами.

– Вы, вы выносили трупы?

Зика объяснил:

– Представьте, нам в «тотенкомандо» приходилось делать эту невероятную работу, чтобы не быть убитыми самим. Но потом немцы все равно убивали и наших. Я выжил, потому что принял участие в восстании и сбежал из лагеря. Правда, меня все равно поймали и собирались казнить, но тогда уже пришли русские солдаты. Меня спас и выходил один киевский еврей, Михаил Цалюк. Теперь он доктор, живет в Москве.

– Откуда, откуда в вас была эта сила и решимость?

– Очень хотелось выжить. Я закрывал глаза, хватал обвисшее, еще теплое тело, взваливал себе на плечо и бегом нес в крематорий. Но чего я не мог заставить себя делать, это выносить трупы детей. Каждый раз, когда я видел убитого ребенка, я вспоминал своих двух сыновей. А чтобы охранники не ругали и не били меня, я взваливал себе на плечи по два взрослых трупа. Мне пришлось перетаскать на своих плечах тысячи убитых евреев. Тысячи! И думать было некогда – работа была мучительно тяжелая. Но по ночам, когда наступал короткий перерыв на сон, я не мог спать, я думал о судьбах тех людей, которых нес на плечах: кто они были? Ведь все эти евреи жили своей счастливой семейной жизнью, росли, учились, работали, растили детей… За что, за что выпали евреям такие страдания? И за что судьба заставила меня быть свидетелем их мучительного конца?..

Саша сидел бледный, тяжело дышал, по щекам катились слезы:

– Зика, вот вы говорите, что я герой. Нет, это вы – настоящий герой!

– Не думаю. Я не считаю себя героем, я ничего не совершил, просто хотел любыми средствами спасти свою жизнь.

– Но спастись в тех условиях – это ведь и был подвиг героя.

– Да, спастись было не просто. Может, вы и правы, вы-то знаете это на своем опыте. Главный наш с вами подвиг в том, что мы оба сумели выжить.

– Да, да, и я тоже так считаю, что остаться в живых – это самый главный подвиг.

Собираясь прощаться, Саша спросил:

– Извините за беспокойство, Зика, но я хочу спросить: вот вы были здесь раньше хозяином магазина, миллионером. Вам не тяжело теперь работать простым служащим в своем прежнем магазине?

– Нет, не тяжело. Я все еще считаю его своим, слежу за ним, жду, когда оккупанты уйдут. Тогда это будет опять мой магазин.

– Какие оккупанты?

– Да советские оккупанты, какие же еще? Те, что пришли в тридцать девятом вместе с вами.

Для Саши эти слова прозвучали странно и даже дико, про себя он подумал: «Неужели этот умный человек рассчитывает, что Советский Союз уйдет из Латвии?»

Зика понял его растерянность и улыбнулся:

– Что вы удивляетесь? Латвия и вся Прибалтика – это оккупированная территория. Ведь Америка, например, и другие страны Запада не признали так называемое «присоединение» Прибалтики законным актом. Поверьте мне, придет время и Россия вынуждена будет отказаться от этого захвата. А может быть, еще и от многих других захватов. Например, от закавказских республик – Грузии, Армении и Азербайджана. Ведь Советский Союз не вечен, как не вечны были все прежние империи, включая Римскую. Я надеюсь, что еще доживу до этого. И тогда магазин опять станет моим. Знаете, для делового еврея, как я, в Советском Союзе нет места. Дайте деловым евреям волю – они станут миллионерами. Я наведу в своем магазине порядок, а вы приезжайте тогда снова.

Впервые Саша услышал такое определение будущего своей страны, это его огорошило, он не в состоянии был понять этих мыслей.

* * *

В Москве Саша сразу пошел к Бергам и поделился с Павлом и Марией своим горем:

– Их убили, убили, я все окончательно узнал, убили мою маму и сестер. Их расстреляли вместе с сотнями других евреев. Я был на том месте в лесу, там даже памятника нет. Это все так ужасно. Дядя Павел, тетя Мария, вы ведь теперь единственные мои близкие на всем свете.

Немного успокоившись, он рассказал о встрече с Зикой Гликом.

– Знаете, что он мне сказал? Что в будущем Советский Союз распадется. Дядя Павел, вы большой ученый, историк. Неужели возможно, чтобы Советский Союз распался?

Павел, конечно, много думал о том, прочен или нет союз столь разных народов под контролем России, и пришел к заключению, что вечно этот насильственный союз держаться не сможет. Но он понимал, что наивному Саше переварить такую мысль не под силу. А потому сказал осторожно:

– Что ж, прошлое мы знаем, но предсказать будущее почти невозможно. Все империи распадались. Возможно, и советская распадется.

– Как, распадется?

– Дело в разности национальных характеров. Они способны устоять в искусственно соединениях под напором русского нажима. Народы остаются самими собой и стремятся к независимости. Именно поэтому великие империи всегда распадались: один лишь захват территорий не создает условий для замещения характера завоеванных народов характером завоевателей. Такое может произойти и с советской империей. Этот твой знакомый Зика – очень проницательный человек, если говорит об этом с большой уверенностью, умный еврей.