Текст книги "Графиня де Брюли. Роман"

– Шесть восьмерок по часовой стрелке подряд, потом три раза букву «а» в обратную сторону и три раза букву «р» в ту же сторону.

«Все правильно», – подумал и как бы похвалил себя Савелий.

– А за деньги все равно вы отвечать будете, хотя для вас, как вы выразились, это мусор…

– Забери ты их, эти деньги! Я тебе в придачу еще сто миллионов дам! Забери их, но только навсегда забудь обо мне. Сгинь с глаз моих! Я порядочный, честный человек! Это твой хозяин наследил… Я тут ни при чем! – в бессилии, чуть не плача выкрикивал хозяин квартиры.

– Мне до вас тоже никакого дела нет. Я на службе, выполняю свои обязанности. Кто и где наследил – не мое дело! А вот доложить о вашем поведении и настроении я обязан по долгу службы.

– Напугал! Смотри, трясусь весь от страха!

Продолжение разговора доносилось уже из другой комнаты, а потом голоса стихли, и входная дверь захлопнулась.

Савелий открыл сейф, но снова услышал непонятные звуки. Из ванной доносилось хриплое дыхание. Один из застреленных очнулся!

– Прости, мужик! Рад бы помочь тебе, но никак не могу! – посочувствовал Савелий, подложил кавказцу полотенце под голову и вернулся к сейфу.

Рисковать Савелий не захотел. Он вытащил сумки и чемодан на балкон соседней комнаты, выходящий во двор, что-то привязал к перилам, сделал какие-то замысловатые петли. Выстрелом из рогатки перекинул тонкую леску в соседний двор и вернулся в ванную. Раненый в грудь человек лежал с открытыми глазами и был в сознании.

– Позвони… – не шевеля губами, прошептал еле слышно кавказец.

– Прости, мужик! Не могу. Я знаю, что произошло, но я вор, понимаешь? Не могу! Я должен уносить ноги, или меня так же, как и вас, шлепнут… Понял? Прости…

Но уйти оказалось непросто. Савелий чувствовал, что не сможет оставить человека вот так, без помощи.

– Ты кто?

– Шота… Малыш… – еле шевельнулись губы кавказца.

– Малыш? – удивился Савелий.

Кавказец показался ему великаном. Рослый, широкоплечий, он совсем не выглядел малышом.

– Кличка что ли? – спросил Савелий.

Кавказец в знак согласия кивнул, забегал глазами, неожиданно резко протянул перед собой правую руку, попытался поймать руку Савелия, вздрогнул и сделал долгий выдох. Бледное его лицо сделалось серым, каменным. Савелий закрыл ему глаза, нацепил каску и так же, как вошел, вышел из дома, столкнувшись в подъезде с двумя дюжими молодцами, совсем не похожими на санитаров, только что в белых халатах да с носилками в руках.

В соседнем дворике Савелий потянул на себя леску, на которой вытянул пластмассовую ленту, похожую на шпагат. Потом где-то за что-то дернул, и чемодан с сумками мгновенно, как будто падая с балкона, заскользили по шпагату вниз.

Глава 3

Когда, казалось бы, все самое страшное было позади, произошло непредвиденное. Как доказательство того, что приметы случайными не бывают, на Пятницкой улице под машину Савелия угодила молоденькая девушка. Савелий выскочил из машины, ничего не понимая. Девушка, опираясь на одну руку, пыталась другой дотянуться до отлетевшей сумочки. Она пробовала встать и не выглядела покалеченной, но Савелия сейчас это интересовало меньше всего, он вообще не думал о пострадавшей. Ни сожаления, ни страха он не испытывал. Нелепая случайность представлялась ему очередной западней, из которой нужно выбраться, поэтому желание как можно быстрее исчезнуть с места происшествия – это единственное, что занимало Савелия.

Вокруг машины начал собираться народ. Разглядывая со всех сторон обшарпанные «Жигули», толпа не возмущалась, она пока еще пыталась определить виновного и сочувствовала то девушке, то водителю. А когда Савелий подхватил девушку на руки, народ замер в ожидании. Это выглядело так необычно, так милосердно, что толпа прониклась чувством сострадания больше к водителю, чем к пострадавшей. Кто-то даже предложил Савелию валидол, кто-то настаивал достать аптечку, а кто-то откровенно советовал смыться как можно быстрее.

Не дожидаясь полиции, Савелий усадил девушку на заднее сиденье, рядом с чемоданом необычной формы, и, заверив всех любопытных, что спешит в больницу, сорвался с места.

Девушка, видно, тоже перенервничала. Выглядела она удивленной, растерянной и напуганной. Савелий поглядывал на девушку через зеркало и молча ждал, когда она сама начнет разговор.

– Куда вы меня везете? – наконец послышался звонкий, озорной голос девушки.

Савелий обернулся, мельком посмотрел на нее, хотел было что-то сказать, но девушка громко засмеялась. У Савелия отклеились усы, и перекосилась изящная полоска бородки.

Девушка смеялась так простодушно и так заразительно, что Савелий тоже засмеялся, подсознательно полагая, что причиной смеха могла быть глупая ситуация, в которую он попал и из которой так достойно выкарабкался, еще не понимая, что девушка никакого отношения к его криминальному поступку не имеет.

– А вы-то что смеетесь? – с претензией, сквозь смех спросила девушка.

«Да, действительно, а чего я-то смеюсь?» – подумал Савелий и решил, что его неоправданный смех – явление чисто нервное.

Девушка, как в истерике, продолжала заливаться смехом. Савелий остановил машину и обернулся.

– Вы головой не ушиблись? Как себя чувствуете?

– Как в кино! – ответила девушка и снова закатилась громким смехом.

Савелий ничего не понимал. Он насупился, задумался, пытаясь осознать, что происходит в его машине.

– Отчего вы так заливаетесь? Вас всегда так разбирает, когда вы попадаете под колеса? – тихо, едва удерживаясь от грубости, спросил Савелий. Но девушка, похоже, его не слышала и продолжала смеяться.

– Интересно, а когда вы бросаетесь под трамвай, вам так же смешно? – уже громче, с недовольством спросил Савелий.

– Не знаю… Под трамвай не пробовала… – вздохнула девушка.

– Значит, вы специализируетесь на машинах? – снова обернулся Савелий.

В ответ пассажирка снова захохотала, как будто ее кто-то щекотал.

– Да что с вами?!

Но ответа Савелий не услышал. Все его вопросы, казалось, только смешили девушку. Он снова задумался, пытаясь понять, что случилось с этой ненормальной. Тем временем пострадавшая немного успокоилась.

– Вы в следующий раз, когда обкуритесь, держитесь поближе к людям, а от машин подальше.

– Я не курю, – с гордостью ответила девушка, не понимая, какое курение имел в виду Савелий. – А у вас усы отклеились! – добавила, закрывая рот ладонью, чтобы остановить смех.

– Какие усы? – растерялся Савелий и взглянул в зеркало.

– Вы что, артист? – почти неслышно, едва сдерживая смех, спросила девушка.

– Ага! Народный! «По жизни», как сейчас модно высказываться! – сделал паузу. – Грабитель я! Бандит! Налетчик! И сейчас за мной гонятся… А вы, как я теперь понимая, другую машину выбрать не могли, вам, видите ли, моя приглянулась… – поправляя усы перед зеркалом, пропел Савелий.

Девушка перестала смеяться, хотя и приняла сказанное за шутку.

– Куда вас отвезти? – безразлично продолжил Савелий. – В больницу, домой, или еще куда?

– Остановите машину! – приказала девушка.

Савелий тут же выполнил требование.

– В больницу, по всей видимости, ехать надо вам! Артист-самоучка! Мой дом через дорогу! А вам за рулем на дорогу смотреть надо, а не на красивые ножки, и не представлять себя крутым гангстером! – с насмешкой взглянула через зеркало на Савелия и, надувшись, вышла из машины.

Обычно Савелий должным образом вел себя с женщинами, но на этот раз перешагнул через свои принципы. Время терять он не мог. Дело было не доведено до конца, ему нужно было избавиться от случайного пассажира и спрятать деньги.

Загородный дом служил для Савелия тайником и убежищем. Дача была оформлена на бывшую подружку, которая променяла будущего безденежного учителя литературы на пожилого французского почтальона и давно уехала в Париж.

В гараже Савелий освободил сумки и чемодан, рассовал пачки долларов по заранее приготовленным тайникам. Уничтожил в камине все, что могло служить уликой, только чемодан оказался несгораемым. Пришлось распилить его на части и закопать в лесу.

«Наконец-то, свершилось! Теперь я завяжу и уже никогда не буду вором. Буду порядочным человеком с чистой совестью» – подумал Савелий, когда все было закончено. Оставалось отогнать старенькие «Жигули» поближе к тому месту, откуда он их несколько часов назад угнал. Осматривая машину, на заднем сидении он обнаружил дамскую сумочку, в которой находились обычные женские принадлежности: духи, помада, ключи от квартиры, несколько сотен рублей и документы на имя Анны Шаховой.

– Вот б… – выругался Савелий, – навязалась на мою голову… Еще в полицию пойдет…

Через час он стоял перед дверью потерпевшей. Дверь открыла Анна.

– Привет! Это я нашел в машине… – протянул сумку.

– Спасибо! А то я уже начала думать, что вы и вправду бандит… – наступила неловкая пауза. – Без усов вас не узнать… Спасибо еще раз…

В легком домашнем платье на тонких бретельках Анна казалась настоящей красавицей. Она вся светилась, как чистый, прозрачный кусочек янтаря. Нежная смуглая кожа шеи, плеч напоминала что-то свежее и даже съедобное. Голос ее звучал звонко, губы не шевелились, как у всех говорящих, а вздрагивали и застывали в скучающей, выжидающей улыбке и манили. Такие губы бывают…

– Вы так не подумали! – улыбнулся Савелий и немного растерялся, почувствовав, что уходить ему не хочется. Нервное напряжение, усталость, безразличие ко всему окружающему – все это мгновенно исчезло, куда-то провалилось, и теперь перед ним стояла только она, с которой ему не хотелось расставаться.

– Это почему же я так не подумала?

– Разве я похож на бандита? – перевел дух, ободрился. – Если бы вы так подумали, вы бы сейчас были в ментовке и сочиняли бы там на меня донос.

– Я доносов не пишу, а полиции, или как вы ее там называете? ментовке? – я не доверяю!

– Это очень правильно! Я тоже не доверяю!

– Это понятно, какой же бандит ей доверяет?

– Тоже верно! А что же это мы с вами государственные дела в дверях обсуждаем? – поглядывая по сторонам, с ироническим недоумением развел руками Савелий.

– Не поняла? – шутливо, с ударением на «о», удивилась Анна. – Да вы никак клеитесь ко мне? Сначала, как клюкву, раздавить меня хотели, а теперь в гости напрашиваетесь?

– Да нет… Говорю же, такой серьезный, жизненно важный разговор ведем… И в дверях? Да и радость я вам такую в дом принес, а вы… Хотя бы на чай пригласили! Ну, как это обычно принято… А даже если и напрашиваюсь? Что ж здесь такого? Это же нормально? Опять же… а вдруг это судьба?

Анна измерила глазами Савелия с ног до головы, демонстративно повалилась на створку двери и вздохнула. Савелий поспешил добавить:

– Ну, я не претендую… Можно и без чая, конечно… По нынешним временам мог бы и кипяток подойти… – неуверенно улыбнулся. – Неужто жадничаете? Не верю! У вас же наверняка есть и чай, и сахар… А я, можно сказать, к вам с дороги…

– Судьбу свою я, признаться, по-другому себе представляла, но если… – задумалась и уже строго спросила, – гвозди, скрепки из деревянных рамок вытаскивать умеете?

– Конечно… – расплылся в улыбке Савелий.

– А забивать? – уточнила строго.

– Разумеется… – удивился он, – а как же!

– Милости просим! А то, что напросились, – еще жалеть будете! – широко распахнула дверь. – Но чай будет после работы и без сахара! И никаких отказов и жалоб не принимается!

После ремонта деревянных подрамников для картин, они чаевничали. Чай пили с медом и домашним вишневым вареньем. Много разговаривали, шутили.

– Какое у вас редкое имя, Савелий.

– Почему редкое? Даже какой-то артист с таким именем был.

– А вы на него не похожи. Но по всему видно, мечтаете стать таким же бандитом, как и его герой? Помните?

Савелий задумался. Ему совсем не хотелось говорить о каких-то артистах и их ролях… Ему хотелось зажечь свечи и выключить свет…

– По кличке Косой. Помните? – продолжала Анна.

– Точно! Косой! – вспомнил Савелий «Джентльменов удачи». – Только он был вором, а не бандитом… Но вы правы… Всю жизнь мечтал быть вором по кличке Косой. Не пожарным, не продавцом мороженого, а вором…

Аня снова залилась смехом, тем самым смехом, которого не в силах была сдержать в машине, и Савелий сразу почувствовал себя неуютно, изменился в лице.

– У меня что, снова усы отклеились?

– Нет… – сквозь смех еле выдавила Анна и замахала руками, закатываясь еще больше. Просто у нас в Галерее косым называют нашего содержателя! – немного успокоившись, объяснила она. – Ой, грех на душу беру! Я его так никогда не называла. Честное слово, никогда…

– А почему его Косым прозвали?

– У него и в самом деле один глаз косит. Маленький, лысенький, голосок писклявый, но все равно мечта любой женщины! Упакованный! Такому хоть глаза выколи, все равно в цене не упадет… Прости меня, Господи… Что-то меня сегодня прорывает. Давай поменяем тему…

– А как его зовут? – спросил Савелий, а у самого внутри что-то дрогнуло, затряслось, когда услышал о писклявом голоске.

– Он у нас Абрам Романович… – задумалась Анна. – По фамилии… – снова задумалась. – Забыла! Надо же, забыла! Но его ни по фамилии, ни по имени никто не называет. Да его у нас никто и не любит…

– Потому что богатый?

– Да нет… Он заносчивый, чванливый какой-то, разговаривает только с избранными… Держит себя так, будто ему на этом свете никто не нужен. Считает себя создателем всеобщего благополучия. Открыто говорит, что если бы не такие люди, как он, ничего бы в России не было. Словом, живет где-то там, на небесах, и от щедрой души без устали творит добрые дела… А бабушки наши его вором считают. Большим вором, о каком вы и не мечтали! – и снова засмеялась. – Вор и косой без всякой клички… Прости мою душу грешную… Что же это со мной сегодня?..

– Ну вот, видите, все косые – воры! – Савелию хотелось сказать, что все миллионеры – воры, но по инерции, поддерживая разговор, вырвалось так, потому что мысли его были совсем не о косых и ворах.

Савелий вдруг обнаружил, что его нелепая встреча с Анной – это результат пересечения еще более нелепых случайностей, которые так искусно переплелись и запутались в одной, пока только ему известной истории. Истории, у которой непременно должен быть конец, но какой, как теперь понимал Савелий, не знает даже он.

– Я ничего не понимаю ни в деньгах, ни в том, откуда они берутся, где воры, где не воры… Я от этого так далека, я не по этой части… – задумчиво произнесла Анна, явно желая поменять тему.

– Так это же очень хорошо! Вы живете в прекрасном мире, в окружении самого лучшего, что могло создать человечество… А хотите, вместе воровать будем? Вы мне покажете, какие картины у вас в Галерее самые ценные, а я их выкраду! – не понимая настроения Анны, придумывал на ходу Савелий, чтобы скрыть свою растерянность.

Ему уже не хотелось гасить свет. Мысленно он снова оказался за шторами в квартире ограбленного им миллионера. В голове прозвучал писклявый голосок, о котором упомянула Анна. Вспомнил самого себя, несколько часов назад готового распрощаться с жизнью. Перед глазами постоянно появлялась картина с двумя трупами в просторной светлой ванной. Картина настолько страшная, что она так и стояла перед глазами.

– Нет! Картины я вам не покажу, а скорее сдам вас охране!

Савелий делал вид, что слушает, а сам невольно вспоминал свой сегодняшний день, пытаясь найти причину, связывающую в одну цепочку ряд необычных, непонятных случайностей.

«Не может быть, чтобы столько никак не связанных друг с другом событий вместились в один день! День, к которому я так долго готовился, день, с которого я собрался начать новую жизнь! Если судьба, то какая? – спрашивал себя Савелий. – Может, эта случайно попавшая под колеса девушка будет любить меня всю жизнь, а может быть и погубит».

Глава 4

Случайно или закономерно? Вопрос, который много веков мучает людей думающих, и на который пока никто из них ответить не смог. Удивительная случайность произошла и с мошенницей Розой. Так случилось, что там, на набережной, она позировала не только простому уличному рисовальщику. Уже известный в то время художник Огюст Ренуар тоже написал портрет русской красавицы.

Ренуар любил прогуливаться в местах, где уличные художники создавали свои шедевры. На этот раз он оказался на набережной Сены вместе со своим учеником, шестнадцатилетним юношей, уже имеющим свой собственный стиль. Ученик удивлял мастера умением находить необыкновенно яркие краски там, где их, казалось бы, не существовало.

– Взгляните, учитель, вот там, видите красивую молодую девушку, позирующую художнику?

– Вижу-вижу… Только она, пожалуй, слишком хороша, чтобы быть красивой… Без единой помарки! Как икона. А у настоящей красоты всегда есть… как бы это сказать… Не изъян, конечно, но что-то простое, земное, без излишеств, пахнущее жизнью… Понимаете?

– Не совсем… – растерялся ученик.

– Обратите внимание, как она выделяется среди всех. Как пятно. Броско! Вызывающе!

– Это верно! Вызывающе… – неохотно согласился ученик и опустил голову. – Но это у нее просто взгляд особый, не такой, как у всех, а сама она, возможно, и добра, и ласкова.

– Возможно, возможно… Но достойную внимания натуру, мой юный друг, надо разыскивать. На это могут уйти годы. Красота, как правило, не сверкает на поверхности, а находится внутри… Внутри каждого из нас. Разглядеть такую красоту порой непросто даже талантливому человеку.

Но через какое-то время Ренуар остановился в раздумьях, и решил вернуться к привлекательной натурщице. Он достаточно долго рассматривал почти готовый портрет, тайком поглядывая на позирующую девушку, и, в конце концов, не сдержался, повинуясь порыву чувств, набросал карандашом эскиз будущего портрета.

Вернувшись домой, Ренуар поторопился перенести на холст еще живущие в памяти черты натурщицы. Он работал всю ночь, и к утру, когда в дверь постучал ученик, портрет «Незнакомки» был почти закончен.

– Богиня! – воскликнул ученик, увидев портрет.

– А я так не думаю… Мне не нравится, и вчера я был прав. Мещанство! Выдуманная красота! В жизни такой красоты не бывает…

– Как же не бывает, учитель, когда мы вчера видели эту женщину на набережной!

– Да-да, помню-помню… Возможно, вы, мой юный друг, и правы… Вчера мне тоже так показалось… Сверкнуло перед глазами что-то необычно красивое, а вот на холсте не получилось… У нее не земная красота, воспроизвести ее на холсте мне, мой любезный друг, не удалось. Получилось совсем не то, что мы с вами видели вчера…

– Учитель, почему вы изменили цвет розы? – спросил ученик.

Художник взглянул на портрет, задумался, развел руками и признался, что не смог вспомнить, какого цвета роза была в руках натурщицы.

– А какого цвета была роза? – спросил Ренуар.

– У нее в руке была черная роза… ну, почти черная, с таким темно-темно-лиловым оттенком. Но, по-моему, именно такие розы называют черными… – неуверенно то ли спросил, то ли сообщил ученик.

– Возможно, возможно… – безучастно согласился учитель. – Портрет по памяти – это, мой юный друг, в любом случае натура воображаемая, поэтому отклонения от реальности вполне допустимы.

– Но, учитель, вам удивительно точно удалось передать надменный взгляд той красавицы!

– Только это, пожалуй, у меня и получилось… Именно этот взгляд, обиженного на весь мир ангела, не потерявшего своего достоинства, пленил меня. В нем такая сила, что я не смог сдержаться. А роза… Тем более черная роза… Признаться, я на это не обратил внимания. Только потом вспомнил, что у девушки в руках был цветок, похожий на розу.

Ренуар не был доволен своей работой, что нельзя было сказать о его поклонниках. Друзья с трудом уговорили известного художника выставить портрет в картинной галерее. Портретом русской красавицы с алой розой в руках любовались все, кто посетил выставку, но копию заказал только один господин из России.

Это был приватный сыщик, юрист Всеволод Дмитриевич Вышинский, который направлялся в Лондон для содействия секретной службе королевского дворца расследовать загадочное исчезновение драгоценного камня. Следуя в Англию, он остановился в Париже, чтобы попутно оказать некоторую помощь французской полиции. И здесь ему несказанно повезло.

Прогуливаясь по многолюдным улицам Парижа, он случайно увидел знакомое лицо. С афиши картинной галереи на него смотрели глаза молодой и красивой, дерзкой и властной девушки. То ли улыбаясь с издевкой, то ли дразня и подмигивая, красивое женское лицо, будто торжественно объявляло каждому о своем выборе. Презирающий всех взгляд по-царски выражал преимущество перед миром, но в то же время таил в себе необыкновенную женственность и невинность, покорность и мудрость, беспомощность и готовность, ненависть и согласие. Все это завораживало даже с афиши.

Выставка нисколько не интересовала сыщика Вышинского. Он с недоверием относился к манере художников-импрессионистов, которая порой делала лица на портретах неузнаваемыми. Но этот портрет даже с афиши Вышинскому показался исключением. В нем он узнал повсюду разыскиваемую мошенницу, с которой ему однажды довелось встретиться. Тогда его покорил не только величественный взгляд… Он полюбил ее. Полюбил страстно, нежно и без всякой надежды на взаимность. И в самом деле, какое может быть будущее у любви сыщика с воровкой? И сейчас, разглядывая афишу, Вышинский с горечью сознавал, что она никогда не будет принадлежать ему, а он никогда не сможет забыть ее. Любуясь афишами, расклеенными по всему городу, он расхаживал по улицам, одновременно наслаждался и страдал, чувствовал себя влюбленным и одиноким. Но, как бы там ни было, счастливее человека в Париже в этот миг найти было трудно.

Пройдясь по залам выставки, сыщик растерялся. Картин было настолько много, и висели они так близко друг к другу, что стены залов сливались в одну сплошную разноцветную мозаику.

«Боже мой, как же ее здесь разыскать? – подумал Вышинский. – Не легче, чем в жизни».

Обнаружив застывшую на месте группу посетителей, любовавшуюся какой-то картиной, он подумал, что у портрета работы Ренуара тоже должно быть много народу. Он начал приглядываться к толпившейся публике. И не ошибся. Около портрета «Незнакомки» была самая большая группа любителей живописи. Вышинский, как и все, не отрывая глаз от портрета, долго стоял неподвижно. Красота девушки чем-то неуловимо напомнила ему нежный, редкий цветок, к которому так и тянется рука, чтобы сорвать.

«Может быть, у нее такая судьба, – размышлял сыщик, глядя на портрет, – оберегать себя? Может быть, так задумано природой, и благодаря этому ей удается легко уходить от преследований, безнаказанно управлять своими поклонниками? Изящно обворовывать их и порхать, как бабочка, от одного к другому, не оставляя никакой надежды?»

С тех пор, как они расстались, он часто вспоминал Розу, многое передумал. Теперь в этом надменном взгляде, в ее темных глазах он находил нерастраченную, какую можно встретить только у детей, прозрачную душевную чистоту. И только, может быть, печальная улыбка, как тень от пережитых несчастий, выдавала ее сильную, несгибаемую натуру. В отличие от большинства, вместо презрительного взгляда, выражающего вызов миру, в портрете Ренуара влюбленный сыщик увидел доброе, нежное и мудрое женское лицо. Не заказать копии этого портрета Вышинский не мог.

Копию делал ученик.

– Вы знаете, месье, на самом деле у этой девушки в руках была роза черного цвета…

– И почему же ваш учитель решил изменить цвет?

– Он просто забыл…

– Может быть, ваш учитель посчитал, что цвет розы никак не повлияет на красоту девушки? Цветок хоть и редкий, но достоинство портрета не в этом. Роза хороша своим запахом, а его на холст не перенесешь.

– Позвольте с вами не согласиться, месье. У моего учителя есть картины, от которых так и веет ароматом роз.

– Может быть, может быть… Хотя трудно это себе представить. Однако в руках такой красивой женщины самые роскошные розы будут выглядеть ромашками, не говоря уж о запахе. Не правда ли?

– Да! Вы правы, месье! Я тоже так думаю! – улыбнулся ученик. – Рядом с такой красотой все выглядит невзрачно!

– А возможно ли вернуть в руки красавицы черную розу? – спросил сыщик.

– Да, конечно, я очень хорошо запомнил тот черный бархат… только мне этого делать нельзя.

– Отчего же?

– Это уже не будет копией!

– А я, любезный, никому об этом говорить не буду! – сыщик сунул юному дарованию двадцать франков.

– А как же учитель? Он может рассердиться!

– Не думайте об этом, мой дорогой друг! Ваш учитель никогда не узнает о нашем уговоре.

Когда ученик выводил лепестки черной розы, Вышинский разглядел на подлиннике жемчужное ожерелье и голубое сияние большого бриллианта.

«Боже мой! Это же „Северное сияние“! Она в опасности! В смертельной опасности! – кричал в голове сыщика его собственный взбесившийся в панике голос. – Теперь я обязан ее разыскать, предупредить и уберечь! Конечно! Иначе мне грош цена! Я превращусь в предателя, последнее ничтожество! Надо что-то срочно предпринять! Первое – снять портрет с выставки!»

Вышинского уже давно подозревал, что его поведение по отношению к любимой женщине попахивает малодушием. Порой он, наслаждаясь лишь одним сознанием, что влюблен в ее смуглое бархатное тело, волосы, губы, улыбку, в каждое ее движение, ненавидел себя за то, что ему не хватает духа, того самого мужества, которое заставляет человека бороться за любовь. А порой сыщик презирал себя при одной мысли, что в случае встречи с возлюбленной он, в силу своей профессии, обязан будет арестовать ее и сдать в полицию.

К счастью, настоящая любовь не только сильнее чувства долга, но она и самого человека делает сильнее, добрее. Теперь тот же самый Вышинский, который всего минуту назад мысленно отлучал от себя возлюбленную, посчитал своим долгом разыскать ее. Разыскать, спасти от виселицы и никогда больше не расставаться с ней.

– Послушайте, друг любезный, как дорого стоят портреты вашего учителя?

– Это, смотря какие…

– Ну, скажем, этот?

– Этот портрет учитель вам не продаст!

– Отчего же не продаст?

– Он не продает портреты, которые ему не нравятся.

– Значит, ему этот портрет не нравится?

– Нет, месье.

И действительно, Вышинскому пришлось потратить немало времени, чтобы уговорить художника продать портрет.

Когда Вышинский получил копию «Незнакомки», он еще раз внимательно разглядел жемчужное ожерелье с драгоценным камнем и окончательно потерял покой. Он днем и ночью караулил Ренуара у входной двери, но художник был в отъезде. Сыщик был уверен, что Роза находится где-то в Париже, и это его тревожило. Ведь ее портрет был расклеен по всему городу. Но большее волнение он испытывал, когда представлял, как полиция арестовывает ее. И тогда он выбегал на улицу, брал извозчика и объезжал рестораны, гостиницы и все увеселительные заведения в центре, где обычно девицы, занимающиеся подобным промыслом, поджидали своих жертв. Но сыщик так нигде и не встретил Розу. А автора портрета он, наконец, дождался, и подкараулил его на выставке.

– Вам, месье Ренуар, все же лучше вспомнить и того уличного рисовальщика с набережной, и его натурщицу! – напирал Вышинский.

– Как я могу вспомнить человека, на которого не обратил внимания, ни разу не взглянул на него? Мало ли лиц мелькает вокруг…

– Ну, натурщицу, судя по портрету, вы очень хорошо запомнили. А художника, получается, не помните?

– Не помню! Я не видел его! Чего же в этом странного?

– Что странного? Представьте себе, это очень странно! А еще более странно, но интересно, что ваш ученик тоже не помнит художника. Как же это может быть? Одно помнится, а другое не помнится? – похоже, сыщик от бессилия терял самообладание.

– Я же не собирался писать портрет художника! Поэтому не обратил на него никакого внимания. Меня интересовала только девушка. Неужели это так сложно понять?

– Не только сложно… Невозможно! А ведь я могу вас доставить для допроса в полицию, и тогда…

– И тогда ничего не изменится… Нет, вы, конечно, можете это сделать! Вот понять вы не можете, а арестовать… это вы можете! – перебил художник. – Не можете понять, что памяти у меня от этого не прибавится.

Вышинский почувствовал слабость, неубедительность своих доводов и понял, что сам виноват, задав беседе неправильный тон.

– Дорогой Огюст, вы уже должны были меня узнать некоторым образом! Вы должны были понять, что я вас не оставлю в покое, пока вы не продадите мне этот портрет!

– Да, это верно! Я хорошо вас узнал! Только вы, месье Вышинский, не узнали меня, поэтому совершенно напрасно тратите время. Вам было сказано, что портрет не продается.

– Без этого портрета я не мыслю своего будущего…

– Что за глупость! Что уж такого в этом портрете, что вы вдруг жить без него не можете?

Вышинский не ответил. Он тяжело вздохнул, подошел к окну и долго не оборачивался. Это, пожалуй, удивило Ренуара.

– Что в этом портрете? – Вышинский резко повернулся, в лице его без труда можно было разглядеть бессилие, какое обычно охватывает человека, истерзанного каким-то недугом. – Я вам скажу что! В этом портрете моя любовь! Моя жизнь! Вам, вальяжно прогуливающемуся по набережной, приглянулось красивое личико… Вам, видите ли, понравилось… И вы решили перенести его на холст. Как долго вы писали этот портрет?

– Одну ночь… – не совсем понимая сыщика, ответил художник.

– Одну ночь?! Как это прекрасно! Одна ночь, и она ваша навеки. Но вы, всеми любимый месье Ренуар, ничего не знаете о ней! Кто она? Где она? С кем она? И, наконец, жива ли она в настоящий момент? На все эти вопросы вы ответов не знаете, а я знаю. Знаю, потому что я люблю эту женщину, и только мне она принадлежит! Не вам! Вы говорите, ночь? Сколько я провел бессонных ночей, разыскивая ее? Вы этого не знаете! Хорошо! Я уйду! Конечно, уйду! Но помните! Своим упрямством вы не только раните мое сердце, обрекаете портрет этой красивой женщины на неизвестность, но и препятствуете нашей любви, подвергаете опасности жизнь этой несчастной! – не прощаясь, Вышинский направился к выходу.

– Погодите… – остановил его художник. – Я, право, не знаю, как быть… Вы меня убедили. Я согласен, что это не совсем этично, писать портрет, тем более женщины, ничего не зная о ней… Без разрешения, так сказать… Я действительно не знаю, как мне быть… Я не продаю свои работы, если не доволен ими. Это, правда, уже мое дело… Мое и в то же время не мое… Выходит, что вы правы! Простите, если чем-то обидел вас… Да, вы, разумеется, правы! Забирайте портрет и убирайтесь поскорее. Никакой оплаты не надо… Уходите!

На следующий день художник уже изнывал от объяснений о судьбе портрета.

«Что вас, месье Ренуар, заставило продать этот шедевр? Кто он, этот счастливчик?» – газетчики терзали художника вопросами. – «Русский! Я не знаю его имени! Какой-то русский купил… Мне срочно нужны были деньги…»