Текст книги "Неверия. Современный роман"

34

Утром Комов отправился не в райотдел, а по служебным делам в школу, где училась убитая Людочка Зуева.

Школа, в которой когда-то учился сам Комов, располагалась в десяти минутах неспешной ходьбы. До запланированного визита он уже общался с братом Зуевой. Тот был старше своей сестры и Комов неплохо его знал, поэтому у них состоялась доверительная беседа.

Поговорил он с дворовыми подругами и парнями из числа вероятных ухажёров убитой. Все они выглядели подавленными и напуганными. И после этих встреч ничего интересного, а тем более подозрительного Комов не обнаружил.

Теперь ему предстояло посетить школу и модельное агентство, где Зуева, несмотря на свой ещё юный возраст, подрабатывала моделью.

Он уже договорился о встречи с классным руководителем Зуевой, которая являлась преподавателем английского языка. Звали классного руководителя Верой Андреевной и Комов прекрасно её помнил.

Наступили каникулы… И безлюдная школа будто вымерла без ребячьего гама, коридорной суеты переменок, и казалась Комову тихим, больничным стационаром, где вместо классов с непоседливыми учениками были палаты с уснувшими пациентами.

Вера Андреевна задерживалась, и Комов, благодаря этому обстоятельству, успел встретиться и переговорить с директором школы. Дожидался Веру Андреевну он в учительской, где она вскоре появилась.

Вера Андреевна обрадовалась Комову, извинилась за опоздание и они прошли с ней в учебный кабинет. Вначале она поинтересовалась его жизнью, затем они вспомнили одноклассников Комова и только потом заговорили о трагической смерти Людочки Зуевой.

Расспрашивая Веру Андреевну, Комов ненароком поинтересовался у неё материальным положением родителей её учеников. Она не удивилась вопросу, но ответила не сразу.

– Витя, ты же помнишь нашу школу… – тихо начала Вера Андреевна, понурив голову. – Она никогда не была элитной и дети толстосумов в ней не учились. И нынче ситуация не изменилась – мы только беднеем и беднеем…

Затем она будто встрепенулась и произнесла уже бодрым голосом:

– А у нас новой, молодой и очень современный директор школы… Возможно, он тебе в этом вопросе чем-то поможет.

– Нет, уже не поможет! – улыбаясь, ответил Комов. – Я с ним встречался, и он меня деликатно отшил… Сказал, что школа не располагает декларациями о доходах родителей своих учеников.

Вера Андреевна понимающе закивала головой.

– Небогато мы живем, Витя, небогато… – сказала она негромко, задумалась о чём-то своём, а потом произнесла с горечью: – Ах, Витя, Витя… В стране, где столько богатств и такие чудные просторы, мы так несправедливы, бедны и несчастны… В нас накопилось больше ненависти, чем любви – и в этом главная причина!

Комов почувствовал в её словах что-то наболевшее, но ответить достойным образом не смог, хотя желание у него такое было… А возникшая пауза, похоже, оказалась, некстати, и они, будто спохватившись, заговорили поочередно о разных пустяках.

Однако такой разговор продолжался у них недолго, и Вера Андреевна, попрощавшись, ушла по своим делам, а Комов отправился в дом моды, раздосадованный неудачным началом дня.

Многоэтажное здание дома моды поразило его обилием разных заведений, контор и фирмачек, которые там располагались, поэтому Комов не без труда нашел модельное агентство, где подрабатывала Людочка Зуева.

Там он встретился с директором агентства, уже немолодой, но всё ещё стройной женщиной, на лице которой сквозь не очень яркую косметику проступали следы увядания.

У неё были красивые, но, похоже, печальные от рождения глаза и говорила она тихим, грустным голосом:

– Жаль, очень жаль… Я хорошо помню то время, когда Людочкина мама привела её в нашу школу красоты… Это уже потом она перешла к нам в модельное агентство. Девочка была не только эффектной, с хорошими данными, но и очень способной.

Комов только заикнулся о возможных приятелях убитой, как женщина резко его оборвала, поразив оперуполномоченного своей решительностью.

– Я понимаю, о чём вы: кавалеры, поклонники, воздыхатели… В этом я вряд ли вам помогу! – быстро проговорила она, затем на мгновение замолчала, словно что-то обдумывая, и добавила уже спокойно: – Личной жизнью наших девушек мы, как правило, не интересуемся… А Людочка была школьницей и работала у нас недолго.

Женщина вдруг посмотрела на Комова с робкой, чуть виноватой улыбкой и чтоб сгладить возникшую неловкость вновь заговорила о Зуевой.

– Людочка как-то призналась мне, что мечтает об актёрской профессии, – сказала она. – А кто из девчонок в её годы не мечтает об этом?.. Я ей говорила: «Людочка, в жизни мы все актёры: профессионалы или любители, причём среди первых лишь немногие от Бога, остальные от суеты… И ради суеты идти в эту профессию нет смысла!» Тогда у нас состоялся с ней откровенный разговор, и я поняла, что у Людочки это серьёзно. Она, по-моему, была вдумчивой девушкой… Очень жаль, что так всё случилось!

После этого Комов переговорил с одной из подружек Зуевой из модельного агентства. Ей оказалась сверстница Людочки. Эта хрупкая на вид и немногословная девочка с удивлением, почти в упор, смотрела на Комова своими большими, чёрными глазами, отчего он даже смутился.

Она рассказала Комову, что Людочка ещё дружила с девушками постарше, которые её опекали, но пути-дорожки их разошлись: одна уехала работать во Францию, а другая в Москву.

На фотографиях, которые он ей показал, девушка узнала лишь Черняева, сообщив, что он иногда встречал Людочку возле дома моды, а познакомился с ней, как рассказывала сама Зуева, после весеннего конкурса красоты. А среди других фотографий она даже не обратила внимания на портрет ещё совсем молодого Алена Делона из его ранних фильмов. Зато главный кутюрье дома моды, по совместительству арт-директор городских и региональных конкурсов красоты, сразу же признал на фотографиях Алена Делона и Черняева.

– А вот этих красавчиков я точно видел! – сказал он, тыкая в фотографии пальцем с массивным перстнем. – У нас здесь целый комплекс… Есть увеселительные и развлекательные заведения, возможно, видел их в ночном клубе.

Комов не стал его разочаровывать по поводу портрета молодого Делона и спросил про Людочку Зуеву, хотя разговор с этим слащавым и слегка обрюзгшим на вид мужчиной был ему неприятен.

Кутюрье отвечал с неохотой, а когда Комов спросил его про будущее таких девушек, как Людочка Зуева, то даже чуточку занервничал.

– Будущее?.. Вы меня спрашиваете про будущее?! – произнёс он. – У страны, где одна половина населения страдает запоями, а другая половина, извиняюсь, запорами и прочими заморочками, будущее проблематично… А мы помогаем, как можем… Конечно, Шиффер и Кембел мы вряд ли из них сделаем, но некоторые после неплохо работают в модельном бизнесе, а большинство превращаются просто в привлекательных и завидных невест.

– Да, одну невесту вы уже подготовили… к путешествию на тот свет, – с сарказмом произнёс Комов и посмотрел на часы.

В его распоряжение оставалось не так много времени, поэтому необходимо было заканчивать беседу и ехать на службу. Он попрощался и вышел из кабинета, оставив немного приунывшего арт-директора в одиночестве.

Первым на совещание докладывал Прохоров и представил фоторобот киллера. Он был составлен на основе показаний немногочисленных свидетелей: уже немолодой женщины, которая выгуливала во дворе любимую собачку, и близорукого парня-студента, который в столь позднее время возвращался домой после романтического свидания и, возможно, на углу дома встретил предполагаемого киллера.

Однако самым ценным свидетелем оказался забулдыга из соседнего подъезда, где было совершено преступление. Он, видимо, заядлый курильщик, страдая с похмелья, вышел на улицу, чтоб стрельнуть у запоздалых прохожих сигарету, и чуть не столкнулся с проходящим мимо него мужчиной, который проигнорировал его просьбу и не угостил несчастного куревом.

Забулдыга обиделся на мужчину и обругал вслед, не подозревая, что мимо него, похоже, прошла сама Смерть, которая сжалилась над пьяницей и взамен сигареты подарила ему жизнь…

Во время допроса забулдыга называл убитого Черняева козлом и с упорством, раздражающим Прохорова и Герасимова, периодически повторял одну и ту же фраза: «Щас кого по делу мочат, кого без, но этого козла, видать, по делу… А вот девчонку – жаль!.. Совсем ещё соплюшка…»

Тётка с парнем путались в показаниях, зато забулдыга лучше них разглядел и запомнил физиономию предполагаемого киллера. К тому же, перед выходом из квартиры, он смотрел на часы и смог назвать точное время.

Нашёл столь ценного свидетеля Герасимов, но в процессе работы над фотороботом ему пришлось потратить с Прохоровым полдня, уточняя показания забулдыги.

Комов докладывал результаты по убитой Зуевой после Прохорова.

Когда он закончил, то Ковалёв проговорил с лёгким разочарованием:

– С Зуевой, в принципе, многое было ясно изначально… Ничего нового, Комов, вы не обнаружили… Оставим Зуеву и её амурные дела с Черняевым в покое, – и, обращаясь к Комову, сказал уже обычным голосом. – А теперь подключайтесь к Прохорову – в помощь!

Ковалёв окинул всех присутствующих взглядом и, пряча усмешку, произнёс:

– Скажу честно – у меня нет большого доверия к фотороботу, который нам помог нарисовать мужик с бодуна… Но, к сожалению, ничего другого нет, поэтому будем работать по нему… Сейчас с фотороботом проведите поиск по картотеке… Весь осадок по городу, фигуры вокруг Черняева прочесать персонально!.. Начало уже есть, поэтому даю вам на это три дня, – Ковалёв задумался на секунду и уточнил. – Нет – два дня!.. Завтра и послезавтра, а в четверг, после обеда, подводим итоги.

Невыдержанный Герасимов высказался про убитого Черняева, назвав его подонком, по вине которого, как считал он, погибла девушка, а затем добавил, что теперь настала их очередь страдать из-за этого дерьма.

– У нас профессия такая, Герасимов, работать… в том числе с дерьмом, – ответил Ковалёв, а затем добавил громко и со злостью: – Дерьмо годами копилось в тоталитарной параше, а сейчас её слили в выгребную яму демократии!.. Дышите глубже, господа-товарищи… Теперь все свободны!

Наступила тишина, и все замерли на своих местах в ожидании вроде бы назревающего разноса со стороны Ковалёва, но он замолчал, непонятно почему, а потом неожиданно произнёс довольно добродушным голосом:

– А чего, вы, расселись?.. Я же сказал – все свободны!

Последующие дни выдались тяжёлыми, и домой Комов возвращался поздно.

Утомлённый напряжённой работой, он быстро погружался в сон и крепко спал, просыпаясь лишь по сигналу будильника.

В четверг он проснулся сам и, посмотрев на часы, уже не спешил вставать, вслушиваясь в прозрачную тишину раннего утра. В ещё свежей голове рождались мысли, связанные с последними рабочими днями.

Работа, проделанная их группой в минувшие дни, не дала ощутимых результатов и все ниточки, ведущие от убитого Черняева, рвались в самом их начале… Комов мысленно их перебирал, сравнивая между собой по важности, и нащупал, на первый взгляд, вроде бы несущественную, едва заметную нить, ведущую его от убийства Черняева к известной фигуре. Что-то в нём шевельнулось, но он не почувствовал страха, а лишь отмахнулся от неприятной мысли, как делал обычно, когда они слишком досаждали… И он, успокаивая себя, посчитал её просто абсурдной.

Комов продолжал размышлять, но в это время по радио зазвучал гимн, и он удивлённо, с поразившей его ясностью, вдруг осознал простую истину, что одна из загадок тайной русской души – это тотальный и разноликий русский пофигизм…

Часть третья
Слепой дождь

35

В бригаде, где работал Жека, с февраля появились каменщики из Качкара. Это были два молодых парня, такие же зэки-условники, но имеющие соответствующую квалификацию и опыт работы.

Стены очага культуры, возводимого в таёжном краю с помощью каменщиков из Качкара, поднимались от фундаментов достаточно зримо.

Прогуливаясь в утренние часы по стенам будущего кинотеатра, Жека уже издали различал знакомую фигурку с малышом на руках. Хрупкая Ия продолжала водить Лёшку в детсад таким, как убедился Жека сам, нелёгким способом. Зотов подмечал это и жалел её в эти минуты.

Печальный след в душе Жеки от несчастной любви к Вере Капитоновой и весь его прежний дворовый опыт общения с прекрасной половиной человечества явно не годился для новой знакомой, и он, понимая это, терялся в сомнениях.

Грозин, вернувшись домой, написал обещанное ему письмо, но друга рядом уже не было, а из тех людей, кто сейчас окружал Жеку в Найбе, никто не подходил на роль такого человека, с кем бы он хотел поделиться по поводу своих чувств к молодой женщине.

Пожалуй, лишь бригадир Юрка Сомов – самый образованный среди них и вроде опытный человек мог бы что-то ему подсказать. Но Юрка, как успел догадаться Жека, имел весьма путанные и непростые отношения с женщинами в своей прошлой и настоящей жизни.

В места не столь отдалённые Юрку занесло после пьяного дебоша, учинённого им на квартире своей бывшей сожительницы, которая написала заявление в милицию и дело тогда закончилось для Сомова быстрым судом.

В Найбе Сомов проживал в частном доме, снимая угол у пожилых хозяев.

К ним, не так давно, вернулась их разведённая дочь Раиса, к которой Сомов воспылал со временем страстью. После развода у этой ладной, весёлой и привлекательной на вид женщины, осталась тихая и умная дочь-второклашка. Сама же Раиса работала в кафе, куда захаживали обедать строители кинотеатра.

Похоже, что соседка Сомова не всё отгуляла по молодости и сейчас, страдая от одиночества, искала выход своим ещё нерастраченным чувствам, но для Сомова в её пламенной женской душе места, видимо, не нашлось.

Он оказался отвергнутым её при весьма пикантных обстоятельствах, о которых Сомов не любил распространяться. И ещё, как замечал Жека, Сомов часто и весьма неодобрительно отзывался о женщинах.

Вот в таком неудачнике, каким, в общем-то, оказался Сомов в собственных историях с женщинами, Жека и рискнул найти советчика в своих любовных сомнениях, надеясь, что ему не помешает опыт чужих ошибок и заблуждений.

Как-то после обеда они засиделись в кафе, и к ним подошла Рая, которую подозвал сам Сомов.

В тот день она не работала и заглянула сюда с дочкой. Рая выглядела радостной и беззаботной, а её живое лицо просто сияло. Девочка, напротив, была не по-детски серьёзной и пугливо оглядывалась по сторонам.

– Она у меня вся в папу – задумчивая такая… – говорила Рая, сверкая своими необычными, разноцветными глазами, которые ничуть не портили её внешность.

– Вот, Рая! – шутил Сомов, замечая, как она ласково смотрит на Жеку. – Выходи замуж за Жеку… Молодой, городской, интересный!

– А что?.. Я за него хоть щас пошла, если б позвал… Хоть в город, хоть на край света! – говорила Рая, подперев ладонью лицо и, заглядывая Жеки в глаза, будто ища в них ответ, а затем горячо и мечтательно произнесла:

– Эх, Женя-Женечка, как бы мы с тобой за́жили!.. И как, миленький, я б тебя любила!..

В эти мгновения облик женщины преображался, из неё вырывалось столько душевных сил, идущих от вольной и страстной натуры. И было видно, что говорит она искренне, и с какой-то лишь ей понятной бабьей тоской… Жека с Сомовым даже засмущались и чтоб не подвергаться Райкиным чарам, поспешили удалиться из столовой.

На улице Сомов сказал Жеке слегка обиженным голосом:

– Ты, спрашиваешь, как тебе поступить?.. А что тебе, Ия?.. Что?!.. Вон Райка – настоящая баба – никаких проблем!.. Она молодых любит – вот её и люби.

– Райка странная… – неодобрительно произнёс Жека. – Не то шальная, не то бедовая – не пойму я её!

Сомов быстро взглянул на Жеку и, отвернувшись, произнёс без сожаления и злобы:

– Они все такие – бедовые…

Жека промолчал и лишь подумал про Ию: «А, может, Сомов прав и она такая же – шальная и бедовая…»

После конфуза, происшедшего с ним у неё дома в ту памятную ночь, прошло не так много времени. А после танцев, в прошлый выходной, он даже не удосужился договориться, когда они встретятся вновь и не назначил ей свидания.

Здесь, в Найбе, в глухом краю, где всё на виду, Жеке казалось, что этого не следует делать вовсе, тем более в отношениях с ещё замужней женщиной.

Их дорожки пересекались почти каждый день… Встреча со сладкоголосой феей могла произойти в любое время и не только около стройплощадки, но от этого она не становилась менее желанной, а лишь наполнялась особым, загадочным ароматом неотвратимости, сладким, как сама вечность.

Такого осязаемого всем существом естества бытия лишены несчастные обитатели мегаполисов, ослеплённые людской круговертью и опустошённые суетой жизни. И когда некоторые из них вдруг прозревают, сражённые на миг внезапно нахлынувшим чувством при виде незнакомого, но непонятно почему близкого и родного им лица, например, в окне, ускользающего от них метровагона в тёмном туннеле, то эти мгновения и этого человека им невозможно вернуть уже никогда… А Жека жил в дремучей тайге, вблизи извилистых, но не очень резвых речек, среди тихих озер и молчаливых болот, полагая, что аромат, неотвратимо наступающий любви, будет вдыхать вечно.

Но и здесь, вдали от высоких гор и безбрежных океанских просторов, вечная человеческая страсть могла накрыть Зотова, как цунами, и смыть его, словно песчинку, в бездну людских страданий… А Жека жаждал любви, но быть несчастной песчинкой ему не хотелось, и он боялся, что снова, как в истории с Верой Капитоновой, его может смыть бурным потоком не в Великий океан любви, а в весеннее и мутное половодье Имши.

В пятницу, после работы, купив в сельмаге поллитровку водки, они направились вместе с Валькой к нему домой. Валька, вчерашний молодожён, обещал показать ему как он обустроился в новой, уже семейной жизни.

Валька поселился в квартире жены, которую она получила, как молодой специалист, в двухэтажном деревянном доме. Несколько таких зданий находились в центре Найбы и были заселены, где полностью, а где частично иногородним людом.

Дома эти чем-то напоминали городские общаги. Раньше в них жили, в основном, приезжие специалисты, прибывшие сюда по направлению. Проживали тут редкие командировочные и прочий приезжий народ: те, кто вроде бы прижился в Найбе, но не смог, не успел или не пожелал обзавестись собственным жильём.

Одно время в них даже проживали люди, выселенные в здешние края за тунеядство, но вскоре это прекратили, чтоб не портить вид и обстановку в центре посёлка, и отвели для этой публики деревянный барак на отшибе.

У Вальки с женой была угловая однокомнатная квартира на первом этаже такого дома. По дороге Валька объяснил ему, что сегодня вечером у жены должна состояться репетиция в доме культуры, поэтому она задержится, а это было им на руку.

Пока Жека осматривал скромную обстановку комнаты, Валька уже успел приготовить скромную закуску. И они, обсуждая некоторые бытовые проблемы жизни молодых, приступили к основной части своего мероприятия.

Но едва они закусили после первой рюмки, как натужено заскрипела дверь и на пороге появилась фигура Антонины – Валькиной ненаглядной супруги. Её неожиданное появление вызвало у последнего переполох, который довольно быстро перерос в ступор, из которого Валька попытался выбраться, усиленно изображая на своем лице жалкое подобие улыбки.

Антонина поздоровалась с Жекой, неторопливо разделась в прихожей, также не спеша подошла к столу, в центре которого тосковала в одиночестве поллитровка, без слов её взяла и направилась к окну, где на подоконнике располагались горшки с цветами.

Валька, уже постигший азы и особенности своей семейной жизни, ни оправдывался, ни пытался остановить Антонину, а лишь издал ей вслед судорожный и неразборчивый возглас, который почти мгновенно потонул в тесном жилище.

Жека сидел спиной к окну и поэтому не видел, что творила Антонина, но зато ясно слышал как забулькали остатки водки, сливаемые в цветочные горшки. Однако назревающие страсти, не разгоревшись, быстро улеглись и конфликт между молодыми супругами не возник. И герань, принявшая остатки водки, не запела, и экзотический кактус не превратился в пьяного ёжика. А Жека сообразил, что ему пора, поэтому вежливо отказался от индийского чая с брусничным вареньем и, попрощавшись, покинул квартиру молодожёнов.

Довольный Жека, весело насвистывая, шёл по коридору и у самого выхода встретил Ию. Для него это оказалось полной неожиданностью, впрочем, и она, увидев его, удивлённо воскликнула:

– Привет, Жека… А как ты здесь очутился?!

– Вот, к Вальке заглянул… посмотрел, как молодые живут.

– А-а, понятно! – не скрывая удивления, произнесла она, запнулась на мгновение, а потом заговорила певучим голосом: – А у меня переговоры вечером… на почте. Вот решила зайти к знакомой… Пойдешь со мной?

Жека колебался недолго и, согласившись, направился с ней на второй этаж, где проживала её знакомая.

Мрачный, неряшливый вид коридора, застойный, тяжёлый воздух и запахи, напоминающие чем-то тюремные, неприятно насторожили Жеку. И он стал жалеть, что согласился на этот визит, но отступать было уже поздно.

Они остановились возле двери, неумело обитой снаружи кусками дерматина и старой цветастой клеенки. Ия постучала в дверь, которую отворила женщина.

Она приветливо им улыбнулась и пригласила их пройти.

Женщину звали Кларой. На лицо она выглядела ещё молодо, хотя, наверное, ей было уже за тридцать. На ней были шерстяные спортивные брюки и полинявшая футболка с короткими рукавами. И эта простенькая одежда, плотно облегающая её крепкое тело, и тёмный бюстгальтер, проглядывающий сквозь светлую футболку, только подчеркивали женские достоинства Клары, придавая ей стройный и даже грациозный вид.

Клара проживала в большой комнате, разделённой перегородкой на две части.

Жека расположился на диване в одной, а Ия с хозяйкой удалились в другую, где несколько минут о чём-то негромко разговаривали. Жека не прислушивался и не вникал в их разговор, оглядывая небогатое убранство комнаты.

Женщины вышли, закончив свою беседу, и Клара, как добрая хозяйка, вскоре угощала их клюквенной настойкой, чаем с вареньем и пирогами.

Клара подливала Жеке настойку, расспрашивая его о житье-бытье в здешних местах. Он отвечал хозяйке коротко, незамысловато, на пироги не налегал, а вот после настойки с чаем слегка захмелел и почувствовал непривычную вялость.

Ия почти не говорила и при неярком свете абажура, словно растворилась в полутёмной комнате. Клара же сидела близко, напротив Жеки, и он отчетливо видел её лицо.

– Может, курить хочешь? – спросила Клара и поставила на низкий столик пепельницу. – Я сама изредка покуриваю, когда дочки нет дома.

У Клары был приятный голос, редкой для женщин тональности, с едва уловимой хрипотцой. Его хотелось слушать, особенно, после настойки, и Жека, разморённый духотой, слушал женщину и любовался её выразительным лицом.

– В Найбе все на виду, а я нигде вас не встречал… Странно! – сказал Жека, закуривая, а Клара улыбнулась ему в ответ доверчивой, доброй улыбкой и красиво закурила.

Жека наблюдал за ней сквозь дым, и разные мысли бродили в его голове, пробуждая в нём, как казалось ему, обычные для молодого самца чувства и чуточку постыдные желания. А Клара, благодаря простому, но острому бабьему чутью, уловила эти перемены в нём и, руководствуясь женским опытом, неожиданно спросила о чём-то Ию, чтобы переключить чужие мысли и желания с себя на его молодую и более привлекательную спутницу.

И вдруг, чуть ли не из глубины комнаты, зазвучал, как колокольчик, чудный голос, и Жека, словно пробудившись, вновь увидел Ию, её завораживающие глаза, которые смотрели на него ласково и чуть тревожно.

Она и хозяйка перекинулись несколькими фразами, а потом Ия тихо сказала, обращаясь к нему:

– Жека, нам уже пора…

Они вышли из дома, и он жадно вдохнул бодрящего весеннего воздуха, который наполнил его тревожным и радостным ожиданием. До почты было подать рукой, и они неторопливо направились в ту сторону.

Жека молчал, а Ия шла рядом, слегка наклонив в задумчивости свою головку с прелестным профилем. Далее всё повторилось как в прошлый раз: Жека остался ждать Ию у окна, а она, теперь уже одна, без Лёшки, зашла в помещение отделения связи.

Незаметно стемнело… Жека, вдоволь накурившись и устав от ожидания, решил заглянуть внутрь и увидел Ию в переговорной кабинке. Она стояла спиной к нему, держала телефонную трубку у головы и, похоже, не говорила, а слушала.

Жека заметил на себе любопытный взгляд почтовой работницы, которая явно скучала в этот час на своём месте, и решил удалиться, чтоб никого не смущать своим присутствием. Но в этот момент Ия вдруг заговорила, да так громко, что не услышать её взволнованный голос было уже невозможно ни ему, ни скучающей работнице почты.

– Нет, нет! – горячо повторяла Ия. – Ты не прав!.. Я не такая!.. Пойми, Толик, я уже давно не такая!

После этих возгласов Ия умолкла, внимая голосу из телефона, но простояла так какие-то секунды, а затем повернулась к нему лицом. Никаких эмоций, к удивлению Зотова, её лицо при этом не выражало, а сама Ия, заметив его, не повела даже бровью, продолжая сосредоточенно вслушиваться в трубку.

И Жека, решив, что в этой ситуации ему, наверное, будет лучше остаться, не уходить отсюда, и поэтому он замер на месте. Так продолжалось недолго, пока Ия не сказала прощальные слова, застыла на некоторое время, ожидая ответа, а затем вышла с озабоченным видом из кабинки.

Они спустились со второго этажа и вышли из старого здания, уже совсем почерневшего с наступлением ночи. Потом, молча и не спеша, побрели по деревянным мостовым пустынной Найбы, пока Ия не остановилась и, повернувшись к нему, негромко сказала:

– Жека, пойдем на Имшу.

Он кивнул ей в знак согласия и увидел, как радостно заблестели у неё глаза. Ия взяла его за руку, прижалась к нему и они направились вверх по главной улице посёлка.

Когда они взошли на косогор, с которого открывался вид на Имшу, всё вокруг уже погрузилось в темноту, лишь извилистая река, недавно скинувшая ледяной покров, отражая лунный свет, змейкой светилась в ночи.

От реки, снизу, от скованных ещё рыхлым льдом озерков и заводей потянуло холодным ветерком. Ия с Жекой решили укрыться за стоящим поблизости срубом. Он был небольшим и предназначался, скорее всего, под баню. В срубе оказалось окно и ещё задел под распил входного проёма.

– Может, в сруб заберёмся, а? – вдруг предложил Жека.

– А что?!.. Давай, залезем! – азартно, как мальчишка, ответила Ия.

Первым внутрь сруба проник Жека. Потом подтянул руками Ию и помог ей взобраться на оконный проём. А когда она соскользнула с него прямо к нему в объятья, и он ощутил руками её гибкое, горячее тело, то Жека уже больше не отпускал Ию от себя…

В небе мерцали майские звезды и Луна, заглянув краешком в проём сруба, освещала их таинственным светом, пока медленно не уплыла по небосводу… А когда они очнулись, от охватившего их любовного упоения, и замерли от неожиданного счастья, разгорячённый Жека промолвил, касаясь губами её прохладного уха:

– Ты… на почте… громко так говорила… Какая, ты?

– Теперь ты знаешь, – тихо ответила Ия, а затем прошептала ему: – Я теперь твоя… твоя, Жека!

Вскоре они выбрались из сруба наружу и какое-то время ещё стояли у него, прижавшись и глядя друг другу в глаза. В какой-то момент улыбчивая Ия стала вдруг задумчивой и тяжело вздохнула.

– Я Лёшку никогда не оставлю… Никогда!.. Он так тяжело мне достался, – с отчаянием произнесла она и, отвернувшись от него, умолкла.

Лунный свет посеребрил ей затылок, шею и выступающий на ней, уже знакомый ему бугорок. Жека ничего не ответил и лишь поцеловал этот бугорок на её нежной шее, а она только вздохнула, тихо и сладко…

Пора было возвращаться, и они направились не вдоль берега, по непроглядной и сырой тропке, а той же самой дорогой, которая привела их сюда.

Прошли через центр посёлка и остановились на перекрестке, где дальше их дорожки расходились. Здесь Жека обнял Ию и крепко поцеловал её влажные, горьковатые губы… Они попрощались, а Жека всё ещё оглядывался ей вслед, пока не затихли звуки шагов по подмерзшей мостовой, а её фигурка не скрылась в темноте.

Он шёл домой и не подозревал, что в эту ясную, лунную ночь стал ещё одним счастливцем из тех ста миллиардов таких же как он разумных существ Солнечной системы, когда-то обитавших на голубой планете Земля…