Текст книги "Крушение надежд"

21. Венгерские события

С тех пор как Лиля уехала, Павел постоянно следил за отношениями между Россией и зависимыми от нее странами Восточной Европы: его волновала ситуация в Албании. В газетах писалось о дружбе народов и достижениях социалистического лагеря, но для правдивой информации была одна отдушина – передачи на русском языке «Голоса Америки» и Би-би-си. Их глушили специальным устройством, через шум пробивались только отдельные слова. Бывали случаи, когда по доносам соседей за это арестовывали и судили. Павел осторожно приникал ухом к приемнику СВД-9 и комментировал для Марии:

– Все передачи полны сообщений о разоблачении культа Сталина на XX съезде. Вот чего Хрущев и другие не могли себе представить, так это какие неожиданные последствия будут в Польше, Венгрии, Чехословакии и в Восточной Германии. Их жители вынуждены терпеть жесткий диктат России, но это ведь европейцы, они не привыкли к такой зависимости и к таким плохим условиям жизни. В развенчании культа Сталина они почувствовали нашу слабину. Вот уже начались волнения в Польше.

– Чего поляки хотят?

– Они организовали восстание в Познани и потребовали вернуть им арестованного советскими властями Владислава Гомулку, их лидера и реформатора. Его арестовали и посадили в тюрьму еще в пятьдесят первом году за критику Сталина. Пришлось Хрущеву уступить требованиям, и Гомулку снова назначили первым секретарем польской компартии[27]27
  Партия коммунистов в Польше называлась Объединенная рабочая партия.


[Закрыть].

Кульминацией стало венгерское восстание осенью 1956 года. Это был не только резкий протест, в восстании отразился национальный характер венгров, мадьярская непримиримость и злость. Во главе Венгрии стоял Матиас Ракоши (Розенфельд), венгерский еврей. Он был обучен в Советском Союзе и назначен на должность генерального секретаря Сталиным. Ракоши проводил по советскому образцу насильственную коллективизацию и массовые репрессии. Было арестовано 540 000 человек – каждый двенадцатый житель страны. Но после развенчания Сталина в правительстве началась внутренняя борьба, и Ракоши устранили.

В 1955 году Хрущев признал нейтралитет Австрии и вывел оттуда оккупационные войска. В соседней с ней Венгрии почувствовали в этом ослабление режима, в октябре 1956 года в Будапеште начались демонстрации студентов и интеллигенции. Они тоже требовали вывода советских войск, отмены военного обучения и обязательного обучения русскому языку. По примеру Польши, вернувшей к власти Владислава Гомулку, венгры уже добились возвращения своего реформатора Имре Надя и теперь требовали создания нового правительства. Демонстранты пошли на захват Дома радио, появились первые убитые. Тогда они разоружили строительные батальоны, захватили их оружие и освободили из тюрем политических и уголовных арестантов.

Вместе со всеми был освобожден генерал Бела Кирай, которого Ракоши арестовал еще в 1951-м, обвинив в шпионаже в пользу США. Его тогда приговорили к казни, заменив ее пожизненным заключением. Хотя Кирай был страшно слаб, он смог организовать из отдельных групп восставших сплоченные силы – двадцать шесть тысяч восставших и тридцать тысяч военных[28]28
  Генерал Кирай спас от фашистов 400 венгерских евреев. Он умер в 2009 году в возрасте 97 лет.


[Закрыть].

С первыми боями в Будапешт ввели шесть тысяч русских солдат, 290 танков, 120 бронетранспортеров и 150 орудий. Но советским войскам было приказано пока не открывать ответный огонь, не поддаваться на провокации.

* * *

Когда началось венгерское восстание, передачи зарубежного радио стали глушить особенно тщательно, по слабым приемникам невозможно было ничего услышать. Павел с Марией ходили по вечерам к Августе, так как у Гинзбургов был сильный немецкий радиоприемник «Telefunken», и недавно Семену как министру подарили новинку рижского радиозавода «ВЭФ» – транзисторный приемник. Так можно было кое-что услышать. А главное, опасаться некого, соседей-доносчиков в их квартире нет.

Так Павел услышал, что возник еще один политический кризис, на этот раз на Среднем Востоке. Египетский диктатор Гамаль Абдель Насер объявил о национализации Суэцкого канала и закрыл его для израильских и западных судов. А канал служил для перевозки нефти американскими и английскими компаниями. Хрущев поддержал Насера, это вызвало интенсивное нагнетание «холодной войны».

Приникнув к радио, Павел рассказывал:

– Оказывается, в Египте и других арабских странах живет около восьмисот тысяч евреев. Они издавна пустили там корни и последние несколько столетий процветали. Как и евреи в России, они стали передовой интеллигенцией в арабских странах, на свои деньги основали в них лучшие больницы и другие учреждения. Но Насер начал изгнание евреев из Египта, особенно из Каира и Александрии. Теперь евреям приходится в панике бежать в Израиль, Европу и Америку…

А дальше события разворачивались так. 29 октября 1956 года израильские десантные подразделения высадились в тылу египетских войск на Синайском полуострове, открыли путь для своих наземных соединений. У Суэцкого канала они встретились с английским и французским гарнизонами из 80 000 солдат, и англичане с французами оккупировали канал. За пять дней израильтяне завоевали весь Синайский полуостров, захватили в плен десятки тысяч египетских солдат. Тогда к инциденту подключились американские политики.

Разъяренный Хрущев счел события в Египте агрессией против Советского Союза, а венгерское восстание – фашистским мятежом. Он заявил: «Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французских империалистов. Они поймут это как нашу слабость и будут наступать».

Первым решением Хрущева было прекратить дипломатические отношения с Израилем. В Кремле Лазарь Каганович, единственный еврей из когорты старого сталинского правительства, предложил: «Надо вызвать к нам всех известных евреев, дать им на подпись протест против агрессии Израиля и опубликовать это в газетах. Пусть весь наш народ и весь мир знает, что советские евреи против Израиля».

* * *

Неожиданно в квартирах видных московских евреев: академиков, писателей и артистов – зазвонил телефон, звонили из Кремля. На дачу писателя Ильи Эренбурга позвонил Поспелов, секретарь ЦК компартии: «Лазарь Моисеевич Каганович и я хотим с вами срочно поговорить. Мы высылаем за вами машину».

Эренбург, автор популярных романов, член Всемирного совета мира и единственный советский лауреат Международной премии мира, был одним из самых известных советских евреев. Когда его привезли в Кремль, Поспелов положил перед ним текст письма:

– Илья Григорьевич, вам надо подписать это.

Эренбург с горечью читал документ под заголовком «По поводу агрессии Израиля, Англии и Франции против Египта». Обвинение в агрессии было направлено исключительно на Израиль.

Эренбург сказал:

– Здесь речь идет исключительно об Израиле, а Франция и Англия упомянуты мимоходом.

Поспелов разъяснил:

– По мнению товарища Хрущева, это должно быть протестом советских граждан еврейского происхождения против действий Израиля.

Эренбург насупился:

– Я не больше отвечаю за действия израильского правительства Бен-Гуриона, чем вы и товарищ Хрущев. Я охотно подпишу этот текст, если и вы, как советские граждане русского происхождения, подпишите его тоже.

Письма Эренбург так и не подписал, но многих других евреев заставили поставить свои подписи.

Шестого ноября 1956 года в газете «Правда» было опубликовано письмо, под которым стояли подписи тридцати двух видных евреев. Но подписи еврея Кагановича не было. Ни одной русской фамилии также не значилось.

Прочитав это письмо-воззвание, Павел разволновался:

– Что они делают?! Они же нарочно выставляют выдающихся евреев на позорище перед всем народом, чтобы возбудить антисемитские настроения. И одновременно показывают всему миру, что сами антисемиты.

* * *

Восстание в Венгрии все разрасталось и принимало новые формы. Восставшие зверски убивали коммунистов и сотрудников госбезопасности: разрывали на куски, вешали за ноги, кастрировали, партийных руководителей гвоздями прибивали к полам, вложив в их руки портреты Ленина и Сталина.

В Москве под руководством маршала Жукова была разработана военная операция «Вихрь»: налететь, как вихрь, на маленькую Венгрию и разгромить восстание. В Венгрию ввели дополнительные военные части под командованием Жукова – две армии и шесть моторизованных дивизий, всего тридцать одна тысяча военных, ИЗО танков, 615 орудий и минометов, 185 зенитных орудий, 380 бронетранспортеров. Военные действия против восставших начались не сразу.

Центрами восстания были рабочие районы пригорода Будапешта. На них и была направлена главная сила удара. Везде шли перестрелки, грабили магазины, по улицам бродили мародеры, русские солдаты танками громили витрины и забирали с прилавков все подчистую.

Но восстание продолжало развиваться, перекинулось на провинциальные города. Премьер Имре Надь не мог его остановить, для разряжения обстановки он требовал полного вывода советских войск.

Павел с Алешей слушали по «Голосу Америки», как русские танки шли на толпы демонстрантов, давя и взрослых и детей.

Алеша воскликнул:

– Ну и сволочи эти наши советские генералы!

Павел поправил:

– Настоящие сволочи – это Хрущев с компанией. Они ведут войну против свободы. И это может сказаться на других подконтрольных странах. У меня теперь еще больше оснований беспокоиться за судьбу маленькой Албании – ведь там наша Лиля.

Алеша написал:

 
По Будапешту – хруст костей,
Кровь бьет из детской ранки.
Кто дал приказ давить детей,
На них пуская танки?
Гудит венгерская земля,
Стреляют по народу;
Приказ исходит из Кремля:
Не допускать свободу!
 

* * *

Во время кровавого подавления восстания с 4 по 10 ноября 1956 года погибли две с половиной тысячи венгров и шестьсот семьдесят советских солдат. Венгерский командующий генерал Кирай с боями отступал к границе с Австрией, его преследовали две танковые дивизии. На самой границе он отдал приказ взорвать склад боеприпасов. Сильный взрыв вызвал огонь и дым, которые наконец остановили русские танки. Тогда группа Кирая прорвалась через заграждения в Австрию. За ней следом сумели уйти двести тысяч венгров. В Австрии для них создали два лагеря беженцев.

Русские агенты арестовали и казнили тысячу двести «зачинщиков». Премьер-министр Имре Надь укрылся в югославском посольстве и сбежал в Румынию. Там его арестовали, устроили над ним закрытый суд и повесили как военного преступника[29]29
  В 1989 году прах Имре Надя был перезахоронен, а сам он признан национальным героем Венгрии.


[Закрыть]. Кремлевские руководители создали новое венгерское правительство во главе с рабочимком-мунистом Яношем Кадаром.

Маршала Жукова наградили еще одной, четвертой, Золотой звездой Героя, многих офицеров наградили боевыми орденами, как за подвиги на настоящей войне.

22. Приезд Лили в Албанию

Последние дни Лили и Влатко у Самборских были омрачены неожиданными событиями в Венгрии. Все с напряжением слушали радио и читали газеты. В Югославии детали событий описывали открыто и подробно, критиковали тактику Кремля. Лиля знала меньше всех – сербского языка она не понимала. Но мужчины – Милош, Влатко и Вольфганг Леонгард, тоже гостивший в это время, – целыми днями горячо обсуждали каждый эпизод восстания, спорили.

Милош и Вольфганг осуждали действия русских:

– Ожидали, что со смертью Сталина и с воцарением нового правительства политика советской России изменится к лучшему. Но Хрущев показал, что агрессивности в России не стало меньше.

– Да, сколько было ожиданий после XX съезда – все испарились.

Влатко был настроен мрачно, он понимал, что эти события могут отразиться и на его Албании, но пытался найти политическое оправдание действиям Кремля:

– Я так же, как и вы, против зверств. Но социалистический лагерь не может допустить распада. С этой позиции можно понять Хрущева. Конечно же, действовать надо гуманней.

Вольфганг саркастически парировал:

– Распад все равно произойдет, рано или поздно.

– Насильно мил не будешь, – говорил Милош, любитель и знаток русских поговорок.

Влатко мрачно замолкал, но о своих сомнениях Лиле не рассказывал, не хотел ее пугать. Тем более что уже пришло время уезжать в Албанию.

От деревни Макошицы до Албании было около четырех часов езды на машине через Черногорию и Македонию. Подвезти их до границы любезно предложил Вольфганг. Он нравился Лиле – невысокий, с благородной внешностью, прядями седины, всегда оживленный, веселый интересный мужчина, профессор и журналист. Как настоящий джентльмен, он постоянно оказывал Лиле знаки внимания. По утрам, встречаясь за общим завтраком, не упускал случая сказать ей комплимент и целовал руку. И она охотно отвечала ему кокетливыми улыбками. Правда, Лиля сразу заметила, что это злит Влатко, он хмурился, видя ухаживания Вольфганга. А ей было смешно.

В дороге Вольфганг смешил их рассказами и анекдотами, Лиля звонко хохотала, а Влатко умеренно посмеивался.

По-русски Вольфганг говорил свободно, без акцента, и Лиля спросила:

– Как вы научились русскому?

Судьба этого человека была необыкновенной, вот что он рассказал:

– Мне было четырнадцать лет, когда мы с мамой сбежали из Германии от Гитлера в Россию в 1936 году. Я был восторженный тупоумный юнец и страшно радовался, что попал в первую страну социализма, в страну великого Сталина. Вскоре мою маму арестовали, и меня воспитывали в специальном детском доме для иностранцев. Я ничего не понимал, считал арест мамы ошибкой и продолжал верить в коммунизм и в Сталина. Подозревать правду я стал намного позже. В 1945 году, после войны, я работал в аппарате компартии в советской Восточной Германии. Там я окончательно прозрел и тогда тайно сбежал в Югославию[30]30
  История жизни Вольфганга Леонгарда описана в первой и второй книгах «Еврейской саги».


[Закрыть].

– Ну и как вам нравится в Югославии? – спросил Влатко.

– Не все, конечно, нравится, но намного лучше, чем в России и в Восточной Германии.

– Вот и мы хотим сделать в Албании так, чтобы у нас было лучше, чем там.

– О, для этого нужна глубокая переделка общества. Могу рассказать вам анекдот. По дороге едут три президента в своих машинах; в первой – президент Америки. Дорога раздваивается, и шофер спрашивает: «Мистер президент, куда нам ехать, направо или налево?» Американский президент отвечает: «Конечно, направо, мы всегда двигаемся вправо». Во второй машине едет советский президент, шофер спрашивает: «Товарищ президент, куда нам ехать, направо или налево?» Советский президент отвечает: «Налево, мы всегда идем только влево». В третьей машине едет югославский президент Тито, шофер спрашивает: «Дорогой товарищ-господин президент, куда нам ехать, направо или налево?» Тито ему: «Ты поворачивай налево, но поезжай направо». – Вольфганг сам рассмеялся первым и затем воскликнул: – Вот в этом все описание политики, которую проводит Тито. Если ваш вождь Энвер Ходжа сможет сделать так же, вы добьетесь своего. Но тогда ему надо будет отойти от установок Хрущева.

Влатко это задело, он ответил ворчливо:

– Есть и другие пути для улучшения жизни. Мы, албанцы, называем нашу Албанию страной орла. У нас есть свой орел – Энвер Ходжа.

Когда проезжали Черногорию, Вольфганг рассказал другой анекдот:

– Черногорцы – народ маленький и темный, но издавна известны как отважные воины. Вот они узнали, что китайцы против прозападной Югославии, и решили идти воевать с ними. Спускаются они со своих черных гор, потрясая старинным оружием и издавая воинственные клики. Их спрашивают: «Куда идете, черногорцы?» Они отвечают: «Идем бить китайцев». Им говорят: «Да вы знаете, сколько их, китайцев?» – «Нет, не знаем». – «Их целый миллиард». Черногорцы схватились за головы: «Целый миллиард! Где же мы их всех хоронить будем?»

Лиля опять захохотала, Влатко покосился на нее и негромко посмеялся. Когда проезжали красивую и бедную Македонию, Вольфганг рассуждал:

– Трудно представить, что вот где-то здесь, на этой земле, родился и вырос Александр Македонский, величайший из всех завоевателей мира, распространитель культуры эллинизма. Именно отсюда он начал свои походы на Восток.

Влатко усмехнулся и вставил:

– Он хоть и македонец, но его мать Олимпиада была дочерью царя Неоптолема Второго из древнего Эпира, который находился на территории нынешней Албании. Так что ее можно считать албанкой, и в Александре текла кровь древних албанцев. Мой народ тоже может гордиться им, вместе с македонцами.

Лиля с удовольствием подумала, как ловко Влатко поддел Вольфганга, как много он знает. Ей трудно было представить себе полчища древних завоевателей-македонцев на этих мирных зеленых холмах.

У самой границы Вольфганг тепло распрощался с ними:

– Желаю удачи в перестройке Албании. Когда добьетесь, чтобы Албания тоже стала свободной и богатой страной, я к вам приеду.

На прощанье он поцеловал руку Лили, она смутилась, от смущения поцеловала его в щеку и тут же заметила, что Влатко опять нахмурился. Лиля про себя усмехнулась: «Ревнует меня к Вольфгангу, ну и пусть – это полезно».

Они показали свои документы албанским пограничникам и перешли на албанскую землю.

* * *

– За вами прислали машину из совета министров, – сказал офицер-пограничник.

«Машиной» оказался старый и маленький «опель-кадет», трофей времен войны. Лиля удивилась: она никогда не видела такой побитой и ободранной колымаги. Но Влатко не обратил на машину никакого внимания, он неожиданно горячо обрадовался шоферу, очевидно старому знакомому. И шофер, низкорослый и хлипкий молодой парень с пышными закрученными усами, тоже бурно обрадовался Влатко и кинулся к нему. Высокий Влатко радостно приподнял его, оторвав от земли, они хлопали друг друга по плечам и быстро говорили по-албански. Лиля стояла в стороне, удивлялась такой бурной встрече и старалась представить себе, как они будут грузить все их вещи в эту маленькую машину. Влатко что-то сказал шоферу, тот кинулся к Лиле и стал горячо ее обнимать, целовать и что-то приговаривать. Смущенная Лиля удивленно подняла глаза на Влатко.

– Это мой родственник, – объяснил он. – В Албании мы все между собой родственники. И все албанцы люди горячие, темпераментные. Привыкай, что тебя будут принимать как родственницу и зацеловывать.

Все вещи в багажник машины не поместились, шофер и Влатко привязали тюки и чемоданы на крышу толстой веревкой. Крупный Влатко согнулся в три погибели, с трудом влез внутрь и уселся рядом с шофером. Из-за рытвин и ухабов на дороге машина все время кренилась на бок и подпрыгивала. Влатко всю дорогу обменивался с водителем веселыми репликами, совсем не оглядывался на Лилю, не спрашивал, как она себя чувствует на заднем сиденье. А она задыхалась от резкого отвратительного запаха бензина, подпрыгивала на ухабах, ударяясь о жесткие пружины сидения, и вжималась в стенку, придавленная сумками. При каждом толчке вещи валились на Лилю, она защищалась, упираясь в них вытянутыми руками, и удивлялась, что Влатко, обычно внимательный, совсем не обращает на нее внимания. Она вспоминала шикарный «пежо» Вольфганга и гладкие шоссе Югославии и понимала: значит, ничего лучше в Албании нет.

В Тирану приехали вечером, вышли из машины на узкую, плохо освещенную улицу. У Лили от ухабов, рытвин и ехавших на ней всю дорогу вещей ныли ноги и руки. Но Влатко, привыкший к таким дорогам, даже не обратил внимания на страдальческое выражение ее лица. Их сразу окружила толпа каких-то бурно радующихся людей, все стали обнимать Влатко и ее. Лилю передавали с рук на руки, снова и снова обнимали, вертели во все стороны, зацеловывали и говорили что-то на непонятном языке. Она помнила, что все они, должно быть, родственники мужа, и покорно принимала горячие объятия и поцелуи.

Тут же их повели за стол, в небольшой комнате было тесно, жарко и душно. Все пили местную сливовую водку, заедали неизвестной Лиле местной едой. Влатко пил стакан за стаканом, чокаясь и обнимаясь со всеми.

Лиле тоже налили граненый стакан до краев и настойчиво уговаривали выпить.

Влатко подмигнул ей:

– Это они оказывают тебе честь, неудобно отказываться.

Все уставились на Лилю. Она попробовала и задохнулась – теплый крепкий напиток обжег рот и горло. Но чтобы не расстраивать Влатко, она постаралась не показать вида и пила противную жидкость небольшими глотками. Лиля проголодалась, потому сразу почувствовала опьянение, напиток ударил в голову. Она пробовала съесть что-нибудь, но еда ей не понравилась, и она только вяло жевала помидор, стараясь смягчить во рту ожог от водки.

Как ни страдала Лиля от непривычных условий, она все же пыталась мысленно составлять фразы для письма родителям, с описанием первых впечатлений от Албании и этой встречи. Но картина получалась такая безрадостная, что она решила родителей не расстраивать и не описывать весь этот кошмар.

Только в три часа ночи их оставили одних. Лиля изнывала от усталости, а Влатко был настолько пьян, что еле говорил. Наконец они легли в постель, оказавшуюся слишком узкой. Лиля старалась сдвинуться к краю, чтобы не мешать Влатко. Он пьяным голосом говорил что-то совсем непонятное, мешал албанские и русские слова, дышал на нее перегаром, а потом стал грубо и больно ее лапать.

– Влатко, ты пьяный, – пыталась Лиля остановить его.

Он что-то промычал и вдруг накинулся на нее сзади и стал силой опускать на четвереньки. Лиля никогда не делала этого, удивилась, смутилась и сопротивляясь, старалась выскользнуть из его рук. Влатко сердился, тяжело дышал, заставлял ее оставаться в том же положении и пытался пристроиться сзади.

– Ты пьяный, что ты делаешь? – Она задыхалась от борьбы. – Влатко, ты сошел с ума… не надо так…

Наверное, и он ослабел, потому что хоть и резко прижимался к ней, хватал за ягодицы, пытался рукой ввести член, но никак не мог проникнуть в нее. Она устала стоять на четвереньках, с удивлением оглядывалась на него назад, а потом опустилась на локти. Как только ослабевшая от борьбы, она обмякла и перестала сопротивляться, вконец разъяренный Влатко еще раз сжал ее сильными руками, коленом раздвинул бедра и так грубо и сильно проник в нее, что ей стало больно.

– Влатко, мне больно…

Лиля застонала и заплакала, он не обращал внимания, обхватил ее сзади за поясницу, сильными толчками натягивал на себя и с каждым резким движением проникал в нее все глубже и глубже. Лиля впервые испытывала с ним больше страха и боли, чем удовольствия. Только под конец, когда он сделал несколько судорожных толчков и замер в момент наслаждения, она вдруг тоже почувствовала приближение оргазма и начала содрогаться. Лиля застонала, но уже не от боли, а от наслаждения:

– Влатко, милый, не уходи из меня, не уходи… еще, еще мгновение… Влатко… Ох, как хорошо!..

Он оторвался от нее и, как подкошенный, завалился на бок в постель. Лиля, потрясенная случившимся и еще переживая испытанное наслаждение, прилегла рядом и кинулась его гладить и целовать:

– Влатко, Влатко, ты на меня не сердишься? Скажи, не сердишься?

Он приоткрыл один глаз и с трудом промычал:

– За что?

– За то, что я сопротивлялась тебе, боялась, не хотела. А ты такой хороший, мне так под конец стало сладко… Не сердись, Влатко, я всегда буду послушной, делай со мной, что хочешь…

В ответ раздался его резкий храп.

* * *

Лиля не спала всю ночь, лежать вдвоем на узкой кровати с раскинувшимся громадным Влатко было тесно. Она сидела на стуле возле окна и все думала: что случилось с ним, почему он так изменился?

Когда он проснулся, она заискивающе и вопросительно посмотрела не него.

– Почему ты так смотришь? – удивился он.

– Я совсем не узнавала тебя вчера.

– А что случилось?

– Ты что, не помнишь?

– Не помню, ничего не помню.

– Ты не помнишь, что ты делал со мной?

– Что я делал?

– Ты как будто озверел, накинулся на меня сзади, заставлял меня стоять на четвереньках и буквально насиловал меня.

– Я это делал?! Не может быть…

– Ты думаешь, что я это выдумала?

– Ей богу, не помню. Наверное, дома во мне опять проснулись прежние привычки. Но если так, ты прости меня. Можешь меня простить?

– Влатко, ведь мы любим друг друга?

– Конечно, любим, глупенькая ты.

– Я так испугалась, ты просто был невменяем.

– Да, наверное, был, был как все дикие албанцы. Ничего не помню.

– Влатко, а кто были эти люди?

– Какие люди?

– Ну, за столом с нами.

– Вот они-то и есть дикие албанцы. Это все дальняя родня. Из моей семьи никого в живых не осталось, всех расстреляли или замучили, потому что я был партизаном. А это дальние…

– Я так и подумала. Влатко, а где мы будем жить? Здесь? – Она посмотрела на узкую кровать.

– Нет, не здесь, это комната моих родственников. Я сегодня должен узнать, где мне дадут квартиру.

Услыхав, что это не их жилье, Лиля облегченно вздохнула.

* * *

Влатко с утра пошел представляться премьер-министру Энверу Ходже, а Лиля скучала и не отходила от окна, ждала, когда появится муж.

Наконец он пришел, возбужденный, радостный:

– Ходжа встретил меня тепло, даже обнял. Он сказал, что я могу потратить часть первых дней на обустройство и велел предоставить нам с тобой временное жилье в гостинице.

Тут же появился вчерашний коротышка-шофер с пышными усами, они с Влатко погрузили вещи в старенький «опель» и поехали в гостиницу.

Ехали по большому бульвару, Лиля всматривалась в город, а Влатко объяснял:

– Современную Тирану отстроили в 1920 году итальянские архитекторы. Хотя мы получили независимость в 1912-м, Муссолини рассчитывал присоединить нас к себе. Фашистам это не удалось, но они успели проложить широкий бульвар для военных парадов, построили отели, театр, здание музея и красиво оформили большую площадь. Многое, правда, погибло от землетрясений и в битве за освобождение в 1944 году. Вот мы проезжаем мост Табакеве XVIII века, мечеть Этем Бея, а это сорокаметровая башня с часами, за ней находится могила Сулеймана Паши Баргийни, который и основал город в 1614 году. А вот наша гордость – конный памятник великому воину Албании Скандербегу, устанавливать его нам помогали русские архитекторы и скульпторы. А вот и наш университет, я буду читать в нем лекции по русской литературе.

– Влатко, ты будешь профессором университета? Как интересно!

– Наверное, со временем и профессором.

«Опель», пыхтя, чихая и выпуская едкий дым, подкатил к большой гостинице. Им дали номер «люкс» – две комнаты на втором этаже. Как только Влатко с другом перетащили все вещи, Лиля кинулась в ванную:

– Ой, я так хочу вымыться с дороги!

Потом она высушила волосы, а Влатко тоже принял душ и сказал:

– Теперь пойдем в ресторан, мне выдали правительственные талоны.

Их провели в отдельную комнату для высокого начальства.

Влатко ворчал:

– Начались привилегии. Не люблю я этого.

Но Лиле понравилось, что они на особом положении. Ее здоровый аппетит переборол все, и она быстро съела, что заказали. Еда показалась ей намного лучше вчерашней:

– Как вкусно!

Влатко улыбнулся:

– Ну да, конечно, голод – самый лучший повар.

Сразу после обеда он опять ушел на работу, а Лиля сладко отсыпалась на большой кровати, устав от избытка впечатлений.

* * *

Через неделю Влатко как сотруднику совета министров дали трехкомнатную квартиру в пятиэтажке советского типа. Они радовались квартире, но он расстраивался, что столько привилегий: ордер на мебель по низкой цене, продукты из распределителя.

Влатко целыми днями пропадал на работе, а Лиля раскладывала вещи, переставляла мебель, перевешивала занавески, наводила уют – это была ее первая квартира! Устав возиться, она писала родителям, с восторгом описывала квартиру. Первый раз выйдя в магазин, Лиля сразу заметила, что снабжение намного бедней, чем в России. С горечью вспоминала она богатый рынок, который видела в Югославии.

На улицах и в магазинах ее окружали непривычно одетые бородатые мужчины, которые неприязненно косились на Лилю, потому что она ходила с непокрытой головой. А женщин на улицах почти совсем не было.

Она спросила Влатко об этом, и он объяснил:

– Это все наши магометане. А женщины у нас всегда были забитыми и бесправными. Тебе тоже лучше не показываться на улицах одной. В балканских странах еще сохранилось много средневековых традиций. Наши народы долгое время были под турками, над ними довлело смешение религиозных традиций. Например, в Косово на свадьбах есть странный обычай – до неузнаваемости раскрашивать лицо невесты, идущей под венец, чтобы сохранить от «дурного сглаза». Они достигли большого совершенства в этом искусстве раскрашивания. После церемонии лицо невесты должна омывать семья жениха. Что ты на это скажешь?

– Как все странно и непонятно в вашей Албании! – воскликнула Лиля.

– Это теперь и твоя Албания, – ухмыльнулся Влатко. – Есть поговорка: когда ты в Риме, делай все, как римляне. Надо тебе привыкать к албанским правилам и традициям.

Как ни был Влатко занят, книги по полкам он расставлял сам и принес большой портрет лорда Байрона, нарядного красавца с тонкими усиками, в албанском костюме:

– Смотри, какой Байрон красивый в нашем национальном костюме, выглядит как настоящий албанец. Понятно, что женщины его сильно любили.

Лиля хотела повесить портрет в спальне, но Влатко повесил в столовой:

– В нашей спальне может быть только один красивый мужчина – это я.

– У тебя магометанские наклонности, – рассмеялась Лиля.

Влатко понимал, что Лиле, одной, непривычно, одиноко и нелегко, а потому решил:

– Надо найти тебе помощницу для домашних дел. Я попрошу моего друга, который нас привез, съездить в горы и привезти прислугу. Он мне во всем поможет, мастер обделывать всякие делишки.

В кланах Северной Албании принят пятисотлетний свод законов, он называется Канун. Одно из правил Кануна гласит: если в семье погибает отец или старшие братья, то молодая девственница дает клятву безбрачия, одевается в мужской наряд, носит белую мужскую шапочку келеше и всю жизнь выполняет только мужскую работу, считаясь в обществе мужчиной. Через несколько дней шофер привел к ним такую девушку-мужчину и объяснил ситуацию Влатко. Выслушав его, Влатко сказал:

– Лилечка, он привез тебе помощницу.

Лиля удивленно смотрела на небольшого, как ей показалось, смущенного мальчика в белой вязаной шапке.

Влатко уточнил:

– Это девушка, но она дала обет одеваться и вести себя как мужчина. Тебе с ней будет веселей, ты легче привыкнешь ко всему албанскому. И по улицам лучше ходи только с ней.

Звали девушку-мальчика по-мужски – Зареем, производное от Заремы, ее прежнего имени.