Текст книги "Неверия. Современный роман"

36

На следующее утро Жека пробудился от голоса бабы Таи.

Спросонья она показалась ему чем-то напуганной.

– Утром почтарка стучалась, – волнуясь, проговорила она. – Сказывала, что телеграмма тебе пришла больно важна… Пущай, говорит, постоялец твой сам на почте заберёт!.. Так и сказала – больно важна!

Жека пробормотал что-то в ответ, но затем сообразил, что бежать сломя голову на почту ему не следует. Ещё месяц назад он разговаривал по телефону с родителями, и они обещали отправить, как в прошлый раз, телеграмму, по которой он смог бы выбраться на несколько дней в Неверов.

Жека взглянул на бабу Таю, которая сложила свои натруженные руки на бязевом переднике и теперь с выжиданием на него смотрела. И он, недолго раздумывая под взглядом хозяйки, решил, что тянуть с визитом на почту не стоит и проговорил:

– Мне бы чаю, а я быстро… Я быстро, баба Тая.

Баба Тая всплеснула руками и, скрипя половицами, удалилась на кухню.

На почте Жека забрал телеграмму, прочитал её и затем направился по главной улице Найбы, вспоминая с нежностью самую прекрасную женщину, что подарила ему вчера незабываемую ночь… Около отделения милиции он увидел знакомый мотоцикл с коляской и решил заглянуть к Митяеву.

Поселковый страж порядка, прежде всегда бодрый, выглядел усталым для наступающего дня, а его живые глаза не излучали обычной весёлости.

Жека поздоровался и, не присаживаясь, изложил суть вопроса.

– Отныне вы для меня – простые граждане, а не зэки-условники… Разрешение на отлучку, как и ранее, дает СМУ, а вот отмечаться по ним нынче следует в качкарской спецкомендатуре, – ответил ему Митяев, изучая телеграмму, и добавил: – А ты садись, Зотов – нечего тут столбом торчать!

Жека присел на стул, а Митяев, возвращая телеграмму, спросил его, пытаясь изобразить улыбку:

– И сколько, Зотов, тебе ещё дышать нашим целебным воздухом, а?

Жека догадался, чем интересуется участковый, и сказал Митяеву, сколько ему осталось дней до освобождения.

– Понятно… Счёт на дни пошёл – значит, не терпится! – проговорил Митяев и, внимательно взглянув на Жеку, добавил:

– И сколько, Зотов, тебе годков?

– Двадцать скоро…

– Молодой… совсем молодой, – задумчиво произнёс Митяев, посмотрел в окно на ещё безлюдную в этот час улицу и сказал негромко:

– А у меня, Зотов, брат в девятнадцать лет на фронте погиб… Вот такие дела!

Митяев замолк, а Жека рассуждал, как ему далее поступать с телеграммой для своей будущей поездки в Неверов.

– Знаешь, какой сегодня день? – неожиданно спросил Митяев.

– Сегодня?!.. Пятница, девятое мая, – недоумённо ответил Жека и, сообразив, о чём идёт речь, обрадовано произнёс: – Точно, девятое мая… День победы!

– Правильно мыслишь, Зотов, – проговорил Митяев, встал и открыл ключом большой, чуть ли не в полстены, зелёный металлический шкаф.

Створки шкафа приоткрылись и Жека увидел в его нижней части что-то вроде оружейных ячеек, в которых находились охотничьи ружья, видимо, изъятые Митяевым у местных браконьеров.

В верхней части шкафа, прямо над полкой, размещались несколько портретов, прикреплённых к стенке кусочками пластилина. Жека сумел разглядеть лишь один портрет – это была фотография Сталина в военном мундире.

Митяев извлёк снизу четвертушку водки, поставил её на стол и, перехватив Жекин взгляд, спросил, закрывая шкаф:

– Знакомых увидел?!

– Есть один… таракан… Тот, что усатый! – пошутил Жека.

Митяев ничего на шутку не ответил, достал из тумбочки стола миску с пирогами, два гранённых стакана, присел и задумался.

– А у нас, на Руси, тараканов и усатых всегда вдоволь хватало, – сказал Митяев и, повернувшись, задумчиво посмотрел на металлический шкаф за своей спиной.

Наступила тишина, которую нарушил хозяин кабинета.

– Сколько помню бабку свою… Наталью, – произнёс Митяев. – Так она, когда в чей дом входила, то сразу с порога трижды крестилась с поклоном… Ей неважно было, что там у хозяев: образ Христа, портрет вождя или совсем пустой угол… Старые люди были такими!

Митяев тяжело вздохнул, снова замолчал, но лишь на секунды, которые он потратил, чтобы взять со стола четвертушку водки, а затем, взглянув на Жеку, сказал с горечью:

– Без веры тяжело… Ой, как тяжело!.. А пустота, что дырявая душа… Вот так, Евгений!

Услышанные слова Зотова не задели и показались ему не совсем подходящими для такого момента, а Митяев откупорил четвертушку и разлил водку в стаканы.

– Ну, что, Зотов? – негромко произнёс он, кашлянул, некстати, и затем предложил выпить по случаю праздника.

Они подняли свои стаканы с водкой, а Митяев, похоже, приготовился произнести тост.

– За победу! – сказал он просто и без всякой торжественности в голосе. – За нашу победу!.. За брата моего, Павла Митяева, за всех, кто ради неё сложил свои головы!

И Жека подумал, что Митяев, как и мастер Барсуков, сейчас непременно упомянет имя усатого вождя всех времен и народов, однако прогадал и участковый лишь выдержал паузу, после которой, не чокаясь, выпил.

Жека последовал за ним, а Митяев, крякнув после выпитой водки, кивнул на миску с пирогами и сказал:

– Закусывай, Зотов, закусывай… Что не съешь – заберёшь с собой!

Сам Митяев почему-то закусывать не стал, а сразу потянулся к папиросам и, закурив, произнёс с печальной улыбкой:

– А я, Зотов, счастливчиком родился – спасибо родителям!

Жека посмотрел на него с непониманием – Митяев заметил это и повторил:

– Да-да… Счастливчиком!.. Счастливчиком, поскольку годками не дорос до фронта… Вот такие дела!

Прихваченные пироги с капустой и грибами оказались вкусными и Жека, уминая их по дороге домой, искал ответ на свой же вопрос: «Почему Митяев так и не произнёс имени усатого вождя, хотя хранит его портрет в том самом металлическом шкафу вместе с ружьями?»

До дома было не так далеко, поэтому Зотов недолго терзался этим вопросом.

В начале недели Жека первым автобусом отправился в Качкар.

В конторе СМУ его поджидали неожиданности: во-первых, там появилась новая секретарша, моложе той, что когда-то проживала в Неверове, но более приветливая, чем её предшественница, а во-вторых, начальника на месте не оказалось, что Жеку несколько озадачило. Но молоденькая секретарша успокоила Жеку и к его радости с разрешением на поездку всё обошлось удачно, и вечером он уехал поездом в Неверов.

Ночью, на первой пересадочной станции, Жека прокомпостировал билет на проходящий межобластной поезд и очутился в общем, но довольно современном вагоне. Там, вместо привычных жёстких сидений, были установлены удобные кресла. Вагон оказался полупустым и Жека плюхнулся в свободное кресло у окна.

Напротив него расположился старик в куртке и серой кепочке.

Жеке он почему-то сразу же не понравился. У старика был острый, пронизывающий взгляд, от которого становилось неуютно… И встречаться взглядами с неприятным стариком Жеке не хотелось – он закрыл глаза и попытался задремать. Однако ничего из этого у него не вышло, в отличие от старика, который задремал, как только поезд набрал ход.

Через некоторое время старик очнулся от дремоты, протяжно зевнул, посмотрел в сторону Жеки цепким взглядом и отрывисто спросил:

– Химик?!

– Физик! – не скрывая злости, резко ответил Жека и, обращаясь к старику, грубо спросил: – А ты, кто такой?!

Старик усмехнулся и ответил ему:

– А я, как и ты – ошибка гениальной природы…

– Что-что?! – с деланным удивлением произнёс Жека.

– Я, как и ты – просто человек… А человек – ошибка гениальной природы, – пояснил ехидный старик.

«Философ хренов!» – недовольно подумал Жека и уставился в квадрат окна с чёрной пустотой.

– Мир не переделаешь – бесполезно… А смысл бытия, – продолжал рассуждать старик, – исправить эту ошибку прежде в себе самом…

Старик умолк и достал из куртки кожаный мешочек с тесёмками. Из мешочка, который оказался кисетом, он извлёк трубку и стал неторопливо набивать её табаком. Когда он закончил, то обратился к Жеке, словно для примирения:

– Ну, что, химик, айда курить?!

Они вышли в тамбур и закурили. Зотов уже собрался задать старику вопрос о его прозорливости, как тот, опередив Жеку, проговорил:

– Не удивляйся… На тебя весь флакон «Шипра» вылей, всё равно за версту тюрягой нести будет!.. Кто там побывал, тому этот след навечно…

Старик встал к нему спиной, покуривая трубку, и устремил свой пронизывающий взгляд куда-то вдаль, сквозь ускользающую за окном тамбура ночь. Потом, почти не отрывая взгляда, старик равнодушно спросил:

– Ходка-то, небось, первая?

– Да, первая, – ответил Жека и через секунду добавил: – И последняя!

– Не зарекайся… – не поворачиваясь, тихо произнёс старик.

Жека захотел возразить старожилу из страны Неверия, но не сумел найти подходящих слов. Старик же повернулся, а затем приблизился к Зотову. Он был на голову ниже и смотрел на Жеку снизу вверх. Старик стал внимательно разглядывать его лицо, а затем произнёс с улыбкой:

– Крепкая у тебя, химик, будет борода… крепкая! – старик замолчал, раскуривая тухнущую трубку, а потом сказал: – Я не поэт и не мусор в отставке – читать стихов и морали тебе не стану…

Старик снова замолчал, затянулся трубкой, выпустил клуб дыма и, дождавшись, когда тот улетучится, произнёс, поглядывая в окно тамбура:

– Спрашивай себя по утрам, перед зеркалом, когда будешь бриться: «Я мразь или человек?»… И по вечерам, когда будешь зубы чистить, тоже спрашивай: «Я мразь или человек?»…

– Зачем… зачем всё это? – спросил его обескураженный Жека.

– Зачем?! – переспросил старик, зыркнул своим острым взглядом на Зотова, но глаза у него при этом чуточку потеплели. – Поверь на слово, химик – помогает от всех напастей!

Старик ловко выбил остатки табака из трубки в пепельницу на стенке тамбура и проговорил:

– Дует тут… Зябко… Пошли, химик!

В вагоне старик снова продолжил дремать и Жека, последовав его примеру, прислонился к спинке кресла и вскоре заснул.

Пробудился он лишь от резкого толчка во время остановки поезда и осмотрелся вокруг – старика рядом уже не было.

Из набитого тамбура народ вывалил на освещённый перрон и Жека посмотрел в окно. В толпе он сразу заметил фигуру старика в бежевой куртке и серенькой кепке. Тот держал в руке небольшой чемодан и, не оглядываясь, проследовал мимо него.

Старик оказался кривоногим, но шёл не по-стариковски, шаркая ногами, а вразвалку и неторопливо, однако вид и походка были у него целеустремленными.

«Зеркало… мразь… Странный старик… – подумал Жека про своего недавнего попутчика. – Кто он – мент или бывший тюремный надзиратель?.. А, может, бывший урка?.. Философ хренов!.. Не люблю таких – сегодня колючий, а завтра… Точно!.. Этот мужичок, как старый ёрш – колючий и скользкий… Противная рыбёшка!.. Но для наваристой ухи нужна… А потом и выкинуть можно… Вот старика, философа ершистого, похоже, уже выкинули!»

До Неверова Жека добрался удачно, но не все новости дома оказались приятными: мать лежала в больнице… И хотя операция по удалению аппендицита прошла нормально, но это событие несколько омрачило Зотову настроение.

На следующий день он посетил больницу и узнал, что мать выпишут лишь в конце неделе. У Жеки оставалось всего два дня, поэтому он долго с ней беседовал, получил все напутствия и затем, попрощавшись, вернулся домой.

В прошлый приезд, как казалось ему тогда, он всей душой хотел лишь одного: желанной встречи с Верой Капитоновой… Теперь такая цель выглядела нелепой, а образ Веры тускнел, исчезая из его сознания, однако в неокрепшей душе Зотова всё ещё оставалась тупая, ноющая боль.

«Никакой любви, даже безответной, по сути, не было, – рассуждал сейчас Жека. – Просто я раскис на зоне – что-то во мне вспыхнуло от тоски… А настоящая житуха вовремя меня остудила!»

Страна Неверия начинала властвовать над ним, и он этому уже не противился…

Чтобы не терять даром время, он сходил в тот же день на железнодорожный вокзал и купил себе билет на обратную дорогу. А утром, когда вышел на балкон покурить, то услышал сначала свист, а потом кто-то его окликнул.

Жека посмотрел вниз и увидел парня в спортивной форме. В нём он признал Кольку Рязанова. Колька жил в том же доме, что и Жека, правда, был постарше и учился в другой школе, поэтому в друзьях, в общем-то, не значился. Но Рязанов занимался до армии боксом в спортшколе «Динамо» вместе Андреем Истоминым и даже с ним дружил. И Жека надеялся узнать от Рязанова какие-нибудь новости об их общем друге.

Жека, не мешкая, спустился во двор. Там они расположились в беседке и повели разговор. Жека по привычке протянул Кольке пачку с сигаретами, но Рязанов отказался, отмахнувшись рукой.

– Не пью, не курю – набираю форму… Впереди соревнования… Мастера надо подтвердить, – деловитым тоном говорил Рязанов, а затем спросил, вглядываясь в него:

– А ты, слышал, отличился – так что ль?!

– Да, влип в историю, по дурости… – нехотя ответил Жека и произнёс с наигранной весёлостью: – И вошёл в клинч с уголовным кодексом!

Рассказывать о своей нынешней жизни Жека не торопился, а Рязанов настойчивости не проявлял. Поэтому они заговорили про общих знакомых, и Жека вскоре спросил его про Андрея Истомина, зная о том, что Рязанов, как и Андрей, служил в группе советских войск в восточной Германии.

Рязанов слегка загрустил, услышав имя их общего приятеля, и это не ускользнуло от Жеки. Николай рассказал, что служили они с Истоминым в разных частях, расположенных достаточно далеко друг от друга. Изредка переписывались, но за время службы их пути-дорожки ни разу нигде так и не пересеклись.

– А в прошлом году, в сентябре, нам приказ на плацу зачитывали, – задумчиво произнёс Рязанов, – и я услышал его фамилию… Мол, в такой-то войсковой части ефрейтор Истомин самовольно покинул её расположение и объявлен в розыск. Сперва не поверил своим ушам… Уже потом, в казарме, посмотрел его письмо с номером войсковой части и сообразил, что это наш Андрюха.

Последние слова хмурый Рязанов произнёс тихо и даже немного печально.

– После приказа, перед дембелем, меня вызывали в спецчасть, где со мной беседовали товарищи из военной прокуратуры, – продолжал он свой рассказ. – Спрашивали про Истомина… Задавали простые, ерундовые вопросы – сейчас даже вспомнить не могу. Но тогда мне стало почему-то страшно за нашего Андрюху, – Рязанов умолк, снова задумался, а потом неожиданно выпалил: – В общем, если говорить просто и без дураков, то наш Андрюха ушёл в самоход за бугор!

– Как за бугор?! – удивился Жека.

– Очень просто, – быстро ответил Рязанов. – Когда прошлым летом в Чехословакии происходили события, то их часть находилась там. Вот, наш Андрюха и утёк оттуда под шумок этих событий!.. Сначала в Австрию, а потом, видимо, в ФРГ…

– Это тебе прокурор сказал? – спросил всё ещё удивлённый Жека.

– Раскатал губища… Скажут они тебе – жди! – грубовато ответил Рязанов, но тут же поправился, сказав с заметной тоской в голосе: – Сам догадался… впрочем, тут и дураку всё ясно!

Рязанов замолчал, а Жека понял, судя по угрюмому виду своего собеседника, что никакой другой информацией об Истомине тот, похоже, не располагает и обсуждать с ним эту тему дальше не собирается.

Они потолковали недолго про разные пустяки и даже изъявили обоюдное желание встретиться ещё разок, если будет время, а затем отправились по своим обыденным, житейским делам: Рязанов, чтоб принять душ после кросса, а Жека завтракать.

37

В Неверове Зотову было томительно и одиноко, хотя он очутился на несколько дней в родном доме, а когда эти деньки пролетели, то Жека почувствовал некое облегчение и, возвращаясь из Неверова, размышлял под перестук колес поезда о своей жизни.

Он осознавал, что его непростая судьба мало кого волнует сейчас, разве что мать с отцом, которых Жека не желал больше огорчать да, пожалуй, ещё нескольких, близких ему людей. Но среди них уже не было ни бывшей одноклассницы Веры Капитоновой, ни его друга Андрюхи Истомина, который удрал по неведомым ему причинам за бугор, и теперь, как и Вера, похоже, исчез из жизни Зотова навсегда.

Впереди Зотова ждала туманная страна Неверия и посёлок Найба, где оставалась загадочная и желанная Ия… И воспоминания об этой сладкоголосой фее согревали ему душу, пробуждая у Жеки тревожные и неясные надежды.

В Найбу он прибыл воскресным утром и, проголодавшись, сразу же направился в кафе. Там было безлюдно, если не считать Юрку Сомова, которой сидел за столиком с незнакомым Зотову мужчиной, видимо, из местных. Жека поздоровался с ними, набрал себе еды и вернулся обратно за их столик с полным подносом.

Сомов выглядел вроде бы трезвым, но по пустым стаканам на столе и едва заметному блеску его тёмных глаз, Жека сообразил, что тот бражничает здесь с утра.

Местный мужчина оказался весьма деликатным человеком и вскоре, попрощавшись, оставил их с Юркой вдвоём.

– Райкин бывший муж, – пояснил Сомов, когда мужчина отошел от них, и добавил: – Отличный мужик!.. Главным инженером в лесхозе работает… И чем он этой бабе не угодил – не пойму?!

Сомов достал из-под стола початую бутылку «Столичной» и спросил шутливо, указывая рукой на один из пустых стаканов:

– После главного инженера не побрезгуешь, а?

Жека промолчал, затем отправился на раздачу и вернулся оттуда, прихватив с собой чистый стакан.

Сомов посмотрел на него долгим взглядом и произнёс усталым голосом:

– А у меня, Жека, сегодня тихий отходняк.

И Зотов вспомнил, что у Сомова, кажется, на днях истекает срок.

– Завтра я покидаю Найбу, еду в Качкар и вечерним поездом, как свободный гражданин нашей страны, возвращаюсь в родные пенаты, – подтвердил его мысли Сомов и разлил водку в стаканы.

Они выпили и Сомов спросил его:

– Как съездил, Жека?

Зотов задумался, будто простой вопрос Сомова застал его врасплох, а затем произнёс тихо и нерешительно:

– Да, так… Мать меня хотела повидать… А, вообще-то, можно было и не ездить…

– Да, мог бы и не ездить, – многозначительно протянул Сомов и, уловив настороженный и непонимающий взгляд Жеки, наклонился к нему, краснея не то от выпитой водки, не то от смущения.

– На прошлой неделе к Райке заходила Ия, – заговорил он. – По-моему, они были слегка пьяненькие и откровенничали, а я случайно их разговор услышал… Про пустое нет смысла говорить, но что тебя касается – расскажу… Ия сказала ей: «Мы с Жекой любим друг друга… Я никогда не испытывала таких чувств… Я так его люблю, что хочу быть с ним всегда!»

Сомов замолчал и с любопытством взглянул на Жеку, надеясь увидеть реакцию на свой пересказ услышанного разговора. Но Зотов, утомлённый дорогой, выглядел каким-то вялым и показался Сомову даже несколько растерянным от этой новости.

Не дождавшись слов, Сомов решил тогда просто подбодрить его и, слегка хлопнув Жеку по плечу, проговорил:

– Вот так, Зотов… Учти и не теряйся!

Пробыв ещё какое-то время в кафе, они затем вышли на улицу и увидели недалеко от сельмага компанию мужиков. Там стоял Валька, малознакомый Жеке условник, по прозвищу Фадей, и какой-то парень, похоже, из местных и совсем ему незнакомый.

Жека и Сомов поздоровались с ними и, остановившись, закурили.

В компании выделялся и задавал в ней тон Фадей. Он был с той же зоны, что и Жека, но попал, как и друзья Зотова, вторым этапом, прямиком в Качкар, а спустя какое-то время познакомился с одной девушкой из Найбы и недавно на ней женился.

Теперь Фадей изредка наведывался в Найбу, как говорится, к тёще на блины… И сейчас он оживлённо делился своими недавними похождениями, вспоминая количество выпитой им водки, а также имена подружек, с которыми весело проводил время.

Среди имен, неожиданно для Зотова, прозвучало имя его сладкоголосой феи… И Жеку будто обожгло от слов разудалого на вид Фадея, когда тот, бахвалясь перед ними, сказал, что будто бы успел уже покувыркаться с ней в любовных утехах на чьём-то сеновале… Ничего особого, а тем более удивительного не было в том, что хвастливый Фадей когда-то успел с ней познакомиться… Ия считалась первой красавицей в Найбе и в посёлке её знали почти все.

Но слова Фадея про неё, замужнюю женщину с ребёнком, не просто задели Жеку, а оскорбили его… И он, едва сдерживая себя от негодования, и не желая больше слышать человека, который рассказывает гнусности про Ию, ни сказав ни слова, сорвался с места и направился свой дорогой.

– Зотов, постой! – раздался ему вслед голос Сомова.

Жека замедлил шаг, но не остановился, а Сомов, нагнав его, проговорил с обидой в голосе:

– Куда ты, Жека?!.. Ты ж меня проводить хотел…

– А я тебя и провожаю, – ответил тот, с трудом разомкнув губы и пытаясь скрыть закипевшую в нём злость.

Они оба замолчали и шли так некоторое время, пока Сомов, словно невзначай, не сказал равнодушным голосом:

– А Фадей после женитьбы не изменился – нет… Треплом был, треплом и остался!.. Я давно его знаю… Мы же с ним земляки, даже родственники – только очень дальние.

Сомов умолк, изредка косясь на Зотова. А тот шёл, сосредоточенно глядя себе под ноги, и был явно не в себе… В этот момент ему было безразлично, говорит ли Сомов правду или притворяется из добрых побуждений… Но что-то шевельнулось у него в душе и он, повернувшись к нему лицом, глухо произнёс:

– Хороший ты мужик, Сомов… – затем вдруг запнулся и через несколько шагов проговорил с сожалением. – Грозин уехал и ты, вот уезжаешь… Жалко!

– Ничего, Жека… Ничего! – обрадовано проговорил Сомов, успокаивая его, а затем сказал с улыбкой: – А ты, держись, парень!

Они остановились недалеко от дома, где проживал Сомов, и Жека увидел Райку, которая возилась в палисаднике. Она тоже заметила Жеку, приветливо помахала рукой и громко спросила его:

– Жека, а ты Ию не встречал?

– Нет, а что? – спросил он удивлённо.

– Да ничего… – ответила Рая, видимо, стушевавшись, увидев рядом с ним Сомова, но деваться было уже некуда и она весело прокричала:

– Встретишь её – передай от меня привет!

Райка продолжила свою нехитрую работу по уборке палисадника, а Жека, чуть погодя, попрощался с Юркой Сомовым и быстрыми шагами направился домой.

Настроение у него было скверное, поэтому хотелось побыть одному и спокойно во всём разобраться. Но с разбирательством у Жеки почему-то не получалось: в голову лезли и затем исчезали разные мысли, а вместо них появлялись другие, назойливые и недобрые… И он почувствовал себя полным идиотом в этом круговороте почти бредовых мыслей.

После бессонных ночей, проведённых в дороге, душевного напряжения от нахлынувших тревожных мыслей и чувств у Зотова разламывалась голова – ему стало уже что-то мерещиться, и где-то внутри его воспалённого мозга что-то пульсировало и раздавался Райкин голос: «А ты, Ию не встречал?.. А ты, Ию не встречал?»

В комнате было накурено и слишком душно, и он, одевшись, вышел во двор, чтобы подышать свежим воздухом и хоть немного успокоиться.

В Найбе смеркалось и Жека, ещё не придя в себя, отворил ворота, шагнул на улицу и затем направился по ней, куда глаза глядят… Шёл недолго, а на втором перекрестке вдруг остановился и обомлел – навстречу, по мостовой, брела в задумчивости Ия. В какой-то момент она подняла голову и, увидев его, радостно улыбнулась от неожиданности… Они замерли на месте, словно не веря своим глазам, а потом бросились навстречу друг к другу и встретились на обочине, разделявший их дороги.

Главная улица Найбы в этот час оказалась пустынной и Жека, обняв Ию, увлёк любимую женщину за стоящий неподалёку автобусной павильон, где они долго потом целовались…

– А я шла и думала, что наверняка тебя встречу, – делилась сокровенным Ия. – Так оно и случилось!.. А ведь я не знала, что ты уже приехал…

Ия замолчала, а затем, потрепав Жеку за его отросшие, длинные волосы, не проговорила, а пропела своим чудным голосом:

– Так, милый, только сердцем можно чувствовать!

Она взяла его за руку и, улыбнувшись, сказала тихо:

– Жека, пойдем ко мне…

В ту ночь Ия поведала ему историю своей скороспелой любви ещё вчерашней наивной школьницы к молодому, симпатичному солдату.

Солдат внутренних войск был родом из города-колыбели нашей великой революции. Он охранял колонию в здешних краях и, как догадался Жека, в общем-то, просто-напросто соблазнил местную юную красавицу, а затем, под напором обстоятельств, был вынужден на ней жениться… И сейчас в их отношениях наступил разлад, и они, похоже, близки к официальному разводу.

– И Лёшка у тебя, значит, от этого солдатика? – спросил Жека про очевидный, казалось бы, факт и, не дожидаясь ответа, медленно произнёс, слегка мрачнея:

– От этого самого Толика… От Толика – вертухая…

Ия молчала, целуя и поглаживая своей горячей ладошкой его обнажённую грудь. Потом посмотрела на него своими бирюзовыми, ласковыми глазами и спросила:

– Жека, а почему у тебя нет наколок?

– Наколки? – несколько удивлённо переспросил он. – Почему нет?!.. Даже не знаю, что сказать… Наверное, не до них было!

– И хорошо, что так получилось… – прошептала Ия.

– Одно время вождя мирового пролетариата хотел наколоть, – почти серьёзно произнёс Жека и тут же добавил шутливо: – Однако грудь хилой оказалась, а Володька Ленин большой, головастый – не уместился!

Ия прыснула в ответ и лишь крепче прижалась к нему.

От её волос пахло дурманящим ароматом и он чувствовал своей рукой, как у неё на шее пульсирует артерия под нежной кожей, покрытой на затылке бархатистым пушком, и всем своим существом впервые ощутил, как сладко, как стремительно бежит время… В доме было тихо и слышалось, как рядом, в соседней комнате, посапывал уснувший Лёшка.

Жека решил не ночевать, а Ия вдруг надумала его провожать.

– Зачем? – спросил Жека, одеваясь. – Я дорогу знаю… Сам дойду!

– Я тебя за мост провожу, – сказала она тихо, почти его умоляя. – Только за мост… Можно?!

Жека посмотрел на неё и, прикоснувшись к её щеке, провел пальцами по подбородку, а затем, дотронувшись крошечной родинки под нижней губой, задержал свой взгляд… Ия казалась ему сейчас самой восхитительной женщиной на всём белом свете и никакая кинозвезда, никакая Мэрилин Монро, не могла сравниться с ней в это мгновение, и он проговорил срывающимся голосом:

– Можно… Конечно, можно, милая…

Когда они подходили к мосту, то заметили, как на другой его стороне замаячили в полутьме две фигуры и послышались довольно громкие мужские голоса.

Ия прижалась к нему, а Жека внутренне напрягся и опустил руку в карман куртки. Ия заметила его нервозность и, ухватив за локоть, спросила испуганным голосом:

– У тебя нож, Жека?.. У тебя нож?!

– Ты что?!.. Да нет у меня никакого ножа! – ответил он с досадой.

Но Ия не успокоилась, пока он не вынул руку из кармана куртки и не разжал пустой кулак. Она вздохнула с облегчением, и они двинулись по мосту, а когда его перешли, то из темноты к ним приблизился какой-то незнакомый парень.

Жеке он показался нетрезвым, но держался на ногах твердо и говорил достаточно внятно. Парень узнал Ию и, немного с ней пообщавшись, попросил у Жеки закурить. Взяв у него несколько сигарет, как выразился парень, для себя и брата, затем неторопливо направился к домику, чуть ниже моста, где его, видимо, и поджидал тот самый брат.

– Братья Карамазовы… – тихо и сокрушённо произнесла Ия.

– Карамазовы?!.. Странно… – удивился Жека.

– Их в школе так прозвали… А они – Чумаковы!.. И тот, что к нам подходил, Чума-старший, – объясняла ему Ия. – Он бывший мой одноклассник, даже дружил со мной одно время… А недавно отсидел и вернулся домой… Говорят, за ум взялся. Не знаю – что-то не верится… Среднего, слава Богу, в армию взяли – глядишь, хоть там исправят!..

Ия тяжело вздохнула и замолчала.

Они прошли ещё несколько метров, после чего она остановилась и сказала, непривычным для Жеки, резким голосом:

– А вот младший, точно гадёныш – и такой подлый!

И она рассказала ему, что совсем недавно видела, как Чума-младший ударом кулака сбил с мостовой одного сплавщика, прямо в кювет. Тот сплавщик возвращался домой после крепкой попойки и едва держался на ногах.

– А потом пнул его ногой, когда тот выбирался из кювета, – возмущённо говорила Ия. – Бедняга… Ведь завтра даже не вспомнит, кто его бил… А этот подлец будет по Найбе ходить и героя из себя корчить!

Ия замолчала, а Жека просто шёл рядом с ней и, улыбаясь, поглядывал на неё радостными глазами, замечая в полутьме, как она улыбается ему в ответ.

На перекрестке они остановились и Жека привлёк Ию к себе, поцеловав на прощание.

– Ты меня до перекрестка проводила, – произнёс он, глядя на Ию влюблёнными глазами, – а хотела только до моста… Лёшка дома один остался… Возвращайся!

– До встречи! – негромко проговорила она и направилась обратно, но сделав всего несколько шагов, обернулась, помахала ему рукой, а затем каблучки её сапожек снова застучали по мостовой, затихая с каждым мгновением, пока Ия совсем не скрылась в ночи.